Дорогой мой друг! Твое письмо порадовало меня. Читая его, я невольно вспомнил наш прошлогодний разговор. Мой приезд совпал с неприятным событием: ты получил « двойку» по истории, высказывал мрачные предположения, что историчка все равно доконает тебя, и откровенно завидовал школьникам, жившим хотя бы лет сто назад. «История тогда была, наверно, совсем маленькая. А теперь попробуй запомни все события и даты…»
Нетрудно было догадаться, что предмет этот не вызывает у тебя особых симпатий. И все же я сказал то, что должен был сказать. Как важно знать прошлое своего народа, своей страны. О том, что за последние сто лет история действительно сильно «выросла», произошло много событий, появилось много новых страниц. Но какие же это волнующие ,неповторимо интересные страницы!
В твоих скучающих глазах я прочитал тогда: «Это мы уже слышали…» Я не стал спорить, понадеявшись, что время сделает свое доброе дело. И как будто не ошибся.
Меня радует, что учебник по истории теперь кажется тебе «скупым», что ты стараешься выйти за его тесные рамки и просишь, чтобы я « дополнил» его и рассказал «об Урале в годы Отечественной войны 1941— 1945 годов».
Дополнять учебник я, конечно, не берусь. А вот хотя бы на нескольких примерах показать тебе, как жили и трудились уральцы в годы этой большой войны, постараюсь. Все это было на наших глазах.
В одном из музеев Нижнего Тагила есть картина художника-любителя Воскобойникова. Называется она ≪Урал≫. Кряжистый седой старик стоит возле наковальни; одной рукой он высоко занес для удара тяжелый молот, в другой —клещи с раскаленной полосой металла, похожей на меч.
Изрезанное морщинами, но одухотворенное, светящееся удивительной силой лицо сосредоточенно: кузнец вдохновенно творит свое трудное и благородное дело.
Вот таким, почти сказочным богатырем и видится всему советскому народу наш Урал.
Невозможно представить себе Россию без Урала —этого трудолюбивого и искусного мастера, талантливого, надежного работника. Встав на рубеже Европы и Азии, у Каменного пояса, он ≪работал≫ железо, плавил медь, лил пушки и ядра,—он делал все, чтобы отчизна была могущественной и неприступной.
В победоносных штыках лихих суворовских воинов звенела уральская сталь. Гром уральских мортир раздавался в заснеженных Альпах.
В Нижне-Тагильском архиве хранится письмо генерала-фельдмаршала Кутузова; победитель Наполеона благодарит уральцев за их патриотические старания.
Слава Урала —замечательного мастера-оружейника—во все времена шла рука об руку со славой Урала —отменного воина. Высокой отвагой отличились уральцы в Полтавской битве. Екатеринбургский и Пермский пехотные полки участвовали в Бородинском сражении и боевой славой увенчали свой край, свое оружие.
В те времена отличившимся в боях полкам как высокую награду присуждали георгиевские знамена или трубы. На георгиевских трубах Пермского пехотного полка была выгравирована надпись: ≪За отличие в кампании 1807 года против французов≫.
В боях при взятии Парижа особенно отличился Екатеринбургский пехотный полк. На врученном ему Знамени было написано: ≪За отличие в 1814 году против французов≫.
Много славных подвигов совершили люди Урала и в иные годы в борьбе с разными чужеземными захватчиками, посягавшими на свободу России.
В легендарные штурмовые годы пятилеток Урал-батюшка дни и ночи работал на лесах новостроек, пробивал дороги в тайге, возводил каменные громады заводских корпусов, строил мощные домны, мартены, электростанции.
Когда же гитлеровские орды ворвались на советскую землю, он стал главным оружейником страны. Не зная ни сна, ни отдыха, Урал ковал оружие, освободившее мир от черного кошмара фашизма…
* * *
Взгляни на карту нашей Родины. В первые годы Отечественной войны она выглядела совсем не так. Зловеще черные щупальца фашистского чудовища ползли с севера, запада и юга, Гитлеровцы захватили Украину, Белоруссию, блокировали город Ленина, тянулись к основным жизненным центрам нашей отчизны. Гитлер уже был готов праздновать победу.
Но фашистские захватчики торжествовали преждевременно. На востоке, за каменной грядою хребта, высилась неприступная и недосягаемая для врага уральская крепость обороны. Она щетинилась лесом труб, поднялась стальными башнями доменных печей, оградилась каменными стенами бесчисленных заводов.
Сюда, к этой крепости, из городов, из промышленных районов, которые пришлось оставить под натиском врага, двинулись длинные эшелоны: люди вывозили станки, машины, целые заводы, чтобы они не достались фашистам.
Эти станки надо было немедленно установить и приспособить для выпуска военной продукции. В лютую стужу строители возводили корпуса заводов; тут же, у поднимавшихся стен, днем и ночью горели костры, на их огне подогревали жаровни с цементным раствором, строители согревали задубевшие на морозе пальцы. Под сводами цехов еще копошились казавшиеся крохотными фигурки верхолазов, яркими звездами вспыхивали огни электросварки, а внизу уже монтировали оборудование, включали ток, и станки в цехах оживали.
А бывало и так… Есть снимок, сделанный осенью сорок первого на Уралхиммашзаводе. Посреди редкого леса высятся несколько корпусов завода. Они не смогли вместить все оборудование эвакуированного сюда предприятия. А предприятие это прямо ≪с колес≫ начало выполнять срочное оборонное задание.
На фоне стены строящегося цеха — старая сосна. Возле нее, под открытым небом — токарный станок. А на стволе сосны —рубильник. Рабочий в кепке, в ватной телогрейке склонился над зажатой в патроне станка деталью…
Быстро разрослась уральская крепость, увеличилась ее мощь. Рядом со старыми заводами поднимались новые. И все они, встав на бессменную боевую вахту, делали пушки, самолеты, танки, минометы, снаряды, бомбы, гранаты — все, что требовал фронт.
***
Глубокая осень сорок первого. Тревожно на фронте: враг неистово рвется к Москве. Тревожно было в эти дни ина Уралмашзаводе, на участке, которымикомандовал молодой мастер комсомолец Михаил Попов.
Поступило очень ответственное и сложное задание — обточка корпуса танка. Мастер сам встал за расточный станок Норма на обработку корпуса — 18 часов. Попов сделал за 16. Но другие расточники не справлялись, несмотря на все усилия. А фронт ждал танки.
Попов вместе с другими рабочими завода перешел на ≪казарменное≫ положение, то есть не уходил домой, дневали ночевал в цехе. Он искал пути сокращения времени обработки.
Через несколько дней Попов стал растачивать корпус за 14 часов, потом за 12. Как будто бы неплохо. Норма перекрыта!
Но однажды его позвали к телефону. Звонил нарком.
— Деталь, которую вы обрабатываете, сковывает нам руки,—сказал нарком.— Ее надо растачивать за семь-восемь часов. Подумайте, как этого достичь. Я прошу вас об этом и надеюсь на вас.
Попов ответил, как отвечали фронтовики:
— Есть, товарищ нарком!
На помощь пришли технологи, опытные производственники. А Попов сказал своим товарищам:
— Будем работать по-фронтовому!
Об отдыхе пока вспоминать как можно реже. Будет тяжело — стисните зубы. Спайка, взаимопомощь, дисциплина — от этого зависит все. Кто считает, что не выдержит, пусть заявит сейчас…
Счет времени теперь вели на минуты и секунды. Каждое движение было на учете. Это было похоже на работу артиллеристов при отражении танковой атаки.
Наконец Попов снял со станка деталь, обработанную в рекордное время — за 4 часа 10 минут…
Цеховая ≪молния≫ сообщила об успехе расточников. Их называли фронтовиками.
Так родилась первая фронтовая бригада. А вскоре такие бригады появились на всех предприятиях страны.
***
Урал был в глубоком тылу, но линия фронта, огневая линия борьбы, проходила через каждый его завод. Каждый станок, каждая домна, каждый мартен были огневыми точками. Не выполнил в срок задание — над тобой угроза поражения.
Сделал за смену то, что полагалось за полторы, выиграл бой. А бой шел без передышек.
Одна из мартеновских печей Магнитки должна была остановиться на ремонт. Выдана последняя плавка. Теперь надо ждать, пока печь остынет.
Но можно ли сидеть сложа руки? А огневая точка пока будет молчать?
— Погреться никто не желает?—раздумывая, спросил бригадир.
— Наверное там, на передовой, жарче.,.— отозвался подручный.
И сталевары, не сговариваясь, начали разбирать обмуровку.
Печь дышала в лицо жаром, каленый воздух стягивал кожу, сушил губы. Дышать было невозможно. Хотя бы глоток свежего воздуха! Намоченный брезент быстро высыхал, и тогда казалось, что тело обнимает раскаленная жесть…
Печь вступила в строй через двое суток, вместо семи. Как раз в тот день в цех пришел корреспондент городской газеты, спросил у сталеваров, как идут дела.
— От других вроде не отстаем. Сегодня, к примеру, выдали плавку на полтора часа раньше.
А о ремонте печи — ни слова. Да и что было говорить — дело в ту пору обыкновенное…
* * *
Каждый день Урал провожал на фронт своих сынов. Тысячи людей, надев шинели, уходили с заводов, с рудников и шахт. ≪Уральцы≫ — на фронте это звучало как богатыри. Танкисты, артиллеристы и пехотинцы с Урала были отважными воинами. А в цехах, на строительных площадках в то же время не хватало рабочих рук. Сроки выполнения военных заказов измерялись часами.
На заводы, заменяя отцов и братьев, пришла молодежь. Твои ровесники. Многие не доставали до станка, и для них сколачивали деревянные подставки.
На одном из оборонных заводов, стоя на такой подставке, работал токарем Егор Малинин.
— Вы на мой рост не смотрите,— уговаривал он работника отдела кадров.— У нас это наследственное. А мне уже почти семнадцать…
Кадровик улыбнулся: мальчишке было шестнадцать лет и два месяца. Но все-таки принял его. Война! К тому же, Егору было просто необходимо работать: отец на фронте, у матери здоровье слабое, на руках еще трехлетняя Ленка. Так что вся ≪надежа≫ на него, Егора. Прошло чуть больше года. Товарищи по цеху, такие же мальчишки, называли его Горкой, Егором. А взрослые рабочие на полном серьезе величали Егором Семенычем. ≪Егор Семенович Малинин≫,— так было написано и на Доске почета, под фотографией. Правда, Егор не любил этот снимок: фотограф ≪сделал≫ его еще моложе.
Однажды, в конце полугодия, цех подводил итоги. В красном уголке за столом президиума, среди знатных людей сидел и Егор Малинин. Начальник цеха зачитывал приказ о премировании передовых рабочих. Назвав Малинина, он посмотрел в его сторону. И тогда все заметили, что ударник положил голову на руки и преспокойно спит за столом.
Председатель цехкома легонько похлопал его по плечу. Егор шевельнулся, попытался поднять голову, но это ему не удалось. Как-то неуклюже согнувшись, он мешком свалился со стула. Кто-то хихикнул. Но Малинин не вскочил, он остался лежать на полу, как мертвый.
Побежали в здравпункт за доктором. В красном уголке было тихо. И все услышали негромкий усталый голос старого врача:
— Голодный обморок…
Вот как бывало в войну, мой друг.
* * *
Задолго до войны в нашей стране хорошо знали Ивана Григорьевича Коробова, доменщика из Макеевки. Он был родоначальником ≪династии доменщиков≫—трое сыновей Ивана Григорьевича пошли той же дорогой и тоже прославились незаурядным талантом варить сталь.
Но советские металлурги справедливо считали, что ≪династия≫ Ивана Коробова не ограничивается тремя сыновьями: почти на каждом заводе были коробовские ученики, с которыми Иван Григорьевич от щедрого сердца поделился мастерством и опытом.
≪Главный доменщик страны≫ —иногда в шутку называли его. И если бы существовала такая должность, Иван Григорьевич смог бы по праву занять ее.
К началу Отечественной войны Иван Коробов уже не работал —≪вышли года≫. Но мог ли он спокойно сидеть без дела, ≪доживать≫ свой век, когда шла такая битва! И Иван Григорьевич зачастил на металлургические заводы —помочь товарищам по оружию добрым советом, тем более, что к домнам встало много молодых, еще неопытных людей.
Зимой 1943 года Иван Григорьевич приехал на Нижне-Тагильский завод имени Куйбышева. Пришел на домну. Момент был напряженный: готовился выпуск. Известно, что домна злопамятна, и во время выпуска может отомстить за самую незначительную ошибку, за малейший промах. Поэтому даже самые опытные доменщики перед выпуском неизменно испытывают беспокойство.
Коробов с особым вниманием присматривался к мастеру, к горновым,—в такую минуту легче всего распознать людей.
Больше других старику понравился горновой, пробивавший летку,—молодой, невысокого роста парень с крепкой легкой фигурой. Короткая темная тужурка, ватные штаны, небольшие валенки, широкополая войлочная шляпа,— все сидело на нем как-то особенно ладно.
Легко и сильно горновой орудовал железной пикой-подтыкальником. Ловкие увесистые удары метко попадали в горловину летки. За долгие годы Иван Григорьевич научился безошибочно определять, как чувствует себя человек возле печи: ≪свой≫ он тут или боится домны, робеет перед огнем. По всему было видно, что парень знает дело.
Еще один удар —и с грохотом и свистом вырвался из летки тяжелый солнечный поток…
— Сноровисто, сильно работает парень,— сказал начальнику цеха Коробов и погладил седые усы.
Начальник цеха хитро улыбнулся, хотел что-то сказать, но только кивнул головой и промолчал.
Когда кончился выпуск, Коробов подошел к горновому.
— Ну, давай знакомиться, товарищ…
Горновой сдвинул на затылок шляпу, быстро вытер паклей руки и вскинул на Коробова голубые веселые глаза.
Иван Григорьевич отступил на шаг, оторопело взглянул на начальника цеха. А горновой, сверкая ровными белыми зубами, протянул к нему небольшую руку.
— Шарунова. Фаина Шарунова,..
Коробов поразился и своей ошибке и еще больше тому, что увидел на домне женщину. Фаина Шарунова была первой в стране женщиной-горновым.
Ее никто не посылал сюда, она могла бы найти себе другое дело. Но ее приворожила ≪огненная работа≫, трудная, мужская, на которой особенно чувствуешь, что помогаешь фронту.
Подобно Шаруновой, очень многие женщины в ту пору вот так же боролись за разгром врага, за победу.
* * *
На командном пункте Нижне-Тагильского железнодорожного узла можно было забыть, что до переднего края несколько тысяч километров. Казалось, будто фронт где-то близко, совсем рядом.
Командный пункт—небольшая комната с широким светлым окном, с высокими стенами, обтянутыми линялой коричневой материей, с просторным столом—станком селектора, за которым сидит диспетчер, командир движения.
Весь участок дороги лежит перед ним на листе бумаги. По нему текут толстые ломаные линии, как бы следы движущихся поездов. И если вглядеться в эту паутину линий, увидишь не только Тагильский узел, но и весь Урал, озабоченный, неутомимый, стремительный. Одни линии на графике — это потоки угля, руды, нефти, цемента. Другие — пушки, танки, люди.
В комнате полно голосов. Перебивая друг друга, они нетерпеливо зовут диспетчера. Это дежурные по станции, машинисты, главные кондукторы поездов. Они просят, требуют, благодарят.
— Почему меня задержали?
— У тебя балласт для ремонта пути. Пропускаю груз Наркомата Обороны…
— Ясно.
— Васильков! — Командир вызываетучасток, которым командует его товарищ.— Энский завод ждет угля. Пропусти ≪сто пятый≫ веселее…
— Постараюсь.
— ≪Двести двадцатый≫ прибыл с рудой для Ново-Тагильского.
— Есть. Принимаю.
Огромное пространство между Уралом и линией огня. Пространство это — наш союзник. Но, чтобы доставить к фронту все, что производит Урал, доставить своевременно, потому что минуты, секунды решают где-то исход боя,— нужно всякий раз покорять это пространство.
— Поезд с грузом Наркомата Обороны проследовал… — несется из репродуктора.
≪Поезд проследовал≫. При этих словах постоянно озабоченное, настороженное лицо командира движения как будто проясняется. Поезд проследовал. Значит, путь свободен, и можно пропустить следующий…
Командир движения знает, что чем больше он пропустит поездов и чем быстрее их пропустит, тем увереннее и спокойнее будет там, на другом командном пункте, и тем больше радостных красных кружков вокруг освобожденных советских городов будет обведено на карте.
В комнате внезапно зажегся свет. Оказывается, за окном уже вечер. А над Тагилом небо, как над полем боя. Оно со всех сторон охвачено тревожно-багровым заревом домен, беспрерывными голубоватыми всполохами электросварки. Зарево порой меркнет, но потом вспыхивает ярче прежнего, и облака похожи на огромные языки пламени.
Смена закончилась. Новый лист бумаги появляется на столе. Новый командир движения вступает на пост. Новые голоса наполняют комнату. Новые машинисты ведут поезда. Но ощущение, что фронт где-то совсем близко, не проходит. Бой продолжается…
* * *
На этом, друг мой, я пожалуй и закончу. Я рассказал всего несколько эпизодов большой борьбы. Но и эти считанные страницы, надеюсь, помогут тебе понять, как Урал оборонял Родину в войне с гитлеровскими захватчиками. Об этом же расскажут тебе и строки из военных рапортов уральцев.
Еще много, очень много узнаешь ты об Урале, суровом и нежном, грозном и сердечном. Ты встретишь людей, которые родились в Ленинграде, а родиной считают Свердловск или Нижний Тагил, Челябинск или Магнитогорск. Потому что двадцать с лишним лет назад твоими одногодками или моложе тебя Урал принял их в свои объятия, осиротевших, голодных, и по-отцовски обогрел, вырастил
Не раз еще ты услышишь о подвиге Урала, потому что героический подвиг этот никогда не забудется, не померкнет в памяти народной…
Я не думаю сейчас, какую отметку ты получишь по истории. Главное — я уверен, что ты узнаешь боевое прошлое родного Урала, по-настоящему полюбишь этот чудесный край и его замечательных людей
