Семья у богоявленского стеклодува Ивана Васильевича Калмыкова была большая: одних детей девять человек. Шла империалистическая война. Двух старших сыновей взяли в армию, и третий, Петя, остался главным помощником у родителей. Он нянчил ребят, мыл полы, даже научился вязать и вышивать. А в пятнадцать лет поступил на завод.
…В смрадном, удушливом мареве с трудом угадываются фигуры рабочих, стоит сплошной треск и звон стекла. Петя пробирается к своему рабочему месту, ставит в угол жестяной бидон с водой. Потом раздевается и натягивает на голое тело загрубевшую, просоленную спецовку.
Появляются напарники — гамай и суфлер.
— Начинай! — хрипло кричит суфлер.
Петя набирает на длинную трубку расплавленное стекло и передает гамаю. Тот берет конец трубки в рот и начинает дуть. Лицо у гамая краснеет, глаза от напряжения вылезают из орбит. Потом наступает очередь суфлера: он завершает выдувание стекла.
Пот застилает глаза, спецовки липнут к телу. Все чаще и чаще рабочие жадно пьют воду, но это не приносит облегчения.
— Давай, давай! — в исступлении бросает суфлер.
Петя хватает трубку.
Так всю смену, которая кажется бесконечной.
Летом семнадцатого года к Ивану Васильевичу из армий приехал брат Михаил, Бывший стеклодув носил теперь погоны с лычками старшего унтер-офицера. Петя любил слушать его рассказы о фронтовой жизни.
Однажды спросил:
— Скажи, дядя Миша, ты в какой партии состоишь?
— В партии большевиков,— ответил Калмыков с нескрываемой гордостью.
— А самого Ленина видел?
— Не доводилось.
— Большой он, должно быть, высокий — высокий и сильный, как богатырь? — мечтательно произнес подросток.
— Нет, Петя, Ленин совсем не высокий.
А силен он действительно необычайно, потому что поддерживает его весь трудовой народ.
…В июле Богоявленский Совет конфисковал у заводчиков Пашковых землю и посевы. Рабочие— мужчины, женщины, подростки — вышли убирать хлеб. Работали дружно.
Председатель Совета Калашников, проходя по полю, увидел, как Петя жнет серпом. Похвалил:
— Молодец. Старательно работаешь!
Недели через две душистое зерно заполнило заводские амбары. Рабочим начали выдавать хлеб. Старики довольно толковали:
— Вот что значит народная сила!
— Миром и черта поборешь!
Михаил Калмыков объявил запись добровольцев в Красную гвардию. Вместе со взрослыми шли подростки.
— Меня запишите, дядя Миша!
— Прошу принять в добровольцы!
Из подростков приняли лишь двоих — Петю Калмыкова и Николая Мичурина. Остальные вслух выражали обиду.
И вот сорок пять человек выстроены в шеренгу.
Слушают своего командира.
— Служить будем,— говорит Калмыков,— рабочему классу. Служба бесплатная. Обучаться после работы. Порядок строгий: командирам и товарищам не грубить, водку не пить, оружие беречь, в бою не трусить. Кому все это не под силу, говорите сразу, отчислю в момент.
Желающих уйти из отряда не оказалось.
Шестого ноября Богоявленский Совет взял власть в поселке и волости в свои руки. Через месяц пришла весть, что казачий атаман Дутов арестовал членов Оренбургского Совета и угрожает челябинцам и троичанам. В январе 1918 года рабочие отряды выбили дутовцев из Оренбурга, и те отступили в район Верхне-Уральска.
Богоявленские красногвардейцы стали спешно готовиться к походу. Днем Петя забежал домой, подозвал четырнадцатилетнего братишку.
— Вот что, Коля, завтра я уезжаю на фронт.
От зависти и удивления Коля раскрыл рот.
— Далеко?
— Под Верхне-Уральск. Идем бить Дутова. Тебе придется поступить на завод. На мое место.
— Ладно.
— Помогай маме.
— Все сделаю, не беспокойся.
В полночь протяжно загудел заводской гудок. Рабочие спешили на окраину поселка. В сапогах и шинелях, с винтовками и подсумками стояли шеренгами добровольцы.
Командир отряда Никита Опарин басовито скомандовал:
— Смирна-а!
Смолкли разговоры. Молодежный хор пел:
Смело, товарищи, в ногу!
Духом окрепнем в борьбе,
В царство свободы дорогу
Грудью проложим себе…
Отряд дал в воздух несколько залпов и тронулся в путь. Провожавшие шли рядом с красногвардейцами. Наконец они остановились и стали махать фуражками, платками.
Вслед рабочим бойцам неслось:
На бой кровавый,
Святой и правый
Марш, марш вперед,
Рабочий народ…
Через неделю богоявленцы прибыли в Верхне-Уральск. Здесь они объединились с уфимскими красногвардейцами. Командиром отряда выбрали Опарина, его заместителями — Салманова и Федора Калмыкова.
Рано утром отряд вышел из города. Задача— занять станицу Кассельскую.
Вперед выслали пешую разведку. С нею отправился Петя. Взошло солнце. Подросток напряженно всматривается в степь, но там ни души. Когда разведчики были в трех-четырех километрах от станицы, показались казаки.
— Приготовиться! В цепь бегом! Ложись! — крикнул Салманов.
Пете не верилось, что начинается бой.
— Взвод, по казакам — огонь!
При первых же выстрелах казаки скрылись.
У самой станицы снова вспыхнул бой. Когда подтянулся весь отряд, на него бросилась сотня конников. Петя лежал рядом с товарищами. Страшны казаки на конях. Шашки и пики делают их необыкновенно высокими и грозными. Кажется, вот-вот они раздавят красногвардейцев.
— По дутовцам — пли! — раздалась команда Опарина.
Прогремело несколько дружных залпов. Казаки, теряя убитых и раненых, стали поворачивать назад. Но вскоре они повели наступление в пешем строю.
Разгорелась перестрелка. Бьют винтовки, яростно строчит пулемет Салманова. Вдруг из-за сопки вылетела конница и устремилась на правый фланг красногвардейцев.
Кто-то крикнул:
— Обошли!
Опарин и Федор Калмыков восстановили порядок, построили ощетинившийся штыками треугольник, поставили пулеметы. Белоказаки не решились атаковать красногвардейцев, и отряд вырвался из кольца.
Среди отошедших Пети не оказалось.
Через три дня отряд начал новое наступление на Кассельскую и занял ее. Здесь был обнаружен изуродованный труп юного красногвардейца. Очевидцы рассказали о его последнем часе.
Казаки привели окровавленного Петю и стали допрашивать. Но он молчал. Тогда белые пустили в ход шомпола и нагайки. Петя с презрением бросил палачам:
— Лучше смерть, чем предательство!
В бессильной ярости белогвардейцы кололи его штыками. Потом потащили к столбу и повесили вниз головой.
…Далеко за поселком богоявленцы встречали возвращающихся красногвардейцев. Перед прахом Пети обнажили головы.
Поплыла печальная мелодия:
Вы жертвою пали в борьбе роковой
Любви беззаветной к народу,
Вы отдали все, что могли, за него,
За жизнь его, честь и свободу…
Юный герой с воинскими почестями был похоронен в заводском парке.
…Через несколько месяцев начался новый поход против Советов. Белогвардейцы расстреливали рабочих, жгли дома.
Богоявленский поселок стал крепостью рабочих. Два месяца богоявленцы мужественно отбивались от наседавшего врага. Во главе полка, сформированного из рабочих и деревенской бедноты, стоял стеклодув Михаил Калмыков.
В середине августа 1918 года на помощь осажденным пришел отряд Василия Блюхера и братьев Кашириных, На митинге, обращаясь к богоявленцам, Калмыков сказал:
— Товарищи, станем все на защиту Советской власти и под руководством Блюхера будем громить заклятых врагов!
Коля подошел к Калмыкову,
— Дядя Миша, возьми меня в отряд.
Михаил Васильевич ласково посмотрел на племянника.
— Годков тебе маловато,
— Петя много ли старше меня был?..
— Ну что ж, так и быть!
Так Коля стал бойцом. Он участвовал в ожесточенных боях с белыми на реке Сим, за Иглино, на Уфе. Позже прошел с полком от Вятки до Иркутска.
Весной 1920 года красноармеец 269 Богоявленско-Архангельского полка Николай Калмыков демобилизовался и продолжал службу в роте при Стерлитамакском военкомате.
В начале Великой Отечественной войны Николай Иванович снова взялся за оружие. В мае 1943 года он пал смертью храбрых в бою с фашистами.
