Выписки из дневников и прочие человеческие документы наших дней доставил в «Уральский следопыт»
Николай Горбунов.
ИЗ ТЕТРАДИ ВАСИЛИЯ СЕЛЕЗНЕВА
20 января.
В семь часов утра меня разбудил Генка Самохин, которого мы все зовем Суматохиным.
— Васек, дело есть!— Он сдернул с меня одеяло и захлопотал по комнате, швыряя мне брюки, портянки, валенки.— Собирайся!
Я едва протер глаза:
— Какое дело?
Генка прикрыл поплотнее дверь и выпалил мне в самое ухо:
— Можем с тобой на всю страну прогреметь! Представляешь?! — Потом клятвенно постучал себя по груди и добавил:— Железно!
Это его любимая поговорка.
Я начал одеваться.
— Учти, я сказал вашим, что мы пойдем ловушки на соболя проверять,— предупредил меня Генка.
Соболи у нас бегают возле самого поселка, а медведь-шатун как-то даже в общежитие к девушкам ломился.
Вышли мы с Генкой на крыльцо и как в белую вату уткнулись. Густой, тяжелый туман окутал все вокруг. Такой тяжелый, что пройдет автомашина, а дым из глушителя долго еще лежит на дороге, придавленный туманом. Мороз!
У нас без термометров градусы определяют. Дунешь — и, если воздух гулко зашелестит, будто лист фанеры по снегу тянут,— значит под шестьдесят.
Генка дунул. Шелестит!
— Куда ты меня тащишь?— с досадой спрашиваю я.
— Сейчас узнаешь!
У стены нашего дома стояла длинная лестница. Генка подлез под нее и начал опускать. Мы взвалили ее на плечи, и Генка повел меня к церквушке, маячившей на пригорке, неподалеку. Она вся почернела от старости. Бревна толстые. Наверное, лет сто прошло, как их спилили, а летом все еще смола вытапливается. Лиственница самой крепкой породы.
Раньше в церквушке молились, но последний поп запьянствовал. Старики и старухи написали архиерею, что их пастырь морально разложился. Поп обиделся, повесил на двери большущий, со сковородку, замок и улетел куда-то на самолете.
Мы покрепче воткнули лестницу в снег, чтоб не съезжала, и достали до карниза. Генка вынул из кармана веревку с «кошкой» на конце — три железных крючка, загнутых во все стороны.
Теперь я начал уже кое о чем догадываться.
— Осторожнее!— предупредил Генка, поднимаясь по лестнице.
Забравшись на крышу, он ловко метнул «кошку». С первого же раза она зацепилась за жидкие перильца, и через несколько минут мы залезли на колокольню. Генка включил карманный фонарик, засунув его в рукавичку, чтобы нас не заметил кто-нибудь. Огляделись. Над головами висели заиндевелые колокола. В башенке тесно, как в телефонной будке. Я повернулся и задел веревку.
— Бом-м-м!— глухо загудел самый большой колокол.
Мне стало не по себе. Хоть и знаешь, что никакого бога нет, а все же мурашки по спине пробежали: и не от бога могут быть неприятности…
— Корова!— обругал меня Генка, дуя на озябшие пальцы.
Мороз так и жжет! Тащили лестницу — разогрелись немного и теперь быстро окоченели. То и дело хватаясь за щеки и нос, Генка начал сметать с большого колокола снег.
— Самоделка!— ликующе проговорил он.— А я думал — вдруг это легенда!
Понятно, почему он сегодня всполошился ни свет, ни заря! В музей хочет про этот колокол написать!
Вчера Генка позвал меня к деду Федулу, которому уже давно за сотню лет перевалило. «Пойдем,—говорит,—про старину послушаем, много разных приключений было у этого старика». Дед весь вечер рассказывал нам про медведей. Он еще в детстве их штук пять убил, причем один, без отца. Потом у нас разговор перешел на историю. Первые русские поселенцы, оказывается, на наших реках — Лене и Витиме — появились лет триста тому назад. Построили они на берегах себе дома, обжились маленько. Строили и церкви. Народ верующий тогда был.
Но что это за церковь без колоколов! Тем более, что колоколом, набатом, людей подымали и собирали по тревоге — пожар, или просто что-нибудь важное для всех. И нашлись такие умельцы, что сами отлили колокола.
— Самоделка!— еще раз повторил, ликуя, Генка.
Колокол был шершавый и черный, как чугунок.
— Да-а,— сказал я,— такой экспонат— в любой музей!
Генка насмешливо хмыкнул и надвинул мне шапку на глаза.
— Нет у тебя, Васек, фантазии!— вздохнул он, перелезая через перила колокольни.— Надо уметь мыслить!..
Мороз стал еще злее. И разговор мы продолжили дома. Генка сперва отогрел у печки руки, потом попросил у мамы стакан чаю и, прихлебывая, начал не спеша:
— Итак, что нам удалось установить, Васек? Колокол самодельный. Верно?
Я кивнул.
— А где, скажи ты мне, пожалуйста, взяли медь, чтобы его отлить? Не везли же ее с Урала в такую даль? Тогда и дорог-то не было,— продолжал торжествующе Генка,— Дошло до тебя? Руда
местная! И мы ее найдем. Железно!
— Мы бы и днем могли прекрасно на колокольню слазить,— обиженно заметил я.
Генка усмехнулся и повертел пальцем у виска.
— Соображай! Чтобы весь поселок об этом узнал? Спасибо! Мы будем первооткрывателями!
28 января.
Готовимся к экспедиции. Начнутся летние каникулы — и пойдем в горы.
Генка выпросил у отца большую карту области. Каждый вечер мы сидим над ней, изучаем местность, по которой нам доведется идти, спорим. Я уже, наверное, с закрытыми глазами начерчу все речки и горные цепи.
Перерыли всю нашу библиотеку. По Генкиной просьбе библиотекарша уже второй заказ в Москву послала. Послушаешь нас— можно подумать, что сошлись старые таежные волки. Так и сыплются с языка «шурфы», «обнажения», «порода», «минерал», «поисковые признаки»…
Красная черта маршрута на карте протянулась от нашего Киренска к коричневому пятну — Северо-Байкальскому нагорью. Мастерам колоколов больше неоткуда было руду брать. В тайге и болотах ее не бывает.
Добираться придется водой, по тайге не пройдешь. Поплывем сперва по Лене, потом по ее притоку Киренге, затем по притоку Киренги — Кутиме… Пятьсот пятьдесят километров! И все — против течения.
У нас есть моторка, но она маленькая. А Генка сел составлять список всего, что нам понадобится в дороге, и чуть не до корочки тетрадь исписал. Ружье, патроны, палатка, консервы, картошка, мука, кастрюля, спиннинг, топор, пила, геологические молотки, веревки, две собаки, бензин для мотора… В общем, целая гора снаряжения.
— В тайгу,— говорит,— идем, а с тайгой не шутят.
Лодку бы нам большую найти! Лодку с мощным мотором!
Но все равно тянуть нельзя, надо начинать помаленьку оснащаться.
30 января.
Вышел я сегодня к Лене. «Мороз и солнце»,— как писал Пушкин.
Над рекой свесили лапы вековые сосны и ели, заметенные снегом. Одна переломилась и рухнула на лед. Туман клубится. Холодно. У самого обрыва большущая береза вытянула к солнцу искривленные ветки, словно скрюченные пальцы к огню. И тишина. Белое безмолвие! Так и кажется, что сейчас гикнет вот тут, рядом, на собак индеец Ситка-Чарли или Малыш из книжек Джэка Лондона на своей упряжке промчится…
Дураки мы были раньше. Как я сам не догадался? Живу я в теплом доме, хожу в школу, беру книжки в большой библиотеке, а приключения и романтику вижу только в кино, хотя тайга подступает к самому окошку. А ведь до 8-го класса доучился.
Нет, упускать этот случай с колоколами никак нельзя!
2 февраля.
Сегодня Генка привел на поводке большую серую лайку с пушистым хвостом. Выменял у одного мальчишки за коллекцию марок. Хорошая коллекция была! Генка начал ее собирать, еще когда ходил в детский сад.
Это такой человек, на которого никак нельзя долго сердиться. Сегодня мы здорово поспорили. Он ведет себя как начальник и ничего не хочет признавать. Я говорю, что будем сушить на дорогу сухари, а он доказывает, что геологи всегда берут муку, насыпая ее в резиновые мешки. Выгоднее, мол, и питательнее!
— Где ты эти мешки возьмешь?— спрашиваю я.
— А футбольные камеры зачем существуют!
— Ну, а кто будет стряпать? Ты умеешь?
— Подумаешь, проблема!
В общем, мы поцапались. Я сказал, что никуда не поеду, плюнул и ушел.
А вечером отцу понадобилась книга, которую утащил Генка. Я хотел сестренку послать, но мама не разрешила. Холодно. Пришлось идти самому.
Возьму, думаю, молчком книжку, повернусь и уйду.
Стучу. Никто не отвечает. Открываю дверь, и губы у меня сами расплываются в улыбке. Генку будто из квашни вытащили! Весь вымазался в тесте.
— Тренируюсь!— подмигивает он мне, как ни в чем не бывало, орудуя у печки со сковородками в руках.
Разве удержишься, чтобы не з а смеяться?
27 марта.
Вот и март уже кончается. Тайга, словно капризная франтиха, то и дело меняет свой наряд. Утром стоит вся белая-белая… В лесистую щетину на боках гольцов, пониже их лысых макушек, густо набивается туман. А днем, чуть потеплеет, подует ветерок, сметет с хвои пушистый куржак — и все вокруг сияет влажной зеленой хвоей.
Мы с Генкой, когда идем в школу или из школы, подолгу смотрим на тайгу.
Как-то она встретит нас?
18 июня.
Сегодня наша добрая красавица Лена принесла шитик и выбросила на берег прямо возле школы. Хорошая лодка. Везет же нам!
— Как в сказке!— ликует Генка. — Получайте, не скучайте!
Теперь можно погрузить в шитик снаряжение, а самим плыть в моторке. Красота!
Развели мы костер, разогрели в банках вар и начали заливать щели в бортах у шитика. Подошел дед Федул. Смотрел, смотрел и говорит:
— Петрованова лодчонка. Кутимского.
Я чуть банку не уронил. Все пропало!
А Генка посмеивается:
— Нам же это на руку! Под счастливой звездой мы с тобой родились!
Я ничего не могу понять.
— Не доходит?— закатывается Генка.— Кутима же у нас на маршруте!
— Ну и что?
— За эту посудину нам только спасибо скажут. А от Кутимы — горы рядом!
Дед Федул глухой, мы разговариваем при нем без опаски, как при иностранце, который нашего языка не знает.
— И прятаться не надо,— радуется Генка.— Пойдем легально! Надо же этого Петрована выручать.
Да, это нам опять повезло! Главное — дома теперь будет куда отпроситься. В горы же ни за что не отпустят!
20 июня.
Вырезал из газеты заметку. Вот наша путеводная звезда!
В ПОХОД, МОЛОДЫЕ СЛЕДОПЫТЫ!
Прошлым летом в нашей области родилась хорошая инициатива, которая, как песня, была подхвачена тысячами юношей и девушек. Стремясь внести свой вклад в семилетку, молодые рабочие, студенты, школьники вышли на поиски полезных ископаемых, которыми так богата наша Сибирь. И многие из них возвратились домой не с пустыми руками. Зарегистрированы ценные заявки. имеющие промышленное значение.
В нынешнем году в геологическом походе будет участвовать еще больше молодежи и школьников, и нет сомнения, что они откроют новые кладовые природы.
Желаем вам удачи, дорогие друзья!
25 июня
Завтра мы тоже отправляемся. Писать некогда. Этот Суматохин меня совсем замучил. Собираемся, укладываем снаряжение, покупаем продукты…
— У меня ноги гудят, как телеграфные столбы,— признался Генка.— Но я не ною!
— Хвастун! Я тоже не ною.
Было бы нас в десять раз больше,— он все равно для всех нашел бы работу. То ему то не нравится, то другое…
26 июня.
— Вот это принарядился!
Отец мой увидел сегодня Генку и прыснул. Я тоже засмеялся. Ну и видок!
На носу темные очки, вся грудь в ремнях: тут, и термос в чехольчике подвешен, и планшет с компасом, и бинокль, и ножик на цепочке болтается. Да еще и фотоаппарат.
Разве меня с ним можно сравнить? Я будто и не плыву, а только провожаю его.
ИЗ СУДОВОГО ЖУРНАЛА
26 июня. 8 часов 00 минут. Вахту принял Г. Самохин.
Отчаливаем. Удача сопутствует нам. Погода великолепная. Видимость— миллион на миллион! Штиль. Жара. На термометре 28 градусов.
12 часов 32 минуты. Минуем круглый лесистый остров, похожий на зеленую тарелку, перевернутую кверху дном. Мотор работает великолепно. Настроение хорошее.
13 часов 00 минут. Обедаем на борту. Очень вкусно!
Васек спит. У меня тоже глаза слипаются. Но спать мне никак нельзя. Залетишь на берег и поломаешь винт или погнешь.
16 часов 00 минут. Вахту сдал Г. Самохин.
16 часов 00 минут. Вахту принял В. Селезнев.
Плывем по быстрой речке Киренге. Мотор еле тащит нас против течения. Кусают комары. По бортам — тайга и тайга. Угрюмые берега.
Генке, несмотря ни на что, захотелось искупаться. А здесь, наверное, где-то болота рядом. Комарья — видимо-невидимо! Тучи! Разделся он и сразу стал мохнатым: с головы до пяток комары облепили!
Но выручает «репудин». Намажешь лицо и руки, и как в броню залезешь. Вьются рядом, пищат, а не кусают. Какой-нибудь смельчак ткнется и быстренько — в сторону!
Киренга речка маленькая. Метров пятьдесят до другого берега, а его не видать. Будто полотном затянут. Комары висят над водой, на кустах… Ужас, что творится!
Генка Вербе и Громобою тоже носы намазал.
24 часа 00 минут. Вахту принял Г. Самохин.
Безобразие! Вахтенный журнал не альбом для стихов. Нечего тут писать всякую лирику стилем записок девочкам. Заведи себе путевой дневник, как я,
ИЗ ТЕТРАДИ ГЕННАДИЯ САМОХИНА
Хвойные джунгли прорезала река. Огромные деревья склонились к самой воде, моют пушистые лапы сосны и ели, а кедр-великан своей мохнатой зеленой ручищей словно ласкает Киренгу, гладит ее волны. Нестерпимый зной. Маленькая синичка раскачивается на макушке березы. Она прилетела напиться, и ей не хочется улетать от реки в такую жару.
Вдруг птичка встрепенулась, встревожилась. Что это за гул доносится из-за косы?
На реке показались две каравеллы. Первая — моторная, вторая — на буксире. На передней можно разглядеть человеческие фигуры.
Что это за искатели приключений, и куда они держат путь?
Они очень молоды и одеты по-дорожному. У них решительный, мужественный вид.
За рулем сидит худощавый, стройный юноша в темных очках и широкополой соломенной панаме. Это начальник экспедиции Геннадий Самохин. На корме возится со спиннингом его лучший друг Василий
Селезнев, немного флегматичный, неповоротливый человек с добродушной физиономией. Судя по всему, ему хочется добыть на ужин тайменя или хариуса. Но какой из него рыбак! Вот уж если я возьмусь за спиннинг… (последняя фраза зачеркнута).
На носу дремлют две собаки. Время от времени они повизгивают спросонья, когда лодку швыряет в сторону.
Верба проснулась, повела носом. Запахло гарью, откуда-то потянуло дымом. Тайга горит!
Огонь приближается к берегу. Вот уже треск слышится совсем рядом, с шумом падают огромные деревья, объятые пламенем. Нечем дышать. А дым все сгущается, ест глаза, рвет горло. Смельчаки плывут, как в печной трубе.
Пламя бушует возле самого берега.
— Не трусь!— успокаивает своего друга Геннадий Самохин.— В реке не сгорим. Железно! Настоящие трудности начинаются. Люблю!
Ничего не видать. Лодка шарахается то к одному, то к другому берегу. Кажется, что тайга горит с той и с другой стороны реки.
У воды зашевелились кусты. К берегу вышел волк. На боку у него большая подпалина, и отважным путешественникам показалось, что они даже почувствовали запах горелой шерсти. Лодка круто рванулась к другому берегу. Послышался металлический скрежет.
Мель!
Бесстрашный Геннадий Самохин прямо в одежде бросился за борт и застонал, как от нестерпимой боли, когда руки его нащупали обломок винта. Это — конец!.. Поворачивай на веслах до дому…
Так тебе и надо! Не хвастайся перед самим собой в своем путевом дневнике!
ИЗ СУДОВОГО ЖУРНАЛА
28 июня. 16. 35. Потерпели аварию у необитаемого каменистого острова.Ждем, когда утихнет пожар. Настроение скверное.
Г. Самохин.
ИЗ ТЕТРАДИ ВАСИЛИЯ СЕЛЕЗНЕВА
29 июня.
Лежим на камнях у костра, варим уху. Все еще пахнет гарью.
Молчим. Поругались. Вообще-то Генка не виноват, что так случилось, ничего же не разглядишь в этом проклятом дыму. Но если бы я сидел за рулем, он бы меня теперь загрыз насмерть.
Всеобщее уныние. Даже собаки скулят.
30 июня.
Просыпаюсь я утром — Генки нет. Зову — не отвечает.
Куда же он девался? Спиннинг лежит у палатки.
Поглядел по сторонам— у поворота реки большая лодка, причаленная к берегу. На песке горел костер, возле него сидело два человека. По широкополой соломенной шляпе нетрудно было узнать в одном из них Генку. Я пошел к ним.
— Познакомься, Леня,— увидев меня, предложил Генка парнишке в летной фуражке, которому он помогал чистить картошку.
Тот поправил козырек фуражки и как-то нехотя протянул мне руку:
— Авиамеханик. лГеонид.
— Летчики из Киренского аэропорта,— пояснил Генка,— тоже, как и мы, геологи-любители. Пробу брать ушли, а Леня кашеварит.
Этот Леня, может, года на два по-старше нас, а важничает, как прославленный ас. И, видно по всему, похвальбушка большая, хвастун высшей марки. Сперва он нам показал свой ножик. Нажмешь на кнопку — и выскочит длинное узкое лезвие. Потом начал расхваливать на все лады моторку, на носу которой была нарисована ракета, распарывающая облака. Он же, наверное, нарисовал.
— А моторчик, знаете, какой?— прищелкнул Леня языком.— Зверь! Двенадцать коняг.
Дошла очередь до малокалиберки, но тут стала подгорать картошка.
— Куда они плывут?— спросил я потихоньку у Генки.
— Туда же, куда и мы. Я с Леней договорился, отбуксируют нас в Кутиму, а там мы в кузнице винт отремонтируем.
— Вот бы нам с ними объединиться,— сказал я.— Вместе бы пойти!
— Да они же нас обдуют!— негодующе прошипел Генка.— Хочешь, чтобы вся слава им досталась?!
Леня попросил Генку попробовать картошку, проконсультировался, сварилась или нет. Они уже подружились.
— А какой металл вы ищете?— спросил я.
— Благородный!— небрежно бросил Леня, снимая кастрюлю.— Золотишко.
Затрещали кусты и показались двое рослых парней в авиационных фуражках. За плечами у них были рюкзаки, один нес лоток, в котором золотоискатели промывают песок.
— О, да у нас гости!— хором воскликнули они, оба остановились, пощипывая свои густые, но еще маленькие бороденки.
Здесь такая мода: кто уходит в тайгу— обязательно бороду и усы отпускает. Жаль, у нас с Генкой почти ничего не растет. Надо было взять с собой какое-нибудь средство для ращения волос.
ИЗ СУДОВОГО ЖУРНАЛА
29 июня. 10.25. Идем на буксире. Летчики без разговоров согласились дотащить нас до деревни. Генка сел к ним в лодку. Леня уже подарил ему капроновую леску.
22 часа 10 минут. Показалась деревня. Это — Кутима.
Кутима раскинулась у реки. Дома тянутся веревочкой, в один ряд. Тайга прижала их к самому берегу. А за деревней вдоль реки — узенькая полоска земли, отвоеванная у леса. На ней, за оградой из длинных жердей, растет пшеница. Как в огороде!
Отдали хозяину шитик, а он помог нам отремонтировать винт.
В. Селезнев.
30 июня. 7 часов 05 минут. Борт «Ракеты». Ура! Экспедиции наши объединились, и смельчаки продолжают свой путь к сокровищам, которые они подарят родной стране. Ленька нам здорово помог в этом деле, да и я тоже хороший дипломат. Еще вчера вечером мы с ним все уладили.
Начальником у нас Федор Прохорович, летчик, Леня, правда, зовет его Федей. А заместитель— Костя, штурман. Но он все больше рисует всякие пейзажи, а к поискам золота равнодушный. Скептик!
Федору Прохоровичу я сразу понравился. А художник сказал: «Жидковат! Еще утонет!» А у самого— никакой мускулатуры, бицепсы — с голубиное яйцо.
Чтоб доказать ему, что у меня разряд, я ласточкой — бульк в воду с крутого берега, прямо в брюках и рубашке! Плаваю я, как Ихтиандр из романа Беляева «Человек-амфибия». Утер нос художнику!..
А сегодня мне снова пришлось искупаться в одежде. На этот раз с Леней за компанию.
Кутима, по которой мы плывем сейчас, речонка хотя и мелкая, но очень вредная. Ревет, бурлит, пенится, камни везде торчат из воды. А у берегов деревья навалены. Падают в речку и макушки у них в воде, а корни на крутом берегу. Ну и образовались мохнатые зеленые норы. Нас чуть было не затянуло в одну такую нору.
На перекате у «Ракеты» заглох мотор. Лодку понесло. Я схватил шест, хотел притормозить, но он угодил в расщелину меж камней, и меня выбросило за борт. А Леню сшибло корягой.
Выскочили мы на берег, схватили палки и к норе, чтобы загородить лодке дорогу. В «Ракете» остался один Федор Прохорович. Костя с Васьком плыли на нашей моторке. Там мотор меньше трясет, ему лучше рисовать.
— Спасайся!— кричим мы Федору Прохоровичу.
Лодку тянет прямо в нору. А он возится с мотором и даже не смотрит, что делается. Еще миг и, если мы не удержим лодку, перевернет ее в норе. Я сжался весь, закусил губу и даже зажмурился… Вдруг слышу — та-та-та! Движок заработал!
«Ракета» дернулась, встала, потом медленно поползла вдоль берега к заводи.
Больше приключений в этот день не было.
Г. Самохин
И не надо!!! Сам говорил, что судовой журнал — не для личных записей!..
1 июля. 7. 20. Федор Прохорович отметился по карте и подсчитал, что за вчерашний день мы прошли только 12 километров. Это потому, что против течения. Течение очень быстрое и часто встречаются мели. Два раза лодки волоком уже перетаскивали.
Смотришь на Кутиму и даже заметно, что она с горы катится. Чтобы не поломать винты, мы больше груза положили в нос лодки. Если наскочим на камень, нос стукнется, а винт не пострадает.
Но от этого еще больше упала скорость. Не плывем, а карабкаемся на гору.
В. Селезнев
2 июля. А у меня личное и общественное неотделимо. Железно!
Вчера вечером к нам в гости пожаловал хозяин тайги. Мы поужинали и занимались каждый своим делом. Леня чистил кастрюлю у реки, Федор Прохорович смазывал «тозовку», штурман рисовал закат, а мы с Васьком рубили дрова на утро. Рядом играли собаки. И вдруг Вербу всю затрясло от злости, она с визгом и лаем бросилась в кусты, а Громобой струсил, к Василию жмется, скулит, как побитый.
Мы схватили ружья. Медведь был метрах в семидесяти. Увидел нас и как стриганет на гору! Камни из-под его ног обрываются, падают, грохочут. И он еще больше торопится, прибавляет ходу!
Говорят: «Неповоротливый, как медведь!» Нет, он очень даже поворотливый и проворный! Учти это, Васек! Медведь — и тот!..
Эх, поесть бы медвежатины!
Г. Самохин.
ИЗ ТЕТРАДИ ВАСИЛИЯ СЕЛЕЗНЕВА
У Громобоя со страха пропал аппетит. Ничего не жрет, даже от свиной тушонки и от свежей рыбы нос воротит. Он еще молодой, щенок. Не привык.
— Ребята, сон мне красивый сегодня приснился,— сказал утром Генка, потягиваясь.— Приплываем мы в Киренск, а на берегу народу — тьма-тьмущая! Весь город вышел нас встречать. Музыка гремит, плакаты везде алеют и вот такие метровые буквы: «Привет отважным разведчикам горных недр!» Вышли мы на берег и первым делом на нас корреспонденты налетели, фоторепортеры, кинооператоры…
— Хватит трепаться!— не дал ему закончить Леня.— Съезди сеть проверь, может, на завтрак что-нибудь привезешь.
— Я везучий!— сказал Генка.— Пустым не ждите.
Он взял весло, чтобы не заводить мотор, сел в нашу лодку и оттолкнулся от берега. Тут рядом в тихой бухточке вчера Леня поставил сеть.
Я ломал сухие ветки для костра. Вдруг слышу крик:
— Помогите! Помогите!
Генка лежит, навалившись на борт лодки, и ревет не своим голосом:
— Помогите!
Мы сперва думали, он дурачится.
— Кит какой-то попался!— кричит Генка дрожащим голосом.— Железно! Чуть меня из лодки не вытащил!
Все вместе выволокли на берег огромного тайменя. Наварили полную кастрюлю ухи, и полрыбины еще осталось.
Едем дальше.
Под вечер Генка вдруг завопил:
— Слева по борту — хижина!
Мы перетаскивались через пороги. Кутима совсем обмелела. Дальше плыть нельзя, и Федор Прохорович подыскивал уже место для нашей базы, где мы оставим лодки и весь лишний груз.
В зарослях пихтача виднелась провалившаяся крыша старого зимовья охотников. Над ней возвышалась на четырех столбах избушка, похожая на скворешню. Это лабаз, в котором охотники хранят продукты.
— Давайте здесь бросим якорь!— предложил Генка.
Он теперь хоть и не командует, но советы дает на каждом шагу.
Федор Прохорович осмотрел местность и сказал, что она вполне нам подходит. Возле зимовья оказалась маленькая бухточка— можно поставить лодки.
Наша водная дорога кончилась…
Остатки тайменя Леня повесил в лабазе вялить. Закон: есть у тебя лишние продукты — оставь товарищу, он о тебе тоже позаботится когда-нибудь.
ИЗ ТЕТРАДИ ГЕННАДИЯ САМОХИНА
Наш маршрут теперь будет такой: пройдем немного по берегу Кутимы и свернем чуть севернее, по ее притоку Безымянке.
Я никак не могу понять, почему на карте написано Безымянка, а в деревне нам сказали, что эта речка называется Веселая Вода. Выходит, есть у нее имя! Да еще такое поэтическое: «Веселая Вода!»
Это и в самом деле очень веселая речка. (Не речка, а ручей, можно сказать.) Так играет и ревет, что за десять километров слыхать. Куда до нее Кутиме! Это — бурный горный поток.
Есть речки как речки: песочек на берегу, травка зеленеет. Пройтись по песочку— одно удовольствие! А к Веселой Воде не подберешься. Камень на камне! И густая чащоба.
Мы стараемся не удаляться от речки, она нам служит ориентиром. Но идти через заросли очень тяжело. То и дело пускаем в ход топоры.
Горячий сумрак леса. Духота. Пахнет прелью и хвоей. Елки будто в кипятке распарили — такой от них идет густой, острый запах. Даже голова кружится.
Кажется, что мы все утонули и барахтаемся в подводном царстве. Над головой сомкнули лапы огромные сосны. Под ногами трава, кустарник и мертвые деревья, рухнувшие тлеть и рассыпаться. Сучки и голые ветки зло цепляются за куртку и штаны, царапают руки, лицо. Чуть нагнешься — фотоаппарат колотит по коленкам, термос то и дело на живот съезжает.
— Джунгли! Вот где настоящие джунгли!— бормочет Васек и обливается потом. Рубашка у него мокрая, будто из воды вылез. Но вида не подает, сопит, отдувается, да еще меня подбадривает. Я, конечно, тоже вида не подаю. А Ленька хвалится:
— Мне хоть бы что! Никогда не устаю, я какой-то двужильный.
Он тащит закопченную кастрюльку, в которой мы варим пищу. Она трется ему о брюки, и они, как у клоуна, стали уже двух цветов — серо-черные.
Сапоги у нас заблестели как новые. Часто под ногами чавкает вода. Болото. Травянистые кочки похожи на зеленые папахи. Квакают лягушки, шарахаясь от нас врассыпную. Одна выскочила у меня прямо из-под сапога и, волоча придавленную ногу, уставилась своими выпуклыми глазами: «Ослеп, мол, ты, что ли?!». «Извините, барышня!» — сказал я.
Сорока привязалась, как приблудная собачонка. Трещит где-то в кустах и не отстает.
Между кочками тускло блестит вода, покрытая пенками болотной плесени. Ржавая и вонючая. А в ней, как в закипевшем котелке лапши, копошатся червячки, жучки, личинки и букашки. Кажется, вот-вот выберемся на сухое, но все топь и топь! Я нисколько не удивился бы, увидев здесь бабу-ягу.
ИЗ ТЕТРАДИ ВАСИЛИЯ СЕЛЕЗНЕВА
Я проклинаю тот день, когда Генка увлек меня этими колоколами. Откуда может быть здесь медь, если кругом болота. В гору идешь, круто подымаешься и то — по болоту, сквозь бурелом.
Вот впереди меж кустов мелькнул какой-то просвет. Мы обрадовались: думали поляна, а это опять бурелом. Едва выбрались на сухое место, новое препятствие! Ветер прямо с корнем деревья повырвал, поломал, расшвырял в разные стороны. Лежат они, как живой забор, не обойти, не перелезть..,
— Это лесной царь нам дорогу к своим сокровищам загораживает!— сказал я, когда мы присели отдохнуть.
— Устал?— спрашивает Федор Прохорович, пощипывая щетинистую бороденку.
— Не очень, чтобы очень! — стараюсь повеселее ответить я.
А у Генки губы дрожат от переутомления. Тощие — они всегда слабачки.
— Снимай рюкзак!— приказывает ему Федор Прохорович.
— Да что вы?! Я же в форме! Вот же лезно!— клянется Генка.— Чего это ради кто-то за меня вещи мои потащит? Я тогда себя уважать перестану! Не сниму! Железно!
Леня все-таки заставил его снять рюкзак:
— Гена, он же начальник экспедиции!
Пришлось Генке подчиниться. Он идет и бурчит:
— Ничего я не устал, это вам всем показалось. Васек вон какой вареный, а ему никто ничего не говорит.
Завал мы решили обогнуть. Свернули к речке. Она шумит где-то рядом, а не видать. Часа полтора еще лезли через все преграды. Наконец блеснула на солнце вода. Пора бы уже привал делать, обед готовить, но к речке не подступишься. Берега у Безымянки будто ножом срезанные— обрыв метров на десять. Скалы. Сжатая скалами речка течет будто в каменном корыте.
Федор Прохорович заметил хорошую полянку, но она на другой стороне речки. Просто чудесное местечко, как на заказ: берег пологий и травка. Мы срубили высокую ель у самого берега. Но немного не рассчитали. Она упала не поперек реки, а наискосок, и ее «слизнула вода», как сказал Леня.
Выбрали другое дерево. На этот раз нам повезло. Над рекой повис зеленый, пушистый мост. Первым перебрался Костя-художник. За пояс у него была привязана веревка. Это для страховки. В случае чего, мы могли бы его вытащить из воды.
Костя закрепил веревку на том берегу и бросил нам конец. Все по очереди перебрались.
— Ну что, ребята, жизнь не пряник?— спросил Федор Прохорович, улыбаясь.
Это Леня так говорит, когда приходится туго.
— Не пряник!— согласился я.
— Ничего, привыкайте, если геологами решили стать.
Ночью я сказал Генке, чтобы приободрить его, подчеркнуть, что и мне нелегко:
— Попутали нас с тобой колокола. Ничего они не значат. Надо было не одним идти. Мало нас — вот и трудно.
А Генка ответил:
— Мы сами колокола! Да! Идем — будим тайгу — проснись, отдай народу свои богатства!
Чудак Генка! Самохин-Суматохин!
На следующий день мы немного заблудились! Хотели сократить путь, Безымянка извивается, как пружина, когда ее немного растянешь. Пошли напрямик и потеряли речку. А тут еще дождь начал накрапывать. Одно к одному!
И снова в болоте оказались…
— Сучья рубить!— скомандовал Федор Прохорович.
Мы натаскали веток, развернули на них палатку. Только успели в нее залезть— грянул ливень. Все за день так измучились, что никто не думал об ужине.
— Ужин не нужен, обед дорогой!— сказал Леня.
А дождь льет все сильнее. Палатку нашу будто из пожарного шланга поливают.
— Тропический хлещет!— заметил Генка с восторгом.— Люблю я всякие капризы погоды, кроме мороза.
А Федор Прохорович сидел угрюмый.
— Если через часок не перестанет, мы поплывем!— сказал он хмуро.
И мы действительно поплыли. Первым это почувствовал Генка.
— Ребята, бросай якорь, а то унесет в Безымянку!— воскликнул он бодрым голосом.— Железно!
Но всем было не до шуток. Вода прибывала и прибывала. Лежать в луже мало радости, мы сгребли ветки в кучу и устроили что-то вроде дивана, на котором просидели всю ночь, прижавшись друг к другу.
Ничего, когда сильно устанешь— и сидя спать можно!
5 июля.
Дождь не перестает. Моросит и моросит. Мы выбрались на увал, нашли упавшие деревья и развели костер. Что бы мы здесь без летчиков делали?!
— Не унывать!— подбадривает нас Федор Прохорович.— Чего нахохлились? Трудновато приходится?
— Да дождь этот проклятый зарядил,— поеживается Генка от холода.
— Ты же говорил, что только мороза не любишь.
6 июля.
Мы у подножия гор. Погода наладилась. Тепло. Продукты убывают здорово, аппетит у всех что надо, но рюкзаки от этого не делаются легче. Вместо консервов, набиваем их образцами горных пород.
Летчики берут в ручьях пробы, мы лазим по скалам с геологическими молотками, фотографируем местность, отмечаем на карте, где какие камни нашли. Леня помогает нам и летчикам.
Сегодня, когда лезли на гору, он уронил крышку от кастрюли. Она, прыгая по камням, укатилась метров на триста вниз. А подъем был трудный. Чертыхаясь, Леня начал снимать рюкзак.
— Ладно, без нее обойдемся!— сказал Федор Прохорович.
— Без крышки кашу не сваришь!— ответил Леня.
Генка пошел вместе с ним, хоть и устал здорово. Он молодец! Выносливый.
На горах лежит снег, будто рваное белое покрывало наброшено на вершины. Здесь только еще начинается весна. У маленьких карликовых березок из почек пробиваются нежные листочки, отряхивает снег стланник. Это кедрач, который к горам прижимается.
Вечером опять приходил к нашему лагерю медведь. Мы нашли его следы на замшелом пне. В Кутиме нам говорили, что бояться его не надо, сейчас он сытый и добрый, ходит за нами просто из любопытства.
ИЗ ТЕТРАДИ ГЕННАДИЯ САМОХИНА
Угрюмые громады гор не испугали отважных геологов. Они забрались на самые вершины и построили из камней тур, в котором оставили в консервной банке свои славные имена, написанные на листе картона. Высота над уровнем моря — 1600 метров! Чуть не два километра… Воздух такой прозрачный, что кажется даже звенит. Далеко-далеко видать, на все четыре стороны! Слеза горные цепи, а справа — море тайги. Зеленые кудри ее поредели у подножия гор, и с высоты кажется, что кто-то спички рассыпал в лесу. Это густо лежат на земле стволы мертвых деревьев, у которых пооблетели сучья… Дикие, нехоженные края… Сколько богатств таят в своих недрах вот эти горы, ожидая человека… И он скоро придет сюда, построит здесь города, заводы, не будет гнить напрасно лес, в котором бродят пока одни только звери…
Да здравствуют отважные мужчины-колокола, которые будят тайгу!
ИЗ ТЕТРАДИ ВАСИЛИЯ СЕЛЕЗНЕВА
10 июля.
Четвертый день лазим по горам, оборвались все, поцарапались, но настроение хорошее, чувствуем себя колумбами, исследующими только что открытую страну. Я тоже ловлю себя на мысли, что немного рисуюсь. А про Генку и говорить нечего. В каких только позах я его не фотографировал!..
— Здесь еще не ступала нога человека!— сказал он мне однажды, когда мы собирались на поиски,— Железно, не ступала!
— Нет ступала!— послышался голос нашего повара Лени.
Он возвращался в лагерь с кастрюлькой воды от ручья.
— Откуда ты знаешь?— спросил Генка.
— А вот откуда!
Поставив кастрюлю в тень, Леня полез в карман. Я сразу понял, что он хочет нас чем-то ошеломить. На лице у него была лукавая усмешка.
— Это что, по-вашему?
Леня вынул ржавый кусок железа и швырнул его нам под ноги.
— Надо уметь искать!— выпятил он грудь.
Генка вертел в руках его находку. Это был обломок кирки-мотыги или молотка. Есть такие молотки с заостренным обушком.
— Где нашел?— спросил он и покраснел от возбуждения.
Леня махнул рукой в сторону ручья.
Минут десять мы изучали этот ржавый обломок, на который в городе никто не обратил бы внимания. Кто его сюда принес? Когда? Может быть, охотник какой-нибудь забрел в горы? Но зачем ему горняцкий молоток?
— Это тех, которые колокола делали!— непоколебимо заявил Генка.— Железно! Мы идем по следам наших героических предков-умельцев!
И, произнеся эти слова, зачем-то попробовал находку на зуб.
Федор Прохорович и Костя-художник тоже сказали, что они разделяют Генкино мнение. Руду надо искать здесь!
Обшарили каждый квадратный метр в радиусе не меньше километра, ходили и дальше, тюкая по скалам молотками, но ничего похожего на медную руду не попадалось. А уж ее-то мы бы узнали, все «поисковые признаки» еще зимой зазубрили от слова до слова.
Искали и какие-нибудь следы разработок. Но тщетно.
Неужели придется возвращаться домой ни с чем?!
Мы не можем тут на все лето остаться, нас дома потеряют. Нас отпустили на недельку порыбачить.
И летчики тоже ничего не нашли. Сколько тонн песку перемыли, и хоть бы одна золотинка блеснула! А отец Федора Прохоровича вот у этих самых гор самородки находил.
Нет! Что-то у нас не так. То ли знаний мало, то ли организовали все неправильно?
Тоскливо!..
14 июля.
Ура, ура, ура!
Многие большие открытия делались случайно, и у нас тоже так получилось. Не начнись дождь— мы ушли бы ни с чем.
Раз десять на день мы проходили мимо скалы, похожей на гриб, и никто не обращал на нее внимания. Скала как скала! Сколько таких скал мы обтюкали молотками!
А сегодня Федор Прохорович спрятался под ней от дождя и заметил неестественные темные царапины на камнях. Будто кто-то ковырялся.
— Эй, колокола, сюда!— позвал он нас с Генкой.
Собралась вся наша экспедиция. Генка вытащил из кармана найденный Леней обломок обушка, с которым он не разлучался, и примерил к одной из царапин.
— Есть основания предполагать, уважаемые товарищи процессоры и академики,— начал было он, но Леня вырвал у него обломок и начал стучать по камням. Блеснули яркие, золотистые крапинки.
— Руда!
Сомнений быть не могло. Да , это руда! Медная руда! Камни тяжелые, а в них, как гвозди, вбиты толстые жилы и куски меди.
Генка сорвал с плеча ружье и выпалил в воздух.
— Ура-а-а!— закричали мы во все горло.— Ура-а-а!
Прогремели еще три выстрела: Федор Прохорович, Костя и Леня тоже разрядили свои ружья в облака.
— Мы и золото найдем! Железно!— заверил всех сияющий Генка, постучав себя в грудь.
И, как ребенок, начал изображать набатный звон колокола:
— Бом! Бом! Бом! Бом!
26 сентября.
Прошло два месяца, как мы вернулись из похода. Образцы горных пород и все наши находки сразу же отправили в геологическое управление. Генка первые дни проходу почтальону не давал. Потом успокоился немного, но, как я после узнал, он писем десять отправил в Иркутск, умоляя поскорее провести исследование. А в последнем письме даже обругал геологов бюрократами.
Ответа долго не было.
— Потерпите,— успокаивал нас Федор Прохорович.
С летчиками мы часто видимся. Они работают рядом, в аэропорту.
Как-то неожиданно ударил первый мороз. Я заблаговременно собрался ремонтировать крепления лыж и точить коньки. Вдруг дверь распахнулась— в комнату влетел красный, словно распаренный, Генка и замахал газетой.
— Читал?!— закричал он еще с порога.— Про нас!
В иркутской молодежной газете была напечатана статья геолога Баранова — подводились итоги геологического похода. Про нас там было три строчки. Но какие строчки!
«…Киренцы обнаружили в районе Северо-Байкальского нагорья залежи ценной руды».
Мы обнялись и закричали «ура». Потом орали бом-бом-бом-бом! И, наверное бы, охрипли от крика, если бы не прибежали перепуганные соседи.
В будущем году в таежный поход собираются у нас все старшеклассники.
Иркутск — Киренск — Мама.
ИЗ «МАМСКОГО ГОРНЯКА» — газета поселка Мама, от 27 сентября 1959 г.
Геологический поход — явление новое в нашей общественной жизни. Это результат стремления трудящихся быстрее выполнить задачи, поставленные перед нами партией и правительством. Мне особенно приятно видеть, как широко развернулось движение геолопоходчиков в одном из самых молодых районов Иркутской области— Мамско-Чуйском, изучением недр которого я занимаюсь уже почти тридцать лет. Много помощников теперь будет у меня…
П. Н. Сучков, кандидат геолого минералогических наук.
Из двенадцати слюдяных жил пять нашли жители поселка Витимского. Это в прошлом году. А в нынешнем из 14—7! На 89 жиле, 90 и 134 уже ведутся эксплуатационные работы. Они открыты старателями. Геолпоход — дело очень хорошее и нужное…
М. Н. Марков, старатель рудника Витимского.
В нашу комиссию уже поступило 30 заявок. 16 заявок проверено. 8 из них являются промышленными жилами с запасами более 3200 тонн слюды мусковит…
В. А. Мишин, председатель Витимской комиссии геолпохода.
Особенность нынешнего похода заключается в его массовости. У нас было подано 58 заявок. Из 39 проверенных — 13 жил передано в категорию промышленных объектов…
С. К. Ферисанов, председатель Горно-Чуйской комиссии.
Было много маловеров. Жизнь разбила их сомнения.
Следует особо отметить в участии похода учеников школ района. Эту работу надо продолжать и впредь, привлекая как можно больше учеников старших классов к изучению родного края…
А. В. Сафонов, секретарь РК ВЛКСМ.
Для изучения горных пород, полезных ископаемых и минералов в нашей школе создан кружок «Юного геолога». Мы познакомились с породами и минералами северного месторождения, с их поисковыми признаками, также познакомились со свойствами этих минералов и их применением.
После теоретических занятий мы провели экскурсию для сбора коллекции. Затем в школьной мастерской была сделана витрина, куда мы поместили собранные образцы пород и минералов.
Много полезных советов мы получили от геологов и маркшейдеров нашего рудника. Геолог тов. Чиркова познакомила нас с радиометрическими методами разведки. Мы научились пользоваться картой, масштабом и горным компасом…
Члены кружка: Г. Ботов, М. Маркеев, Л. Кудряков.
