Кольке Мантачу не так-то просто удалось стать юнгой. Говоря откровенно, если бы не случай в Поти, не бывать ему в команде катера, да еще военного.
Как-то после очередного похода катер стоял у гражданского пирса, запасаясь горючим и водой. Матрос-моторист, отплевываясь и чертыхаясь, засасывал бензин в шланг.
— Эй, братишка, ты сначала на детской соске потренируйся, дела-то лучше пойдут! — раздалось у него почти над самым ухом.
Матрос оглянулся и тут же пришел в ярость: оборванный, босоногий мальчишка, с консервной банкой у пояса, стоял рядом и скалил зубы в улыбке.
— А ну-ка, сматывай отсюда, пока цел!— крикнул моторист.
— Хочешь, помогу?
— Не твоего ума дело!..
— Фу, не моего! Да я, если хочешь знать, с батей во как сейнера заправлял. А тут — какой-то катерок, подумаешь!— и мальчишка лихо циркнул сквозь зубы.
Матрос опешил.
— Да ты знаешь, салака, что этот катерок послал два «юнкерса» и одну подлодку на дно ракушек ловить?!
Мальчишка вытаращил глаза.
— Ну? Вот здорово! Значит, вам и поросеночка подавали?
— А ты как думал? Сам командующий поздравление передал.
Появились несколько матросов в сопровождении боцмана.
Моторист, не торопясь, вытер руки о тряпку, разгладил усы и уже мирно спросил:
По обычаю, существовавшему во время Великой Отечественной войны, команде корабля или экипажу самолета, потопившего подводную лодку врага, подавался жареный поросенок.
— Откуда сам-то будешь?
— Из Николаева.
— Родители есть?
— Погибли. От бомбежки, когда мы эвакуировались…
— С кем же ты теперь?
— Один.
— А, скажем, ночуешь где, кормишься?
— Ночую вон в той коробке,— мальчишка кивнул в сторону мола, где виднелся развороченный бомбами пароход.— А кормлюсь… То морячки что подбросят, то на базаре трошки перепадет.
— Гм… Да, невеселая жизнь.
— Эй, кок! — гаркнул вдруг боцман, пожилой коренастый человек, до этого молча наблюдавший за мальчишкой из- под насупленных бровей.— Вынеси-ка сала да пару банок тушенки, да хлебца не забудь.
Он запустил толстые растопыренные пальцы в черные спутанные волосы подростка и легонько потянул кверху.
— Звать-то как?
Мальчишка высвободил голову, вскинул руку к голове и, шлепнув заскорузлыми пятками, отрапортовал:
— Колька Мантач, товарищ мичман!
Раздался дружный смех.
— Бывалый пацан, ничего не скажешь! — заключил моторист.— Матросская косточка…
Боцман окинул с ног до головы худенькую фигурку.
— Вот что, Колька, запомни: к пустой голове руку не прикладывают. Не в степи, а у моря живешь… А вы что цирк на пирсе устроили?! — крикнул он на матросов.
Подошел повар, держа под мышкой солидный сверток.
— На-ка вот, подкрепись пока,— сказал боцман, подавая сверток мальчишке.
Тот протянул было руки, но тут же отдернул их и опустил голову.
— Не надо мне ничего…
— Бери, бери, мы от чистого сердца.
— Спасибо. А только я согласен голодать, если бы… если бы вы взяли меня в юнги.
— Из такого толк будет!— почти крикнул один из матросов.
Товарищи дружно поддержали его.
— Тихо! Не суйтесь поперед батьки в пекло! — И боцман, обращаясь к мальчишке, спокойно произнес: — Вот что, Колька, приходи часа через два к тому буксиру, что бонами 1 гавань закрывает! Знаешь?
Колька вытянулся в струнку, опустив руки по швам, и по-военному повторил:
— Есть через два часа подойти к буксиру, что бонами гавань закрывает!
Повернувшись через левое плечо, он пулей сорвался с места и скрылся за углом. А боцман, улыбаясь в усы, так и остался стоять со свертком в руках.
— Ну и пацан! Добрый будет моряк!..— заговорили матросы с восхищением.
Вечером, вымытый, постриженный, в Боны — плавучие ограждения, препятствующие проникновению кораблей противника в гавань. В новенькой робе и полосатой тельняшке, Колька сидел в кубрике за одним столом с матросами и уплетал макароны с хрустящими шкварками. Дверь внезапно отворилась, и показался командир катера, старший лейтенант Скляр. Лицо его не предвещало ничего хорошего.
В кубрике повисла тягостная тишина. Матросы медленно жевали, обмениваясь короткими взглядами, а Колька спрятал руки под стол и сидел, вобрав голову в плечи.
— Что за гость у вас, боцман?
— Мальчонка… прибился, товарищ старший лейтенант. Нет ни отца, ни матери. Вот мы и решили тут…
— Что решили?
— Взять на корабль… юнгой, товарищ старший лейтенант!
Произнеся эти слова, боцман почувствовал, будто у него гора свалилась с плеч.
— В нарушение приказа командующего и в обход командира катера? Мальчика накормить и отправить на берег.
Боцман переступил с ноги на ногу.
— Пропадет пацан, товарищ старший лейтенант. Сами знаете, время какое.
Командир нахмурился.
— Боевой корабль — не детский сад. Не в игрушки играем. Отправить!
И тут будто прорвало молчавших матросов:
— Пропадет пацан на берегу, как пить дать, пропадет!
— Никто не осудит нас за доброе дело!
В душе боцман был доволен поддержкой товарищей, но для порядка крикнул:
— Что шумите, как на базаре? Дисциплина!
Стало тихо. Поднялся широкоплечий матрос.
— Я думаю так,— сказал он,— наш корабль — не яхта для веселых прогулок. Это верно. Но кто поручится, что для настоящего моряка вредно начинать с такой школы? Я, к примеру, в гражданскую сразу попал под огонь, а было мне в ту пору меньше, чем этому пацану. И, как видите, ничего, не хуже других.— Матрос приложил руку к груди и смущенно пробормотал:— Не примите за бахвальство, не для того я…
Раздались голоса:
— Правильно, Сысоев!
— Без огня закалки не бывает!
— Ну, а нюни он не распустит, в случае чего… — Сысоев посмотрел на мальчика.— Как, Колька, правильно я говорю?
Колька вскочил и, задыхаясь, проговорил:
— Пусть у меня глаза лопнут и язык отнимется, если я подожму хвост, как тот пес поганый!
Так Колька Мантач оказался в команде сторожевого катера и в эту же ночь вместе со всеми отправился в поход.
Пользуясь густым туманом, катер успешно справился с заданием и взял курс на базу.
Колька напряженно всматривался в туман, и ему даже показалось, что маленькое суденышко с обледенелой палубой безнадежно заплуталось в морском просторе.
— Усилить наблюдение!—раздалось с мостика.
— Есть усилить наблюдение! — тотчас откликнулся впередсмотрящий.
— Есть… наблюдение!— донеслось с кормы.
— Юнга, ко мне!
Маленькая юркая фигурка в канадке сорвалась с места и бросилась к мостику.
— Товарищ командир, юнга Мантач прибыл по вашему приказанию!—подняв голову и держа руку у виска, четко доложил Колька.
— Почему стоите вторую вахту подряд?
— Виноват.
— Кто вас должен сменить?
— Комендор Сысоев.
— Где же он?
— Комендор Сысоев в кубрике, товарищ командир.
— Он заболел?
— Никак нет, комендор Сысоев здоров. Я хотел, чтобы комендор отдохнул покрепче и бил фашиста без промаха, если начнется бой.
— Советский моряк в любых условиях должен бить врага без промаха, юнга.
Некоторое время командир молча рассматривал лицо Кольки. Ему нравились его доверчивые голубые глаза с густыми длинными ресницами (точь-в-точь как у сына Валерки), по-детски пухлые губы. Потом почти ласково сказал:
— Идите в кубрик, юнга, — И, наклонившись к мегафону, строгим голосом произнес: — Боцман, вызвать на вахту комендора Сысоева!
Едва Колька спустился в кубрик, как раздался сигнал боевой тревоги. В одно мгновение он очутился снова на палубе. В разрывах облаков был виден кусочек голубого неба, а в нем — гудящий «Мессершмитт».
— Кормовое и пулеметы, по самолету — огонь! — донеслось с капитанского мостика.
Огненный шквал рванулся навстречу вражескому самолету. Отвалив в сторону, он быстро ушел за облака.
— Смотреть в оба! — приказал командир.
Фашисты, обнаружив катер, не думали отказываться от его преследования.
Вскоре послышались голоса вахтенных:
— Прямо по носу — самолет!
— Два на траверзе справа!
Вокруг катера поднялись столбы воды. Не прерывая огня, катер то бросался в сторону, то, содрогаясь всем корпусом, замирал на месте. Командир, работая рычагами телеграфа, отрывисто командовал:
— Право руля! Лево руля! Так держать!
Появились раненые. Колька с медицинской сумкой появлялся то в одном, то в другом месте.
— Есть один! — восторженно закричали на баке.
Оставляя за собой дымный хвост, самолет врезался в воду. Однако атаки не прекращались. Вот замертво упал Сысоев, и на его место встал электрик Сиротин. Комендору Куропятникову оторвало правую руку…
— Командира убило!
Колька ринулся на мостик.
— Жив он, жив!..
Скляр был ранен в плечо. Колька сделал ему перевязку. Командира подняли и укрыли за тузиком.
— Выпейте, товарищ командир!— Колька поднес к губам раненого фляжку.
Старший лейтенант сделал несколько жадных глотков и уставился тревожным взглядом туда, где положено быть флагу. Колька поднял голову и ахнул: флаг вместе с гафелем был начисто срезан осколком вражеской бомбы. «Потерять флаг? Нет, этому не бывать!» Он выхватил из сигнального ящика запасной флаг и, зажав его в зубах, стал карабкаться вверх. Катер бросало из стороны в сторону, над ухом свистели осколки и пули, но Колька упрямо, вершок за вершком подвигался к цели. Вот и клотик. Еще минута, и паренек скользнул вниз.
Матросы увидели затрепетавшее на ветру полотнище.
— Ура!!..
Четыре часа отчаянно дрался маленький катер с фашистскими самолетами.
И только когда второй «Мессершмитт» рухнул в пучину, стервятники отказались от дальнейшего преследования израненного, но грозного военного корабля.
