Был конец марта, но в степях лежали глубокие снега и на берегу Илека старые осокори потрескивали от мороза. Утром, когда над станицей Изобильной еще плавали белые кизячные дымки, а от косого солнца на сугробы падали голубые тени, на церковной площади стало тесно от дубленых полушубков и серых шинелей. Председатель Соль-илецкого горсовета Персиянов бросал в толпу страстные слова:
— Советская власть хочет, чтобы не было богатеев и братоубийственной войны, чтобы все трудовые казаки и иногородние крестьяне, сельская беднота и городские рабочие жили дружно, сами управляли государством…
Станичный атаман Ямщиков расправил рыжую — до пояса — бороду, крикнул:
— Это что же выходит: теперь я должен власть передать Никитке, что ли?! — и ткнул пальцем в сторону худого, бедно одетого мальчишки.
Его поддержали зажиточные казаки.
— Долой одноглазого большевика!
— Тут не Балтика, а мы не матросня, чтобы нас агитировать!
Вперед выскочил урядник Красноярцев с перекошенным от злости лицом.
— Станишники, чего глядите? Бей комиссаров!
Семнадцать красногвардейцев сомкнулись вокруг Персиянова, готовые к отпору. Ямщиков нагло ухмыльнулся, покачал головой:
— Так негоже, господа казаки. Уж ежели судить, то по правилам. Предлагало: кто за то, чтобы «товарищей» разоружить, отойдите направо, а кто против — налево!
Толпа задвигалась, зашумела, раскалываясь надвое. Справа оказались дубленые полушубки, а слева — огромная масса серых шинелей — фронтовики. С минуту стояла напряженная тишина. Обе стороны мерили друг друга настороженными взглядами.
Атаман недовольно крякнул, развел руками:
— Не думал я, что у казаков найдется столько предателей. Ну, да об этом речь впереди…— Он повернулся к Персиянову, из-под нахмуренных бровей сверкнул глазами:— Что ж, любезные, вы пока свободны. А зараз проваливайте отсюда!
Председатель горсовета широко улыбнулся, глядя на фронтовиков, вскинул вверх руку.
— Да здравствуют трудовые казаки— опора Советской власти!
Красногвардейцы направились на окраину станицы. В доме у казака Халина грелись, ожидая самовара, оживленно обсуждали выходку станичных богатеев. Вдруг распахнулась дверь, и на пороге появился тот самый худой парнишка, которого видели на площади. Парнишка отыскал глазами Персиянова и протиснулся к нему.
— Дядька, казаки хотят всех вас перебить!
Красногвардейцы возбужденно зашумели.
— Чепуха!
— Пусть попробуют сунуться!
— Тише, товарищи! — остановил расшумевшихся Персиянов и серьезно посмотрел на подростка.— Ну-ка, расскажи, откуда ты узнал такое?
— Сейчас приехал полковник Донецков, а из Буранки прискакала сотня с пиками и шашками. За ней атаман Смородина посылал, когда вы еще про Советскую власть говорили. Они сейчас у станичного правления, сюда собираются.— Паренек прижал руки к груди, обвел серыми глазами красногвардейцев.— Бегите, дяденьки!
— В самом деле,— заговорил хозяин дома.— Вам бы лучше уехать, неровен час…
— А ты чей, сынок? — спросил Персиянов и ласково потрепал мальчишку по косматой голове.
— Да так, ничей,— ответил за него хозяин дома.— Батрачит у Донецкова. Таких вот на полковника полтора десятка работает, и все вечно голодные, в рванье ходят.
— А звать как?
— Никитка Михайлов,— ответил мальчонка.
Через полчаса у станичного правления бурлила толпа. Кулаки яростно ругались с кряжистыми бородачами, спешно примчавшимися из соседней станицы Буранной во главе с атаманом Кожевниковым.
— Сосунки вы, а не казаки! — кричал Кожевников.— Зачем отпустили большевиков?
— Да как не отпустить, когда вся окопная сволочь за них горой встала!
— Окопников давно прижать надо!
— Постойте, станичники,— вмешался есаул Сукин,— а кто же предупредил персияновцев, что мы собираемся их порешить?
— А вот кто! — Урядник Красноярцев выхватил из толпы побелевшего Никитку и втащил на крыльцо.
— Это ты, мерзавец, бегал к Халину?! — заорал подхорунжий Евстигнеев и начал хлестать мальчишку нагайкой.
Легкой кавалерийской походкой к Никитке подошел полковник Донецкое и наотмашь ударил его по лицу.
Окровавленный Никитка свалился в сугроб, вскочил и совсем не по-детски крикнул:
— Всех не перебьете, живодеры! Да здравствует Советская власть!
В тот же миг блеснул острый клинок Красноярцева. Почти перерубленный пополам, батрачонок упал…
Весной на том месте, где погиб Никитка, вырос кем-то посаженный тоненький прутик с несколькими листьями. Через год деревцо окрепло, дало побеги. А еще через год достигло крыши крыльца, на котором была теперь новая вывеска с надписью: «Совет казачьих и крестьянских депутатов».
