Фарсаны

33 й день 109 года Эры Братства Полюсов
И снова я не смог сдержать своего обещания: весь следующий день был занят подготовкой к пробному полету. Лишь на второй день с утра собрался посетить «крепость Вир-Виана», как называли жилище и лабораторию этого ученого.
До этого, изложив в дневнике речь Вир-Виана на Всепланетном Круге и рассказ Аэнны, я считаю, что в какой-то степени объяснил социально-философские предпосылки появления новых фарсанов. Теперь же мне предстоит объяснить их природу, их материальную сущность. Признаюсь, для меня это нелегкая задача, так как я недостаточно хорошо знаком с нейрофизиологией, бионикой и другими смежными областями наук. Но я постараюсь кое-что вспомнить. Сам Вир-Виан говорил мне об этом.
«Крепость» его находилась вдали от городов, в оазисе Риоль. Поэтому, собираясь к Вир-Виану, я оделся в легкий белый пилотский комбинезон, который неплохо защищал от жгучих солнечных лучей.
Мой гелиоплан бесшумно летел над пустыней, над бесчисленными барханами. Но вот вдали за зеленел остров. Сверху он походил на большой остроносый корабль, нагруженный зеленью и бросивший якорь среди песчаных волн пустыни.
Я посадил гелиоплан на пологий бархан. Шагая по раскаленным пескам, направился к оазису. Он был обнесен зеленым и абсолютно гладким стеклолитовым забором, настоящей крепостной стеной. Я попробовал найти какие-нибудь ворота, какой-нибудь вход. Безуспешно. Зато нашел циферблат. Подумал и набрал на диске цифру — пароль, который сообщила мне Аэнна. Стена неожиданно раздвинулась. Образовался проход, и я вошел внутрь оазиса. Стена за мной бесшумно замкнулась.
«Ну и ну!» — удивился я.
Ровная песчаная дорожка привела меня к дому. На открытой, но затененной деревьями веранде я увидел человека. Он сидел спиной ко мне в старинном мягком кресле и читал не менее старинную книгу. Цветные знаки, образующие слова, были в ней нанесены на бумагу, а не закодированы в кристалле. Такие бумажные громоздкие книги давно уже вышли из употребления.
Услышав мои шаги, человек неуклюже встал и обернулся.
— Ниан! Ниан-Нар!— воскликнул я и с ужасом попятился. Мысли вихрем пронеслись в голове. Ниан-Нар! Как он оказался здесь?! Ведь он мертв! Погиб при посадке!
— Извините, я Тонгус,— сказал человек и улыбнулся.
Я медленно приходил в себя… Да, да, конечно, это не Ниан… Улыбка была не его. И голос не тот — какой-то скрипучий и неприятный.
Я сбивчиво начал объяснять цель моего прихода, но, изумленный, замолк. Человек перестал улыбаться и снова стал разительно похожим на Ниан-Нара.
Некоторое время длилось молчание.
— К кому изволили придти? — наконец вежливо проскрипел человек, слегка наклонив голову.
— Я Тонри-Ро. Я пришел…
— Слышал, слышал, — прервал он меня.— Архан Вир-Виан будет рад вас видеть. Будьте добры, подождите его в библиотеке.
Желая, видимо, проводить в библиотеку, человек взял меня за руку повыше локтя и сжал с такой силой, что я ойкнул от боли.
— Извините,— смутился он, выпуская руку .— Мои пальцы еще не обрели достаточной гибкости. Идите за мной.
Человек пошел впереди. Походка у него была какая-то разболтанная, движения рук угловатые.
«Странный тип,— думал я, оставшись один в библиотеке.— Словно деревянный. И выражения какие-то древние: «извините», «не обрели достаточной гибкости», «к кому изволили»…
В ожидании Аэнны или Вир-Виана я начал знакомиться с библиотекой. Здесь была в основном научная литература — нейрофизиология, электроника, кибернетика… Несколько книг древнешеронской поэзии.
Прошло полчаса. «Где же Аэнна?» — думал я и осмотрел комнату внимательней. В ней было три двери. В одну я вошел с веранды. Боковая дверь справа была закрыта. Но третья дверь, прямо передо мной, была чуть притворена. Оттуда доносилось едва слышное чавканье и монотонное гудение. Так гудят электронно-вычислительные машины. Вероятно, за дверью находилась таинственная лаборатория Вир-Виана.
Я приоткрыл дверь и заглянул, надеясь увидеть кого-нибудь и спросить об Аэнне. Но в лаборатории никого не оказалось. И в то же время чувствовалось, что работа шла полным ходом. Невиданной формы кибернетические установки самостоятельно, вероятно по заданной программе, ставили опыты, производили вычисления, записывали результаты анализов.
Я старался подавить любопытство. Но не выдержал и вошел.
Чавканье шло из непонятных кибернетических аппаратов, внешне похожих на шкафы, опутанные светящимися трубками и разноцветными проводами. Таких аппаратов было около десятка. Около каждого на низких подставках стояли прозрачные пузатые сосуды. Я наклонился над одним из них и сразу в испуге отшатнулся: там плавал в зеленоватом растворе… человеческий глаз. Меня поразил не сам глаз, а то, что он имел живое человеческое выражение. Он жил! Мне показалось даже, что он смотрел на меня с какой-то ехидной заинтересованностью.
Хоть я и не робкого десятка, но мне стало здесь не по себе. Я вышел из лаборатории и тщательно прикрыл дверь.
В это время из боковой двери в библиотеку вошел Вир-Виан — легко и бодро, несмотря на преклонный возраст. Меня снова поразила интеллектуальная сила его грубого, внешне некрасивого лица — с тяжелым подбородком, с крупным горбатым носом, шишковатым лбом. Мне нравилось это лицо, лицо творца, создателя огромных духовных ценностей. Единственное, что его портило,— это высокомерие прирожденного шерона.
Но он смягчился, когда увидел меня.
— Рад приветствовать руководителя первой межзвездной экспедиции,— сказал Вир-Виан.
Положил руку на мое плечо и дружески пожал. Улыбнувшись, он продолжал:
— Вы пришли, конечно, не ко мне. Но я рад видеть вас не меньше, чем Аэнна. Она ждала вас вчера весь день. Сегодня ее здесь нет.— Нахмурившись, он добавил:— И вообще она бывает здесь в последнее время редко.
Сейчас она на берегу Ализанского океана, на раскопках фарсанского города.
Он подошел к старинному креслу с высокими подлокотниками и уселся в него. Показав на соседнее кресло, он вежливо предложил:
— Может быть, вы посидите немного? Мне хочется поговорить с вами.
Едва я опустился на мягкое сиденье, как в библиотеку из боковой двери вошел высокий широкоплечий человек.
— Эфери-Рау, заведующий биологическим сектором моей лаборатории, — представил его Вир-Виан.
— Мы, кажется , знакомы, — сказал я, сразу вспомнив этого веселого, общительного человека, великолепного спортсмена, чемпиона Южного Полюса по плаванию. Я не раз состязался с ним на водных дорожках, и он почти всегда побеждал меня. Но это было давно, лет десять назад. С тех пор я его не видел.
— Конечно, знакомы, — рассмеялся Эфери-Рау, усаживаясь в кресло напротив нас.— В воде мы всегда были врагами, а на суше — друзьями. Помнишь?
— Помню. Но почему ты забросил спорт?
— Не совсем так, — нерешительно ответил он. — Не забросил. Но для спорта остается мало времени.
— Эфери-Рау поглощен серьезной научной работой,— вмешался Вир-Виан.— Кстати, Эфери, как дела с твоим полимером?
— Я получил то, что надо ,— в голосе Эфери-Рау появились знакомые мне нотки бахвальства.— Теперь искусственный полимер не отличить от белкового даже под четырехсоткратным увеличением.
— Я был уверен, что ты добьешься своего. Но о делах поговорим потом.
Обратившись ко мне, он спросил:
— Вы верите в разумных существ на планетной системе, так блистательно открытой Нанди-Наном?
— А почему бы нет? Нанди-Нан считает, что там около десятка планет. На одной из них вполне возможна разумная жизнь.
— Предположим, что на одной из планет вы найдете разумных обитателей и сравнительно высокую культуру. Что вы будете делать?
— Как что?— я пожал плечами.— Познакомимся с цивилизацией, установим дружественные связи. Ведь наша экспедиция не последняя.
— Дружественные связи,— усмехнулся Вир-Виан.— Звучит, конечно, возвышенно и благородно.
— Я слушал вашу речь на Всепланетном Круге,— сказал я .— Неужели вы убеждены, что для возвеличения разума Вселенной нет иного пути, как завоевание населенных миров, господство над ними?
— Вражда, господство, войны…— недовольно проворчал Вир-Виан:— Вы изображаете меня каким-то кровожадным и бессмысленным завоевателем. Поймите, что борьба и господство в Космосе — не самоцель, а необходимое условие и средство достижения самой высокой и благородной цели, которая когда-либо стояла перед разумными существами. Эта цель — создание могучего, несокрушимого и вечного разума Вселенной, установление примата мыслящего духа над грандиозными силами косной материи…
Вир-Виан прочно уселся на своего любимого философского конька. С ним теперь бесполезно было спорить.
— Ну хорошо,— не совсем тактично перебил я его.— А какими же средствами, каким оружием вы думаете бороться с другими населенными мирами? Я, например, не представляю. Предположим, что на планетной системе Нанди-Нана мы найдем цивилизацию. Неужели мы сумеем установить господство нашим оружием? Ведь перед нами, небольшой кучкой астронавтов, будет целая населенная планета, и у разумных обитателей найдется пусть даже примитивное, но неведомое нам оружие.
— Верно, верно,— живо откликнулся Вир-Виан, с любопытством глядя на меня.— Продолжайте.
— Теперь предположим, хоть мне и кажется это диким, что мы каким-то образом установим свое’господство на планете. Но ведь мы улетим обратно, и наше господство прекратится.
— Верное замечание,— Вир-Виан вскочил с кресла и начал ходить по библиотеке.— Абсолютно верное. Для борьбы в Космосе нам необходимо оружие — тонкое, гибкое, а главное неожиданное. Над таким оружием я и работаю со своими помощниками.
— Какое оружие? Вероятно, какие-нибудь мощные силовые поля?
— Нет, совсем не то, — возразил Вир-Виан — Когда-нибудь я вам, Тонри, покажу это оружие. Я или мой помощник.
Когда Вир-Виан сказал о помощнике, мне почему-то вспомнился странный тип, которого я встретил на веранде.
— Скажите, этот Тонгус, который сидит на веранде, тоже ваш помощник?
Вир-Виан и Эфери-Рау переглянулись.
— В некотором роде д а ,— ответил Вир-Виан.— А что?
— Какой-то он странный…
— Странный? Нет ничего удивительного. Это моя первая и не совсем удачная модель.
— Модель?! Этот человек — модель? Не понимаю.
Вир-Виан удовлетворенно улыбнулся. Эфери-Рау рассмеялся — громко и заразительно, напомнив мне прежнего общительного весельчака.
— Странный?— переспросил Вир-Виан.— Ну что же, я доволен, что вы заметили всего лишь странности. Так и быть. Я объясню вам, Тонри, что это такое. Со временем об этом все узнают. Но вас прошу пока молчать.
Вир-Виан открыл дверь на веранду и повелительно крикнул:
— Тонгус! Зайди сюда!
Появился Тонгус. Шел он бесшумно, но неровно, словно толчками.
— Слушаюсь,— сказал он тоном хорошо вышколенного слуги древних времен.
— Разденься.
Тонгус повиновался. Стройный и сухощавый, с покатыми и узкими, но мускулистыми плечами, Тонгус и телосложением поразительно напоминал Ниан-Нара, с которым я провел немало часов, на пляжах Ализанского океана.
Вир-Виан предложил:
— Сейчас, Тонри-Ро, осмотрите его и скажите, что в нем найдете еще странного.
С опаской подошел я к этому непонятному созданию и внимательно осмотрел его. Тонгус стоял, уставившись взглядом в угол библиотеки. Я осторожно ощупал мышцы его рук и плеч. И ничего особенного не нашел. Только мускулы показались мне несколько жесткими. Об этом я сказал Вир-Виану.
— Верно. Но сейчас мы можем устранить  и этот недостаток. Эфери-Рау разработал полимер, по своей структуре идеально схожий с мускулами человека.
— Так кто же этот Тонгус! Искусственный человек?
— Не совсем так… Давно, еще в юности, я мечтал изготовить в лаборатории искусственного человека на основе живого белка. Задача оказалась, конечно, непосильной. Она будет по плечу ученым грядущих столетий. Но и тогда лабораторные белковые конструкции человека будут значительно уступать человеку, созданному природой. В сущности, это будут полукретины с медленно протекающими нервными реакциями, с вялыми рефлексами. Мой же метод, метод воссоздания человека не на биологической, а на технической основе, оказался более прогрессивным. Грубо говоря, мой Тонгус — это сложнейшее кибернетическое устройство.
— У меня есть дома кибернетический слуга. Но он совсем не похож на человека…
— Еще раз верно,— с готовностью поддержал меня Вир-Виан.— Он не похож на человека не только внешне, но главным образом по своим функциям. Ваш слуга — всего лишь робот. Он содержит 5—6 миллионов микроэлементов, вполне пригодных для хранения обширной информации и воссоздания логических мыслительных операций человека. Его провозгласили чудом нашего века, кибернетическим совершенством. Верно, конечно, что миниатюрный домашний слуга совершенней прежних громоздких машин, работающих по заданной и чаще всего довольно жесткой программе. В непредвиденных обстоятельствах слуга не так беспомощен. Действуя по более свободной программе, он самостоятельно находит логически верные, подчас остроумные решения. Но все же домашний слуга — всего лишь робот, примитивный робот.
— А ваш Тонгус разве не робот?— возразил я.— Человек по форме, машина по содержанию.
Этот, быть может, не совсем удачный афоризм вывел Вир-Виана из равновесия. Нахмурившись, он начал сердито расхаживать по библиотеке и говорить о своих достижениях в области кибернетики. Слова «мой», «я», «новый шаг вперед» так и мелькали в его речи.
Тонгус неуклюже и медленно одевался. Эфери-Рау внимательно и с восторгом слушал Вир-Виана. Мне вспомнились слова Аэнны о духовном порабощении помощников, работающих в лаборатории ее отца. Она права, думал я, глядя на Эфери-Рау. Именно порабощение. Это раболепие доставляло, видимо, удовольствие Вир-Виану. Он успокоился и, остановившись передо мной, сказал:
— Эфери-Рау не согласен с вами, Тонри-Ро. Да и другие мои помощники тоже. А ведь среди них есть серьезные учёные. Конечно, мой Тонгус еще весьма далек от совершенства. Но и он мыслит четко, безошибочно, с огромной, молниеносной быстротой. Он содержит не 5 —6 миллионов микроэлементов, как ваш домашний робот, а несколько миллиардов атомов и молекул, которые идеально воспроизводят функции нервных клеток человека — нейронов. Тонгус — это почти предел развития малогабаритной кибернетики, это кибернетика на высшем, атомно-молекулярном уровне. Ученым Зурганы потребуются десятки лет, чтобы хоть немного приблизиться к моим достижениям.
Последние слова прозвучали чересчур хвастливо. Вир-Виан и сам почувствовал это. Он опустился в кресло и, устало махнув рукой, проговорил:
— Впрочем, о Тонгусе пусть расскажет вам Эфери-Рау.
Эфери-Рау легко, как хорошо натренированный спортсмен, вскочил с кресла и подошел к Тонгусу, который, одевшись, стоял на прежнем месте.
— Тонгус состоит из трех основных частей ,— начал Эфери-Рау.— Его духовная сущность, его интеллект — это миллиарды молекулярных нейронов. Они скомпанованы почти как у человека и расположены в голове и позвоночнике. В груди находится система небольших, но емких аккумуляторов электроэнергии, которая расходуется на логические и физические операции. Без перезарядки энергии хватает на несколько лет. И, наконец, внешняя оболочка — скелет, мускулы, кожа, волосы. И все это — полимеры, которые по своему составу, пластичности и механическим свойствам схожи с человеческими. Ведь в сущности мышцы, кости, кожа, волосы человека — это те же полимеры, но только биологические.
У Тонгуса в жилах течет плазма — жидкость, идеально похожая на человеческую кровь. Она ему нужна не только для полного физического сходства с человеком. Нет. Кровь эта, вернее плазма, выполняет еще сложную энергетическую функцию. Если под луческопом посмотреть на внутренние органы Тонгуса, то сначала можно увидеть обычную картину: легкие дышат, сердце сокращается, желудок и кишечник перистальтируют. Лишь при более внимательном изучении можно обнаружить, что это не человеческие органы…
Эфери-Рау бесцеремонно «демонстрировал» Тонгуса, а тот покорно стоял на месте.  И вообще, пожалуй, покорность была единственным у Тонгуса человеческим качеством, столь свойственным даже нынешним раскрепощенным сулакам. Не случайно и имя дали ему сулака — Тонгус, хотя по внешним признакам он ка зал ся стопроцентным северянином.
— Тонгус, ты свободен, — распорядился Вир-Виан.
Тонгус ушел на веранду.
Эфери-Рау сел в кресло.
— Вы, конечно, понимаете,— продолжал он ,— что наш Тонгус весьма и весьма далек от совершенства. Во-первых, у него нет или почти нет человеческих эмоций. В первой модели нам не удалось запрограммировать их. В последующих моделях мы уже научились устранять этот недостаток, если это вообще недостаток. Но и теперь не будет настоящих человеческих эмоций — этих пережитков древности. Да-да, не смотрите на меня удивленно. Именно древности, когда эмоции нужны были человеку в его звериной борьбе за существование. Наши более совершенные модели будут просто имитировать, в зависимости от обстоятельств, чувства радости, страха, удовольствия. Имитировать, чтобы походить на человека,— и только. Откровенно говоря, мы и не будем стремиться к полному и чрезвычайно сложному диалектическому единству мысли и чувства, то есть к настоящим человеческим эмоциям. Ибо подлинные человеческие эмоции только мешают, вносят путаницу, хаос в процесс чистого мышления. Итак, отсутствие человеческих эмоций, вернее их имитаций, — первый недостаток Тонгуса. Второй недостаток сразу бросается в глаза — это его неуклюжесть и угловатость, развинченность движений…
— Человек по форме, машина по содержанию! — сердито проворчал Вир-Виан. Он никак не мог забыть моей злополучной фразы.— Вы, Тонри-Ро, ошибаетесь. Эфери-Рау ближе к истине. Мой Тонгус — это скорее машина по форме, а по интеллектуальному содержанию — человек. В некоторых областях умственной деятельности он превосходит человека. Его память может хранить неимоверное количество знаний, как я уже говорил, мыслит он быстрее и безошибочнее человека. Но вот по форме, вернее по внешнему поведению, он сейчас напоминает робота, машину. Но ведь это нетрудно устранить в моих следующих моделях!..
Я уже раскаивался, что затронул, как видно, Вир-Виана за живое невольно сорвавшимися словами о форме и содержании. И чтобы в разговоре уйти хотя бы немного в сторону, я сказал:
— Все это удивительно… И Тонгус, вы представьте, особенно когда он неподвижен, напомнил мне погибшего астронавта Ниан-Нара…
— А что, действительно похож?— самодовольно усмехнулся Вир-Виан,— Ну, так слушайте, в чем здесь дело. Быть может, это и есть самое интересное и важное в моей работе. Как вам известно, живой организм, в том числе организм человека, состоит из белков и нуклеиновых кислот. Наши ученые установили огромную роль нуклеиновых кислот в передаче наследственных признаков, в росте и развитии клеток. В нуклеиновых кислотах заложена информация наследственности, и стоит разгадать этот таинственный шифр, как человек получит могучее средство управления живой природой. Так вот, я разгадал этот шифр. Оказалось, что нуклеиновые кислоты и вообще некоторые биологические полимеры могут не только воспроизводить сами себя, но они несут в себе наследственную информацию, то есть сообщение о том живом существе, в котором они образовались. Все оказалось гораздо сложнее, чем думают наши ученые,— при этом Вир-Виан иронически-высокомерно усмехнулся.— Наследственная информация заложена не только в механической структуре нуклеиновых кислот, но и в характере, в своеобразии протекающих в них реакций — электромагнитных, химических и других…
— А вот вам аналогия, — продолжал Вир-Виан.— Варварски грубая, но наглядная аналогия. Вы, конечно, знаете, как наши палеонтологи восстанавливают внешний облик и образ жизни давно вымерших животных, этих гигантских существ, обитавших на нашей планете за миллионы лет до появления человека. При раскопках они находят какую-нибудь кость, например, зуб. И этот зуб, оказывается, содержит в себе огромное количество информации о самом животном. Если уж простой зуб содержит в себе такое количество информации, то что же говорить о нуклеиновых кислотах, в микроструктуру которых сама природа заложила неимоверно сложный и подробный наследственный шифр.
Я начал догадываться, почему Тонгус представляет почти идеальную копию Ниан-Нара.
— Вас интересует,— снова усмехнулся Вир-Виан,— начал ли я свои опыты сразу с человека, а именно с Тонгуса? Нет, я начал с животных. Сконструировал сложнейшую кибернетическую дешифровально-моделирующую установку. («Тот самый шкаф»,— подумал я ). Установка расшифровывает наследственный код, а затем в строгом соответствии с полученной информацией воссоздает, моделирует на кибернетической основе живое существо. Однажды я поймал сунга — дикого зверька, обитающего в пустыне около оазисов. Взял у него микроскопический кусочек мяса, содержащий сотни тысяч нормально функционирующих элементов нуклеиновых кислот, и заложил его в установку. И что вы думаете? Работая по заданной программе, моделирующая установка через три часа изготовила абсолютно точное подобие сунга. Его кости, мышцы, кожа, шерсть — все это искусственные полимеры, по своим механическим свойствам и отчасти даже по микроструктуре ничем не отличающиеся от биологических полимеров. Внутри у него небольшой, но емкий
аккумулятор энергии и всего лишь полмиллиона молекулярных «нервных клеток». Этого о казалось вполне достаточно, чтобы запрограммировать все поведение сунга.
— Можно показать?— спросил Эфери-Рау.
— Конечно. Обоих сразу — и настоящего, и искусственного.
Эфери-Рау вошел в боковую дверь, оставив ее приоткрытой. Вскоре оттуда, стуча по полу когтями, выскочили два сунга. Шестилапые, с длинными и гибкими телами, с острыми мордочками, с сильными, мускулистыми хвостами,— они ничем не отличались друг от друга. Зверьки разбежались в разные стороны и стали шарить по углам в поисках бархана, чтобы зарыться в горячий песок. Не найдя Оархана, они вышли на середину библиотеки и с недоумением стали озираться вокруг. Наконец сунги сошлись и начали обнюхивать друг друга. Один из них, видимо, почувствовал в другом существо враждебное, чуждое его породе. Его короткая и колючая шерсть взъерошилась, встала дыбом. Грозно заверещав, он набросился на противника. Тот, оглушительно взвизгнув, сильным ударом хвоста отбросил нападавшего и сам приготовился к атаке.
— Эфери, разними!— крикнул Вир-Виан, брезгливо морщась и закрывая ладонями уши.
Эфери-Рау ловко, очевидно, у него был уже опыт, разнял драчунов. Сдавив им шеи, он унес беспомощно повисших зверьков обратно.
— Ну как?— спросил Вир-Виан.— Смогли бы вы отличить искусственного сунга от настоящего?
— Но-моему, тот, который напал первым, и есть настоящий.
— Вы угадали.
— Угадал не случайно. Настоящий сунг звериным инстинктом почувствовал недоброе.
— Верно, — сказал Вир-Виан, с любопытством взглянув на меня.— Звериный инстинкт в этих случаях почти безошибочен. У человека же разум преобладает над инстинктом. А разум ошибается. Если я усовершенствую Тонгуса, особенно поведение, и выпущу его на волю, люди будут считать его человеком. Ему надо только соблюдать некоторые предосторожности. Например, избегать врачебных осмотров, особенно луческопии…
— Избегать научной деятельности, не писать стихи, не сочинять музыку,— продолжал я.
Вир-Виан вяло согласился.
— К сожалению, это тоже верно, хотя и не совсем. В творческих областях Тонгус несколько уступает человеку. Но не так уж сильно. Он может создавать вполне приличные стихи и музыку. Гением он, вероятно, все же не будет. Но в технике Тонгус разбирается лучше человека.
— Как же все-таки с Ниан-Наром?— напомнил я.
— Ах да!— снова оживился Вир-Виан.— Мы отклонились. Теперь вы понимаете, что я могу создать идеальную кибернетическую копию человека — не человека вообще, а именно конкретного человека, воспроизвести его физическую и духовную сущность, со всеми индивидуальными особенностями. Например, я беру обыкновенный шприц и делаю вам небольшой и почти безболезненный укол. В трубочке шприца остаются тысячи клеток вашего организма. Все это я передаю моей дешифровально-моделирующей установке. Вы сидите в кресле и часа три читаете своего любимого поэта. В это время аппарат с огромной быстротой проделывает сложную и таинственно-незримую работу. По микроструктуре нуклеиновых кислот, по характеру протекающих в них химических, электромагнитных реакций, по тысяче других индивидуальных признаков он расшифровывает наследственную информацию. И не только наследственную. Он разгадывает информацию о всех изменениях, происшедших с вами и с вашей внешностью при жизни. Ведь человек меняется с каждым годом, с каждым днем. Меняется его характер, привычки. И это не проходит бесследно, в нуклеиновых кислотах, во всех клетках организма тоже происходят таинственно-неуловимые изменения. Клетки — эти сложнейшие кибернетические установки — живут вместе с человеком, они стареют, меняется характер протекающих химических реакций, сила и частота электромагнитных колебаний. Меняется все. И все это учитывает мой моделирующий аппарат. В соответствии с расшифрованной информацией — наследственной и приобретенной — он воссоздает исключительно точное кибернетическое подобие человека… Прошло три часа, пока вы читали книгу,— с увлечением продолжал Вир-Виан.— И вдруг открывается, например, вот эта дверь,— он показал на дверь в лабораторию, в которой я уже был, — и появляется человек — ваш двойник. Он похож на вас не только внешностью, но и своим поведением, темпераментом, характерными жестами и привычками. Вы ошеломлены!..
Я представил себе эту картину и поежился от неприятного ощущения. Да, это было бы отвратительно — видеть своего механического двойника. Но Вир-Виан рисовал передо мной эту картину все с большим жаром и увлечением. И я снова не совсем учтиво прервал его:
— Но почему же тогда ваш Тонгус не похож на Ниан-Нара по хар актер у и привычкам?
— Я снова отклонился в сторону,— смутился Вир-Виан и, подумав немного, продолжал:— С Ниан-Наром получилось не так, как с вашим воображаемым примером. Даже мои первые опыты с животными были удачнее. И вот почему. Вы, конечно, помните несчастный случай с астролетчиком Ниан-Наром. Он погиб при посадке. Врачи не могли уже ничего сделать. Ниан-Нар был безнадежно мертв. Я попросил, чтобы тело Ниан-Нара доставили ко мне, и сказал, что попытаюсь вернуть его к жизни в моей лаборатории. Врачи удивились, но не возражали: настолько высок мой авторитет. Оживить труп, конечно, не удалось. Но я взял кусочек тела и передал его дешифровально-моделирующей установке. Эта машина оказалась на этот раз бессильной. Да это и понятно: ведь Ниан-Нар был мертв уже двадцать часов. За это время в клетках организма, в том числе в нуклеиновых кислотах, произошли необратимые процессы, хотя клетки в какой-то степени еще функционировали. Машина не смогла разгадать все наследственные и приобретенные качества человека. Но по микроструктуре нуклеиновых кислот она все же расшифровала наследственную информацию о внешности человека. И воссоздала эту внешность. Получилось сложное кибернетическое устройство в образе Ниан-Нара, начисто лишенное человеческих качеств, кроме внешности. Мы все же запрограммировали кое-какие человеческие черты.
— В основном покорность.
— Верно ,— согласился Вир-Виан.— Мы хотели иметь хорошего слугу. И мы его имеем. Наш Тонгус неизмеримо выше ваших домашних слуг — роботов.
По мере того, как Вир-Виан рассказывал о своих и в самом деле изумительных работах по моделированию человека, у меня росло чувство смутной тревоги. В сумрачной тайне лаборатории Вир-Виана было что-то чуждое, враждебное человеку.
— Зачем все это?— наконец воскликнул я.— Какая цель кибернетического воссоздания человека? Если бы вам удалось скопировать Ниан-Нара не только внешне, но и по уму, по темпераменту, что из этого получилось бы?
— Получился бы хороший фарсан,— ответил Вир-Виан, внимательно глядя на меня.
— Фарсан? Так называли на Южном Полюсе привилегированных воинственных слуг шеронов.
— Верно. Название прекрасное. Фарсан-завоеватель! На этот раз завоеватель Вселенной. Это как раз то гибкое и неожиданное оружие для завоевания населенных планет, о котором я уже упоминал. Предположим, что
наша экспедиция найдет на планетной системе Нанди-Нана разумных обитателей и сравнительно
высокую цивилизацию. Вероятно, жители той планеты будут в основном похожи на нас. Но не это важно. Важно то, что жизнь там наверняка образовалась на такой же белково-нуклеиновой основе, как и у нас. Теперь предположим, что вы высаживаете на населенной планете такого фарсана с необходимым кибернетическим оборудованием. Вы улетаете обратно, а фарсан-завоеватель остается в качестве почетного гостя, представителя нашего мира. А все фарсаны запрограммированы так, что они размножаются, воспроизводят самих себя, подделываясь под разумных обит ателей той планеты, на которой вы их оставите. Предположим маловероятное: белково-нуклеиновые тел а жителей какой-нибудь планеты имеют трудновообразимую, фантастическую форму. Например, это будут парящие в воздухе шары с короткими руками и одним вращающимся, как антенна радиолокатора, глазом. Фарсаны по наследственной информации безупречно скопируют их внешность и поведение. Кроме того, новые фарсаны будут иметь всю приобретенную информацию разумных обитателей, их знания и жизненный опыт. Живые прототипы фарсанов будут при этом, конечно, уничтожаться. Под их видом фарсаны, обладающие громадными техническими знаниями и навыками, проникнут во все важнейшие производственные и энергетические центры планеты. И вот,— при этих словах Вир-Виан вскочил с кресла и начал взволнованно ходить по комнате. В его голосе появилась торжественность, точь-в-точь как в самых патетических местах его речи на Всепланетном Круге.— И вот в одно прекрасное врем я жители планеты оказываются под властью фарсанов, то есть под нашей властью. Вы понимаете, что это значит? Это значит, что мы сделаем первый шаг к космическому господству. Это значит, что наша прекрасная Зургана станет в будущем центром галактик, вместилищем и центром вселенского разума. Это значит, что мыслящий дух…
Вир-Виан снова понесся вскачь на своем философском коньке. Он жестикулировал, лицо его приобрело восторженное выражение.
— Это бессмысленно!— воскликнул я .— Дико и бессмысленно. К тому же, Круг арханов никогда не согласится на это.
Вир-Виан, нахмурившись, подошел к креслу и опустился в него.
— Знаю, что не согласится, — проговорил он .— Поэтому я и обращаюсь к вам, Тонри-Ро. Вы можете сделать первый шаг, взяв на корабль хотя бы одного фарсана.
— Тонгуса?— спросил я с удивлением.— Этого развинченного кретина?
— Зачем такие сильные выражения. Тонгус — не кретин. Но он, конечно, не годится. Мы дадим вам другого, совершенного фарсана.
— Нет, нет!— горячо возразил я .— Всецело подчиняясь Кругу арханов, я никогда не соглашусь на этот жестокий и безумный эксперимент.
Увидев расстроенное и угрюмо-надменное лицо Вир-Виана, я снова пожалел его. Я все же уважал этого великого ученого. И мне за хотелось убедить его, сделать так, чтобы он сам понял бессмысленность и жестокость своей затеи.
— К тому же, нет никакой гарантии безопасности,— осторожно начал я .— Ваши фарсаны, расплодившиеся на чужой планете и за хватившие власть, могут, как бы это выразиться, выйти из-под нашего контроля и натворить бед не только там, но и здесь, на Зургане. Свободное программирование таких совершенных кибернетических устройств может привести к весьма нежелательным последствиям. Чего доброго, ваши фарсаны еще подумают, что они выше человека, и возомнят себя господами.
— Внезапности в поведении, конечно, могут быть, — согласился Вир-Виан.— Но в случае, если в программе одного или даже нескольких фарсанов произойдет отклонение в нежелательную сторону, другие, преданные нам фарсаны, быстро ликвидируют их.
— А если отклонение в программе примет массовый характер?
— О, нет!— живо возразил Вир-Виан.— Это маловероятно. Но я предусмотрел и этот совершенно исключительный случай.
Вир-Виан встал и подошел к двери на веранду. Открыв ее, он крикнул:
— Тонгус! Зайди сюда.
Вошел Тонгус. Как и в прошлый раз, он услужливо встал посредине комнаты.
— У каждого фарсана, — сказал Вир-Виан, показывая на голову Т онгуса,— имеется особый блок безопасности. Сейчас я покажу вам его действие.
Эфери-Рау, до этого внимательно слушавший своего учителя, неожиданно встал и поспешно удалился в лабораторию. Он так торопился, что не успел плотно зак рыть дверь. Сквозь щель я видел, как Эфери-Рау сел в
кресло в напряженно-выжидательной позе.
— Блок безопасности,— продолжал Вир-Виан ,— принимает только одну сложным образом зашифрованную радиограмму, которая известна пока лишь мне одному. Радиограмму можно послать с помощью вот этой портативной вещицы.
Он вынул из карман а и показал обыкновенный радиосигнализатор, каким пользуются при взрывных работах. Такой радиосигнализатор и сейчас лежит у меня в кармане. К сожалению, я не мог видеть цифр, набранных тогда на нем Вир-Вианом: он прикрывал ладонью циферблат. Вир-Виан передвинул предохранитель и положил палец на кнопку.
— Теперь предположим, что в генеральсной программе Тонгуса произошло нежелательное, опасное отклонение. Тогда я делаю следующее. Смотрите.
Вир-Виан нажал кнопку. Тонгус сразу как-то обмяк, колени его подогнулись, и он упал на пол.
— Не бойтесь, он не разобьется и не получит никаких повреждений. Тонгус прочнее человека. Но он сейчас мертв. Вся деятельность сложной сети молекулярных нейронов прекратилась. Работает только один блок безопасности. Он-то и ликвидирует все нежелательные отклонения в программе фарсана. Происходит как бы процесс самоочищения.
Я случайно взглянул в приоткрытую дверь лаборатории и вздрогнул: Эфери-Рау повис в кресле, рука его беспомощно свесилась до пола, а голова вяло склонилась вперед и немного в сторону. Что с ним? Неужели Эфери-Рау, как и Тонгус?.. Не может быть!..
Мои лихорадочные размышления прервал Вир-Виан.
— Теперь смотрите ,— сказал он, глядя на Тонгуса,— я нажимаю вторую кнопку.
Тонгус зашевелился и быстро встал на ноги.
— Фарсаны,— торжествующе продолжал Вир-Виан,— взбунтовавшиеся фарсаны снова во власти человека. Но случаи неповиновения исключительно редки. Мои фарсаны надежнее и преданнее прежних фарсанов, фарсанов-людей. Вы согласны?
И Вир-Виан самодовольно рассмеялся.
— Конечно, надежнее,— услышал я сзади голос вошедшего Эфери-Рау.
Я обернулся и внимательно взглянул на него. Эфери-Рау улыбался и смотрел на Вир-Виана с еще большей преданностью и раболепием, чем раньше.
«Неужели Эфери-Рау,— думал я ,—это не человек, а его кибернетический двойник? Но где же тогда живой Эфери-Рау? Где?»
Эти мысли не давали мне покоя, усиливая тягостное впечатление от всего, что я видел здесь. И мне захотелось поскорее уйти. Сославшись на неотложные дела, я заторопился. До ворот меня проводил Вир-Виан.
— Надеюсь, что перед тем, как покинуть Зургану, вы зайдете ко мне? — спросил он на прощание.
Не помню, но мне кажется, что я обещал зайти, обещал, чтобы что-то сказать. Расставшись с Вир-Вианом, я направился к гелиоплану, который за это время накопил под жаркими лучами изрядное количество энергии.
«Что мне делать? — думал я, усаживаясь в кабину гелиоплана.— Может быть, обо всем рассказать Нанди-Нану? Посоветоваться с ним? Но ведь я же обещал Вир-Виану пока что не говорить никому?»
Но такова была беспечность нашего поколения, выросшего в условиях гармоничного общества, и такова оптимистическая сила молодости, что тягостное чувство исчезло, как только гелиоплан поднялся в воздух. Ветер звенел в ушах, напевая свою незатейливую, но всегда увлекательную песенку странствий. Я летел к освежающим просторам Ализанского океана, к своим друзьям на зеленом острове Астронавтов.

34-й день 109 года Эры Братства Полюсов
Едва сегодня уселся за клавишный столик, как засветился экран внутренней связи, и я увидел крупное лицо Сэнди-Ски. Он дружелюбно улыбался.
— Эо, Тонри! Откликнись! Ты совсем покинул нас ради своих дышащих звезд. Вчера весь день работал, но сегодня — не дадим. Эо, откликнись! — повторил он, и его улыбка с тала еще приветливей.
В ответ я постарался улыбнуться. Но улыбка, видимо, получилась хмурая, так как Сэнди-Ски обеспокоенно спросил:
— Может быть, я мешаю тебе?
— Нет, нет, Сэнди! — рассмеялся я (на этот раз довольно успешно).— Сейчас приду. К тому же, мне надо просто отдохнуть.
— Правильно,—сказал Сэнди-Ски,— У тебя для работы будет много времени на обратном пути.
Почти весь день провел в рубке управления и в основном в рубке внешней связи. Мы стремительно приближаемся к планете Голубой. На огромном экране внешней связи даже при среднем увеличении уже не помещается вся планета, а только ее отдельные части, отдельные материки. Увеличивая изображение, я иногда различал маленькие фигурки разумных обитателей. И меня каждый раз пронизывала острая грусть от того, что мне не придется с ними встретиться.
— Они начинают изменять облик своей планеты, хотя и бессистемно,— прошептал сзади Сэнди-Ски.— Видишь?
И он показал на квадраты пашен, на каналы, города и промышленные предприятия, засоряющие атмосферу клубами черного дыма.
— Цивилизация еще младенческая, но она имеет все условия для бурного развития,— продолжал восторженно шептать Сэнди-Ски.— Ведь планета благодатнейшая. Пустынь почти нет. Сплошной оазис.
Днем произошло одно небольшое происшествие, еще раз показавшее, насколько тонко и, так сказать, всесторонне перевоплощаются фарсаны в людей. Молодой штурман Тари-Тау торопился сменить дежурившего у пульта управления Али-Ана. При этом он слишком быстро взбежал по лестнице в кают-компанию. У него подвернулась нога, и он вскрикнул. Я увидел его лицо, посеревшее от боли. Лари-Ла, располневший, но удивительно проворный Лари-Ла, живо подскочил и разорвал комбинезон в том месте, где он нащупал опухоль. И я действительно увидел на ноге Тари-Тау опухоль, какая бывает у людей при сильном растяжении связок. Лари-Ла смочил ее пятипроцентным раствором целебной радиоактивной жидкости и недовольно проворчал:
— Похромаешь до вечера. В следующий раз будешь осторожнее.
Морщась от боли и прихрамывая, Тари-Тау подошел к креслу у пульта управления и сменил Али-Ана.
Чтобы так безупречно разыграть эту сцену, Тари-Тау надо было иметь настоящее, почти человеческое ощущение боли. Разыграть… Здесь это слово, пожалуй, не подходит. Тари-Тау не разыгрывал эту сцену, не
создавал предварительно в своем железном мозгу логически-безупречной схемы своего поведения. Нет, он, можно сказать, жил. Все у него получилось непроизвольно — так, как у живого Тари-Тау. Все фарсаны наделены так называемой системой самосохранения, почти такой же совершенной, как инстинкт самосохранения у человека. Система самосохранения у фарсанов включает в себя элементарные человеческие ощущения, в том числе ощущения боли, играющие роль сигналов об опасности. Но что касается сложных чувств, человеческих эмоций, вдохновения, интуиции… Можно, конечно, запрограммировать машине многие человеческие чувства, как это сделано у фарсанов. Но это все-таки не подлинные эмоции, а их бледные копии.

35-й день 109 года Эры Братства Полюсов
Почти весь день провел в обществе фарсанов, разыгрывая ничего не подозревающего простачка. Но сейчас вечер — «мой» вечер, вечер сладостных воспоминаний о далекой и невозвратной Зургане.
В моем положении сейчас нет ничего более волнующего, чем эти воспоминания, рисующие на экране воображения прекрасные картины, незабываемые встречи. И я словно слышу голоса живых людей, голоса, из которых многие уже умолкли навсегда. Ведь благодаря эффекту времени, возникающему при субсветовых скоростях полета, на Зургане минуло почти столетие, а на нашем корабле прошло всего лишь девять лет. Но в памяти живо воскресают человеческие лица, их выражение, голоса…
Остров Астронавтов… Единственное на Зургане место, где сохранилась такая же необузданная и дикая природа, как на планете Голубой. С утра мы бегали вокруг острова, преодолевали горные потоки, крутые скалы, густые чащобы. Потом состязались в плавании и отдыхали на берегу, стараясь впитать всеми порами своего тела лучи неистово палящего, но дорогого нам зурганского солнца.
Мы знали, что скоро надолго лишимся родного солнца и будем довольствоваться его подобием в кабине утренней свежести.
В своем воображении я нарисовал до того реальную картину острова Астронавтов, что едва слышный в моей каюте шум планетарных двигателей кажется мне сейчас шипением белопенных волн, лизавших мои ноги. Я лежал на горячем песке, голова находилась в тени рагвы — густого плодового дерева. Вкусные и сочные плоды рагвы свисали так низко, что я мог, лежа на спине, достать их руками.
Подошел Сэнди-Ски и, толкнув меня в бок голой пяткой, покрытой влажным песком, спросил с беззлобной насмешкой:
— Лежишь и мечтаешь о своей Аэнне?
Я не обижался на Сэнди-Ски за эти насмешки. Отчасти он прав. Влюбиться накануне ответственной межзвездной экспедиции, говорил он, по меньшей мере недостойно настоящего астронавта.
— Ты сильно преувеличиваешь мое увлечение, — отшучивался я .— Даже ты больше знаешь об Аэнне, чем я. Скажи, где она сейчас? Я, например, этого не знаю.
— По-прежнему в городке археологов,— ответил он. — Я даже могу сказать, что Аэнна сейчас делает, — добавил он.
— Ну и что же она делает? — спокойно спросил я.
— Не притворяйся равнодушным,— рассмеялся Сэнди-Ски.— От меня ты не укроешься. Слушай, в чем дело. Среди археологов, этих презренных гробокопателей, как ни странно, есть немало артистически одаренных людей. Сейчас в шаровом доме они выступают с концертом перед отдыхающими. Возможно, что Аэнна уже готовится к выходу, чтобы исполнить свой знаменитый «Звездный танец».
— Я не знал, что она танцует.
— Да еще как! Хочешь посмотреть? Тогда давай поспешим. С твоего разрешения немного нарушим строгий распорядок предполетной жизни.
Быстро одевшись, мы уселись в гелиокатер и поплыли на север. Остров Астронавтов вскоре утонул за горизонтом, а вдали, на севере, засверкали шпили и дворцы шеронского архипелага.
Сэнди-Ски повернул катер в сторону берега. Вскоре мы причалили к обрывистому скалистому берегу, покрытому редким кустарником. Прыгая по камням, мы взобрались наверх.
— Вот и городок, где живут земляные черви, то есть археологи,— презрительно пояснил Сэнди-Ски, п оказывая на сверкающие белизной легкие пластмассовые домики.— А вот и шаровой дом.
Немного в стороне я увидел огромное и круглое, как мяч, здание без окон.
— Откуда этот шаровой дом? — удивился я. — Совсем недавно его здесь не было.
— Его построили за один час,— сказал Сэнди-Ски.— Вернее, выдули из расплавленного пеностеклозона, как выдувают колбы. Идем туда.
Мы вошли внутрь огромного шара и очутились в непроницаемой темноте. Мы опоздали и увидели только финал «Звездного танца». Сцены, собственно, не было. Перед зрителями расстилался безбрежный угольно-черный Космос, озаряемый в такт музыке вспышками огневых облаков и беззвучно взрывающихся сверхновых звезд. Это был несколько декоративный, театральный Космос. В центре — обломок скалы, изображающий астероид. На нем я и увидел Аэнну в легком серебристом костюме. В таком одеянии на настоящем астероиде астронавт погибнет моментально, пронизанный космическим холодом. Но я сразу же забыл об этой условности, как только увидел Аэнну, ее плавные движения, с трепетной легкостью отзывающиеся на музыку. Темп танца ускорялся, его ритмический рисунок становился четким и отрывистым. Вот уже Аэнна стала похожа на буйное серебристое пламя. В певучей гармонии стремительных движений чувствовался такой неудержимый порыв человечества в космические дали, что все затаи ли дыхание…
Танец закончился. Вот уже вспыхнул свет. Но в круглом зале еще стояла тишина. Наконец раздались возгласы: «Хау!» Многие бросились поздравлять Аэнну. Я был ошеломлен, взволнован и долго не замечал, как Сэнди-Ски дергал меня за рукав.
— Ты, я вижу, совсем остолбенел, — сказал он насмешливо.— Может быть, подойдем к Аэнне?
Но я все еще молчал. Внимательно посмотрев на меня, Сэнди-Ски сказал:
— Вот что, дружище, иди-ка ты лучше на берег, на то место, где стоит катер. А я скажу Аэнне, что ты ждешь ее там. Вернуться на остров можешь на том же катере, а я найду другой.
Я пришел на скалистый берег и уселся на камне у самого моря. Долгое время я ничего не замечал — все еще видел в угольной черноте сверкающий обломок скалы и танцующую Аэнну…
Наконец очнулся и посмотрел по сторонам. Берег был пустынный. Лишь далеко слева стояла на пляже небольшая группа отдыхающих. Среди них я заметил знакомую фигуру. Неужели?.. Я взял на катере бинокль и стал наблюдать. Так и есть: Эфери-Рау!
Эфери-Рау разговаривал с людьми. Я хорошо видел его лицо, как будто он стоял рядом, в двух шагах. Эфери-Рау хвастливо похлопал себя по широкой груди и самодовольно рассмеялся. Я не заметил бы в его поведении ни малейшей фальши, если бы ничего не знал о фарсанах, если бы не видел, как Эфери-Рау безжизненно повис в кресле под действием шифрованной радиограммы Вир-Виана. Но сейчас мне казалось, что Эфери-Рау немного не тот. Или мне это просто казалось?
«Если это фарсан, которого Вир-Виан решил изредка, чтобы не вызывать подозрений, отпускать к людям, то где же живой Эфери-Рау? — думал я .— Неужели он его в самом деле уничтожил?»
Вот Эфери-Рау снова похлопал себя по груди и по казал на море. Я хорошо знал этот хвастливый жест. В этот день было сильное волнение, и никто из отдыхающих не решился купаться. Но Эфери-Рау бросился на гребень высокой волны и поплыл в своем превосходном стиле, вызывающем у меня всякий раз чувство восхищения.
Я сел снова на камень лицом к океану и, отложив в сторону бинокль, стал думать об Эфери-Рау. Воспроизвести кибернетическими, чисто техническими средствами мысль человека во всем ее величии и богатстве невозможно. В этом я не сомневался. Но можно ли воссоздать поведение человека с таким искусством, чтобы гадать, как я только что гадал,— человек это или фарсан? Нет, по-моему, и это невозможно. Невольно вспомнился «Звездный танец» Аэнны, ее одухотворенные, песенные движения. Никакое кибернетическое подобие человека не способно на такие взлеты вдохновения. И я впервые подумал тогда, до чего совершенно человеческое тело.
Неожиданно наверху сзади послышался шелест кустарника. Я оглянулся. Аэнна!.. Она стояла на остроконечном камне и, улыбаясь, балансировала раскинутыми в стороны руками. Взмахнув ими, как птица крыльями, она бесшумно спрыгнула и подошла ко мне.
— О, Тонри ,— засмеялась она, — Как это романтично и немного старомодно — назначать свидания на безлюдном берегу.
— Не совсем безлюдном,— возразил я, подавая бинокль.— Взгляни налево.
Аэнна взяла бинокль и стала рассматривать пляж. В это время из бурлящих волн выходил на берег Эфери-Рау, победоносно и хвастливо махая поднятыми вверх руками.
— Эфери-Рау! — воскликнула Аэнна и, рассмеявшись, добавила: — Поразительное явление. Как это отец отпустил его.
— Давай сядем на камень, как прошлый раз,— предложил я ,— Об этом Эфери-Рау и других помощниках твоего отца я и хочу поговорить.
— А ты откуда их знаешь? — удивленно вскинув брови и усаживаясь на камень, спросила Аэнна.
— Ты же сама п риглашала меня.
— Но ты же не был…
— Я был вчера, и мы беседовали с твоим отцом.
— О чем же вы говорили?.. Отец в последнее время стал особенно скрытным и нелюдимым. Его окружают помощники и лишь иногда навещают гости — шероны. Причем, в основном старые шероны, его единомышленники… Не нравится мне отец в последнее время. Хоть я и люблю его, но меня все меньше тянет в его крепость-лабораторию.
Красивое лицо Аэнны снова стало печальным.
— Да, в тайне лаборатории Вир-Виана есть что-то бесчеловечное,— проговорил я .— Вир-Виан просил меня никому не рассказывать. Но тебе-то, я думаю, можно…
— О какой тайне ты говоришь? — спросила Аэнна.— Я мало знаю о его опытах, но мне кажется , он работает сейчас над искусственными полимерами, находящимися на грани живого белка.
— Искусственные полимеры Вир-Виана, конечно, поразительны,— сказал я .— Но главное его достижение в том, что он создает кибернетическую аппаратуру на принципиально новой основе, на атомно-молекулярном уровне.
— Ты хочешь сказать, что отец предлагает кристаллы и микроэлементы заменить атомами?
— Да. Поглотив квант энергии, атом становится возбужденным. Переходя из этого состояния в нормальное, он излучает энергию. Вот этим переходом из одного состояния в другое Вир-Виан и заставил атом выполнять главную логическую операцию «да» — «нет» — «да».
— Это же великолепно,— оживилась Аэнна .— Насколько я понимаю, это крупное достижение.
— Да, это успех,— согласился я .— Наши ученые давно работают над этим, но пока безрезультатно. Зачем же Вир-Виан скрывает тогда свои достижения? Неужели для того, чтобы в тайне изготовить нескольких фарсанов?
— Каких фарсанов? Ты имеешь в виду воинственную древнюю расу? Но она же полностью погибла.
— Я говорю об искусственных фарсанах, о людях с полимерным телом.
— Ты н амекаешь на этого кретина Тонгуса? — засмеялась Аэнна.— Но это же просто слуга. Признаюсь, я тоже сначала приняла его за человека, который вызывал у меня непонятное отвращение. Но отец все объяснил мне.
— Дело не в Тонгусе. Это всего лишь первый образец. Сейчас Вир-Виан может делать более совершенных  фарсанов.
И я рассказал о своих подозрениях, о том, что Эфери-Рау и другие помощники Вир-Виана — это, возможно, искусственные люди, кибернетические фарсаны.
Аэнна быстро встала и с ужасом посмотрела на меня.
— О, Тонри. Ты говоришь что-то страшное. Нет, нет. Этого не может быть. Хотя мне они тоже кажутся немного странными. Но я не думала… Нет, не может быть!
Я встал с камня и взял Аэнну за руку. Рука ее дрожала.
— Но все же, Аэнна, это, видимо, так.
— Проводи меня до нашего городка,— сказала она, — Я хочу остаться одна и подумать. По пути в городок она спросила:
— Но почему ты их называешь фарсанами?
— Потому что основная их программа — завоевание населенных планет Вселенной для новой породы шеронов. Потому что их атомно-молекулярные мозги напичканы воинственно-космической философией, о которой Вир-Виан так подробно распространялся в Шаровом Дворце знаний. К тому же, сам Вир-Виан называет их фарсанами.
— Вот видишь, я говорила как-то, что мой отец — опасный и недобрый гений,— сказала Аэнна. — Но я не думаю… Нет, это невероятно!
Когда мы подошли к пластмассовому городку археологов, у нее мелькнула мысль, от которой она вздрогнула и снова с ужасом посмотрела на меня.
— Подожди, если фарсаны — кибернетические двойники, то где живые люди? Неужели они мертвы?.. Быть может, убиты? Нет, Тонри. Твое предположение слишком чудовищно.Я должна сама все проверить.
— Знаешь что, — неожиданно предложил я, увидев ее расстроенное лицо,— давай улетим в Космос вместе.
— О нет, Тонри ,— слабо улыбнувшись, сказала она. — Совет Астронавтики не разрешит брать женщин в первый межзвездный.
— Скоро у нас испытательный полет. Из него вернемся через год. И перед настоящим полетом у нас будет еще полгода. За это время я уговорю Совет Астронавтики. Ведь нам нужны будут историки.
— Не так все это просто, Тонри. К тому же, я сама не захочу.
— Почему?
— Вот ты любишь Космос. Межзвездный полет — цель твоей жизни. Скажи, смог бы ты ради меня остаться здесь, на Зургане?
Я замялся.
— Ну говори. Только прямо.
— Нет, не смог бы.
— Так же и я не могу покинуть Зургану и улететь надолго, быть может, навсегда. Я люблю Зургану. Поэтому я и стала археологом, историком и палеонтологом. А ты не расстраивайся,— добавила она, взглянув на меня.— В Космосе скоро забудешь обо мне.
Я хотел возразить, но она сказала:
— Не будем сейчас об этом говорить. Ты вернешься из пробного полета, и у нас будет еще полгода. Это же цела я вечность!.. Подожди минутку,— Аэнна зашла в домик. Вернувшись, она протянула мне шкатулку, в которых обычно хранятся кристаллы.— Возьми с собою в Космос вот это.
— А что здесь?
— Таблетки приятных сновидений. Продукт шеронской цивилизации эпохи упадка,— рассмеялась она и добавила:— Знаю, что вам не разрешают брать в полет эти таблетки. Но несколько штук тебе не повредят. Вдруг захочется хоть во сне вернуться на Зургану…
Даже сейчас, через много лет полета, я не могу без волнения, щемящей грусти вспоминать тот момент. И мне никогда не забыть прекрасного лица Аэнны, особенно ее глаз, таивших в глубине далекую и светлую, как звезды, печаль…
Здесь, у пластмассового домика, мы и расстались. Мог ли я тогда предполагать, что больше не увижу ее, что Аэнна скоро погибнет в схватке с чудовищами, порожденными ее отцом,— с кибернетическими фарсанами?

36 й день 109 года Эры Братства Полюсов
Когда предполетная подготовка закончилась, мы покинули остров Астронавтов и впервые по-настоящему обосновались на корабле. Каплевидный звездолет, устремив свой тупой нос в небо, стоял на космодроме, расположенном на самой высокой горе Северного полушария. Отсюда мы стартовали. Старт был необычный. Наш звездолет был захвачен незримым, но мощным антигравитационным полем и плавно выведен за пределы атмосферы — в Космос. Здесь-то, в сущности, и состоялся настоящий старт, когда заработали планетарные двигатели.
Корабль летел все быстрее. Но перегрузка не доставляла нам особого беспокойства. Когда звездолет развил максимальную межпланетную скорость, мы включили экран внешней связи и увидели нашу родную Зургану. В обычный оптический телескоп она показалась бы нам отсюда не больше горошины, так как корабль уже приблизился к орбите третьей планеты нашей системы — Тутуса.
Согласно инструкции, пора было переходить на особую двухстороннюю связь. Во Дворце астронавтов находился точно такой же экран, как у нас. Я знал, что перед ним сейчас дежурит Нанди-Нан и ждет от нас подробной информации о полете.
Я включил двухстороннюю связь, и через некоторое время на экране появилось сухощавое озабоченное лицо Нанди-Нана.
— Эо, Тонри! — оживился он, увидев меня на своем экране. — Как дела? Как ваше самочувствие? Как ведет себя корабль?
Мой рассказ о полете порадовал Нанди-Нана. Около его глаз веером собирались морщинки — он улыбался.
— Хорошо, очень хорошо,— сказал он и предупредил: — Но главные трудности впереди, когда разовьете субсветовую скорость.
Он оказался прав. Но я не буду рассказывать о пробном полете. Скажу только, что корабль показал прекрасные навигационные качества.
Пробный полет по нашим корабельным часам длился недолго, а на Зургане, в силу эффекта времени, прошло около года.
Мы с нетерпением всматривались в экран. Что нового появилось на родной планете? И мы увидели, что широкую желтую полосу пустыни пересекла прямая и тонкая линия: на Зургане построили первую транспланетную дорогу. По обеим сторонам дороги на желтом фоне песков четко выделялись неправильной формы зеленые пятна. Здесь, вероятно, уже весело шумели рощи и леса.
Мне хотелось поскорее связаться с Дворцом астронавтов. Но двусторонняя связь еще не работала. Было слишком далеко. Корабль только приближался к орбите Тутуса. Лишь на другой день из тумана выплыло на экране лицо Нанди Нана. Изображение становилось все более четким. Наконец, он тоже увидел меня.
— Эо, Тонри! — воскликнул он .— Поздравляю весь экипаж с благополучным возвращением.
В это время в рубку внешней связи вошел Сэнди-Ски и встал позади меня, положив руки на спинку кресла.
— Эо, Сэнди! — приветствовал его Нанди-Нан.— По вашим лицам вижу, что все хорошо. Так ведь?
— Очень хорошо,— сказал я и начал коротко докладывать о полете.
Не успел я закончить, как с экраном внешней связи что-то случилось. Он слегка затуманился. Изображение задрожало, а потом исчезло совсем. По экрану сверху вниз поползли сплошные туманные полосы.
— Похоже на помехи,— сказал Сэнди-Ски.— Такое впечатление, как будто кто-то пытается перебить нашу связь. Экран вдруг прояснился, и на нем возникло крупное лицо… Вир-Виана.
— Что за чертовщина! — недовольно воскликнул Сэнди-Ски.
Вир-Виан, казалось, не обратил на это никакого внимания. Только на его некрасивом шишковатом лбу появилась суровая складка. Вир-Виан поднял два пальца: так приветствовали когда-то верховные шероны своих рядовых собратьев в эпоху шероната.
— Капитан Тонри-Ро,— заговорил он.— На Южном Полюсе Зурганы создано новое правительство. Я приказываю произвести посадку на южном космодроме на горе Коу. Здесь, в честь вашего прибытия, построена триумфальная дорога. Вас встретят с величайшими почестями Вас…
Но Вир-Виан не договорил. Экран снова покрылся туманными полосами.
— Ничего не пойму,— ворчал Сэнди-Ски — Откуда выскочил этот дьявол?
На короткое время экран очистился, и мы увидели встревоженное лицо Нанди-Нана. Голос его доносился глухо, как сквозь стену:
— Посадку совершайте на северном космодроме Антигравитационное поле мы используем для обороны Поэтому посадку производите самостоятельно, на планетарных двигателях. Знаю, что трудно, но…
Все. На этом с в язь прекратилась. Сколько мы ни ждали, как ни крутили тумблеры, на экране все время ползли туманные полосы.
Пришлось переключиться на общий обзор планеты. На экране снова возник желтый шар с зелеными шапками на полюсах. Увеличив изображение, я стал различать на Северном Полюсе города и даже людей. На экране они выглядели едва заметными точками. Против обычного, людей было очень мало. И вдруг они совсем исчезли. Улицы и площади опустели.
— На планете творится какая-то чертовщина,— ворчал Сэнди-Ски.— Ну-ка, Тонри, уменьши изображение, чтобы видеть всю планету целиком.
Я так и сделал. На границе между полупустыней и зеленой шапкой Северного полюса мы заметили две ослепительные вспышки. Вскоре над Южным Полюсом появилась одна, но очень яркая вспышка.
— Я так и знал,— взволнованно прошептал Сэнди-Ски.— Это война! Между Севером и Югом снова война.
Я молча пожал плечами, продолжая напряженно всматриваться. Во многих местах Южного Полюса то и дело вспыхивали и метались зеленоватые лучи. Это же смертоносное лучевое оружие! Похоже, что Сэнди-Ски прав: это война!
Но отчего она возникла? Как это могло произойти на сотом году Эры Братства Полюсов? На эти вопросы мы получили ответы только там, на планете, когда совершили посадку на северном космодроме. С гордостью могу сказать, что посадку на планетарных двигателях я произвел безупречно. Огромный космический корабль повиновался мне так же послушно, как легкие планетолеты, на которых я прежде летал. Первое, что поразило нас на космодроме,— это несколько десятков молодых людей, вооруженных старинным огнестрельным оружием. Они приблизились к нам, когда мы спустились по трапу.
— Что, ребята, из музеев взяли? — невесело усмехнулся Сэнди-Ски, показывая на оружие.
— Из музеев,— смущенно ответил один из них.
К нам подошел Нанди Нан с двумя врачами.
— Друзья,— обратился он к нам после короткого приветствия. — Планета переживает тревожное время. Все объясню потом. Сначала вы, как все граждане Северного Полюса, пройдете луческопию. Пока это единственный способ отличить человека от фарсана.
— Фарсаны! — воскликнул я, начиная догадываться. — Так это война с фарсанами?
— Да, — ответил Нанди-Нан.— С кибернетическими фарсанами.
Члены экипажа с недоумением слушали наш разговор.
— Это я виноват, что вовремя не предупредил…— начал было я.
— Знаю, — перебил меня Нанди-Нан.— Все знаю. Виноват не ты, а все мы, весь Круг арханов. Аэнна, дочь Вир-Виана, вскоре после того как вы улетели, все рассказала, предупредила нас об опасности. Но мы не придали ее словам особого значения. А сейчас расплачиваемся за беспечность.
— Где сейчас Аэнна? — спросил я.
От Нанди-Нана я услышал печальное известие: Аэнна погибла. Она все время работал а в археологической экспедиции на Южном Полюсе. Когда Вир-Виану удалось с помощью фарсанов установить на Юге свое господство, многие шероны и все северяне, жившие на Южном Полюсе, отказались ему подчиняться. Тогда они были безжалостно истреблены фарсанами с помощью лучевого оружия.
— Что все это значит? Как это могло произойти? — спросил Лари-Ла.— Мы ничего не понимаем.
— Наберитесь терпения, — сказал Нанди-Нан.— Это длинная история. Я, конечно, уверен, что вы люди,— усмехнулся он .— Но все постановления Совета обороны — сейчас высший закон. Методом луческопии мы обезвредили почти всех фарсанов в Северном полушарии. Почти всех… Беда в том, что изредка среди нас все же появляются фарсаны. Где-то на севере один такой замаскировался. Всего один. Поэтому луческопия проводится регулярно.
Нанди-Нан привел нас к новому на космодроме приземистому зданию. Врачи исследовали нас, а заодно проверили и общее физическое состояние.
После этого Нанди-Нан пригласил в соседнюю комнату. Мы уселись в кресла, и Нанди-Нан рассказал…
Дней через двадцать после старта нашего корабля исчез Вир-Виан вместе со своей лабораторией и помощниками. Оазис Риоль опустел. Один случайный очевидец утверждал, что грузовые гелиопланы от оазиса
Риоль полетели в сторону Южного Полюса. Однако на Юге Вир-Виана не нашли. Вот тогда-то и забила тревогу Аэнна-Виан. Она предупредила арханов о возможной опасности, о том, что ее отец создает в лаборатории сложные кибернетические устройства, копирующие людей с исключительным совершенством. Аэнна подчеркнула, что при этом Вир-Виан, возможно, истреблял живых людей. Кибернетические копии этих людей Вир-Виан называл фарсанами. Арханы внимательно выслушали Аэнну. Опасность они не считали слишком серьезной. Однако поиски Вир-Виана и его лаборатории продолжались с еще большей настойчивостью. Через несколько дней случилось одно происшествие, которое по-настоящему встревожило арханов и все население планеты: в пустыне, на строительстве гелиостанции, с большой высоты упал молодой техник. Врачи, поспешившие на помощь, нашли его мертвым И вдруг, к своему ужасу, обнаружили, что это совсем не человек, а сложное кибернетическое устройство, поврежденное при падении. Этот случай заставил арханов собраться на чрезвычайное заседание. Было решено во что бы то ни стало разыскать Вир-Виана и пресечь его бесчеловечные опыты. Арханы решили также подвергнуть все население планеты луческопии, чтобы выловить фарсанов. Тогда фарсаны, страшась разоблачения, подняли восстание…
— Извините, у меня вопрос, — обратился я к Нанди-Нану.— Я немного знаком с лабораторией Вир-Виана. Там находятся особые кибернетические аппараты, в которых по наследственному шифру нуклеиновых кислот происходит воссоздание людей. Но чтобы поднять восстание, нужно много фарсанов. И мне непонятно, как Вир-Виан успел создать их. Ведь нужно было заманивать или похищать людей, чтобы изготавливать их кибернетические копии.
— Хорошо,— сказал Нанди-Нан.— Я немного нарушу последовательность рассказа, чтобы объяснить. Ты, Тонри, далеко не все знаешь о производстве фарсанов, а другие члены экипажа вообще не имеют об этом представления. Тебе, Тонри, Вир-Виан сказал, что воссоздает человека по наследственному шифру нуклеиновых кислот. Но это не совсем так. По наследственной информации нуклеиновых кислот можно воспроизвести только внешность человека, а также некоторые врожденные качества и безусловные рефлексы. Но ведь фарсан копирует живого человека со всеми его индивидуальными признаками, с его памятью, его знаниями, навыками. А для этого мало нуклеиновых кислот. Для этого надо особыми лучами исследовать микроструктуру мозга — огромного хранилища наследственной и приобретенной информации. В кибернетические аппараты, о которых ты, Тонри, говорил, Вир-Виан помещает не нуклеиновые кислоты, а всего человека, оглушенного, но еще живого. И кибернетика конструирует более совершенную кибернетику — копию человека на основе атомно-молекулярных нейронов. Бесспорно, это крупное достижение науки, обращенное по злой воле Вир-Виана против человечества. Фарсаны опасней и страшней, чем ядерные снаряды. Теперь объясню, как Вир-Виан добился массового производства фарсанов. Покинув оазис Риоль, Вир-Виан скрылся в труднодоступных горах Южного Полюса. Там он построил не лабораторию, а целый завод. Стационарные кибернетические установки, которые ты, Тонри, уже видел раньше, выпускали на этом заводе фарсанов особой сложности — воспроизводящих. Они имеют у себя внутри устройство, копирующее в миниатюре стационарную кибернетическую установку. Таким образом, воспроизводящий фарсан — это целая передвижная лаборатория, производящая простых фарсанов…
Нанди-Нан слегка опустил голову и умолк. Когда он снова заговорил, голос его стал глуше, взгляд суровее:
— В разное время погибло около двух тысяч зурган и появились их двойники — воспроизводящие фарсаны. Вир-Виан разослал их по полюсам. Днем воспроизводящие фарсаны вместе со всеми гражданами работали, отдыхали и даже «веселились», а ночью похищали спящих людей и изготовляли их кибернетические подобия — простых фарсанов. Трупы потом они испепеляли. И утром, уже следующим утром появлялись новые фарсаны, совершенные копии погибших, и ни у кого — ни у родственников, ни у друзей — не возникало даже тени подозрения…
— Но как могло совершиться это чудовищное преступление в наше время?! — воскликнул Лари-Ла.
— Слушайте, что было дальше, — негромко продолжал Напди-Нан, словно не услышал возгласа врача. — После того, как мы начали вылавливать фарсанов, они по команде Вир-Виана подняли восстание.
Восстание, видимо, не было еще как следует подготовлено. Но у него два преимущества. Во-первых, внезапность: никто из людей не знал без луческопии, кто его спутник или сосед — фарсан или человек. Во-
вторых, эффективное лучевое оружие разрушало только настоящие белковые клетки, животные организмы. На фарсанов оно не действовало. Поэтому фарсан мог направить губительный луч на целую толпу, не опасаясь, что в этой массе он поразит своего собрата. Сейчас, правда, ученые ищут особой жесткости гамма-лучи, способные поражать у фарсанов деятельность молекулярных нейронов. Но все это еще в стадии испытаний. А пока мы в силах бороться с фарсанами, лишь механически разрушая их старинным огнестрельным оружием.
На Северном Полюсе мы истребили всех выявленных фарсанов. Всех, кроме одного и очень опасного и, по-видимому,— воспроизводящего. Он где-то хорошо укрылся и ловко ускользает от луческопии. Изредка появляются простые фарсаны, которым удается иногда совершить мелкие диверсии, но основные энергоцентры Северного Полюса сейчас защищены надежно… Иная обстановка сложилась на Юге. Там Вир-Виан достиг своей цели и объявил себя верховным шероном, временным диктатором всей планеты.
— Мы видели из Космоса ядерные взрывы, — нахмурив густые брови, проговорил Сэнди-Ски.
— Дошло и до этого,— сказал Нанди-Нан.— Установив на Юге диктатуру, Вир-Виан провозгласил свою программу и предложил присоединиться к нему всех северян и шеронов, проживающих на Северном Полюсе. Всех северян и шеронов он объявил новыми, космическими шеронами и создателями гигантских духовных ценностей вселенского масштаба. Как видите, стиль программы мало отличается от его речи в Шаровом Дворце знаний. Сулаков Вир-Виан предложил считать второстепенными гражданами до тех пор, пока те в течение ряда поколений не преодолеют свою, как он выразился, биологическую неполноценность. В ответ мы потребовали прекратить производство фарсанов, а всех готовых уничтожить или сдать Совету обороны. Тогда на Юге начали в спешном порядке выпускать ядерные снаряды… Вы могли видеть два взрыва. К счастью, они не причинили большого вреда. К этому времени мы антигравитационным полем, словно броневым колпаком, накрыли Северный Полюс. Теперь любое тело, попав в это поле, теряет свой вес и отбрасывается. К сожалению, Вир-Виану, его ученым шеронам, его инженерам удалось создать вокруг Южного Полюса такое же поле, воспользовавшись мощью недавно построенной на Юге антигиляционной энергостанции. Мы убедились в этом, когда попытались взорвать ее. Вир-Виан легко перехватил наш ядерный снаряд и разрядил его в высших слоях атмосферы.
— Этот взрыв мы тоже видели, — сказал Сэнди-Ски.— А дальше?
— А дальше? — Нанди-Нан пожал плечами,— Победит тот, кто первый сумеет нейтрализовать или разрушить антигравитационное поле. Это — нелегкое дело, требующее больших изысканий. Но кое-чего мы добились: создан ядерный снаряд с нейтрализатором. С его помощью можно на короткое время пробить дыру в антигравитационном поле.
— В чем же дело? — нетерпеливо спросил Сэнди-Ски.— Надо скорее разрушить южную энергостанцию.
— Все это верно. Но мы не можем рисковать этим пока единственным снарядом: фарсаны могут обнаружить и уничтожить его антиракетами, прежде чем он долетит до цели. А Вир-Виан, конечно, догадается, в чем дело, и сконструирует у себя такой же снаряд с нейтрализатором. Нет, мы не можем рисковать. Тут нужен человек, обладающий очень хорошей и быстрой реакцией, так сказать интуицией наведения. Я знаю такого человека…
При этом Нанди-Нан посмотрел на меня.
— Хорошо, я согласен,— ответил я.
— Ну вот и договорились,— сказал Нанди-Нан, вставая. — Теперь идите отдыхать. А тебя, Тонри, я сначала познакомлю с конструктором аппаратуры наведения. С этим конструктором тебе предстоит завтра работать.

37 й день 109 года Эры Братства Полюсов
— Эо, затворник! — так приветствовал меня сегодня утром Сэнди-Ски. Он только что вышел из кабины утренней свежести, и его густые брови так знакомо и забавно шевелились от удовольствия. Для меня до сих пор загадка: действительно ли фарсаны испытывают после кабины чувство бодрости, какого-то физического восторга или это ловкая имитация?
— В каком смысле затворник? — спросил я.
— Последние дни ты совсем уединился в своей каюте. Мы только и видим тебя утром, вечером и немного днем в рубке внешней связи. Неужели твоя научная работа по астрофизике так у влекла? Сомневаюсь, сильно сомневаюсь…
При этом фарсан Сэнди-Ски внимательно и, как мне показалось, с подозрением посмотрел на меня.
«Фарсаны все знают!» — мелькнула у меня мысль.
Я сунул руку в карман комбинезона и нащупал кнопку радиосигнализатора, готовый в любую секунду нажать ее.
— Почему сомневаешься? — спокойно спросил я .— Астрофизика способна так увлечь, что забываешь обо всем.
— Э, нет, не говори ,— засмеялся Сэнди-Ски.— Я знаю, в чем дело. Ты пишешь стихи! Да-да, я в этом уверен. Ты целые дни сочиняешь стихи! Ты просто бредишь ими. Признаюсь, стихи Тари-Тау и меня заразили поэтической лихорадкой.
Я с облегчением вздохнул: нет, фарсаны ничего не знают, догадка им не под силу. Но следовало удивиться:
— Ты пишешь стихи?! И каковы успехи?
— Плохо. — В голосе Сэнди-Ски прозвучало такое неподдельное уныние, что я рассмеялся.
— Значит, ничего не получается? — спросил я .— Признаюсь, у меня тоже ничего путного не выходит.
— Вчера написал одно стихотворение,— сказал Сэнди-Ски.— Потом прочитал его и вдруг почувствовал себя букашкой рядом с Тари-Тау…
Слово «затворник» заставило меня быть осторожней, и я почти весь день провел среди фарсанов. В основном сидел за экраном внешней связи, изредка заглядывая в рубку управления.
Подвергая тщательной квантовой локации видимую сторону планеты Голубой, я делал вид, что выбираю место для посадки. Сзади торчал фарсан Сэнди-Ски, положив, как всегда, сильные и большие руки на спинку сиденья. Как планетолог, он давал свои советы и, надо признаться, довольно толковые.
— Лучше всего, по-моему, произвести посадку вот здесь, — Сэндн-Ски показал на широкую пролысину в лесном массиве.— Хорошая твердая площадка. Да и разумные существа должны быть где-то рядом.
— Неплохо,— согласился я.
Через два-три дня я сяду за пульт управления и переведу корабль на круговую орбиту. После нескольких оборотов вокруг планеты я произведу снижение над местом, которое уже облюбовал. Здесь сброшу шкатулку.
Пройдет день-два, пройдут, может быть, годы, но разумные существа найдут шкатулку и прочтут мой дневник… А корабль я взорву там, где взрыв не причинит вреда собратьям по разуму.
Да, так я и решил. Сделав максимальное снижение, я сброшу дневник над лесом. А потом… потом я поверну в сторону от планеты и взорву корабль далеко, в околопланетном пространстве…
Завтра у меня будет больше свободного времени, и я постараюсь закончить дневник.

38 й день 109 года Эры Братства Полюсов
Рэди-Рей, конструктор аппаратуры наведения, с которым меня познакомил Нанди-Нан, оказался веселым, смешливым человеком. Несмотря на несколько плутоватое выражение лица, он мне понравился сразу, особенно его глаза — удивительно синие и живые.
— Рад подружиться с астронавтом номер один,— улыбаясь, сказал он и с исключительным радушием положил руку на мое плечо.— Итак, сегодня мы ознакомимся с аппаратурой наведения,— продолжал Рэди-Рэй.— Главным образом — с экраном и щитом управления…
Двухместный гелиоплан доставил нас на окраину небольшого города Рунора, расположенного в полупустыне. Рэди -Рей вышел из кабины и повел меня на вершину высокого холма, поросшего желтой травой и жестким кустарником. Справа зеленели парки и сады города Рунора, а прямо перед нами, на юге, расстилался безбрежный желтый океан Великой Экваториальной пустыни.
— Вон там, среди песчаных барханов,— сказал Рэди-Рей, показывая в сторону пустыни,— затерялся небольшой малоизвестный оазис Рун. Там и оборудован пульт наведения.
Я уже хотел снова сесть в кабину гелиоплана, но Рэди-Рей, звонко рассмеявшись, остановил меня.
— На гелиоплане туда не проберемся. Здесь, на краю пустыни, антигравитационное поле круто загибается вниз и касается почти поверхности. Гелиоплан врежется в поле и будет выброшен из него со страшной силой в неизвестном н аправлении ,— ск а зал он и шутливо добавил: — Так мы можем долететь до Южного Полюса и попадем в лапы фарсанов.
Но идти пешком по раскаленным пескам — невеселая перспектива. Я сказал об
этом Рэди-Рею.
— Зачем пешком? У меня здесь замаскирован вездеход. Все должно быть предусмотрено на этой войне.
Мой слух снова неприятно резануло это непривычное слово — «война».
«Как странно,— думал я .— И это после ста лет Эры Братства Полюсов».
На небольшом приземистом вездеходе мы добрались до оазиса Рун. Здесь вился жиденький кустарник и стояло несколько десятков деревьев, дающих слабую тень. Но все же оазис защищал от песчаных шквалов. В центре, на открытом месте, был оборудован пульт наведения, а на краю оазиса возвышались ажурные металлические конструкции стартовой площадки. И больше ни одного строения и ни одного человека.
— Такой важный объект, — удивился я ,— и никакой охраны.
— Охрана сейчас не нужна, — возразил Рэди-Рей. — Когда установят на стартовой площадке снаряд, тогда будет и охрана.
Рэди-Рей объяснил устройство аппаратуры, показан расположение приборов, кнопок и тумблеров на щите наведения. В принципе все это мне было уже знакомо, так как щит наведения имел много схожего с пультом управления на планетолетах. Единственное новшество — сам экран наведения.
— Обрати на него особое внимание,— сказал Рэди-Рей. — Завтра тебе придется работать пальцами на щите почти вслепую, потому что ты должен будешь все время смотреть на экран. На нем ты увидишь топографическое изображение тех мест, над которыми реактивный снаряд будет пролетать…
На вездеходе мы приехали на окраину Руноры. Здесь нашли два гелиоплана: мы жили в разных городах. На прощание Рэди-Р ей сказал:
— Встретимся в оазисе рано утром. Ночью туда доставят снаряд с нейтрализатором. До завтра!
До завтра… Я не мог тогда и подумать, что завтра Рэди-Рея не будет в живых, что ночью он станет жертвой единственного уцелевшего на Северном Полюсе воспроизводящего фарсана. Видимо, фарсан давно охотился за такой важной добычей, как изобретатель нейтрализатора и аппаратуры наведения.
Рано утром, когда не взошло еще солнце, я был уже в оазисе Рун. На стартовой площадке трое инженеров устанавливали привезенный ночью снаряд. На фоне светлеющего неба я видел его четкие контуры. Снаряд с острым носом, окутанным сеткой — антенной нейтрализатора, был установлен с небольшим наклоном в сторону Южного Полюса. Когда все было готово, инженеры подошли ко мне и пожелали удачи. Вскоре их вездеходы, оставив между барханами змеистые следы, скрылись за горизонтом. Около оазиса осталось около десятка боевых шагающих вездеходов, выделенных для охраны.
На металлических конструкциях стартовой площадки и на листьях деревьев в лучах восходящего солнца засверкала роса. В это время я увидел знакомый приземистый вездеход. Он подошел к краю оазиса и остановился на горбатой спине бархана. Из кабины выскочил Рэди-Рей.
— Эо, астронавт! — весело окликнул он меня. На его плутоватой физиономии сияло радушие.
Обратившись к начальнику охраны, он приказал, чтобы боевые вездеходы удалились как можно дальше.
— Ваше место вон там, — сказал Рэди-Рей , показывая на высокую гряду барханов.
— А здесь, во время пуска снаряда, вам будет весьма жарко.
До гряды барханов было не менее тысячи шагов. Но юркие вездеходы добежали до нее за минуту и вскоре,  рассредоточившись, скрылись за грядой.
Мы с Рэди -Рей остались вдвоем.
— Подожди немного,— сказал он. — Сейчас еще раз проверю аппаратуру и приступим.
Рэди-Рэй торопливо направился к пульту наведения. Зайдя в прозрачную кабину пульта, он начал почему-то возиться над висевшим сбоку экраном всепланетной связи.
«Странно,— подумал я .— Ведь экран исправен».
Внимательно наблюдая за работой Рэди-Рея, я подошел к большому дереву и остановился в его тени. На жестких листьях роса уже испарилась. Становилось жарко. Слабый утренний ветер мел песчаную пыль.
Рэди-Рей приступил к наладке аппаратуры наведения. Он так у влекся, что, по-видимому, забыл о моем присутствии. На щите разноцветными огнями загорелись лампочки, засветился экран наведения. Пальцы Рэди-Рея притронулись к кнопкам щита управления.
Взглянув в сторону стартовой площадки, я с удивлением заметил, что сигарообразный корпус ядерного снаряда начал медленно перемещаться. Вот он уже в зените, потом слегка наклонился в сторону Северного Полюса —
как раз туда, где находился наш главный энергоцентр, поддерживающий антигравитационное поле.
— Стой! — закричал я. — Стой! Ты что делаешь?!
Рэди-Рей обернулся. На его лице появилась недобрая хитрая усмешка.
«Фарсан! — вздрогнул я от внезапно мелькнувшей догадки.— Ведь это фарсан!»
Рэди-Рей вышел из кабины, посмотрел по сторонам и с удовлетворением увидел, что кругом по-прежнему ни души, ни одного человека. Одни только бесконечные песчаные холмы. Они сверкали нестерпимо желтым блеском в жарких лучах солнца, застывшего в белесом небе. Жуткая картина! Даже сейчас, вспоминая ее, я слегка поежился, словно ледяной холодок пробежал по спине. Но тогда, в минуту опасности, я был спокоен. Ужасающе спокойным был и фарсан. Он был уверен, что я от него никуда не уйду.
Фарсан все с той же ехидной усмешкой направился ко мне, стараясь не подпустить к пульту наведения. Он уже поднял руки, намереваясь ими, словно железными клещами, раздавить меня. Превратить меня в фарсана он не мог: ведь сам он был простым, а не воспроизводящим.
Я медленно отступал, фарсан приближался, держа наготове руки. Здесь-то и пригодились моя ловкость и быстрота реакции. Когда фарсан был совсем близко, я внезапно нырнул вниз и прыгнул под его руками вперед. Руки фарсана сомкнулись в пустоте.
Подскочив к пульту наведения, я выхватил одну важную деталь. Это был длинный металлический стержень с тремя пазами и тремя шестернями на конце. Без этой детали пуск снаряда невозможен. Лампочки на щите наведения погасли.
С этой довольно увесистой деталью я побежал в пустыню, туда, где за грядой высоких барханов располагались боевые вездеходы.
Фарсан бросился за мной. Бегал он хорошо. Видимо, живой Рэди-Рей был неплохим спортсменом. Но и я одно время был чемпионом Северного Полюса по спринтерскому бегу на пересеченной местности. Фарсан заметно
отставал. Но я не учел одного обстоятельства: я уставал, а он нет. Я изнемогал от жары, обливался потом. Фарсан не знал этой человеческой слабости и чувствовал себя прекрасно в этом пекле.
Чтобы перевести дыхание, я на минуту остановился и оглянулся. Фарсан приближался, легко, перепрыгивая через трещины в каменисто-песчаном грунте. Па его лбу блестели капельки пота, он учащенно дышал. Но это не усталость. Это ее имитация. На плутоватой физиономии фарсана по-прежнему играла ехидная усмешка.
Мне стало страшно. Страшно за себя и за судьбу планеты. Что делать? Бросить тяжелый стержень, который сильно мешал, и бежать? Но фарсан подберет эту деталь, поставит ее на место, и прежде чем я добегу до людей, он… Нет, этого нельзя допустить.
Собрав последние силы, я снова побежал. До гряды барханов оставалось еще сотни три шагов. Фарсан неумолимо приближался. Я уж е слышал за спиной его дыхание. И тут я сделал то, чего фарсан никак не ожидал. Я остановился и, внезапно обернувшись, молниеносно обрушил тяжелый стержень на голову подбежавшего фарсана. Голова его с хрустом развалилась. Из нее выпал сверкнувший на солнце продолговатый блок безопасности. На металлический стержень налипла студенистая масса атомно-молекулярных нейронов. Я с отвращением стряхнул со своей одежды этот мыслящий студень и сел на песок.
Немного отдохнул, потом встал и пошел обратно к пульту наведения, оставив позади неподвижно лежавшего фарсана. Я закрылся в прозрачной кабине пульта наведения, сел в кресло, включил холодильную установку и сразу ощутил приятную прохладу. Через минуту чувствовал себя отлично.
Первым делом надо доложить о случившемся Нанди-Нану. Я включил экран всепланетной связи, но он не светился. Попробовал еще раз включить, экран по-прежнему не работал: фарсан предусмотрительно привел его в негодность.
Дорог был каждый час. Ведь шероны тоже уже давно искали средство против нашего защитного антигравитационного поля. Стержень, так неожиданно послуживший мне оружием против фарсана, я вставил на место. На щите снова вспыхнули разноцветные лампочки, засветился экран наведения. Я переместил снаряд на прежнее место, сверил показатели приборов и нажал пусковую кнопку. Прозрачный купол кабины на какое-то время автоматически потемнел. Но и сквозь темно-фиолетовый стеклозон я увидел огненную струю плазмы, вырвавшуюся из дюз реактивного снаряда. Раздался грохот. Потом все стихло, и стеклозон кабины снова стал прозрачным.
Снаряд вырвался в верхние слои атмосферы и лег на горизонтальный курс. На экране наведения я увидел местность, над которой он летел. Это был однообразный ландшафт, бескрайний океан песков, усеянный бесчисленными бугристыми барханами, напоминавшими сверху морскую рябь.
Великую Экваториальную пустыню снаряд пролетел за несколько минут. И вот на экране наведения я увидел извилистую границу зеленой шапки Южного Полюса. Вдали в лучах солнца сверкал Ализанский океан. Шероны и фарсаны на своих локаторах наверняка уже засекли снаряд и следили за его полетом, видимо, с большим недоумением. Они были уверены, что антигравитационное поле надежно защитит их. И действительно, по неосторожности я слишком близко подвел снаряд к этому незримому полю. Снаряд, потеряв вес, отскочил от него, как мяч, и несколько раз повернулся. Но я быстро выправил курс.
Антигравитационное поле я пробил нейтрализатором над Ализанским океаном, где не могло быть антиракетных установок. Но стоило снаряду приблизиться к берегу, как фарсаны послали ему навстречу несколько ракет. Если бы снаряд не был управляемым, фарсаны быстро сбили бы его. Но, послушный моей воле, снаряд уклонился от встречи с первыми ракетами. Они взорвались далеко в стороне. Но дальше мне пришлось приложить все свое умение, все мастерство, чтобы лавировать и уклоняться от вражеских ракет. Их становилось все больше и больше. И я принял правильное решение — снизил скорость и перевел снаряд на бреющий полет. Этим почти исключалась возможность столкновения с вражескими ракетами. Но возникла другая опасность. Стоило снаряду задеть какое-нибудь высокое здание или гору, как он взорвался бы, не долетев до цели.
Мои пальцы бегали по кнопкам щита управления. На экране наведения с невероятной быстротой мелькали здания и рощи, над которыми вихрем мчался снаряд. Но вот впереди засверкали белоснежные вершины полярных гор. В кольце этих гор и находилась самая мощная энергосистема, окруженная антиракетными установками. Снаряд стремительно взлетел вверх и обогнул гряду гор. На экране развернулась панорама энергостанции. Туда, в центр многочисленных сооружений, я и обрушил сверху свой снаряд.
Экран мгновенно вспыхнул и погас. Южный Полюс лишился могучего потока энергии. Он был оголен: антигравитационного поля над ним больше не существовало…

39-й день 109 года Эры Братства Полюсов
— Итак, послезавтра посадка,— с ликованием говорил сегодня утром Лари-Ла. На его полном лице сияла довольная улыбка.
Посадка на чужую планету — самый волнующий и радостный момент в жизни астронавтов. И все фарсаны, каждый по-своему, выражали эту радость. С угрюмым любопытством смотрел я на этот спектакль, разыгранный
исключительно ради меня. Но сегодня у фарсанов не все шло гладко. В отдельные моменты я чувствовал такую явную фальшь, что меня так и подмывало ошеломить их, крикнув: «Плохо, братцы! По-настоящему вы радоваться не умеете».
Но хорошо или плохо, а фарсаны «ликовали». Мне же сегодня было особенно тягостно. Но я не подавал вида, был внешне спокойным и даже веселым.
Вечером, когда все разошлись по каютам, я сел за клавишный столик, быть может, в последний раз. Мне осталось лишь дописать дневник, рассказать о том, как закончилась война с фарсанами там, на Зургане. Здесь, на космическом корабле война продолжается. Мне выпала нелегкая доля завершить эту затянувшуюся войну, окончательно покончить с фарсанами…
После того, как Южный Полюс лишился защитного антигравитационного поля, исход войны был в сущности предрешен. Сопротивление шеронов и фарсанов казалось бессмысленным. Но шероны все же предприняли отчаянную попытку. С воздуха Север был надежно прикрыт антигравитационным полем. Поэтому шероны послали через Великую Экваториальную пустыню тысячи бронированных вездеходов. Впереди, тяжел о переваливаясь с бархана на бархан, но довольно быстро шли огромные бронированные чудовища, начиненные взрывчатой смесью. Они управлялись по радио фарсанами, засевшими в небольших и юрких шагающих броневездеходах, оснащенных лучевым оружием. Если бы это бронированное войско ворвалось на Северный Полюс, оно произвело бы там страшное опустошение.
Воздушный флот северян остановил фарсанов почти у самого экватора. В центре необозримой пустыни развернулось грандиозное сражение, каких не знала история Зурганы. Наши боевые ракетопланы атаковали с большой высоты. От них отделялись и летели вниз стремительные, как молния, ракеты, метко поражая фарсанов. Вездеходы, начиненные зарядами, взрывались с чудовищной силой, ослепляя наших пилотов и вздымая тучи песка. Фарсаны рассредоточились и упорно продвигались на Север. Наибольшие потери северяне несли от лучевого оружия фарсанов. Сотни ракетопланов, потеряв управление, падали вниз и глубоко зарывались в песок. Однако перевес был на стороне северян.
Апофеозом сражения явилась невиданной силы песчаная буря. Наши ракетопланы поднялись еще выше и кружились, выискивая цели, над большой территорией, охваченной ураганом. Внизу все бурлило и кипело. Миллионы тонн песка с воем и визгом неслись над пустыней. Чудовищные смерчи вздымали песок почти до ракетопланов. Песчаная буря разыгралась кстати, она помогла разгромить фарсанов.
Сулаки, узнав о поражении главных сил фарсанов, подняли восстание. Наш воздушный флот поспешил им на помощь. Северяне захватили главные центры Южного Полюса и взяли под стражу шеронское правительство во главе с диктатором Вир-Вианом.
На всей планете началось тщательное выявление фарсанов, особенно воспроизводящих.
Мне пришлось видеть закованных в кандалы пленных фарсанов. Между собой они были связаны цепями. Под охраной людей, вооруженных старинным огнестрельным оружием, фарсанов вели в особое здание. Там их подвергали дополнительной луческопии: люди боялись, что среди фарсанов мог случайно о казаться настоящий человек. Наиболее совершенных воспроизводящих фарсанов демонтировали на отдельные блоки, которые отправляли в лаборатории для исследования. Остальных уничтожали.
Фарсаны, наделенные системой самосохранения, боялись уничтожения не меньше, чем люди смерти. Их растерянные лица изображали неподдельный ужас и страх.
В толпе таких же зевак, как я, было немало свидетелей, которые смотрели на пленных фарсанов с участием и состраданием, словно те были живыми людьми.
— Эо, Тонри!— услышал я приветствие. В колонне пленных я увидел высокую атлетическую фигуру Эфери-Рау.
— Эо, Тонри! — повторил фарсан. Я не ответил на приветствие.
— Тонри,— заговорил фарсан. — Ты пользуешься большим влиянием в Совете Астронавтики. Спаси меня. Клянусь, я буду тебе хорошим и преданным слугой.
Я отвернулся, ничего не ответив. Звон цепей и крик ярости заставил меня снова посмотреть в сторону Эфери-Рау. Делая огромные усилия, фарсан пытался освободиться от кандалов. Жилы на его руках вздулись, лицо покраснело. Наконец, фарсану удалось сделать почти невероятное — он разорвал кандалы и опутывающие его цепи. Эфери-Рау бросился на охрану. Одного человека он схватил за руку и сломал ее с такой легкостью, как будто это была соломинка. Раздался выстрел. Завопив от боли, фарсан схватился за голову и закружился на одном месте. Еще несколько выстрелов, и фарсан Эфери-Рау упал.
В лаборатории Вир-Виана на блоке безопасности каждого воспроизводящего фарсана ставился порядковый номер. Всего было 183 3 таких фарсана. А выловили и ликвидировали 1832. Поиски продолжались. Население планеты вновь подвергли просвечиванию. Но воспроизводящий фарсан под номером 410 так и не нашелся. Решили, что этого фарсана во время сражения разнесло взрывом на мелкие части, которые затерялись в песках. Еще некоторе время в пустыне на месте сражения искали блок безопасности с номером 410. Но затем поиски прекратились.
Совет обороны объявил, что война с фарсанами закончилась, и сложил свои полномочия. Население планеты вернулось к нормальной жизни.
Лишь один архан Грон-Гро считал эту самоуспокоенность ошибкой. «Быть может,— утверждал он, — война с фарсанами только начинается». Он призывал к бдительности. «Поиски 410-го номера, — говорил он ,— должны
продолжаться. Стоит уцелеть хоть одному воспроизводящему фарсану, как он через некоторое, быть может, довольно длительное время станет вновь размножаться, как микроб. Иначе он не может. В этом—смысл его существования, его генеральная программа».
Теперь без ошибки можно предположить: 410-й номер скрывался ловко, каким-то образом он узнал, что в город Сумора на короткое время прибыл один из членов экипажа космического корабля. Перед такой важной добычей фарсан не устоял. Так появился двойник Рогуса…

40-й день 109 года Эры Братства Полюсов
Последний день… Завтра сброшу на планету дневник и взорву звездолет… Сейчас корабль на круговой орбите и совершает уже четвертый оборот вокруг планеты. На экране видны мельчайшие детали Голубой, видны ее разумные обитатели, как будто они рядом и я могу с ними говорить… А наш корабль, возможно, кому-либо из них сейчас кажется обычной падающей «звездочкой».
Собратья по разуму! Мне грустно, невыразимо грустно, что не придется встретиться с вами. О многом хотелось бы вам сказать. И в первую очередь о человеке… Странно, раньше мне как-то не приходили в голову мысли о человеке. Но сейчас, окруженный фарсанами, этими совершеннейшими и в то же время отвратительными копиями людей, я с восторгом думаю о человеке, о его величии, о его бесконечной ценности…
Человеческий организм чрезвычайно сложно устроен. Но я согласен с кибернетиками: сложность эта не безгранична и потому организм человека в принципе поддается моделированию, а . его мышление — имитации. Но только имитации. Нельзя забывать социальную природу мышления. Сознание, мышление — не только свойство высокоорганизованной материи, но и продукт общественной истории, которой нет и не может быть у фарсанов или других кибернетических машин. Кроме того, необходимо, на мой взгляд, учитывать диалектику развития кибернетики. Ведь человек, создавая все более сложные кибернетические устройства, сам будет при этом усложняться, его духовный мир совершенствоваться и углубляться. Человек-творец, моделирующий свое подобие, всегда выше своей логически-эмоциональной копии. Уступая машине в простых логических операциях, в главных — в творческих — областях он будет всегда неизмеримо выше ее…
Когда в душе моей проносится буря вдохновения и мой трепещущий мозг становится каким-то светоносным источником идей и образов, могу ли я в это время сравнить себя с фарсаном? О нет!.. Человек — это зеркало Вселенной, его сознание — это целый океан звездного света. А любое, даже самое совершенное кибернетическое подобие человека — это тьма, это черная бездна, в которой происходят сложные электронно-энергетические процессы, лишь имитирующие мышление своего творца…
Даже фарсаны Тари-Тау и Лари-Ла не за ставят меня изменить свои взгляды. Фарсан Тари-Тау изумителен. Вир-Виан мог бы гордиться этой несомненной удачей. Но говорить об абсолютной адэкватности живого Тари-Тау и фарсана, конечно, смешно. Фарсан безупречно копирует поведение и внешность Тари-Тау, в своей бездонной памяти он носит все его знания, весь жизненный опыт. Фарсан прекрасно помнит не только стихи Тари-Тау, но и его самые затаенные, самые смутные поэтические замыслы. Но вот осуществить их он уже не способен…
За то с каким совершенством этот фарсан читает стихи! Вот и сегодня он ошеломил меня поэмой — по-видимому последним и самым лучшим произведением Тари-Тау.
Тоска по родине… Кому из астронавтов она не знакома? С самых первых дней полета в душе у царственного мечтателя и поэта Тари-Тау тоска по родине росла, любовь к ней становилась почти безграничной. И эта грусть, и эта любовь в последние дни жизни Тари-Тау вылились неудержимым, звенящим потоком поэтических строк. В поэме звучал а не только тоска по родной планете, но и ликующая радость грядущей встречи, когда наш корабль, обожженный лучами неведомых солнц, овеянный холодными космическими ветрами, вернется на Зургану. Это была великолепная поэма — сверкающая и чеканная, как драгоценный камень, звеневшая, как бронза, таившая отблеск непостижимой красоты жизни. Не было у нее лишь конца.
— Не успел…— притворно оправдывался нынешний Тари-Тау.
Бурю восторга изобразили фарсаны. А Сэнди-Ски! Этот в общем-то не очень совершенный фарсан был великолепен…
Я вернулся в каюту, сел за клавишный столик, а в ушах еще долго звучал а музыка поэмы.
Странное действие оказывает поэма: грусть, навеянная ею, быстро прошла, а в душе осталась только радость, буйная, алая радость. Видимо, поэтому у меня сегодня, в последний вечер моей жизни, такое приподнятое, почти праздничное настроение и такие торжественные мысли о человеке. Я был рад за Тари-Тау, создавшего отличную поэму. Я рад и горд вообще за человека — творца величайших духовных ценностей, преобразователя природы, покорителя космических стихий.
Человек — поистине космоцентрическая фигура, величайшая святыня Вселенной. Ничто не сравнится с его красотой и величием, с его непокорной, сверкающей мыслью, с его душой, необъятной и певучей, как океан, полной неукротимого стремления к безграничной власти над природой и к жизни бесконечной…

* * *
— Все, — сказал Хрусталев, перевертывая последнюю страницу рукописи. — На этом кончается дневник.
Чтение затянулось до трех часов ночи. Но друзья Хрусталева не думали о сне. Они были взволнованы только что услышанной исповедью астронавта, прилетевшего из неведомых звездных глубин и погибшего здесь, в околоземном пространстве.
— А теперь посмотрите,— продолжал Хрусталев, — как выглядят последние слова астронавта, так сказать последние страницы дневника.
Хрусталев открыл шкатулку и повернул кристалл. Затем он погасил настольную лампу. Через несколько секунд в сумраке комнаты кристалл вспыхнул, заискрился, засверкал всеми цветами радуги. И снова Кашина и Дроздова властно захватило ощущение какой-то романтической музыки.
В мелодии пылающих красок не было ничего тревожного и скорбного, как в начале дневника. Напротив, в торжественном ритме огненных знаков как будто слышался голос астронавта. Он, неведомый астронавт, говорил землянам о величии и безграничной ценности человека, о торжестве разума над космическими стихиями — и над ледяным безмолвием тьмы, и над огненным безумием звезд и галактик.
Конец