24 апреля. Пермь, порт Левшино.
Саня проснулся среди ночи от шума и холода. Уголь в чугунной печке-камельке прогорел, и тепло из кубрика выдуло быстро.
С водохранилища шли волны — одна за другой. Поднималось и опускалось возле борта ледяное месиво, надоедливо скребло по металлу. Тараторил по палубе дождь. Самоходку часто бросало на плавучий кран, ударяло, и грохот прокатывался от кормы до носа. Налетал порыв ветра, вздымалась волна: А-а-ах! У-у-ух!
Саня представил себе затерявшуюся среди огромных, доверху груженных барж маленькую
самоходку. Палубы почти нет, только узкие проходы вдоль бортов, огражденные одинарным леером-тросом. Все остальное занимают горбатые крышки трюма. Над ними чуть возвышаются два тамбура. В них трапы, ведущие в камбуз и кубрик, в две одноместные каюты. И лишь на самой корме, над машинным отделением,— небольшая надстройка, разрезанная на две части проходом. Впереди — каюта штурмана, посредине— капитана, в самой корме — механика. Выше прилепилась тесная рубка-скворечник.
Наверху сейчас пусто, мокро, темень. Пляшут на маслянистой воде отблески редких огней, что горят у соседних судов на верхушка мачт.
Вот опять накатила волна. Загрохотали не закрепленные железные крышки трюма, рифленые, как стиральная доска. Вверх-вниз. А-а-ах!
Саня лежит в постели одетый, накрывшись тонким одеялом. Холодно. Не идет сон к Сане. От этого первая ночь на судне еще тоскливее.
