Туманным слякотным утром по Среднему проспекту Васильевского острова торопливо шла девушка. На углу десятой линии, недалеко от Бестужевских курсов, ее ждали подружки-курсистки, коротко стриженные, одетые подчеркнуто строго и просто.
Отсюда все вместе направились на Волково кладбище, к могиле Николая Александровича Добролюбова. В этот день, 17 ноября 1886 года, исполнялось двадцать пять лет со дня смерти великого критика.
У Волкова кладбища давно не собиралось столько народа. В толпе, растущей, как снежный ком, мелькали фуражки технологов, лесников, студентов университета, шляпки курсисток.
Конные и пешие полицейские, подвыпившие молодчики у ворот подозрительно косились на возбужденную молодежь. К могиле Добролюбова пропустили только небольшую депутацию. Вскоре огромная колонна потянулась от кладбища к центру Петербурга, на Невский проспект. Ремесленники, кучера и любопытные горожане двигались вслед за студентами. На повороте с Растанной улицы на Лиговку человеческий поток остановился: путь преградили казаки.
Юля Белова шла в одном ряду с однокурсницей Анной Ульяновой и ее братом Александром.
Студентам дали выйти на Лиговку и тут прижали к ограде полицейского участка…
Через несколько дней по всему Петербургу — в университете, в приемных сановных лиц, на конке и просто в людных местах — появилась прокламация, клеймившая позором организаторов разгона добролюбовской демонстрации.
Прокламацию написал Александр Ульянов.
Всю ночь Юля с подругами надписывала адреса на конвертах. Прокламация должна попасть во многие города России, в том числе и в родной Екатеринбург.
…Еще в екатеринбургской гимназии Юля Белова познакомилась с Марией Точисской, умной и начитанной девушкой. Однажды после уроков Мария отозвала подругу в сторону, протянула небольшой сверток и тихо сказала:
— Это очень важная книга. — Прочтешь — тотчас верни.
Только дома Юля развернула сверток. Перед ней лежала книга, на обложке которой было написано: «Н. Г. Чернышевский. Что делать? Роман».
Давно уже погасли огни в соседних домах, а в Юлиной комнате горела и горела настольная лампа под зеленым абажуром. Девушка была далеко… в будущем. Она читала «Второй сон Веры Павловны».
На другой день, во время урока закона божьего, Юля чуть не крикнула в лицо самодовольному попу: «Все это ложь, лицемерие!» Она с трудом отвечала француженке, нехотя решила задачу. Перед ней как живые стояли Рахметов, Вера Павловна, звавшие к новой жизни.
Возвращая подруге книгу, Юля спросила:
— Есть ли такие люди среди нас?
— Есть! — ответила Мария. — Хочешь, я познакомлю тебя с одним из них?
Они пришли к одному из приземистых бараков в поселке Верх-Исетского завода. Дверь открыл молодой человек в простой холщовой рубахе, подпоясанной узким ремешком. Такой же ремешок перехватывал его длинные черные волосы.
«Должно быть, рабочий», — подумала Юля.
Да, Павел Точисский был рабочим Верх- Исетского завода. Еще совсем недавно он, сын начальника екатеринбургской тюрьмы, учился в гимназии, жил в прекрасном доме в полном достатке. Но Павел порвал с родителями и стал рабочим, чтобы ближе сойтись с простым народом, лучше узнать его и помочь ему в борьбе за человеческие права.
Не думала Юля, переступая порог тесной комнатки Павла, что встреча с ним направит ее жизнь по новому руслу.
— Вам понравилась книга? — спросил Павел.
— Очень!
— Вы бы хотели стать похожей на Рахметова?
— На Веру Павловну? — переспросила Юля.
— Нет, на Рахметова. Быть похожим на него — это не только испытывать свою выносливость, засыпая на ложе из торчащих острых гвоздей, или бродить Никитушкой Ломовым с бурлаками по Волге. Быть похожим на Рахметова — это значит всего себя, всю жизнь посвятить служению народу, великой цели его освобождения от деспотизма и тирании.
— Я понимаю!..— Глаза Юли сверкали, щеки пылали.
— Но тот, кто решил. Идти Таким путем, рискует каждую минуту потерять самое дорогое — жизнь. Вы знаете об этом?
— Да!
Осенью Юля Белова уехала на высшие женские курсы в Петербург. Каждое утро появлялась она в длинных коридорах высокого серого здания на Среднем проспекте Васильевского острова. А по вечерам отправлялась в другой конец города, на Петроградскую сторону. Там, в Дункином переулке, в подвале деревянного дома жил рабочий фабрики Варгуниных Павел Точисский. Он тоже перебрался в Петербург и закладывал здесь основы подпольной рабочей организации, которая вошла в историю русского революционного движения как «Товарищество санкт-петербургских мастеровых». Ее участники знакомили рабочих с основами учения Маркса, вели обширную пропаганду.
Юля принимала участие в создании нелегальной библиотеки, в печатании прокламаций и листовок, а вскоре должна была начать занятия в рабочем кружке. Но в конце ноября 1886 года в числе других участников добролюбовской демонстрации ее выслали из Петербурга.
— Вам надлежит выехать на родину, в Екатеринбург, — безапелляционным тоном сказал петербургский полицмейстер Грессер.
Однако домой Юля не поехала. Остановившись по пути в Казани, она твердо решила здесь обосноваться.
Казанский губернатор не соглашался оставить девушку в городе. Помогли справки врачей, в которых указывалось, что путешествие зимой опасно для ее здоровья.
…На небольшом каменном доме на Рыбнорядской, близ знаменитой ночлежки «Марусовки», которую ярко описал А. М. Горький, появилась вывеска: «Мастерская дамской обуви». Мастерская как мастерская: дробно стучат молотками сапожники, густо пахнет варом и дубленой кожей. А в самом углу — еле приметная дверь в конторку компаньонов-учредителей. Здесь-то и собирался нелегальный революционный кружок. В кружке Юля встречалась с Ольгой Сахаровой — близкой подругой Софьи Перовской, казненной за участие в организации убийства царя Александра II, Софьей Галкиной, тесно связанной с кружком Александра Ульянова, готовившего покушение на Александра III. В эту комнату приходили и дочь крупного сибирского золотопромышленника Федосья Вандакурова, порвавшая с родителями и уже много лет участвовавшая в революционном движении, и Юлина подруга по курсам Анна Амбарова, и судившаяся по процессу 193-х1 Аделаида Пумпянская, и студент ветеринарного института Константин Выгорницкий, и будущая участница Казанского марксистского кружка Александра Линькова.
Революционеры стали выпускать нелегальный «Листок № 1». Это были небольшие — восемь-десять страничек рукописного текста — брошюры, в которых рассказывалось о многом.
Однажды из Петербурга в адрес мастерской пришла телеграмма: «Покупка нам не удалась».
— Покушение на Александра III сорвалось! — расшифровала телеграмму Софья Галкина.
Наступили дни ожидания вестей из столицы. Сначала поступило сообщение об аресте Александра Ульянова и его товарищей, позднее стали известны подробности суда над ними. Кружковцы выпустили и распространили специальный «Листок № 1».
В нем выражался гневный протест против царского суда, приводились факты арестов, пыток и ссылки на каторгу революционеров из разных городов России. Были там и рассказы о том, как казанские студенты сорвали богослужение в честь годовщины «освобождения» крестьян, как в день похорон врача Потехина, основателя фонда помощи бедным студентам, молодежь устроила бурную демонстрацию. Власти всполошились. Авторов «Листка» найти не удалось, но из Петербурга пришло предписание — выслать «не-благонадежных». Во время следствия выяснилась связь Александра Ульянова и его товарищей с Казанью.
Мастерскую закрыли. В Петербург был послан список лиц, знакомых с Софьей Галкиной. В нем значилось имя и Юлии Михайловны Беловой.
После высылки из Казани многих участников кружка Галкиной-Сахаровой начальник губернского жандармского управления доносил в департамент полиции: «Наиболее вредные элементы отсутствуют, кружки потеряли своих инициаторов, и новой группировки надо ждать не раньше января».
Но уже в сентябре 1887 года начал активную деятельность другой нелегальный кружок, сыгравший заметную роль в жизни казанского революционного подполья и студенческого движения. В этот кружок входили Владимир Ульянов, Лазарь Богораз — брат известного пропагандиста и организатора подпольных типографий Натана Богораза, Николай Подбельский — брат Пания Подбельского, давшего на торжественном акте в Петербургском университете пощечину министру просвещения Сабурову и сосланного за это на каторгу в Якутск, Константин Выгорницкий — близкий друг Пахомия Андреюшкина, казненного вместе с Александром Ульяновым, и многие оставшиеся в Казани участники кружка Галкиной-Сахаровой, в том числе и Юлия Белова.
В переулке, недалеко от Рыбнорядской площади, прозванном за обилие голодных собак «Собачьим», стоял двухэтажный домик. Он как нельзя лучше подходил для нелегальных сходок революционеров.
Неожиданно Юлию вызвали в полицейское управление и объявили:
— Поскольку вы окончили фельдшерские курсы, и отсрочка выезда из Казани, предоставленная господином казанским губернатором, окончилась, вам надлежит немедленно покинуть наш город.
Как это некстати! Юля уже привыкла вечерами ходить в Собачий переулок. В студенческой мансарде под самой крышей она делилась мыслями с близкими ей людьми, здесь она услышала семнадцатилетнего Владимира Ульянова, призывавшего к решительной борьбе с самодержавием, здесь познакомилась с прощальным письмом Пахомия Андреюшкина, написанным им Константину Выгорницкому перед казнью!
Тепло попрощались друзья с Юлей.
И вот она в Екатеринбурге. В бумаге, присланной казанским губернатором, то ли по недосмотру, то ли по другой причине ничего не было сказано о том, что Белова высылалась из Петербурга за участие в добролюбовской демонстрации. Это помогло ей получить место домашней учительницы у крупного чиновника.
Как-то Юля повела своих питомцев за город, к глухому оврагу.
— Побегайте, — сказала она, — а я подожду вас здесь.
Дети убежали. Юля наслаждалась теплом последних дней недолгого уральского лета. Со дна оврага доносились то смех, то озорное «ого-го!». И вдруг все умолкло. Юля спустилась вниз.
— Там, там…— перебивая друг друга, в испуге говорили ребята.
За каменистым выступом учительница увидела двух обросших, оборванных мужчин.
— Кто вы?
Незнакомцы переглянулись.
— Мы не разбойники, барышня, — уклончиво ответил невысокий худой мужчина. — Мы…
— Понимаю. Ждите меня здесь, я вернусь, — шепотом произнесла Юля и, обращаясь к детям, нарочито громко сказала: — Глупенькие, это мужики-сезонники. Пойдемте домой.
Когда стемнело, она принесла в овраг саквояж с бельем и узелок с едой.
— Переоденьтесь, подкрепитесь. За вами скоро придут. Я подготовлю квартиру, где вы отдохнете. А там что-нибудь придумаем.
На следующий день Юлии удалось через друзей достать бежавшим с каторги революционерам свидетельство на имя крестьян-отходников, «коим разрешается промышлять в западных губерниях России». Получив адреса-явки в другие города России, беглецы вскоре покинули Екатеринбург.
…Несколько месяцев спустя в небольшой комнатке на одной из парижских окраин двое мужчин увидели на столе у эмигранта, бывшего участника «Товарищества санкт-петербургских мастеровых» Андрея Брейтфуса фотографию миловидной девушки.
— Она! — одновременно вырвалось у обоих. И они рассказали Андрею Брейтфусу историю своего спасения. Политическими ссыльными, которым удалось благодаря помощи Юлии Беловой добраться до Парижа, были Иван Николаевич Ананьин (Кашинцев, Калина), осужденный по Киевскому процессу народовольцев, и рабочий Федоров (Петро), сосланный на каторгу за участие в организации побега революционерки Ковальской.
Царским властям ничего не удалось узнать о причастности Юлии Беловой к побегу Ананьина и Федорова. Только в советское время об этом рассказал А. Брейтфус и такими словами характеризовал Юлию Михайловну: «Она отличалась своей искренней преданностью революционному делу и горячо отзывалась на всякий призыв, за что стяжала в революционных сферах глубокие симпатии».
Жандармы были в неведении относительно подпольной деятельности Беловой, но им все же стало известно, что она высылалась из Петербурга за участие в добролюбовской демонстрации. Под предлогом удаления из Екатеринбурга «неблагонадежных» в связи с приездом «члена императорской фамилии» Юлию Михайловну отправили в Красноуфимск. Там она, работая сестрой-кастеляншей местной больницы, поддерживала связь со многими видными революционными деятелями.
23 апреля 1897 года на пограничной станции Вержблово был арестован возвращавшийся из- за границы известный революционер Виктор Константинович Курнатовский. Среди вещей, отобранных у него при обыске, была записная книжка. На одной из ее страниц значилось: «Милая. Красноуфимск». Жандармы, получив от провокатора все тайные явки Курнатовского, расшифровали и эту запись. «Милая»— такую кличку носила Белова.
Ночью в ее маленькую комнату при больнице нагрянули жандармы. Они все перерыли, но никаких явных улик не обнаружили.
— Пусть торчит в Красноуфимске! — грубо крикнул жандармский ротмистр.
Белову отдали под гласный надзор полиции и запретили выезжать из города.
Что случилось с Юлией Михайловной дальше — не знаю. Может быть, об этом расскажут красноуфимские краеведы-следопыты?
