От редакции.
Открывая на страницах „Уральского Следопыта» „Изумрудными историями» серию «Уральские самоцветы в рассказах», редакция просит тех из читателей журнала, которые имеют интересные сведения для историй о других самоцветах и драгоценных камнях Урала, присылать их нам для организации таких же сборных страниц, какие мы посвящаем в настоящем номере изумруду. Желательны материалы об алмазах, топазах, турмалинах, аметистах, александритах, рубинах, бериллах, лунном камне и др. Попутно редакция просит таких же материалов об асбесте, желая посвятить этому интересному уральскому минералу особую серию „асбестовых» рассказов.
Как добывался изумруд
Трое смолокуров искали сосновые пни в глухом болотистом лесу по речке Рефту. Один из них заметил в корнях вывороченного ветром дерева продолговатые густозеленые „струганцы». Показал товарищам.
Все трое набрали камней и продали их кому-то в Екатеринбурге. Камни были трещиноватые, для огранки негодные, но покупатель заплатил за них, чтобы приохотить смолокуров секретно таскать ему более чистые кристаллы.
Авось попадется стоющий.
Это было сто лет назад. Слух о том, что найдены «аквамарины» необыкновенно зеленого цвета дошел до командира Гранильной фабрики Коковина. По его приказанию, надсмотрщик добыл ему осколок нового самоцвета. Да, по форме совсем аквамарин, но цвет… сравнить не с чем, прямо — сама зелень.
Коковин был человек опытный, испробовал камень на разные лады, поискал похожие среди иностранных камней и, наконец, убедился, что на Урале найден изумруд.
Немедля он отправился с рабочими на место находки и, несмотря на глубокий снег и холод , приказал бить шурфы. Удалось наткнуться на жилу в выветренной слюдистой породе и добыть прекрасные чистые кристаллы изумруда. Новые копи закрепили за Гранильной фабрикой, и началась их разработка.
Лучшие камни в сыром виде отправляли ко двору Николая I и гранили их на Петергофской фабрике.
Очень кстати пришлась находка русских изумрудов: все мировые месторождения их, кроме Колумбии (Южная Америка), к этому времени были выработаны, и хорошие камни стали редкостью.
Царский двор требовал все нового и нового увеличения добычи. Поэтому первое время копи разрабатывались хищнически, выхватывались лучшие кусочки, недоработанные шурфы бросались и начиналась разработка нового места — лишь бы поскорее нахватать камней.
Но первый азарт прошел. Горячка утихла. Взялись за ум, и разработка копей стала более правильной. Выяснилось: полоса изумрудоносных пород тянется на 20 километров. За этими пределами искать изумруды бесполезно. Зато в самой по лосе, там, где светлые тальковые сланцы пересечены темными слюдистыми жилами, можно выбирать всю породу целиком и во всей можно ожидать изумрудов. Месторождение оказалось на редкость богатым и ровным. Это место совсем не по ходило на другие уральские самоцветные места, где работали люди с одним расчетом на „фарт“. Здесь риска было меньше и устанавливалось соответствие между затраченным трудом и добычей. Можно было строить настоящее промышленное предприятие.
На копях образовалось шесть приисков. На одном разработки велись разносом— широкой и глубокой открытой ямой. На других люди шли за жилами в глубь — шахтами, сажен по двадцать и больше, с боковыми ходами. Слюдистая порода — мягкая, легко поддается на взрыв и даже на кайлу.
В породе кристаллы изумруда сидят прочно, облепленные серебристыми чешуйками слюды,— так прочно, что в забое трудно увидеть камень и еще трудней оценить его по-настоящему. На нем не рассмотришь трещины, не заметишь «икры». Это слюдяные проросли. Они сильно понижают ценность изумруда.
Порода идет сначала в обогащение. Ее измельчают в дробилках и освобождают струей воды от главной массы — слюдяной чешуи. После этого остатки идут на разборные столы. Там вручную отбирают годные камни. Вместе с изумрудами попадаются другие самоцветы: фиолетовый плавик, темный турмалин и редко александрит и фенакит. Но больше всего изумрудной „зелени » берилла, который немного не дотянул для того , чтобы называться изумрудом — то цвет жидок, то весь в трещинах, так что рассыпается даже. Такая „ зелень» шла в отвал.
Приблизительно с каждых 10 000 пудов сланца получался один пуд камня, из которого годно го в огранку лишь 500 карат (т.е. из 160 карат— один). Если считать, что владельцу копей каждый карат обходился в 5 рублей, а продажная цена скакала от 2 до 300 рублей, за карат, то, ясно, выгода начиналась только с находки особенно крупных и чистых камней. А как раз такие-то камни обладали таинственной способностью исчезать, не доходя до хозяина копей.
Хищения изумрудов
Хищения изумрудов на копях были для казны бедствием. Делали постоянные обыски — не помогало. Ставили целый штат надсмотрщиков — тоже мало было проку. Из-за хищений работа делалась невыгодной.
Вероятно, поэтому „Кабинет его величества» уступил копи в концессию Англо-французской компании, которая уже держала в своих руках все остальные мировые месторождения изумрудов.
При французах разборка обогащенной породы на столах производилась под строгим наблюдением надзирателей. Надзиратели сидели на возвышениях и наблюдали. Разборщики находили камень и опускали в особые запечатанные ящики. В этих ящиках камни так и отсылались потом в Париж.
Разборщики были мальчишки. Работали они лопаточками, а не пальцами (чтобы не крали). Да на руки были еще надеты кожаные или брезентовые рукавицы, туго завязанные у кисти.
А хищения все-таки не прекращались. Разборщики навострились подкидывать лопаточкой хороший изумруд прямо себе в рот. Незаметно поймал ртом — и проглотил. А то роняли на пол и наступали подошвой башмака. А в подошве— дырка, как раз дыркой и наступали. При обыск они снимали башмак и весело трясли им в воздухе. А где изумруд? Изумруд к тому времени уж зажат между пальцами ног.
И еще был способ: бросить дорогой камень в отходы. Негодные камни в большой тачке вывозились и сваливались в углу двора. Среди них и заветный изумруд. Кончался рабочий день. Расходились по домам рабочие. А ночью неожиданная тревога. Целая группа неизвестных людей появлялась у забора, доски трещали и валились под ударами топоров. Стража стреляла, кричала — напрасно… В пролом забора въезжали телеги, темные фигуры быстро кидали на них лопатами отвалы, а потом все мчались, по лесным дорогам в глубь тайги, к ручью. Там всю ночь при красном зареве костров кипела работа.
Привезенную гальку всей артелью отмывали и разбирали руками. Азарт охватывал всех, хотя и невелика была надежда найти единственный камешек среди возов отвала. А может, еще он и не попал в телегу? Или вывалился во время ночной скачки по ухабам и корням? И вот уж было радости, когда изумруд находился. Радость общая. Кто бы ни нашел,— выручка на всю артель.
Результаты своих работ французы держали в тайне, но можно считать, что они отправили за границу в запечатанных ящиках пудов пятьсот годно го камня. Это немного. Работы можно было развернуть гораздо шире и все удивлялись, почему это французы засели на одном прииске, разведок не ведут и копаются потихоньку. Потом только стало понятно, что французская компания для того и забрала уральские изумрудные копи, чтобы избавиться от конкурента. Французы нарочно придерживали добычу изумруда, чтобы на мировом рынке не падали цены на этот самоцвет.
Советской власти копи достались в печальном виде. Шахты и разрезы были затоплены водой. Обогатительная фабрика разрушена. Оборудование расхищено или переломано. Над этим постарались на прощание концессионеры-французы.
Не сразу нашлись у нас средства и силы для восстановления изумрудных копей. Были другие дела — поважнее. Но теперь копи не узнать. На них работает до 1500 человек. Идет регулярная геологическая разведка. Копи освещаются электричеством. Электричеством же производится подъем породы из шахт. Бурение идет сжатым воздухом. Для этого поставлена специальная компрессорная установка.
Похождения одного изумруда
Лет сто назад в Ревдинских копях был найден изумруд. Он попал к командиру Екатеринбургской гранильной фабрики, обер-гиттенфервальтеру Коковину.
Самые копи были открыты благодаря энергии Коковина и он же снабжал двор царя Николая I прекрасными камнями. Изумруды тогда были очень редки и очень ценны. Полагалось всякий камешек отправлять в Петербург. Но один изумруд очаровал Коковина. Не мог он с ним расстаться и скрыл его от царя. Какими-то путями слухи об этом дошли до столицы. Приехала ревизия. Камень был обнаружен и его на особой тройке вместе с арестованным командиром Гранильной фабрики увезли в Петербург.
Следствие по этому делу вел граф Перовский, сам большой любитель и коллекционер самоцветов. Следствие закончилось. Коковин покончил в тюрьме самоубийством. А камень… камень прилип к столу графа Перовского. Так он и не дошел до царских рук. Графа ревизовать никто не решался. После его смерти изумруд перешел в коллекцию князя Кочубея, в его украинском именьи. Здесь он успокоился на долго, до революционных бурь 1905 года. При разгроме княжеского именья изумруд был выброшен в парк. Кто-то нашел его, увез за границу и продал в Венский минералогический музей. Потом был специальный запрос государственной думы по поводу него. Камень выкупили и теперь он лежит в музее Всесоюзной Академии наук.
Вес этого кристалла — два с четвертью килограмма. Он прекрасного темно-зеленого цвета.
Зеленее самого зеленого
Про изумруд в одной старинной книге сказано, что «никакая вещь зеленее не Зеленеет». И верно. Нет камня приятнее для глаза, чем изумруд. Его живой зелени тесно в гранях камня, словно туда засажены необозримые пространства лугов и полей. Зелень вырывается из камня, и лучи летят навстречу взгляду. Есть камни, например красный гранат, в которых огонек, самая яркая краска, собрана в средину, и надо глазом пробуравить камень, чтобы добраться до нее. Есть малиновые турмалины, прекрасные камни при дневном свете, но всю краску и игру они теряют при искусственном освещении— становятся как линючий ситец.
А есть камни, которые приходится, наоборот, беречь от солнечного света. Не то, что они на нем хуже, а просто навсегда теряют свою окраску. Топаз, например. Стоит его продержать лишнее время на солнце, как он из золотисто-желтого станет грязно-серым. И прежней красоты ему ничем не вернуть. За эту непрочность желтый топаз и разжалован во второй разряд драгоценных камней. А вот изумруд при всяких условиях и во всех положениях одинаково блестит и играет. И никогда он не утомляет и не пресыщает глаз.
Лучшие изумруды находятся в Колумбии (Южная Америка). К их зелени примешивается чуть ощутимый синий оттенок.
Уральские изумруды чаще грешат переходом к желтизне — у знатоков это считается пороком.
Происхождение изумруда
Уральские камнеискатели уже давно заметили, что изумруд встречается исключительно в особом мягком слюдяном сланце, выходы которого тянутся с севера на юг на протяжении многих десятков километров. Этот сланец неправильными скоплениями переслаивается с змеевиками, тальковыми и хлоритовыми сланцами, диоритами и с породами различного химического состава и происхождения.
Раньше думали, что именно в диорите лежит причина образования этого драгоценного камня. Но теперь его история рисуется совершенно в ином свете, а точная геологическая съемка и наблюдения дают возможность выяснить от дельные моменты из прошлого изумруда.
В глубоком разрезе Троицкого прииска, среди слоев, вытянутых с севера на юг, бросается в глаза несколько мощных жил белого цвета. Эти жилы пересекают поперек все месторождение и резко вырисовываются по своей устойчивости и по своему цвету среди мягких и темных сланцевых пород. Эти жилы состоят из прозрачного кварца и полевого шпата. В них встречаются кристаллы граната и берилла— это те типичные пегматитовые жилы, которые приносят из недр главные элементы для образования цветных камней Урала: фтор для топаза, бериллий для берилла и аквамарина, бор для турмалина.
Эти жилы смяли свиту различных пород, прорезали ее с востока на запад прерывистыми змейками, то врываясь между отдельными слоями, то застывая, не прорвав покрова. Местами, встречая более легко растворимые слои, эти расплавленные массы поглощали их, в других они застывали с резко обособленною границею в белоснежные массы пегматита.
Ворвались они в прослойки каких-либо хромовых минералов, каких много на Урале и даже неподалеку от Изумрудных копей, в области знаменитого месторождения золота Березовска. В этих слоях берилл нашел свою яркую окраску и из горячих водных растворов одновременно с листочками слюды выкристаллизовался в виде высокоценимого изумруда.
В этом камне соединился элемент, принесенный гранитною магмою из глубин в пегматитовых жилах, с элементом слоев, о которых мы мало что знаем, и которые много пережили в своей истории до того момента, когда в них ворвался серый уральский гранит.
История этих копей нам открывает, что изумруд обязан своим цветом хрому, что не будь этих пород с зелеными слюдами, пегматитовые жилы положили бы начало тем же желтым и бутылочно-зеленым бериллам, которые столь типичны для других частей Среднего Урала.
Глубокие законы геохимии управляют распространением самоцветов в природе и едва уловимые свойства камня глубоко коренятся в законах и судьбах самой земли.
Новое об изумруде
Изумрудное дело в Союзе,— говорит академик А. Ферсман,— представляет одну из серьезных статей экспорта на Запад, в Америку и в Азию, и с той же точки зрения крупная добыча этого драгоценного камня — очень важная для нас задача.
Больше чем 100 лет это дело велось беспорядочно и хищнически царской казной, и только за последние 10 лет Изумрудные копи превратились в крупнейшее, правильно поставленное предприятие с культурным поселком, с крупными шахтами и обогатительными фабриками.
Изумрудные копи Урала — один из крупнейших в мире центров изумрудов и руд металла бериллия.
Конференция по изумрудам, состоявшаяся в конце 1934 г. в Свердловске, с большим вниманием и большой горячностью просмотрела всю совокупность вопросов, связанных с эксплуатацией копей, начиная с теории происхождения изумрудов и кончая их оценкой и методами огранки в художественных ювелирных изделиях. В тесном единении хозяйственников, добывающих камень, геологов, геохимиков и представителей Наркомтяжпрома и Наркомвнешторга выяснилась проблема Изумрудных копей.
Однако будущее. Изумрудных копей не в самом изумруде, не в этом предмете роскоши Востока и Америки. Будущее их лежит в том редчайшем элементе — бериллии, который входит в состав темно-окрашенных изумрудов, и в более распространенном минерале — берилле.
Среди многочисленных в Союзе месторождений бериллиевых руд Изумрудные копи занимают совершенно исключительное место по богатству этими рудами, которые сейчас разыскиваются во всем мире с большой энергией. Месторождения Америки, Австралии, Африки усиленно скупаются разными капиталистическими группами, в особенности германским электротехническим концерном Сименса.
В чем же причина такого внимания всех стран к бериллиевой руде?
Это внимание вызывается исключительно ценными качествами металла бериллия, который в полтора раза легче аллюминия и который придает очень ценные свойства сплавам меди для ответственных частей авиомоторов и применяется в качестве присадки к стали для получения ценных рессорных сортов.
Будущее бериллия в промышленности очень велико, но применение этого металла ограничивается как редкостью самих бериллиевых месторождений, так и тем, что из 100 килограммов лучшей отобранной руды практически получается всего лишь 1—2 килограмма металлического бериллия.
Такое месторождение, как Изумрудные копи, лежащее в целой полосе бериллиевых месторождений восточного склона Урала, таким образом, приобретает огромное не только экспортное, но и промышленное, и оборонное значение.
Но наравне с практическими задачами, изучение берилла и бериллия и по лучение достаточных количеств металла представляют совершенно особый интерес с научной точки зрения.
Так, сам кристалл берилла характерен тем, что состоит из атомов, расположенных в виде длинных трубок относительно большого диаметра. Ряд исследований заставляет ожидать, что возможно пропускать через кристалл берилла ионы и атомы других веществ.
Второе интересное свойство минерала берилла заключается в нахождении в нем небольших количеств гелия, при чем, чем древнее берилл, тем выше в нем содержание этого благородного газа. Так как нахождение гелия в минералах объясняется образованием его в результате распада радиоактивных элементов, то возникло предположение, что в минерале берилле или сам бериллий, или какой-либо его спутник, или его изотоп являются неустойчивыми и постепенно распадаются.
Такое предположение до сих пор не нашло себе ни подтверждения, ни нового объяснения. Бериллий оказывается вообще устойчивым элементом, однако обладает все же меньшей устойчивостью, чем многие другие элементы.
Опыты физиков показывают, что бериллий при известных условиях является источником выделения частиц — нейтронов, и потому изучение его, вероятно, прольет свет на строение атомного ядра и даст материал для построения модели атома.
Ураган помог
— На этот раз ты ошибся, Ермилыч. Ерошка обсчитал тебя. Ерошка побогаче принес самоцветик-то!— насмешливо сказал ювелир Катышков горщику Ермилычу, повертывая перед его глазами зеленый мерцающий камень.— Ну и Ерошка, ну и дошлый! Где же ты взял его, а?
Ерошка — маленький, невзрачный, плешивый мужичонко, не смущаясь, ответил:
— Мало ль где… в лесу. Ай мало земли-то! У волка в зубе — вот где!
Ермилыч, однако, не обратил внимания ни на восторженное восклицание Катышкова, ни на увертки Ерошки. Он внимательно смотрел на блестящий темно-зеленый самоцвет, ярко мерцавший на ладони Катышкова, стремясь запомнить маленький блестящий камень.
— Ужо поищу и я,— ни к кому не обращаясь, глухо сказал он.
— Каков!— воскликнул Катышков.— Поищи, поищи!
— Да брось ты шутить над стариком, Андрей Лукич! Нехорошо,— вмешался в разговор сидевший у окна гранильный мастер Мокеев.— Да и ты хорош,— сердито цикнул он на Ерошку.— Туда-же! Не верь им, Ермилыч. Это камень — смарагд, изумруд, не наш, не уральский. Он из-за границы привезен. Ты видишь, он мелкограненый. Подумай, кто же находит в горах граненые камни!
— И то,— смущенно улыбнулся Ермилыч.— А я вгорячах то не заметил. Мда-а! Хорош камень! А все же поищу, может, и на Урале есть. Богат Урал-от, ох богат!— И Ермилыч запахнул сермяжный армяк, подтянул опояску, выправил веер своей бороды и, кивнув собеседникам, вышел из мастерской ювелира Катышкова.
На прииске „Незаметном» Ермилыч был одним из основных старожилов. Когда-то, в молодости, забрел он сюда, спасаясь от голода. Забрел временно „зашибить копейку», да так и осел. При нем прииск из маленького, незаметного, вырос в людный поселок. Десятка два лет работал Ермилыч „в горе“, на добыче золотоносных пород, состарился, и его, как малосильного старика, хозяева уволили с работы. К той поре семья Ермилыча рассеялась, растерялась во времени и пространстве. Остался безработный старик бобылем коротать свою долю.
Одно было у него утешение: любил Ермилыч охоту. Охота его была двойная — и на дичь и на самоцветы. Не мало доставил он екатеринбургским гранильщикам и розовых шерлов, и дымчатых топазов, и прозрачных хрусталей.
Как только яркое весеннее солнце сгонит снега, уходил Ермилыч со своей собакой по имени Соболь в леса. Где бродил старый охотник — мало кто знал. Бывало, неделями не видели его на прииске. Но зато, когда вернется Ермилыч, у него за плечами в суме, кроме двух—трех пар рябчиков или тетерок, фунтов пять — шесть камней. Не всякий раз камни были пригодные, не мало бывало и браку.
А иной раз придет Ермилыч из лесу с камнями, разложит их на столе, по лавкам. Соберутся соседи горняки-забойщики. Любуются.
— И где только ты собираешь их, старик!
— Беру-то? В разных местах беру. Где ручеек вымоет, где в старых рудских копях, где дерево упадет, с корнями его ветер вывернет.
С того дня, как Ермилыч ушел от ювелира Катышкова, прошло больше года.
Зеленый камень очаровал старого горщика, и он не оставлял своих поисков.
Неделями не выходил Ермилыч из тайги. Обошел все горные ручьи, все знакомые россыпи, все старые заветные ямы. Не мало нашел он и прозрачных хрусталей, и золотистых топазов, но зеленого камня — изумруда найти не мог.
Вот и сейчас. Далеко в тайгу ушел старый горщик. Хитрым узором вьется по лесу еле приметная тропинка. Кто ее проложил? Человек ли, зверь ли — не разберешь. Оглядываясь по сторонам, уверенно шагает однако по ней Ермилыч.
Позади остались невысокие Уральские горы. Исчез отлогий скалистый „Перевал». Впереди раскинулась беспредельная, однообразная тайга с частыми болотами, с каменистыми сограми, с тихими лесными озерами и медленно текущими речками.
— Ну, Соболь, плохие мы с тобой горщики,— бормотал Ермилыч, шагая по заброшенной тропинке,— сколько местов обошли, а камушка все нет.
Шел охотник медленно: то скалистый выступ в почве заметит — подойдет, подолбит камень, посмотрит породу; то старую яму найдет, пороется в отвале, переберет куски пород; то, следуя руслом пересохшего ручья, тщательно, шаг за шагом, осмотрит окатанные водой гальки. Но заветного камня все же не попадалось.
В полдень Ермилыч поднялся к вершине горы Валежной. Золотистым маревом висел над тайгой зной июльского дня. Запах далекой гари смешался с запахом древесной смолы, трав и цветов. Легкий ветер чуть шелестел высокими стеблями метлика, ласково кивали ало-малиновые цвета иван-чая. По бледно-голубому небу плыли редкие обрывки темных облаков. Далеко на юго-западе, где среди невысоких гор топорщилась гора Еловиха, поднималась свинцово-сизая с буро-красноватым отливом мрачная туча.
Ермилыч и Соболь обошли угрюмые темно серые скалы, спустились с перевала и вышли к речке Токовой. Над водой с громкими скрипящими криками, бреющим полетом, скользили горные стрижи. На берегах, около кивающих цветов иван-чая, гудели пчелы. Высоко, высоко, казалось, у самых облаков, недвижно распустив крылья, парил белохвостый беркут.
— Однако жарит!— Охотник остановился, тяжело передохнул, снял шапку и рукавом провел по потному лбу.— Быть грозе!
По берегу речки кое-где виднелись заросшие травой отвалы земли и ямы —это были следы прежних старательских работ. Золотоносные пески проходили узкой полосой над высохшим руслом лога, но все золото здесь было уже выработано. Остались только эти навалы, да груды гали от промытых песков.
Ермилыч подошел к груде окатанных кварцевых галечников, скинул заплечную суму, достал из нее небольшую кайлу, лопату на короткой ручке, большой „азиатский» ковш, взял в руки кайлу и стал осторожно разрывать галечники. Когда груда была достаточно разрыта, старик склонился над породой, внимательно осматривая куски кварцевых галь и выбирая горные хрустали.
Кругом стояла мертвая тишина. Яркое июльское солнце, крепко припекая, распарило землю, и она в истоме дышала крепкими запахами древесных смол, терпкими ароматами тмина и зубровки. По бледно-голубому небу все также быстро скользили вереницы облаков, порой закрывая солнце. Вдруг послышалось глухое рокотание грома.
Ермилыч, не обращая внимания на приближающуюся грозу, продолжал искать в отвале горные хрустали.
Громовые раскаты учащались. Вот первая дождевая капля упала на лицо охотника. Он быстро уложил в мешок камни и, поманив собаку, уселся под каменной сосной. Вдали дико гудело. Ближе и ближе. И вдруг налетевший вихрь согнул деревья, как тростники.
Шумно мотая ветвями, тайга кланялась, словно моля о пощаде. В воздухе по летели оборванные ветки, листья, хвоя. С писком пролетела подхваченная вихрем пичужка и скрылась среди гудевшего леса. Схватив Соболя за ошейник, Ермилыч прижался к стволу каменной сосны и в животном страхе смотрел на бушевавшую стихию.
Гул урагана разрастался. Порыв ветра с дикой яростью рвал деревья. В корнях сосны, под которой сидел Ермилыч, вдруг что-то оборвалось, словно лопнула струна, земля задрожала, вспухла, и, выворачивая корневище, дерево медленно, стало валиться на землю.
Собака дико рванула ошейник и выскользнула из рук охотника. Но увернуться она не успела. Дерево придавило собаку. Сам охотник спасся, отскочив в сторону. Его только отшвырнуло поднявшимся корневищем.
Ураган пронесся. Небо поголубело. Ермилыч сидел рядом с убитой собакой.
Жаль ему было своего верного друга. Наконец, он встал, осмотрелся. Там, где вывернутое корневище вздыбилось мрачной стеной, в обрывках корней висели комья пород, открывая новые тайны недр. Космы свежеоборванных мхов, трав и цветов уныло повисли с корневища, прикрывая яму — свежую рану земли. Ермилыч решил закопать Соболя в эту яму.
„Поглубже зарою», подумал он, „как бы вороны не растащили».— Торопливо замахнулся кайлой, но зацепил за кусок обвисших мхов. Тогда он бросил кайлу и, ухватившись за обрывок, потянул тонкую мягкую ткань мхов, срывая покровы с оборванных корней.
К одному из отростков прилип кусок серебристо-серой слюдяной породы, среди которой блестел зеленый камень.
„Это не наш камень, не уральский!*,— вспомнил Ермилыч слова мастера. Действительно, камень, который держал старый горщик, был для него новым, неведомым и чем-то напоминал тот самоцвет, который он видел в руке Катышкова. Но этот не мерцал и был бледно-зеленый.
Горщик долго и внимательно рассматривал бледно-зеленый трещиноватый камень, величиной с палец. Наконец взял кайлу и осторожно ударил по камню. Штуф раскололся и внутри осколка сверкнул ярко-мерцающий, темно-зеленый камень… Это был камень — смарагд, изумруд…
Так был найден на Урале один из первых изумрудов.
