Я двинулся по самому свежему следу. Заяц пробежал всего час-полтора тому назад. След был крупный, четкий, но странный. Там, где отпечатываются передние лапки, вместо двух лунок, была одна. Очевидно, русак поджимал одну лапку, или у него не было ее вовсе.
«Интересно, что за инвалид такой»,— подумалось мне. Через пашню след шел прямо, без петель и скидок. Заяц торопился до рассвета убраться в колок. Приближаясь к березняку, я снял ружье и взял его на изготовку. Может быть, он тут лежит где-нибудь у кучи хвороста, шевелит раздвоенной губой и не думает об опасности. Но в перелеске было пусто. След петлял между березами, нырял в кусты, заворачивался, выходил на прежнюю стежку. Русак путал следы. И я тоже кружился среди мелкого сосняка, берез и осинок, но вспугивал только стайки розовых снегирей.
