Хангай-зэбэ, часть 3

 начало 

Год Бар восьмого лунного цикла

Эхе-Хубон проснулся от того, что у него нестерпимо ныли оба больших пальца на руках. Он знал, почему так происходит. Ночью ему снился удивительный сон. Он встречался с Кюрбел-Хатун. Впервые после того, как они расстались в осаждённой крепости Инчуань, он видел её так явственно. Она находилась настолько близко от него, что он чувствовал её дыхание, слышал, как колышутся на ветру её серебряные украшения, сделанные меркитскими мастерами давным-давно, ещё до императора Тохтоа-Беки, – словно шепчут ему какие-то неведомые слова.

 

А потом она стала исчезать. Буквально растворяться в воздухе возле гладкой скалы, на которой было написано «Мы будем возвращаться». Словно земля затягивала Кюрбел-Хатун куда-то вниз, в своё каменистое нутро. Её уже не было рядом с Эхе-Хубоном, но он ещё слышал её голос.

— Хэнэ’эхе, Эхе-Хубон, хэнэ’эхэ! – словно тёплый южный саалхи ласкал и гладил его.

Тщетно Эхе-Хубон старался разорвать почву руками, чтобы вернуть Кюрбел-Хатун обратно. Земля не поддавалась. Более того – твердела с каждой секундой, пока не стала как красное железо, из которого кузнецы Великого государства Си-Ся ковали наконечники – хангай – для стрел… Видимо, именно тогда, о торчащие из земли острые камни, он порезал свои пальцы, и с каждой минутой они болели всё сильнее.

Хэнэ’эхэ! О чём это? Что должен был помнить он, Эхе-Хубон?

И внезапно ночные видения предстали перед ним настолько ярко, словно он опять переживал их.

Он снова увидел, как земля вдруг стала прозрачной, как лёд Бай-Куля. Он хорошо помнил этот лёд. Два круга и ещё четыре года назад, когда тангуты уходили от войска всесильного Темуджина, вода на озере после заклинаний его отца, Верховного жреца Великого государства Си-Ся Янхал-Аба, в одночасье превратилась в лёд, чтобы их отряд беспрепятственно перешёл на другой берег. Эхе-Хубон помнил это величественное зрелище: тангуты будто шли по воде – такой ровной и прозрачной была застывшая поверхность озера. Эхе-Хубон, спешившись, брёл за обозом, где ехала мать и другие женщины тангутского рода, а под ним, прямо под ногами, медленно менялись картинки: камни на дне озера, зелёные и коричневые водоросли, пузырьки воздуха. Они появлялись словно из ниоткуда и рядами поднимались наверх…

И вот сейчас те же ощущения. Он смотрел сквозь землю и видел, как внутри, на глубине десяти бу, а может и ещё больше – плавно перетекают голубые потоки. Они встречались, перемешивались, снова разделялись, уходили друг от друга, чтобы встретиться потом, на расстоянии многих сотен ли, но Эхе-Хубон уже не видел этого, так это было далеко.

— Что это, отец? Это кровь Земли? Она голубая? – услышал Эхе-Хубон собственный голос, раздававшийся оттуда, из его сна.

— Да, Эхе-Хубон, это кровь Земли. И она течёт по своим артериям, — отвечал Янхал-Аба. – В том мире, куда нам предстоит вернуться через шесть раз по девять кругов и ещё половину круга, эту кровь станут называть подземными водами. Люди научатся приручать эти воды, но будут делать это неправильно. Нам надо успеть, пока наши предки не сломают эту систему.

— Какую систему?

— Это только кажется, что воды текут беспорядочно. В их движении есть свои правила и свой смысл.

— Я не вижу этого, отец.

— Это невозможно увидеть. Это надо ощутить. И ты должен научиться этому, Эхе-Хубон.

— Зачем, отец? Какой мне толк от этого?

— Наши эмоции, наши чувства, наши слова и поступки – они не исчезают бесследно. Они перерождаются в энергию, спускаются в эти реки. Каждая эмоция в отдельности, какой бы сильной изначально она не была, — ничтожна, как страх одного-единственного воина перед битвой, в которой сойдётся 16 раз по одной тьме. Но если собрать воедино чувства всех воинов, если каждый страх присоединить к другому, и так 160 тысяч раз – то это будет великая сила.

— Какая же сила в страхе, отец?

— Страх – самая сильная эмоция, Эхе-Хубон. Поэтому я и привёл этот пример. Есть другие эмоции – ненависть, гордыня, зависть.

Эхе-Хубон сделал протестующий жест.

— Да, сынок, сильные эмоции, как правило, сопряжены не с самыми лучшими нашими чувствами. Так или иначе, какой бы эмоция не была – это та сила, которая, собранная воедино, формирует энергетический коридор. Заряженный одной мыслью, одним стремлением, такой коридор легко может перенести энергетическую сущность людей куда угодно. В том числе из мира мёртвых в мир живых. По грамотно построенному коридору, который использует не только энергетические потоки, но и естественные полости Земли, можно переносить предметы – от точки входа до точки выхода. Только вот коридоры, к сожалению, ограничены в расстоянии.

— По этим коридорам мы будем возвращаться? – догадался Эхе-Хубон.

— Да, сынок. Мы должны построить девять коридоров. Когда наши потомки через шесть раз по девять кругов и ещё половину круга откроют все эти коридоры, сформируется мощнейшее энергетическое поле, которое позволит нам возвращаться. Наши души, наши сущности вернутся в мир живых. Они получат новую оболочку, новую плоть. Только вот я не думаю, что многие захотят воспользоваться этой возможностью. Я уже говорил тебе об этом Эхе-Хубон, а сейчас, пробыв немного в царстве мёртвых, я только укрепился в этой уверенности. В курганах совсем по-другому. Не так, как мы представляем это, находясь в мире живых.

— Мы все вернёмся и поквитаемся с потомками Темуджина, — пылко воскликнул Эхе-Хубон.

— Ты повзрослел, сынок, только внешне, а в душе, похоже, совсем не изменился, — улыбнулся Янхал-Аба. – Но у нас осталось немного времени, а ты ещё не знаешь, как строить коридоры. Смотри, Эхе-Хубон.

Верховный жрец Великого государства Си-Ся приложил большой палец левой руки к земле. Эхе-Хубон пригляделся и невольно вздрогнул. Он забыл, что большие пальцы у отца были двойными, словно сросшиеся ягоды жимолости.

— Смотри, Эхе-Хубон, — повторил отец. – Я сейчас восстановлю в памяти сильное чувство из своей жизни, перемещу его на палец хоёр хургаар, направлю его на подземные потоки и попробую ощутить то место, где может быть начало коридора. Я соберу отдельные энергетические молекулы в единое целое, в единый ручей, но не поток. Я не стану ничего создавать, я уже построил всё, что мне полагалось. Просто покажу тебе…

Янхал-Аба наклонился к земле и медленно водил по её поверхности двойным пальцем.

— Здесь не очень хорошее место для коридора. Я почти не ощущаю энергию. — Верховный жрец отходил от Эхе-Хубона в сторону большой гладкой скалы, видневшейся в одном ли от Янхал-Аба. – Но я чувствую, что в этом направлении она становится сильнее.

Янхал-Аба сделал ещё два раза по 16 шагов в направлении гладкой скалы.

— Вот здесь лучше. Но это ещё не место, где можно начинать коридор. – Янхал-Аба выпрямился и вернулся к Эхе-Хубону. – Может так случиться, что ты несколько дней будешь бродить, искать, согнувшись, как я сейчас ходил, но так и не сможешь почувствовать ту силу, которая достаточна для коридора. Не сдавайся. Ты обязательно найдёшь это место. Вход для своего третьего коридора я искал четыре дня. Правда, и эмоция у меня была слишком слабая – милосердие. Но я справился.

Эхе-Хубон заворожённо наблюдал за отцом.

— У нас ещё есть время, сынок, — промолвил, между тем, Янхал-Аба. – Хочешь попробовать? Сначала вспомни что-то такое, что сможет оживить всю твою энергию.

Год Нохой пятого лунного цикла, крепость Инчуань

— Отец, почему ты не хочешь отпустить меня? Сегодня Ли Сянь привозит свою невесту. Весь Инчуань идёт смотреть на её приезд…

— Не стоит тебе, Эхе-Хубон, ходить туда.

— Почему, отец?

— Не к добру это, Эхе-Хубон. Ли Сянь совершает ошибку, но он ослеплён страстью. А страсть – плохой советчик.

Невесту Ли Сяня, императора Великого государства Си-Ся, звали Кюрбел-Хатун. Она была внучкой некогда грозного правителя меркитов Тохтоа-Беки. В своё время меркиты дурно обошлись с Темуджином, вероломно напали на него. Темуджину удалось сбежать, но меркиты украли у него его любимую жену Бортэ-Учжин. Тохтоа-Беки в этом участвовал лично. Такой обиды Великий хан не прощал и не забывал никогда. И вот сейчас, когда отношения тангутов с Монгольской империей были более хрупкими, чем ваза из китайского фарфора, Ли Сянь привёл к себе в шатёр меркитскую принцессу.

— Страсть – плохой советчик, Эхе-Хубон, — повторил Янхал-Аба, Верховный жрец Тангутского царства. – Запомни это, сынок.

— Но дело уже сделано, отец. Ли Сянь принял решение. И оттого, что я увижу, как его невеста входит в свадебный шатёр, ровным счётом ничего не изменится. Ты же сам идёшь встречать невесту?

— Я – Верховный жрец. Мне положено идти.

— А я – твой сын. Мне тоже положено. Там весь город, отец. Всем интересно, как выглядит невеста Ли Сяня. О чём завтра я буду говорить с друзьями на играх баэт харва’а? Что я просидел в юрте и ничего не видел?

— Дело твоё, Эхе-Хубон. Поступай, как считаешь нужным.

И Янхал-Аба вышел из юрты. Эхе-Хубон последовал за ним. И уже спустя семь чинлуур они были возле свадебного шатра.

— Не дело сыну Верховного жреца стоять в задних рядах. – Начальник охраны Ли Сяня нойон Ноа-Тайши заметил Эхе-Хубона. – Вставай здесь, барунтэ.

Едва Эхе-Хубон встал слева от входа в юрту, как толпа вокруг зашевелилась, зашумела. Сначала появилось восемь верблюдов. Они везли приданое. За ними на низкорослом белом коне – сагаан мурин – ехала Кюрбел-Хатун. Эхе-Хубон смотрел на неё во все глаза. И их взоры встретились…

 

Год Бар восьмого лунного цикла

— Эхе-Хубон, опять ты думаешь не о том, — голос Янхал-Аба звучал раздражённо. – Неужели у тебя нет других воспоминаний, кроме как о Кюрбел-хатун?

Эхе-Хубон вздрогнул. Он стоял на поле с короткой-короткой, словно шерсть бодон гахаай, травой. Где-то внизу голубыми змеями извивались подземные реки. Эхе-Хубон вдавил большой палец левой руки в землю так глубоко, насколько у него хватило сил. Он пытался построить энергетический коридор, но у него, похоже, ничего не получилось.

Янхал-Аба приблизился к Эхе-Хубону. Лицо Верховного жреца приобрело заинтересованное выражение.

— Погоди-ка, сынок…

Он присел рядом, приложил к земле оба двойных больших пальца.

— Сынок, — удивлённо промолвил Янхал-Аба, — ты призвал эмоции любви, и у тебя почти получилось. На чувстве, которое я считал самым непригодным для коридоров. У тебя – великая сила. Сегодня утром, едва проснувшись, ты получишь свой собственный хоёр хургаар, и после этого можешь начинать работу. Один коридор в девять лет, не чаще. И не забудь – ты должен построить очень длинные коридоры. Чтобы их энергии хватило на то, чтобы мы смогли вернуться.

И Янхал-Аба исчез, словно его и не было. Эхе-Хубон обернулся. Кюрбел-хатун ещё оставалась здесь, но и её очертания очень быстро стали стираться, растворяться, уходить в землю.

— Хэнэ’эхе, Эхе-Хубон, хэнэ’эхэ! – услышал он в ту секунду, когда его руки в тщетных попытках вернуть Кюрбел-хатун пытались разорвать каменистую почву.

 

Следственное управление СКП РФ по Иркутской области

Из допроса Прокопьева Владимира Иннокентьевича, 1930 г.р., пенсионера, прож. пос. Харанцы, ул. Байкальская, 15/2:

«По существу заданных вопросов могу сообщить следующее. Я работаю в аэропорту Хужир с 1976 года. Сначала был начальником аэропорта, потом аэропорт закрылся, и я просто живу здесь, в здании аэропорта, присматриваю за взлетно-посадочной полосой и техникой. Со мной живёт моя жена Герольда Михайловна. 22 июня 2007 года около 11.30 утра – более точное время я не помню – на аэродроме Хужир совершил посадку вертолёт Ми-2. Пилотом был Дмитрий Штольц. Отчества не знаю. Он спросил меня, почему на поле – коровы. Я ответил, что упал забор. Штольц сказал, что в вертолёте был ещё один человек, биолог, женщина. Имени её не знаю. Выходить из вертолёта она не стала. Штольц сказал, что стесняется. Поэтому я её не видел. Не думаю, что Штольц стал бы меня обманывать и говорить о девушке, если бы девушки на самом деле не было. Я предложил Штольцу чаю, он согласился. Примерно в 12.45 он сел в вертолёт и улетел. Точное время я не помню, на часы в этот момент не смотрел. Зачем Штольц совершал посадку в Харанцах, я не знаю. Он не говорил. Думаю, он хотел узнать у меня насчёт пожаров. Но о пожарах не спрашивал, потому что и так было видно, что пожаров нет.

О падении вертолёта узнал вечером 22 июня. Сообщили по рации. О причинах аварии ничего сообщить не могу. Когда вертолёт улетал из Харанцов, он выглядел исправным. Штольц был в нормальном состоянии. О том, что плохо себя чувствует или хочет спать, он не говорил.

С моих слов записано верно и мною прочитано».

 

Посёлок Харанцы, аэропорт Хужир: UIIH, 20 июля 2007 года

— Володя, ушёл следователь? – Всё это время, пока Прокопьев общался с представителем правоохранительных органов, его жена Герольда Михайловна предпочла находиться на улице. Едва милицейский уазик отъехал, она вернулась в дом.

— Да, Гера, ушел.

— Чего ему надо было?

— Про Диму спрашивал. Зачем прилетел? Чего говорил? Интересовался, была ли девушка в вертолете.

— А ты чего ответил?

— Сказал, что не видел девушку. Что она не выходила. Следователь словно сомневался, что она вообще была. Ведь тело-то её так и не нашли. А уже двадцать дней прошло…

— А, может, правда, не было? Может Дима её из вертолёта выбросил, а потом весь этот цирк подстроил? Прилетел сюда, сказки рассказывал, что она в вертолёте сидит и стесняется. Чтобы ты поверил, что эта девушка есть… А потом полетел, не выдержал угрызений совести и упал.

— Да ну, Гера. Дима и мухи не обидит. Да и зачем ему девушку из вертолёта выкидывать?

И немного помолчав, Прокопьев добавил:

— И ещё он про стрелу спрашивал…

— Кто, следователь?

— Да.

— Про какую стрелу?

— Просто про стрелу. Когда я уже протокол подписал, он спросил про стрелу. Можно ли, говорит, стрелой сбить вертолёт? Мол, вы, Владимир Иннокентьевич, лётчик – что думаете на этот счёт?

— И чего ты ответил?

— Сказал, что я не лётчик, а радист. Ну и диспетчер ещё. Поэтому про стрелу ничего сказать не могу. Но думаю, что стрелой вертолёт сбить нельзя.

— А он чего?

— Ничего. Сказал спасибо. Дал визитку. Говорит, если вспомните чего-то – позвоните.

— А ты не сказал, что у нас телефонов нет?

— Нет, не сказал. Всё равно звонить не стану. Вспомнить-то мне нечего. Всё рассказал.

 

Паром «Дорожник», остров Ольхон – МРС, 20 июля 2007 года

Зря он ездил в Харанцы. Только время зря потерял. Ясно было, что Прокопьев ничего дельного сказать не сможет.

Следователь СУ СКП РФ по Иркутской области Карен Мирзоян в пятницу, 13 июля, возвращался с Ольхона. Расследование о падении вертолёта не продвинулось ни на шаг. В РОСТО молчали, словно воды в рот набрали. Никто ничего не мог сказать ни о личности пилота, ни о том, каким образом проводилось техническое обслуживание техники. По документам – машина была в состоянии, близком к идеальному, насколько это определение можно применять к экземпляру, выпущенному в середине 70-х годов.

К расследованию происшествия предсказуемо присоединился Межгосударственный авиационный комитет, но результатов их работы раньше, чем через полгода, можно не ждать. А от Мирзояна начальство надеялось услышать какие-то правдоподобные версии уже в понедельник. Тем более, что в Главке задумали очередную реорганизацию, и с сентября Следственное управление получало какой-то иной статус, о котором в окружении Мирзояна никто либо толком ничего не знал, либо предпочитали помалкивать. Начальство требовало привести все дела, по которым велось расследование, к какому-то логическому завершению.

Мирзоян чувствовал, что стрела, найденная одним из сотрудников БПСО в кабине вертолёта, косвенно могла иметь какое-то отношение к катастрофе, но связать одно с другим у него не получалось. Конечно, спасатель мог вообще придумать всю эту историю со стрелой. Но зачем?

Мирзоян хотел уже поставить точку на всём, что было связано со стрелой, как ему под страшным секретом рассказали, что в Центральном РОВД оперуполномоченный потерял тело потерпевшего. Причём, изначально потерпевшего убили стрелой, а потом уже тело потерялось. Безусловно, это был инцидент, достойный порицания, но он не имел бы никакого отношения к майору Мирзояну, если бы не два совпадения. Первое: там тоже фигурировала стрела. Второе: в обоих случаях бесследно исчезли тела потерпевших: в РОВД – пассажира такси, в его, Мирзояна, деле – так и не нашли эколога Татьяну Филатьеву, которая, вне всякого сомнения, находилась на борту вертолёта.

Накануне Мирзоян предпринял последнее усилие связать все эти разрозненные факты воедино. Он позвонил следователю Центрального РОВД Андрею Сотникову и слёзно попросил приехать к нему на следующий день в 17.00 вместе со стрелой, найденной в такси, где был убит потерпевший.

— Андрей, всё останется между нами. Хорс Арев.

— Чего-чего?

— Папой клянусь, говорю. Просто мне надо показать стрелу одному человеку. Ты можешь вообще из кабинета выйти, когда я с этим человеком говорить буду. Выручи, а?

Заручившись присутствием Сотникова – ну или хотя бы стрелы, привезённой Сотниковым, Мирзоян вызвал к 17.00 на допрос спасателя первого класса Александра Березовского.

Осталось успеть самому вернуться к этому времени в Следственное управление.

 

Улус Гаха-Мельзан, 21 июня 1908 года

— Таши-Баяр, ты был на ярмарке?

— Да, Убэгэ-Долгон, был.

— Продал ухэр?

— Да, всех шестерых.

— Получил алты?

— Да.

— Таши-Баяр, я возьму у тебя одну алты, а взамен дам свою.

Таши-Баяр знал, что такие же истории раз в девять лет происходили и с его дедом Доржи-Баяром, и с отцом Чимит-Баяром. Он сам участвовал в этом совершенно непонятном ему обряде уже второй раз. Но сегодня, похоже, что-то пошло не так.

— Что ты мне дал, Таши-Баяр? – вскричала Убэгэ-Долгон.

Таши-Баяр услышал, как на улице заволновались какие-то птицы. Громко зашумели крылья, по юрте застучали клювы.

— Мне эти деньги дали купцы на ярмарке.

— Ты лжёшь, Таши-Баяр!

— Да нет же, Убэгэ-Долгон! Я продал ухэр сегодня утром и сразу поехал домой. Вот те деньги, которые я получил за ухэр.

Убэгэ-Долгон подскочила к Таши-Баяру, схватила все монеты, которыми купцы расплатились за его коров. Долго перебирала их, впиваясь взглядом в каждую монету. Потом бросила их на пол и вышла из юрты. Птицы полетели за ней.

 

Центральный РОВД, кабинет старшего следователя Сотникова А.М., 13 июля 2007 года

Из допроса Аюшеевой Даржинэ Алексеевны, 1960 года рождения, работает ИП Аюшеева Д.А., проживающей по адресу, Иркутск, мкр. Первомайский, 114, кв.3

«По существу заданных мне вопросов могу сообщить следующее: с Манцевым Олегом Станиславовичем я познакомилась в середине июня 2007 года. Мой знакомый Секретарёв Игорь Викторович попросил меня провести энергетическую диагностику Манцева О.С.

Данную деятельность я провожу на основе диплома целителя, выданного Министерством здравоохранения Иркутской области 13 июня 2006 года. Деньги за работу с Манцевым О.С. я не получила по причине его исчезновения.

С моих слов записано верно и мною прочитано».

— И это всё, Даржинэ Алексеевна? – Старший следователь Центрального РОВД Андрей Сотников десятью минутами ранее посадил знахарку за стол, стоящий в коридоре райотдела, дал ей ручку и десять листов бумаги, рассчитывая, что она напишет полный отчёт о своём общении с потерпевшим. Вместо это он получил несколько строк общих слов.

— А что ещё вы хотели бы знать, товарищ капитан?

— О чём вы говорили? Что он просил? Какие трудности у него были?

— У Олега Станиславовича не было трудностей.

— А что тогда заставило его пойти на прохождение, как вы пишите, энергетической диагностики?

— Энергетическая диагностика – это профилактическая мера. Её проведение не означает, что человек болеет или что у него есть какие-то проблемы.

— И всё же? Что показала диагностика, проведённая вами в отношении Олега Станиславовича Манцева?

— Я могу не отвечать на этот вопрос? Если я буду рассказывать всё, о чём мы говорим с пациентами, то могу лишиться диплома.

— Но тут – случай исключительный. Манцев мёртв, и всё, что он говорил, повредить ему уже не сможет.

— Не уверена…

— В чём вы не уверены, Даржинэ Алексеевна? В том, что он мёртв?

— В том, что содержание наших разговоров не сможет никому повредить, и Олегу Станиславовичу в том числе.

… Зря она сказала это следователю. Он аж взвился весь, когда услышал, что Олегу Станиславовичу что-то может повредить. Для следователя погибший человек – навсегда закрытая книга. Но Даржинэ знала, что это не так.

Она медленно шла по улице Фурье, где располагался Центральный РОВД. Ей надо было идти в свой кабинет и продолжать приём, люди ждали. Но так вот сразу вернуться на работу она не могла. Требовалось немного проветриться, прогуляться хотя бы полчаса, снять энергетическую духоту от беседы со следователем.

Неужели он, капитан Сотников, искренне думал, что она расскажет ему про клад Манцева? Про его сны и про то, что сон с шаманом, которого Манцев считал тангутом, появлялся только тогда, когда ночью рядом с ним, очень близко, – в подушке, одеяле или где-то ещё – оказывалась одна из монет его клада?

И уж, конечно, следователю не стоило знать, что это были не сны, а картинки из прошлого. И не просто из какого-то абстрактного прошлого, а из тех годов, которыми были датированы золотые монеты. Нэгэн, табан, зурген – для Манцева эти слова были совершенно непонятны. Но для Даржинэ, которая родилась в Эхирит-Булагатском районе и работала учителем истории в школе посёлка Усть-Ордынский, всё было очевидно. Эти слова – числительные на языках монгольской группы, и шаман произносил их, чтобы обозначить порядковый номер обряда. А в руке он, скорее всего, держал те самые монеты, которые потом оказались в кладе.

Оставалось непонятным, сколько этих обрядов было всего и чем они закончились? Тогда, почти месяц назад, они с Олегом Станиславовичем словно не договорили о чём-то. Манцев был на взводе, куда-то спешил. Обещал перезвонить вечером, когда закончит все дела, но Даржинэ так и не дождалась звонка…

 

Балаганский райисполком, 28 мая 1956 года

— Какие мнения будут, товарищи? – председатель Балаганского райисполкома Ефим Шипицин обвёл взглядом собравшихся. В его кабинете собралось 12 человек – пятеро членов райисполкома из числа депутатов райсовета, руководители управлений, первый секретарь Балаганского райкома партии Олег Суслов и Михаил Коморный, руководитель инженерно-гидрогеологической партии предприятия «Гипрокоммунстрой».

— Да какие тут мнения, Ефим Семёнович, могут быть, когда нас поставили перед фактом? И факт этот выглядит не очень радостным для всех нас, – усмехнулся начальник районного финуправления Константин Арановский. – Вон у меня жена сегодня поехала место под новую больницу смотреть. Полсотни вёрст в одну сторону, полсотни – в другую. В семь утра уехала. Если к пяти часам вернётся – это повезло, считай. То, что сейчас у нас происходит, что стараются нам навязать, я считаю ошибкой. Ошибкой, которая требует исправления.

— Константин Васильевич, ты никак против того, чтобы у нас гидроэлектростанция строилась, свет бесплатный был и вообще, чтобы мы двигались по пути строительства социализма? – Ефим Шипицин для придания веса своим словам аж поднялся со своего кресла. – Или ты решение облисполкома от 23 мая не читал?

— Ефим, для чего ты нас собрал? Чтобы агитки нам толкать? Читал я это решение, и все мы его читали. Мне казалось, что мы должны выработать солидарную позицию по нашей общей проблеме и как-то донести её до Иркутска. Ты разве не это подразумевал, когда нас про мнения спрашивал? – Арановский тоже приподнялся над стулом. — Чего другие товарищи-то молчат? Или всех устраивает, что нас к чёрту на кулички переносят?

О том, что на Ангаре начнут строить гидроэлектростанцию, стало известно ещё три года назад. Минувшим летом в район прибыло сразу несколько изыскательских партий ленинградских и московских институтов. Проводили геодезические и геологические измерения, ставили вешки, куда, по их мнению, поднимется вода после того, как наполнится водохранилище и ГЭС пустят в эксплуатацию. Балаганск, стоящий на самом берегу Ангары, у впадения Унги, предсказуемо попадал под затопление. С тем, что город с трёхсотлетней историей полностью исчезнет под водой, все уже смирились – хотя сам по себе этот факт изначально выглядел просто непостижимым. И вот сейчас выясняется, что место новому Балаганску определили почти в 50 километрах от старого, на сопке Шанай, больше известной как Шаманская сопка.

В структуре райисполкома необходимо было создать отдел по подготовке ложа водохранилища Братской ГЭС. Выбрать двух человек, начальника отдела и старшего инспектора. Этому и было формально посвящено совещание в кабинете председателя райисполкома. Однако, накануне Шипицин, Арановский, его жена Ирина Арановская, возглавлявшая райздравотдел, и начальник сельхозуправления Михаил Москвин общались в узком кругу и сошлись на том, что это собрание нужно использовать для подготовки письма в адрес обкома КПСС и облисполкома, где высказать свои соображения по переносу Балаганска на новое место. Были гораздо лучшие варианты, чем Шанай.

И вдруг Шипицин пошёл на попятную. Вместо того, чтобы поддержать его, Арановского, который и так уже принял весь огонь на себя, начав всю эту дискуссию, Шипицин взялся оратора из себя строить. «Была бы сейчас здесь Ирина, — подумал Арановский, — она бы показала ему пути строительства социализма», но его жену с утра отправили в новый Балаганск согласовывать место под ЦРБ.

Арановский, безусловно, не мог знать, что буквально за час до собрания первому секретарю райкома Суслову звонил первый секретарь Иркутского обкома КПСС Борис Кобелев и потребовал, чтобы все дискуссии относительно строительства ГЭС, переселения жителей и по всем другим вопросам, связанным с этой темой, были раз и навсегда закончены. Из-за сложностей, возникших в ходе изыскательских работ, начало работ уже было отложено на месяц. Дальнейшее промедление грозило неприятностями.

— Я понимаю, Олег, что вам после двадцатого съезда ничего теперь не страшно, — зловещим голосом завершил разговор Кобелев. – Но этот случай исключительный. — И повесил трубку.

Суслов вообще испытывал какой-то священный ужас перед телефоном без наборного диска, который напрямую связывал его с обкомом партии. Но последнее время разговоры проходили в мирном ключе: усильте, обратите внимание, подтяните. Нынешнее предостережение выходило из привычного формата.

Свой страх перед вышестоящими товарищами Суслов невольно передал Шипицину. Тот понял – каким-то обсуждениям нынче не место. А вот Арановского не успел предупредить. Получалась нехорошая ситуация. Ещё и в присутствии московского гостя. Мало ли, кому и как он расскажет о том, что проходило в его, Шипицина, кабинете.

— Ефим, и правда – ерунда какая-то получается, — неожиданно подал голос начальник сельхозуправления Михаил Москвин. – У нас – лучшие лошади в Иркутской области, колхоз «Новый путь» собирает самые высокие урожаи кукурузы. Мы надеялись, что Балаганск перенесут на другой берег Унги, к Мельхитую. Там ровные поля, степи, а на Шанае – всё криво, косо, лес надо корчевать, да и место шаманское.

Ещё и Москвин туда же! Шипицин недовольно поморщился. Разговор уходил в очень неправильное, на его взгляд, русло.

— Можно, я скажу, — Михаил Коморный, руководитель инженерно-гидрогеологической партии предприятия «Гипрокоммунстрой», подошёл к карте района, висевшей за спиной Шипицина. – Действительно, мы говорили, что Балаганск логичнее перенести на правый берег будущего Унгинского залива. Там — ровная площадка и к областному центру ближе, что немаловажно, — он указал на обширное пространство напротив острова Хангинский. — Я сам, Ефим Семёнович, если помните, выступал за этот вариант. Но… — Коморный сделал многозначительную паузу. – Мы исследовали всю эту территорию георадарами и обнаружили множественные полости. Учитывая частые выходы на поверхность гипсовых пород, мы ожидали обнаружить под землёй карстовые пещеры. Так что ничего неожиданного в самом факте их наличия не было. Но эти пещеры ведут себя очень необычно. Приборы показывают их чрезвычайное напряжение. Они словно в ожидании крупного землетрясения, хотя, насколько я знаю, этот район тектонически слабый. Я видел проект нового Балаганска, разработанный институтом «Гипрогор». Тут и многоэтажные дома, и скоростные магистрали. Проект пока не привязан к местности, просто картинка, голая концепция. Но такой проект нельзя садить на ту площадку. Город провалится. Когда построят ГЭС, неотвратимо поднимется уровень подземных вод. Учитывая уже существующее напряжение, это будет катастрофа.

— Что за напряжение, Михаил Яковлевич? — поинтересовался Арановский. — О чём это вы?

— Мне трудно объяснить, Константин Васильевич, я всё-таки специалист несколько иного профиля. Представьте себе длинную узкую пещеру. Скорее даже, не пещеру, а подземный ход длиной больше двадцати километров каждый. Таких здесь несколько десятков. Некоторые выглядят вполне обычно, но порядка семи-восьми подземных ходов на всём своём протяжении имеют огромную разницу в электрических потенциалах. Это как мальчишка – натянул рогатку, и ждёт, в кого бы выстрелить. Надеюсь, такой пример вам будет понятен. Есть такие полости и на этом, левом, берегу Унги. Они связаны с Балаганской пещерой, о которой все вы, безусловно, знаете. Пещера будет полностью затоплена. Гарантированно уйдут под воду все подземные ходы, с ними связанные. Здесь такого напряжения нет, подземные полости, если можно так выразиться, «чистые». Поэтому «Гипрокоммунстрой» согласовал на этой площадке, у впадения Унги в будущее водохранилище, строительство нового посёлка. Обращаю внимание – посёлка, но не города. Мы полагаем, что здесь могут остаться конезавод и сельскохозяйственное производство. Невысокие постройки, не более одного этажа. Если, конечно, Михаил Дмитриевич, — учёный обратился к Москвину, — вас устроит такое решение. Что касается города Балаганска, то он однозначно уедет на Шанай. Это ближайшее гарантированно безопасное место.

— Ну, я не готов сразу сказать, — замялся Москвин. – Надо подумать. Но, в целом, это решение мне кажется разумным. На Шанае нам, сельхозникам, погибель.

Дискуссия сама по себе сошла на нет. Арановский ещё сверкнул пару раз глазами, но Шипицин, улучив момент, шепнул ему: «Да не дуйся ты, Костя. Суслову из обкома звонили, решено уже всё».

Уже в коридоре райисполкома Коморный подошёл к Арановскому.

— Знаете, Константин Васильевич, когда мы проводили исследования, к нам подъехал человек на лошади. Назвался шаманом из Хадахана. Поинтересовался, чем мы занимаемся. А потом сказал нам, что эти пещеры энергетически заряжены. Так и сказал. Я, честно сказать, не ожидал от шамана такой формулировки, но она точнее всего передаёт то, что увидели мы.

— Осталось найти, кто их зарядил, — пошутил Арановский, — и всё будет нормально.

— Вы не поверите, но шаман сказал нам, что он знает, кто зарядил пещеры, и не советовал пытаться снять этот заряд.

 

Год Бар восьмого лунного цикла

Эхе-Хубон окончательно проснулся. Он помнил весь свой сон так ярко, словно всё это было наяву – Хэнэ’эхе, Эхе-Хубон, хэнэ’эхэ! Он видел Кюрбел-хатун, и это главное. Однако, впечатления от встречи с любимой очень быстро сменились другим чувством – тупой и всё усиливающейся болью, которая словно разрезала большие пальцы его рук.

Во сне и сразу после пробуждения ему казалось, что он просто поранил руки о камни, когда пытался оставить Кюрбел-хатун в своём мире, но сейчас он понял, что боль эта совсем другая. Он шла откуда-то изнутри.

Узнать причину боли можно было очень просто – достаточно осмотреть руки и понять, что с ними не так. Но Эхе-Хубон не спешил это делать. Он чувствовал, что с руками происходит что-то необычное. Такое, чего с ним никогда не происходило. И Эхе-Хубон страшился увидеть это зрелище.

Наконец, когда боль стала абсолютно нестерпимой, Эхе-Хубон, оставаясь на ложе из медвежьих шкур, поднял руки перед собой. Большие пальцы выглядели совсем по-другому, чем накануне. Они набухли, как бобы на жаровне. Казалось, ещё пара амсгал – и пальцы разорвёт на части.

Так и случилось. Пальцы словно ждали, когда Эхе-Хубон посмотрит на них и сам увидит все метаморфозы. Ногти лопнули, а вслед за этим пальцы разделились надвое – как слишком толстая лучина, которую решили аккуратно расщепить на две части. Его пальцы стали такими же, как у Янхал-Аба, Верховного жреца Великого государства Си-Ся. Двойные пальцы шамана.

— Хоёр хургаар, — превозмогая боль, произнёс Эхе-Хубон. – Я могу начинать работу.

 

Следственное управление СКП РФ по Иркутской области, 20 июля 2007

Едва майор Карен Мирзоян расположился в своём кабинете на третьем этаже Следственного управления – снял китель и включил чайник, как в дверь без стука вошёл старший следователь Центрального РОВД капитан Ситников.

— Ачкт луйс! Зачем пугаешь так?

— А ты зачем по пустякам вызываешь? Я про эту стрелу забыл уже, и тут она вдруг тебе понадобилась.

— Так на меня вертолёт повесили.

— Какой вертолёт?

— Который в Байкал упал. Мне дело передали.

— А не МАК разве расследует?

— МАК тоже. Мы всегда параллельно работаем. МАК – он же больше по технической части. Мы криминал ищем…

— Ну и?

— В вертолёте была пассажирка. Она исчезла. В кабине нашли стрелу. Она тоже исчезла.

— Необычно – всё, что я могу сказать. А я-то причём?

— Ну так ведь у тебя тоже потерпевший исчез. И тоже стрела была.

— У меня-то как раз стрела осталась.

— Вот я и попросил тебя, Андрей-джан, принести эту стрелу. Я вызвал водолаза, который эту стрелу видел. Пусть на твою посмотрит – вдруг это такая же стрела?

— Да ну! С чего бы это? – усомнился Сотников. И, помолчав, добавил. — А если такая же – что из этого следует?

Красный телефон, стоявший на столе Мирзояна, внезапно подал голос. Майор поднял трубку.

— Да, вызывал. Пусть проходит. – И уже обращаясь к Сотникову, сказал: — Вот сейчас мы и узнаем, что из этого следует. Давай сюда стрелу.

Сотников передал стрелу, а сам скромно уселся в углу кабинета, за столом, где обычно Мирзоян размещал практикантов.

— Александр Васильевич, — обратился к спасателю первого класса Александру Березовскому следователь СУ СКП РФ по Иркутской области Карен Мирзоян, — сегодня я хочу поговорить с вами без протокола. Собственно, не поговорить даже, а задать один вопрос. Вы рассказывали про стрелу, которая была в кабине вертолёта, а потом исчезла. Говорили, что она выглядела очень старой, словно из музея. Все правильно?

— Правильно.

— Такая вот стрела?

И он протянул спасателю стрелу, найденную в такси «Легион» возле тела Манцева.

— Да, точно такая. Где вы ее взяли? — оживился Березовский. – Хотя, нет, погодите. Наконечник другой. А так – да, сильно похожа.

— А что в наконечнике не так?

— Всё так. Просто там был трёхгранник, а здесь – четырёхгранник.

— Александр Васильевич, вы тогда находились под водой, на глубине 48 метров, в оборудовании, и умудрились разглядеть, что там был именно трёхгранник?

— Я долго занимался реконструкциями. Одной из первых реконструкций, которой я серьёзно увлекся, была битва Харахалджит-Элет. Считается, что это единственное сражение, которое не выиграл Чингисхан. Мы подбирали амуницию, читали источники. И я помню, что монгольские стрелы были треугольными. Вот и в вертолёте была такая стрела. Я бы подумал, что это стрела Золотой Орды, если бы не понимал, что такое невозможно. А вот здесь наконечник четырёхугольный. Я первый раз такую стрелу вижу. Это вообще какой-то раритет.

— Шат вата, — запричитал Мирзоян, когда Березовский ушёл, — шат вата! Всё очень плохо!

— А что плохо-то, Карен? Стрелы и должны быть разные. Эта – из такси, та – из вертолёта. А если бы водолаз сказал, что стрелы – одинаковые, это как-то помогло бы тебе? Да еще больше бы всё запутало. Так что давай стрелу, и я поехал.

 

Редакция газеты «Смена», 14 декабря 2007 года

Предпоследняя в 2007 году планёрка проходила откровенно кисло. Три номера, выходящие в предновогоднюю неделю, были расписаны ещё в конце ноября и уже практически полностью свёрстаны. Каких-то творческих откровений в них не было, но спланировано всё было добротно, крепко, исходя из многолетних традиций. Подборка новогодних интервью с теми немногими местными знаменитостями, которые не боялись следовать правилам публичной жизни. Обзор самых значимых событий прошлого года. Предсказания астрологов, гадалок, экстрасенсов на новый год. Рассказ о людях, которые встречают Новый год на рабочем месте.

А вот неделя перед предновогодней неделей, то есть – вторая неделя с конца года, — это была откровенная мука. Каждый раз в середине декабря было одно и то же. Минимум новостей, нежелание ньюсмейкеров общаться с журналистами («Давайте встретимся уже после праздников, в следующем году, где-нибудь к концу января, а лучше вообще в феврале») и десятки пустых, формальных пресс-релизов от министерств с малопонятными итоговыми цифрами, которые никому не были интересны.

Редактор газеты «Смена» Клим Цаплин обвёл глазами собравшихся на планёрку сотрудников. Пять журналисток и один Костя Ковалёв. Ещё две в декрете и одна болеет. У всех присутствующих в глазах – откровенная тоска относительно всего, что относится к работе. Единственная светлая мысль связана с предстоящим корпоративом и последующим почти двухнедельным отдыхом.

— Коллеги, — торжественно открыл планёрку Цаплин. – Я понимаю, что все устали, но газета выходить должна. И не просто выходить, но и быть интересной.

На этом красноречие у Цаплина закончилось.

— Коллеги, у кого есть что-то предложить на номера 151, 152, 153? Костя?

— Клим Сергеевич, ну вы же мне Губернаторскую ёлку поручили. Ёлка в понедельник вечером. На четверг сделаю репортаж, на субботу – пару заметок о детях, которые на этой ёлке были. Всяко разно кто-то интересный будет. Многодетные, вундеркинды разные. В семьи схожу, с родителями поговорю. Спрошу про секреты воспитания. А в субботу я же на Байкал уезжаю. Вы меня к бабушке отправили, которая на коньках по озеру катается и судьбу умеет предсказывать.

— Ну, положим, Костя, я тебя не отправлял. Ты сам вызвался. Бабушку на первый номер следующего года ставим. Так что сильно не торопись.

— Как это следующего года? – пискнул Ковалев.

— Гонорар за бабушку в этом году выплачу, — успокоил Цаплин. – Не парься. Света, что у тебя?

— Клим, ну я исписалась уже вся. Профессиональное выгорание. Дай отдохнуть.

— Отдыхать будешь через две недели. Какое-то чтиво от тебя надо. Ровное, расслабляющее, чтобы не грузило сильно.

— Ну я же тебе предлагала. Ещё в октябре. Открылся благотворительный фонд «Талисман». Они давно уже работают, а в этом году оформили всё официально. Там собирают людей, которым требуется поддержка. Интересные судьбы, разбитые сердца и тому подобное…

Цаплин поморщился. Знает он эти благотворительные фонды! На словах – фонд, на деле – контора по уходу от налогов и отмыву денег. Ещё, наверное, и на средства Фонда Сороса* (*в ноябре 2015 года признан в России нежелательной организацией) существует. Но когда ничего интересного нет, то и «Талисман», наверное, сойдет.

— Мне они звонили на днях, — продолжала, между тем, ведущий корреспондент газеты «Смена» Света Мишина. — Им из приемника-распределителя месяц назад доставили мужчину, откуда-то из районов – женщину. Оба вне зависимости друг от друга потеряли память. Выглядят хорошо, говорят грамотно. А вот о себе ничего рассказать не могут. От слова совсем. Вдруг это инопланетяне?

— В смысле инопланетяне?

— Ну, инопланетяне стирают память у людей.

— Зачем?

— Может, они Землю хотят захватить…

— Да, Света, действительно переутомилась ты. Не знаю, как насчёт выгорания, а вот переутомилась точно. Но про «Талисман» напиши. Про этих людей, которые в беспамятстве, тоже. Но безо всякого сверхъестественного. Возьми комментарий у психолога. Мол, нынешняя жизнь с её стрессами так влияет на людей, что те предпочитают потерять память и уйти от проблем. Обязательно укажи, что это явление становится массовым. Бьём по самым активным представителям нашего общества. Вот как-то так для читателя будет убедительнее. А не то что ты – инопланетяне…

 

Год Тахяа восьмого лунного цикла

Настал черёд строить третий, последний для него коридор. И после этого спокойно уходить в курганы. Его сын, Тугал-Хубон, довершит начатое. Построит ещё три коридора. У него получится. Эхе-Хубон был в этом уверен.

Завтра он поедет в то место, которое мечтал увидеть с тех пор, как их отряд прибыл сюда, на равнину Унга-Турэн. Озеро Бай-Куль. Там он построит свой третий коридор. Он сможет собрать всю энергию любви, которую вмещают подземные артерии, в единое целое.

Бай-Куль – огромен и величав. Но Эхе-Хубон знал то место, откуда он начнёт строить коридор. Оно не раз приходило к нему в видениях. Ровная коса, уходящая далеко в озеро. Долина, в которой перемешались деревья и скалы, принесённые каменной рекой. Низкие облака и ветер.

Это место охраняет Угэр-нойон. У него бездонные глаза, которые каждого, кто в них заглянет, затягивают напрямую в подземное царство. Рассказывали, как один из военачальников Темуджина, Джида-нукер, отправленный на берег озера Бай-Куль с отрядом в пять зуут, тщетно пытался выяснить у Угэр-нойона, куда направились тангутские обозы. Джида-нукер был настойчив, и это погубило его. Он встретился глазами с Угэр-нойоном и мгновенно испустил дух. Воины, устрашённые тем, что произошло с Джида-нукером, рассеялись по окрестностям озера и бесследно сгинули среди прибрежных скал.

Эхе-Хубон был уверен, что если ему получиться договориться с Угэр-нойоном, то тот поможет ему построить коридор, обладающий особой силой и энергией. Осталось найти место его ночных видений, но Эхе-Хубон был уверен, что хоёр хургаар приведут его, куда надо.

На них, больших раздвоенных пальцах его рук, он ощущал сейчас лёгкое покалывание. Это означало, что он, Эхе-Хубон, готов к работе. В этом, третьем для него, подземном коридоре, он установит хангай-зэбэ – стрелы, которые он получил от Янхал-Аба, Верховного жреца Великого государства Си-Ся. Пройдёт много кругов, и эти стрелы соединят его с Кюрбел-Хатун.

В тот день, когда ты ступила

На белые камни тангутской столицы,

Я встретился с тобой взглядом

И потерял своё сердце.

Да, оно продолжило биться,

Чтобы потом, через вечность

Почувствовать тебя рядом.

Так близко как два сагаан хун

На глади озера,

Куда они сели после дальней дороги.

У нас был всего один поцелуй

Но он был страстным

Словно Жёлтая река в ту пору,

Когда она ломает лёд своих излучин

И вырывается из русла,

Пытаясь достигнуть Ордоса.

Ночами я смотрю на планеты,

и они складываются в твоё имя.

Днём я гляжу на Турэн-уул

И вижу тебя

В отражении солнца на камнях

Священной горы.

Я слышу твой смех,

Когда подхожу к перекатам Энгэрхэ.

В тот день,

Когда расцвёл калотропис,

Я тебя потерял.

Но ради того, чтобы найти тебя снова

И уже никогда не расстаться.

 

Улус Гаха-Мельзаны, 1 июня 1917 года

— Убэгэ-Долгон, только что приходил человек. Он спрашивал про Ухэн Алты. Его интересовали те, кто будет возвращаться.

— И что это значит, Анхалай?

— Мы не станем проводить Ухэн Алты.

— Но почему? Девять лет назад шолмо эмэ помешали нам сохранить непрерывность. Мы тогда уже пропустили обряд.

— Может это и к лучшему. Грядёт великая смута. Не время возвращаться. Хулээ.

— Но сколько ждать, Анхалай? Наши силы не бесконечны.

— За этим смутным временем придёт другое, не менее смутное, чем это. Я вижу кровь и насилие. Подождём – десять раз по девять. За нас Ухэн Алты закончат другие. Передай алты мне. Я их сохраню в шаманской роще. Там они будут в безопасности.

Убэгэ-Долгон сняла с хоолопши восемь алты. Каждая из них была вставлена в массивный серебряный оклад с ушком.

— Я сохраню алты, — повторил Анхалай. – Они будут возвращаться.

 

Ново-Ленино, Нукутский район, 22 мая 1961 года

Виталик Осипов в понедельник, 22 мая, не пошёл в школу. До окончания учебного года осталась ещё неделя, но с ним, учеником четвёртого класса Ново-Ленинской средней школы, похоже, всё было понятно. Его ждал второй год. Ещё несколько дней назад у него была надежда, что его вытянут на троечки и переведут в следующий класс, чтобы не портить показатели школы. Но двойка по поведению, полученная в минувшую пятницу, перечеркнула эти надежды.

Виталик скучал по Бутукею. Улус, где у него прошло дошкольное детство, стоял на берегу Унги. Вокруг – заросли колхозной кукурузы, где так удобно было играть в прятки. Сама кукуруза, правда, была – не очень. Виталик как-то срезал початок, попробовал – не понравилось. А ещё каждую весну возле Бутукея неизменно разливалась Унга — вода почти доходила до священной горы Турэн-уул. Когда спустя несколько дней река возвращалась в своё русло, в долине оставались маленькие озера, и в них Виталик с друзьями ловил рыбу. Сейчас – тоже май, но ничего подобного в Ново-Ленино не наблюдалось.

Три года назад Бутукей попал под затопление большим новым морем. Произошло всё очень быстро. Пришли люди, сказали переселяться. Переезжать решили всем улусом. В начале июня, когда Виталик только закончил первый класс, возле крайних юрт Бутукея собрался длинный обоз. Коней впрягли в телеги, сложив туда весь свой нехитрый домашний скарб. Многие умудрились загрузить в телеги курятники вместе с птицами. Виталий бежал рядом с обозом. Бежал не налегке. В руках у него было гнездо ласточки, которое он снял с верхнего венца их старого дома. На новом месте он приделал гнездо к их вагончику, куда временно поселилась семья Виталика. Думал, прилетят ласточки. Не прилетели.

Люди, проводившие переселение, обещали, что в Ново-Ленино все будут жить на берегу того самого нового моря. Но оно всё не приходило. Лишь в самом конце позапрошлого лета на горизонте показалась мерцающая белая полоска. Вода двигалась в сторону посёлка, но очень медленно. После того, как месяц назад, в конце апреля, окончательно сошёл лёд, дело пошло веселее, и море оказалось почти за самой околицей. До вешек, которыми обозначили уровень будущего берега, оставалось не более тридцати метров.

Виталик был уверен, что вода дойдёт до колышков сегодня-завтра. Было очевидно, что это событие не предполагало каких-то ярких впечатлений. Тем не менее, Виталик хотел быть его свидетелем. Поэтому и не пошёл в школу, а забрался на склон горы Турэн-уул и оттуда наблюдал, как медленно, сантиметр за сантиметром вода приближается к колышкам.

Однако внезапно события пошли совсем по-другому, чем ожидал Виталик. Земля зашевелилась, начала трескаться, словно из неё кто-то стал выдёргивать какие-то подземные нити. Море заволновалось. На поверхности воды появились длинные полосы, будто какой-то невидимый пастух хлестал её огромной плетью. Над полосами поднялись стены воды. Они были совсем тонкими, но сильными и высокими. Такие он видел на картинках в одном из журналов в школьной библиотеке. Там были фонтаны из неизвестного ему города со странным названием ВДНХ.

Зрелище, которое наблюдал Виталик, пугало его и завораживало. Вода казалось ему живой. Она пульсировала, извивалась, переливалась сине-сиреневыми оттенками. Виталию казалось – будь он ближе, она бы уже захватила его своими щупальцами и утащила куда-то в глубину.

Виталий непроизвольно стал отползать наверх по склону горы Турэн-уул, а потом и вовсе побежал к вершине. Внезапно стены воды взлетели на огромную, как показалось Виталику, высоту, словно их кто-то с усилием вытолкнул наружу, замерли на пару секунд, а потом ухнули вниз. Поверхность нового моря сразу выровнялась, будто ничего и не было. Трещины на земле тоже разгладились. Лишь вывороченные камни напоминали, что тут что-то происходило. Виталик посмотрел на вешки и не поверил своих глазам. Колышки находились глубоко в воде.

— Коридоры закрылись, — услышал Виталик голос где-то сзади. – Дуурэбэ.

Школьник обернулся. На самой вершине горы Турэн стоял Петру’унхай Пёохон, улигершин и шаман из Хадахана. Он смотрел мимо Виталика, куда-то вниз, на подножье горы Турэн-уул.

— Коридоры закрылись, — повторил он, — но камень остался. Значит – они будут возвращаться.

 

Центральный РОВД, 20 декабря 2007 года

Старший следователь, капитан милиции Андрей Сотников положил трубку телефона. Ему уже несколько дней звонил один и тот же человек.

— Хангай, — говорил этот человек. – Зэбэ готово. Яара-арай!

Сотников уже давно оставил попытки узнать, кто и зачем ему звонит. Все телефоны РОВД были подключены к внутренней телефонной станции – одной из самых современных на текущий момент в городе. Подрядчик, устанавливающий оборудование, утверждал, что любой телефон станция определит на раз-два. «Даже есть вам Джордж Буш позвонит», — подрядчик почему-то привёл пример с президентом Америки.

Буш ожидаемо не звонил, а вот с неизвестным абонентом, твердящим какую-то абракадабру, станция справиться не могла. Не оставляли звонки никаких следов в её определителях. Первый раз странный звонок был ещё в июне. Тогда звонивший говорил всего одно слово. Тоже – Яара-арай? Нет, что-то другое. Что именно – Сотников уже забыл.

Яара-арай начался неделю назад. Причём, Сотников был уверен, что ключевые слова не яара-арай вовсе – а хангай и зэбэ. Он выписал их на бумажку, долго смотрел на них, но ничего на ум не приходило.

Ладно! Послезавтра он едет к маме. Давно её не видел и обещал непременно приехать до нового года. Обещания надо выполнять. Она говорила, что её топор совсем затупился, и Сотников купил ей в качестве новогоднего подарка новый топор. Он обязательно спросит её и про странные слова, и особенно – про стрелу, которая лежала в ящике его рабочего стола уже полгода. Всё-таки мама жила на берегу Байкала в бурятском улусе, хоть и заброшенном. Может, когда-то она имела дело со стрелами?

Дело Манцева было давно закрыто, стрелу, по уму, надо было бы уже сдать в архив, а лучше – вообще выбросить, но эта странная история не давала Сотникову покоя. Он надеялся найти ей разгадку.

 

Газета «Смена», 22 декабря 2007 года, № 153

Уйти в себя

В социальном приюте «Талисман» стали появляться люди, потерявшие память

Первый год в Иркутской области работает Благотворительный фонд «Талисман». Он поддерживает одиноких матерей, детей, оставшихся без родителей, людей без определённого места жительства. Словом, всех тех, кто оказался в трудной жизненной ситуации. При фонде работает распределительный центр по сбору вещей для нуждающихся, действует приют, для его обитателей осуществляется бесплатная юридическая помощь.

Фонд организовал Александр Куницын – удачливый предприниматель, владелец процветающего бизнеса, а также – отец четверых детей.

«Когда у меня родился первый ребёнок и я пришёл на выписку к жене в роддом наше общее счастье от рождения первенца было омрачено инцидентом, который, как нам сказали, для подобных учреждений является обычным: молодая женщина, которая лежала в одной палате с моей женой, отказывалась от ребёнка, – рассказывает Александр. – Она – не местная, из Боханского района. Устроилась на работу, сняла квартиру, но настоящей горожанкой себя почувствовать так и не успела. Забеременела от парня, которого считала своей судьбой. Едва «судьба» узнала о беременности любимой, как моментально исчезла. С работы будущую маму предсказуемо «попросили», а поскольку официально трудоустроена она не была, ей осталось только покориться. За квартиру платить было нечем. Написать отказную и попытаться начать жизнь «с нуля» – для неё это казалось единственным выходом. И таких случаев в Иркутске – более сотни в год».

Куницыны поступили очень необычно для реалий нашего времени: взяли молодую маму к себе, благо – площади позволяли, и она жила у них некоторое время. Супруги помогли ей найти работу. Сейчас она замужем, родила второго ребёнка. С этой истории и начался путь Александра к благотворительности.

В этом году Куницын зарегистрировал Благотворительный фонд «Талисман». Без особой надежды сходил в мэрию, попросил о поддержке. И неожиданно ему выделили здание под приют. В аренду, но по очень льготной цене. Пришлось потратиться на ремонт, но зато теперь у фонда есть своё здание, где Куницын может приютить людей, которые действительно нуждаются в помощи.

Приют открылся в августе. За четыре месяца к нему уже протоптана народная тропа, которая, думается, уже никогда не зарастёт. Здесь живут мужчины, которых подобрали буквально на помойках, женщины с детьми на руках, не нашедшие пристанища в обычной жизни. Точка благотворительности — а это именно она, в чистом виде, без всякой примеси корысти, политики и религиозной составляющей — вызывает недоумение у жителей окрестных дворов: мол, развели бомжатник.

— Так и говорят: вон бомжатник гуляет, — жалуется Татьяна, жительница приюта. Она и её десять детей уже три месяца волею судьбы находятся здесь.

— По бомжатнику — логика есть, — неожиданно соглашается Куницын. — Для бомжей это пока, скорее, ночлежка, чем приют. Да, я им давал послабления, по праздникам даже выпить разрешал. Теперь будем ужесточать правила. По-другому не получится.

Все реабилитируемые работают — это обязательное условие. Кто-то убирает улицы, кто-то едет в составе бригады на стройку. Компания «Кварталы» взяла нескольких человек, подошли с пониманием.

— Работники, конечно, из них никудышные. Скорее ломают, чем строят. Но всё-таки лучше, чем просто в комнатах сидеть.

Из десяти, говорит Александр, в среднем реабилитируются двое. «Рецидивы бывают, к сожалению, часто, — вздыхает он. — Обидно, когда снова находишь человека, в которого немало вложил, на помойке».

Среди постояльцев приюта есть и весьма необычные личности. Это люди, которые потеряли память. Сейчас у Куницына таких двое – мужчина и женщина. Живут в разных отделениях. Женщина – на втором этаже, среди многодетных мамочек с детьми. Ей даже выделили комнату. Самую маленькую, правда – зато отдельную. Мужчину поселили на первом этаже. Здесь в приюте – мужская половина. Практически все постояльцы этой части приюта – люди без определённого места жительства. Как любят у нас говорить – асоциальные элементы.

Женщина называет себя Люсей. Почему так – не знает. Кто-то назвал – и приклеилось это имя. Как и при каких обстоятельствах потеряла память – тоже не знает. Её нашли туристы в местности Зама, на берегу Байкала, далеко от цивилизации. Никаких документов при Люсе не было. Из вещей – только блокнот, в нём – всего один рисунок. Изображена странная птица, словно из фильма ужасов. Люся о ней ничего не знает.

Туристы привезли её в Еланцы, где она находилась в районной больнице почти три месяца. Помогала по хозяйству, ухаживала за лежачими больными. Главный врач больница Нина Имегеева утверждает, что определённый навык в этом деле у неё, похоже, есть. Однако, вечно в больнице оставаться было нельзя. Каждая койка – на особом учёте. Больных класть было некуда. Ну и по питанию вопросы оставались. За чей счёт кормить Люсю?

Нина Имегеева узнала о «Талисмане» и позвонила Куницыну. Тот не отказал, хотя, конечно, люди, потерявшие память, — не совсем его специализация. Обычно в приюте людей реабилитируют, помогают с документами, оказывают юридическую и нотариальную поддержку, чтобы они, в итоге, либо вернулись домой, либо определились с новой жизнью. Люсе не подходит ни один из вариантов. Возвращаться ей некуда, нет и каких-то навыков, чтобы устроиться на работу и начать самостоятельное существование.

— Знаете, что бы я вас попросила, — обратилась ко мне Люся. – Всё, что меня связывает с прежней жизнью, — вот этот блокнот и рисунок в блокноте. Не могли бы вы опубликовать этот рисунок у вас в газете? Вдруг благодаря этому рисунку кто-то подскажет мне, кем я могла раньше быть.

Похожая судьба у Дениса. Он тоже потерял память и не знает, при каких обстоятельствах это случилось. В «Талисман» поступил из приемника-распределителя на Каховского, где, вопреки всем правилам, содержался больше трёх месяцев. Начальнику этого заведения майору милиции Георгию Гусейнову несколько раз приходилось согласовывать с начальством продление пребывания в приёмнике своего странного подопечного. Майор рассказал, что Дениса доставили с территории Центрального рынка, где он некоторое время жил прямо под уличными прилавками. Питался тем, что оставалось после торговли. Когда стало холодно, сотрудники рынка обратились к участковому: сделайте что-то, иначе замёрзнет человек. Участковый определил Дениса в приемник-распределитель.

Денис говорит очень грамотно. Явно обладает хорошими знаниями в самых разных сферах. Одежда неплохая, но после жизни под прилавками она потеряла нормальный вид. В приюте Денису выдали новую одежду.

— Центральный рынок – это всё, что я помню. Несколько раз пытался вспомнить, что было раньше, не получается – темнота, — рассказал Денис. – Говорят, что во сне можно что-то увидеть из прежней жизни. Но я не вижу ничего. Пустые сны. Иногда жёлтые круги перед глазами идут. То вправо, то влево уплывают. И на них какие-то буквы, цифры. Но ни одну из них понять не могу. Со мной в «Талисмане» общался психолог. Эти жёлтые круги ему ни о чём не говорят. Слишком мало информации, сказал он мне.

У Дениса при себе есть ключ. Явно от какой-то квартиры. Но его это квартира или какая-то чужая, и где находится та дверь, которая этим ключом отпирается, Денис не знает.

Люди, потерявшие память, — явление новое в нашей жизни. Психолог Татьяна Коробченко, которая помогает постояльцам «Талисмана» в реабилитации, уверена, что в обществе зарождается тенденция. Люди, уставшие от вечных переживаний, неопределённости, словно «отключаются» от реальной жизни, уходят в другой – свой внутренний мир. Это происходит само собой, вне их желания, и вернуться из того мира обратно мало у кого получается.

Светлана Мишина

 

Офис АНО «Защита Байкала», Иркутск, 22 декабря 2007 года

Директор АНО «Защита Байкала» Аглая Дмитриенко не могла поверить своим глазам. В кои-то веки она купила газету – и там её ждал такой сюрприз! С шестой страницы сегодняшнего номера «Смены» на неё смотрела Таня Филатьева. Её сотрудница, которая ровно полгода назад погибла, как все были уверены, в катастрофе вертолёта Ми-2 над Байкалом.

Эта история тогда изрядно навредила Аглае и всей её некоммерческой организации. Пришлось долго объяснять следователю, каким образом её сотрудница оказалась на борту вертолёта РОСТО. Это было непросто. После резонансной катастрофы, обсуждавшейся даже на московском уровне, руководство РОСТО пошло в отказ. Мол, оно не согласовывало на борту никаких посторонних людей, тем более из столь неоднозначной организации как АНО «Защита Байкала». Выходило, что Аглая чуть ли не сама организовала полёт, напрямую договорившись с пилотом. Следователь намекал, что у Дмитриенко могут начаться большие проблемы, вплоть до возбуждения в отношении неё уголовного дела, но, к счастью для директора АНО «Защита Байкала», в следственном управлении начались какие-то реорганизации, перестановки, дело было передано в транспортную прокуратуру, где его сочли разумным спустить на тормозах.

И вот – фотография Тани в областной газете. В статье говорилось, что девушка потеряла память и находится в частном приюте. Заявить сейчас, что она, Аглая Дмитриенко, узнала свою бывшую сотрудницу, означало, что дело о падении вертолёта, так удачно почившее в бозе, могут снова вернуть на доследование в связи со вновь открывшимися обстоятельствами.

Аглая отложила газету в сторонку, сложила её вдвое и даже прикрыла сверху календарём «Красная книга Российской Федерации» на 2008 год, только что пришедший от московских коллег-экологов.

Газета «Смена» — областная, а по факту вообще городская. Купить её можно только в Иркутске. Кроме неё, директора «Защиты Байкала», и пары её сотрудников, Таню опознать будет некому. Она приехала весной откуда-то с запада – то ли из Барнаула, то ли из Кемерово, и друзьями, насколько ей, Аглае, было известно, обзавестись ещё не успела.

Сама она будет молчать, а со своими сотрудниками переговорит в понедельник – а лучше вообще сегодня, чтобы они окончательно забыли эту историю. Аглая вытащила газету из-под календаря, смяла её и выбросила её в мусорную корзину. Это казалось ей дополнительной гарантией того, что всё остаётся по-прежнему.

 

Приют «Талисман», 22 декабря 2007 года, 13.40

— Мужики, налетай, разбирай газеты. Про нас напечатали, — Андрей Куницын стоял на первом этаже «Талисмана» с пачкой газет.

На постояльцев приюта заявление Куницына не произвело ровно никакого впечатления. Чтение явно не было их коньком. Лишь Денис – человек, потерявший память, робко подошёл к Куницыну и протянул руку за газетой.

— Держи, — протянул ему газету Куницын. — Страница шесть.

Человек, которого называли Денисом, развернул газету, открыл шестую страницу… Материал под заголовком «Уйти в себя» занимал всю газетную полосу. Текст, четыре фотографии – здание приюта, два портрета. Один – его, Дениса, заросшего и бородатого. Второй – какой-то девушки. Вроде как он видел её здесь, в приюте. И рисунок очень странной птицы. Похожа на сову, но клюв длинный, как у дятла. Человек, которого называли Денисом, неожиданно изменился в лице.

— Хухэ шунтул, — прошептал он. И уверенно повторил: — Да, это хухэ шунтул.

— Кто-кто? – не понял Куницын.

— Это хухэ-шунтул, — ещё более уверенно сказал Денис.

— Какой-такой хухэ-шунтул?

— Я не знаю. Но знаю, что это хухэ-шунтул. А почему он здесь, в газете, где написано про наш приют?

— Так читай статью-то, Денис! У нас на втором этаже живёт Люся. Вот её фотография, рядом с твоей. Она, как и ты, потеряла память. Её встретили туристы на берегу Байкала. На ней была куртка, в кармане куртки – блокнот. В блокноте – единственный рисунок. Вот этот. Мы попросили Свету Мишину поставить рисунок в газету. Вдруг кому-то он покажется знакомым, и у нас получится вернуть Люсе какие-то воспоминания. А, может, она вообще всю прежнюю жизнь сможет вспомнить.

— Я должен видеть Люсю, — твёрдо сказал человек, которого все называли Денисом. – Она видела хухэ-шунтула, и я тоже видел его. Александр Михайлович, как пройти к ней?

— Ну вообще-то у нас не положено. Я же знакомил тебя с правилами пребывания. Это мужская часть, там – женская, и никто друг к другу в гости не ходит…

— Александр Михайлович, я знаю, что это – хухэ-шунтул. Я скажу об этом Люсе, и она всё вспомнит.

Куницын на пару секунд задумался. Действительно, общение между этажами было строго запрещено. На улице – да, там деваться было некуда, но внутри здания все хождения вверх-вниз были строго запрещены. Единственная дверь, связывающая этажи, всегда была заперта, а ключ хранился непосредственно у Куницына. Даже персонал, чтобы попасть из мужской части в женскую и наоборот, сначала выходил на улицу, потом заходил через отдельную дверь в другое отделение. Куницын был уверен, что такие меры предосторожности были очевидными, и искренне недоумевал, когда кто-то выражал в них сомнения.

И вот сейчас такая ситуация… С одной стороны – какой-то хухэ-шунтул, ерунда полная. С другой… А вдруг Денис действительно поможет Люсе вспомнить происхождение этого рисунка? Это будет новый информационный повод для прессы. Может, даже для федеральной. Ну и у Куницына сразу решится вопрос с одним из проблемных постояльцев, а, может, и с обоими.

Куницын достал из кармана ключ от лестницы между этажами.

— Пошли.

 

Местность Хадарта, Ольхонский район, 22 декабря 2007 года, 13.40

— Здравствуйте, мальчики, — баба Надя стояла на пороге своего домика – единственного жилого строения, оставшегося от некогда большого улуса Халы. – А я думала – вдруг мой сынок подъехал? Он обещал сегодня навестить меня, новогодние подарки привезти…

— Здравствуйте, Надежда Николаевна, мы ненадолго, — начал оправдываться корреспондент газеты «Смена» Константин Ковалёв. Редакционный водитель Сергей Бойко, исполнявший одновременно обязанности фотографа, стал торопливо доставать из кофра аппаратуру.

— Да хоть до завтра, мальчики. Или вообще до нового года. Места всем хватит. Дом у нас большой, на всю семью строился, а видите, как получилось: я сейчас одна здесь осталась.

Константин Ковалёв, в общих чертах, уже знал историю Надежды Николаевны Сотниковой. Родилась она в 1941 году в посёлке Черноруд. Это почти на берегу Байкала, в паре десятков километров от улуса Халы. Потом уехала в Иркутск, почти полвека проработала на заводе тяжёлого машиностроения имени Куйбышева. Начинала со стрелка военизированной охраны, больше года ходила с табельным оружием. Потом её взяли на производство, и на пенсию она ушла с должности главного технолога. Её муж, Михаил Михайлович, работал там же, литейщиком.

Почти 15 лет назад они переехали в Халы, на малую родину её мужа. На территории родовой усадьбы построили свой дом, где и поселились. Только слишком поздно это случилось. Все люди из улуса к тому времени уже уехали – неперспективными оказались Халы, хоть и стояли на берегу Байкала. Дети бабы Нади поступили в вузы в Иркутске и Красноярске, да там, в итоге, и остались. Муж умер, и Надежда Николаевна осталась одна. В сарае нашла старые коньки «снегурки» — лезвия на вязочках, без ботинок. Вспомнила, как в детстве каждой зимой каталась именно на таких коньках в школу, от Черноруда до Курмы. Надела «снегурки» на валенки – и оказалось, что навык никуда не делся. Начала ездить всё в ту же Курму, до Сармы и в центр местной цивилизации посёлок Сахюрта – за продуктами, в аптеку или если надо было срочно позвонить.

О бабушке, которая гоняет по льду Байкала на коньках 50-го года выпуска, написали едва ли не все СМИ. Из Москвы и Питера журналисты приезжали. Только вот «Смена» ничего не написала – сначала прозевали эту историю, а потом уже как-то неудобно было после конкурентов рассказывать о том, что уже все знали. И вот недавно редактору «Смены» Климу Цаплину кто-то сказал, что баба Надя ещё и обладает даром предсказания. Это был новый поворот темы.

Так журналист Константин Ковалёв и редакционный водитель, а по совместительству ещё и фотограф Сергей Бойко оказались на Байкале.

— Надежда Николаевна, а покажите свои коньки, пожалуйста.

Если вот совсем честно, то Ковалёв не сильно стремился эти коньки увидеть – разве только чтобы фотографию сделать. Просто только сейчас он понял, что начинать разговор с вопроса: а вы правда экстрасенс? – очень неуместно. Пришлось начинать издалека.

— Да, конечно, мальчики, сейчас покажу. Они у меня на гвозде в сенях висят.

Бойко вызвался пойти с бабой Надей. Ему показалось, что фото коньков эпохи Сталина, висящих на гвозде, имеет какой-то особый смысл.

Ковалёв остался один. Он стоял на утёсе, перед ним широким, серо-голубым одеялом расстилался Байкал. Журналист наслаждался тишиной и величием замёрзшего озера. Вдруг над островом Ольтрек, а потом и над островом Огой, взметнулись вверх стаи чаек. Они кричали отрывисто и тревожно.

Несколько небольших птиц, похожих на сову, вылетели из низкого прибайкальского сосняка, сели на венцы, оставшиеся от деревянной юрты – восьмистенка, и неотрывно уставились на Байкал. До Ковалёва от них было метров двадцать – не больше, но они не обращали на корреспондента «Смены» ровным счётом никакого внимания.

А на озере, между тем, действительно происходило что-то весьма необычное. С севера, со стороны Курмы, подо льдом Байкала двигалось какое-то непонятное сиреневое свечение. Словно кто-то неведомый и сильный, разогнал внутри озера мощную волну. Она пыталась разбить лёд, вырваться, но у неё это пока не получалось.

Ковалёв посмотрел на юг и увидел, что оттуда, со стороны Сахюрты, так же подо льдом, движется похожее свечение, только синего цвета.

Они неслись навстречу друг другу, словно два скорых поезда. Ковалёву стало не по себе. Судя по всему, эти потоки встретятся где-то здесь, напротив мыса Хадарта. Что случится в итоге: взрыв, землетрясение, образуется воронка, которая затянет всё живое, и его, корреспондента Константина Ковалёва, в том числе? Бежать, впрочем, было уже поздно, и корреспондент продолжал покорно ждать, чем же завершится это необычное природное явление.

Пространственное видение не обмануло Ковалёва. Два потока встретились точно напротив него. Байкал сначала замер, потом вздохнул, застонал. Раздался треск, и по льду Байкала пошла становая трещина. Она уходила куда-то к Ольхону, сколько хватало глаз.

— Дышит батюшка-Байкал. Ой, как дышит, — услышал Ковалёв за своей спиной голос бабы Нади. Она уже сидела на бревне, оставшемся от какого-то давно разобранного дома, и надевала валенки, на которые, судя по всему, уже на льду Байкала крепились коньки. – Сейчас я покажу вам, ребята, как я катаюсь.

— Надежда Николаевна, не надо. Там подо льдом что-то врезалось, лопнуло – и трещина образовалась.

— Так они постоянно образуются. Глаза-то на что даны? Любую трещину объехать можно.

— Надежда Николаевна, так вот прямо тут что-то было, возле нас. Оттуда шло что-то сиреневое, а вот оттуда – синее. И они вот как шибанулись друг об друга! Слышали какой звук был?

— Так я говорю – дышит Байкал. Кто тут живёт, давно уже привык к этим звукам.

Краем глаза Ковалёв заметил, что странные птицы, сидевшие на остатках юрты, одновременно взлетели и устремились обратно в сосняк, росший сразу за дорогой.

— Надежда Николаевна, а вы не знаете, что за это порода птиц?

— Где?

Но птицы уже скрылись из вида.

 

Приют «Талисман», 22 декабря 2007 года, 14.00

— Люся, можно к тебе?

Директор благотворительного фонда «Талисман» Александр Куницын стучался в комнату, где жила Люся – девушка, полностью потерявшая память. Идея с опубликованием в газете странного рисунка из её блокнота изначально выглядела для Куницына совершенно бесперспективной. Он, конечно, не стал возражать Свете Мишиной, своей давней знакомой, но в душе посмеялся над этой идеей. И вот сейчас могло так случиться, что он ошибался.

— Да, заходите, конечно, Александр Михайлович.

— Люся, я не один. Со мной Денис.

— Я вас видела в окно, — сказала Люся Денису. — Вы часто гуляете во дворе. Две недели назад, когда было тепло и падал крупный снег, вы лепили снеговика. Так смешно было, у вас ничего не получалось, а вы всё равно лепили.

— Да, действительно, так было. Мне казалось, что из снега можно сделать снеговика. Я где-то слышал об этом или читал. Но у меня снег почему-то разлетался во все стороны.

— Бывает, — улыбнулась Люся. – Бывает, что мы ошибаемся в своих первых впечатлениях.

Человек, которого все звали Денис, ощутил какое-то необычное для него чувство. Сначала ему показалось, что это просто смущение. Но он быстро понял: нет, смущение – оно немного другое. Совсем другое. Впрочем, Куницын не дал ему разобраться в чувствах.

— Денис, ты хотел сказать Люсе что-то про этот вот рисунок, — нетерпеливо напомнил директор «Талисмана». Вот именно из-за таких разговоров, которые потом могут вылиться во что-то большее, он и установил запрет на передвижение между этажами.

— Да, точно, — спохватился Денис. – Люся, вот эта птица, которая у тебя в блокноте, — хухэ шунтул.

— Кто? Хухэ шунтул? Но я не знаю никакого шунтула…

— Если честно, я так и думал, — быстро резюмировал Куницын. – Пойдём, Денис.

— Погодите, Александр Михайлович. Как ты сказал, Денис, — хухэ шунтул?

Куницын поразился. Люся произнесла эти слова совершенно другим голосом, со странным акцентом: гхуугхэе – что-то вроде этого. «С Украины она, что ли?» — подумал Куницын.

— Да, я так сказал, — вздрогнув, промолвил человек, которого называли Денисом. – Именно так.

Где-то внутри его сознания замелькали странные, пока непонятные ему кадры:

… Каждый шаман оставляет после себя клад. Только найти этот клад дано не каждому…

… Могу я спросить тебя, Олег, почему ты именно об этой монете меня сегодня спрашивал? У тебя что-то связано с этой монетой?..

… С чего ты взял, что он про этот «зургэн» говорил именно торжественно?..

… Пройдёт шесть раз по девять кругов, ещё два круга и ещё девять лет – и лишь тогда тангуты вернутся сюда. Но вернутся они по-другому…

… Видишь эти кусты? Вот эти, которые растут возле самой крепостной стены? С белыми цветами?..

— Кюрбел-Хатун, — прошептал человек, которого все называли Денисом. Только он уже знал, что он – не Денис вовсе… Олег… И даже не Олег…

— Эхе-Хубон, — прошептала Кюрбел-Хатун.

 

Местность Хадарта, Ольхонский район, 22 декабря 2007 года, 16.00

— Так вот и живу, ребята. Сын иногда приезжает. Но он в милиции работает, вечно занят своими преступниками. По Михал Михалычу своему скучаю, конечно. Во сне иногда с ним разговариваю. Спрашиваю: как ты там? Он говорит: всё хорошо, к себе зовёт. Но рано мне ещё. Погоди, говорю, Михал Михалыч, не торопи, есть дела, которые я не закончила.

Баба Надя замолчала.

Вроде, рассказала всё. Про свою жизнь, работу. Как оказалась здесь, в заброшенном улусе Халы. Про рабочих с местных турбаз Толика и Чингиза, которые заглядывают к ней иногда дров нарубить – «Сама-то не могу уже. Силы не те. Топор, правда, затупился совсем, но они пока справляются». На коньках по льду покаталась, даже померить дала. А про её способности предсказывать события журналист Ковалёв её так и не спросил. Как-то неудобно было. Не вытекал из хода интервью этот вопрос.

— Поедем мы, наверное, Надежда Николаевна. Поздно уже. Не будем отвлекать вас больше. Спасибо вам, что приняли, рассказали всё. Сыну своему привет от нас передавайте, когда приедет.

— Не приедет он, ребята.

— Почему не приедет?

— Он сам мне сказал. Я ему, правда, не поверила. А сейчас вижу – правду сказал.

— Звонил вам?

— Нет. У меня же нет телефона. Во сне его увидела. Он мне так и сказал: мама, у меня в это раз не получится приехать. Я ему говорю: как же так, Андрей? Новый год же скоро, надо поздравить друг друга. А он мне отвечает: позже загляну. Ты только дождись меня, мама.

— А вы правда экстрасенс? – брякнул вдруг Бойко.

— Экстрасенс? – удивилась баба Надя. – Это кто такое сказал?

— Ну вот вы говорите, что во сне общаетесь, — как ни в чём не бывало продолжал Бойко. – Со своим мужем, которого нет уже. С сыном, который где-то далеко от вас. Это же не каждому под силу. Сейчас такая передача появилась – «Битва экстрасенсов». Там видят то, что обычные люди видеть не могут. Вот, привезли, их, например, в дом Михаила Круга. Это певец такой, его убили пять лет назад. Они сразу поняли, что к чему, хотя некоторые о Круге вообще не слышали.

— «Битва экстрасенсов»? Как интересно! Нет, ребята. Не надо быть экстрасенсом, чтобы общаться во сне с теми людьми, которые вам дороги. Просто надо любить их. Чувствовать, как самого себя, — баба Надя немного помолчала. – И вот сейчас чувствую, что долго ждать Андрея придётся. Очень долго. Но я обязательно дождусь. Я же пообещала.

Редакция газеты «Смена», 24 декабря 2007 года

— Хьюстон, у нас проблемы!

— Что случилось, Серёга? – Корреспондент газеты «Смена» Константин Ковалёв листал блокнот, куда позавчера записывал свой разговор с Любовью Николаевной Сотниковой, бабушкой из заброшенного улуса Халы на берегу Байкала. Цельности материала он пока не видел. Тут и коньки, и история завода тяжёлого машиностроения, где раньше работала бабушка, и её муж, который строил дом в родовой усадьбе, и ожидание сына, и всякие разные философские размышления… За что зацепиться, что главное?.. А тут ещё и Бойко с какими-то проблемами.

— Что случилось? – ещё раз спросил Ковалёв. – Не тяни, Серега.

— Фотографии…

— Чего фотографии? Плёнку забыл вставить? – мрачно пошутил Ковалёв.

— На плёночных фотоаппаратах, между прочим, таких косяков не было. Я всегда говорил, что цифра – зло. Посмотри на диске.

Ковалёв сел за рабочее место, открыл на компьютере общий для всей редакции диск Х. Первой открылось концептуальное фото коньков на гвозде.

— И чего не так?

— Дальше листай.

Дальше действительно было хуже. Значительно хуже. На всех остальных фотографиях так или иначе присутствовал Байкал, что было вполне объяснимо. А из Байкала шло сине-сиреневое свечение. Такое сильное, что всё остальное выглядело просто чёрным силуэтом. Ни бабы Любы, ни её коньков, ничего другого разглядеть было невозможно.

— Блин, Серёга! А чего делать-то? Цаплин уже и гонорар выплатил…

Ковалёв уже пару раз намекал редактору, что водитель не может одновременно работать фотографом, но Цаплин всё экономил на зарплатах. Вот и результат. С другой стороны – материал всё равно не клеился. Есть веская причина ничего не писать…

— Цаплину показывал фотографии? — обратился Ковалёв к водителю-фотографу Бойко.

— Показывал.

— Ну и чего?

— Сказал писать про северное сияние на Байкале.

— Так оно же какое-то подводное!

— Он так и сказал: делайте репортаж про подводное северное сияние. В первый номер.

 

Газета «Смена», № 1, 12 января 2008 года

Сиреневый свет

Подводное полярное сияние наблюдали на Байкале в конце минувшего года

Редкое природное явление произошло 22 декабря прошлого года на Байкале. Свидетелями подводного северного сияния стали репортёры нашей газеты. Не исключено, что они стали единственными, кто смог увидеть это уникальное зрелище.

Подводное полярное сияние наблюдалось возле заброшенного улуса Халы Ольхонского района. Ещё полвека назад этот населённый пункт в местности Хадарта был достаточно оживлённым местом. Жители разводили скот, велась активная торговля. Рыбоприёмный пункт Халы всегда был в передовиках не только на уровне Иркутского рыбтреста, но и всего Министерства рыбной промышленности СССР.

В середине 90-х годов, когда стали рушиться экономические связи между предприятиями, настала эпоха неплатежей и всеобщего недоверия, рыбная промышленность на Байкале в одночасье развалились, будто её и не было вовсе. Жители улуса стали невостребованными и разъехались, кто куда. Осталось только ветеран труда Надежда Николаевна Сотникова. Она не может уехать, потому что, по её словам, ждёт сына, с которым на некоторое время потеряна связь. К ней в гости и приехали журналисты нашего издания.

Разговор с ветераном был долгим и обстоятельным. Поговорили о её семье, о трудовом героизме, который она проявляла, работая на ИЗТМ имени Куйбышева в Иркутске. Надежда Николаевна рассказала о своём необычном увлечении – она катается по Байкалу на коньках-«снегурочках», которым уже далеко за полвека.

— Да это уже и не увлечение, наверное, а необходимость, — говорит баба Надя. – Пешком не находишься. Холодно, ветер дует, да и волки иногда захаживают. А по льду – быстро и безопасно. Десять минут – и я уже в Курме, в магазине. Полчаса – и в Сахюрте.

Провалиться под лёд Надежда Николаевна не боится. «Я чувствую лёд, — утверждает она. – Каждый его нерв, каждое движение».

Со льдом и было связано необычное природное явление, которое увидели журналисты нашей газеты. По их словам, около двух часов дня подо льдом Байкала напротив местности Хадарта встретились два ярких подводных потока. Один, сиреневого цвета, шёл с севера. Синий – с юга. Когда они столкнулись, по Байкалу пошла становая трещина – от самого берега до Ольхона. Несколько часов эта трещина светилась сине-сиреневым светом. Причём обычному глазу свет был невидим, его улавливала только фотоаппаратура. Источник свечения был абсолютно непонятен. Ничто известное науке, не может давать такой стойкий насыщенный свет в течение столько долгого времени в условиях экстремально низких температур.

Кандидат технических наук, старший научный сотрудник НИИ земной коры СО РАН Виктор Кораблёв, известный своим интересом к аномальным природным явлениям, согласился прокомментировать феномен, увиденный нашими корреспондентами.

— На мой взгляд, всё просто. Такой эффект дают зэбэ и хангай, когда встречаются вместе. Они испытывают друг к другу сильное эмоциональное влечение и могут почувствовать один другого за сотни километров, когда находятся в одной энергетической среде. Одного я не могу понять, как зэбэ и хангай могли одновременно оказаться в Байкале?

Нашей редакции стал известен ответ на этот вопрос. Зэбэ находился возле мыса Рытого ещё с июня прошлого года. Туда он попал после открытия энергетического коридора. Он лежал на глубине 40 метров и ждал своего часа.
Это час наступил днём 22 декабря, когда хангай тоже оказался в Байкале, благодаря определённому стечению обстоятельств. Человек, у которого был хангай, спешил, хотел срезать по льду дорогу, но Улирба позвала его к себе. Дальше всё происходило именно так, как рассказал Виктор Львович.

— Ребятам повезло, что они увидели это явление, — сказал в завершении разговора Виктор Кораблёв. – Зэбэ и хангай воссоединяются очень нечасто. Этот случай – первый, достоверно подтверждённый очевидцами.

Константин Ковалёв, фото Сергей Бойко

 

Редакция газеты «Смена», 12 января 2007 года

— Классно ты, Костя, Новый год отметил! Признавайся, чего курил, что тебя так торкнуло! Сколько лет работаю – первый раз такой бред читаю.
Клим Цаплин держал в руках первый в 2008 году номер газеты «Смена».

— Мне только что из Байкало-Ленского заповедника звонили, — продолжал Цаплин. – Виктор Львович сейчас в Москве, на симпозиуме, не проснулся ещё. Когда проснётся и ему передадут, чего ты, Костя, про него написал – думаю, тоже позвонит. И разговор с ним будет непростым. Какой зэбэ? Что за хангай?

— Я не писал этого, Клим Сергеевич, — пискнул, наконец, Ковалёв. – Видит Бог, не писал.

— Ты поосторожней с Богом-то. Не стоит его всуе упоминать, тем более, когда такая ситуация. Кто тогда писал? Я?

— Нет, не вы.

— Ну а кто тогда?

— Не знаю.

— Ну и я не знаю. Твоя подпись под материалом стоит? Твоя. С тебя и спрос.

— Чего делать-то, Клим Сергеевич? – запричитал вдруг Ковалёв. – Чего теперь будет-то?

— Как минимум – ты оштрафован. На сумму месячного оклада. Это первое. Работаешь без гонораров два месяца. Это второе. А третье…

Цаплин многозначительно замолчал.

— Что третье? – выдохнул Ковалев.

— Третье будет зависеть от того, как дальше будет развиваться ситуация. В частности, как я поговорю с Кораблёвым.

По идее, за такие вещи, конечно, надо увольнять. Но… Было как минимум три обстоятельства, которые удерживали Цаплина от такого шага.
Первое: он твёрдо помнил, что всей этой дичи в статье не было, когда он перед печатью проверял вёрстку. Кстати… Полосы уже с правкой корректора должны лежать у него в столе. Их можно проверить прямо сейчас. Цаплин выдвинул ящик. Так и есть! Вот газета, распечатанная на редакционном принтере до отправки файлов в типографию. Репортаж Ковалёва заканчивался совсем по-другому.

Кандидат технических наук, старший научный сотрудник НИИ земной коры СО РАН Виктор Кораблёв, известный своим интересом к аномальным природным явлениям, согласился прокомментировать феномен, увиденный нашими корреспондентами.

— Трещины на Байкале образуются очень часто. Примерно одна в час. Так что это вполне обычный процесс. Появлению трещины могут способствовать течения, которые продолжают действовать на Байкале, даже когда он покрыт льдом. Особенности освещения при заходящем солнце могли создать иллюзию, что эти течения разного цвета. Что касается последующего свечения, не видимого глазу, но зафиксированного фотоаппаратурой, я бы сначала проверил аппаратуру, а потом давал бы какие-то заключения.

Редакция проверила фотоаппарат в авторизированном сервисном центре. С ним всё нормально. Феномен свечения остаётся неразгаданным.

Константин Ковалёв, фото Сергей Бойко

Второе обстоятельство, которое оправдывало Ковалёва, — это то, что он – единственный мужчина в журналистском коллективе редакции. Уволить его – означало остаться в абсолютно женском обществе. Одна мысль об этом навевала на Цаплина тоску.

Третье – сегодня утром ему звонили из московского представительства агентства Рейтер. Просили продать фотографию байкальского свечения. Но сначала попросили фото на экспертизу. Цаплин отправил превью и забыл об этом, будучи уверенным, что экспертизу творение водителя-фотографа Бойко не пройдёт. Но полчаса назад ему снова позвонили из Москвы сказали, что всё нормально и предложили 50 долларов за фото. Цаплин мычал и мялся: понимаете, это эксклюзив, такое раз в тысячу лет бывает, надо бы соточку. Наконец, сторговался на 150 долларов за две фотографии. По большому счёту, интерес агентства Рейтер к фото никак не оправдывал того, что в газете вышла полная ахинея, но надо было признать, что Ковалёв имел некоторое отношение к этому неожиданному доходу Цаплина.

Редактор стал прикидывать, сколько бы он получил, если бы за каждый газетный ляп получал такие же деньги. Получалась приятная сумма.

 

Москва, Российская государственная библиотека, Центральный основной фонд, 12 января 2008

Кандидат технических наук, старший научный сотрудник НИИ земной коры СО РАН Виктор Кораблёв решил посвятить субботний день 12 января посещению главной библиотеки страны. Научная конференция по тектонике и геодинамике, куда его пригласили в качестве одного из докладчиков, начнётся только во вторник, и у него есть несколько дней заняться в столице личными делами.
Одно из таких дел и привело его в библиотеку.

Уже больше полугода прошло с того дня, когда ему рассказали о странном инциденте, приключившемся на Байкале. Якобы некие неведомые силы депортировали человека. Ничего сверхъестественного в этом Кораблёв, кстати, не видел. Он верил в возможность депортации. Более того – ему доводилось слышать нечто подобное и ранее. Но в этот раз было существенное отличие. Если все прежние истории происходили либо где-то далеко, либо очень давно, то здесь всё было, что называется, здесь и сейчас.

— Виктор Львович, дорогой, — звонил ему по телефону врач турбазы «Новая Зама» Магомед Магомедов, — приезжай. Всё, как ты любишь. Туристы нашли дедушку. Он худой, как чёрт. Говорит, что провалился в какую-то дыру. Прямо в лесу, говорит, открылась труба, и его туда засосало. Протащило под землёй больше ста километров, а потом выбросило в Байкал. Он пока у нас сидит. Отходит. Отъедается и отсыпается. Придёт вахтовка – отправим домой. Она выйдет из Иркутска к нам завтра – вот на ней и приезжай. Поговоришь с дедом – а потом посидим, в баньку сходим, в Байкал нырнём. Красота! Когда ещё будет повод ко мне заехать?

За три часа общения с бывшим скотником совхоза «Люрский», а ныне – пенсионером Никитой Павлиновичем Хахаловым кандидат технических наук Виктор Кораблёв узнал немногое. Его собеседник упорно твердил, что хухэ шунтул принял дар человека с прибором, и это стало предвестником каких-то серьёзных перемен. Об их сути и масштабе Никита Павлинович ничего сказать не мог, но появление в шаманской роще некой подземной трубы, куда его, в итоге, и затянуло, он отнёс именно к этим переменам.

— Мой отец рассказывал мне, а ему рассказывал его отец. Был обряд. Его проводил Анхалаев. Это могущественный шаман. Он жил в улусе Гаха-Мельзаны, но он жил везде. Он мог превратить камень в песок одним только взглядом. Закидывал сетку в стоящий во дворе колодец, а на удочку ловился налим из реки Мурен, которая протекала за тремя сопками на восток. Обряд, который проводил Анхалаев, был очень долгим. Он длился почти сто лет. Осталось сделать совсем немного, и тогда задрожала бы земля, раскрылись бы её коридоры – и тысячи всадников вышли бы наружу. Но у Анхалаева что-то не получилось, и он передвинул исполнение обряда сначала на 9 лет, а потом ещё на 90 лет.

— И чего? – спросил Кораблёв, когда Хахалов внезапно замолчал.

— Саг эхилхэ, — отозвался дед Никита. — Пришло время завершить обряд.

Больше ничего от бывшего скотника совхоза «Люрский» Кораблёв так не добился. Когда он спрашивал Хахалова об ощущениях от передвижения по трубе, тот ответил лишь, что было холодно. Видел ли он чего-нибудь? «Белая стена, белые цветы, лисья нора». Вне всякого сомнения, старик потерял тогда сознание, и у него возникали какие-то отрывочные галлюцинации.

А вот дрожь земли, появление каких-то коридоров – это интересно. Очень интересно. Особенно в связи с тем, что старшему научному сотрудника НИИ земной коры СО РАН предстояло выступать на очень представительной конференции по тектонике. Геофизические процессы как основа для легенд и сказаний. Можно ли, опираясь на народное творчество, воссоздать тектонические процессы, происходящие на земле задолго до первых научных изысканий? Тема выглядела свежей, в меру дискуссионной и однозначно способной вызвать немалый резонанс в научном сообществе.

Единственное слабое звено во всей этой научной гипотезе находилось в самом начале цепочки – сам Хахалов. Строить какие-то умозаключения на рассказах пенсионера, которого к тому же буквально накануне протащило по подземной трубе больше сотни километров, — идея так себе. Коллеги её не воспримут. В лицо, конечно, скажут: как интересно! – а за спиной засмеют. Вот если бы эта легенда о подземных коридорах была бы изложена в каком-то источнике – совсем другое дело.

Больше двух недель Кораблёв провёл в научной библиотеке Иркутского государственного университета, просмотрел труды Ивана Черского, Григория Потанина, полистал подшивки «Иркутских губернских ведомостей» и «Восточного обозрения». Ничего похожего на рассказы старика Хахалова он не нашёл. Более перспективным в этом плане виделось изучение фондов Российской государственной библиотеки, но Кораблёв понимал, что на это уйдут годы. Игра не стоила свеч.

Впрочем, когда-то давно, будучи на стажировке в институте механики МГУ, он познакомился с молодым и уже тогда очень перспективным учёным Александром Высоких. На почве темы, связанной с движением небесных тел и их возможным влиянием на геоморфологию Земли, у них возникли даже небольшие научные дискуссии. Несмотря на это, расстались хорошими друзьями. А сейчас Александр Иванович не кто иной, как директор Российской государственной библиотеки.

— Ну что ж, случайности не случайны, — пробормотал Кораблёв, набирая номер библиотечной приёмной. Почему бы не прилететь в Москву не накануне конференции, как изначально планировал Кораблёв, а чуть пораньше? Поработать в библиотеке пару дней – вдруг повезёт?

— Ну и задачку ты мне, Витя, задал. – Голос кандидата физико-математических наук Высоких звучал дружелюбно и тягуче. – Ещё и перед новогодними праздниками. Но я попрошу ребят из отдела редких книг и, наверное, из отдела рукописей тоже. Пусть поищут что-то подходящее, где может быть такая история изложена. А, может, и сами что-то вспомнят…

… Балдаев, Кычанов, Михно, Кельберг, Богданов, Кроль… В читальном зале Российской государственной библиотеки, на столе, уже подготовленном для Кораблёва сотрудниками отдела редких книг, лежали десятки изданий. Все авторы были ему совершенно неизвестны. Накануне, перед самым вылетом в Москву, с ним связался Высоких:

— С прошедшим тебя, Витя. Мы тебе всё подготовили. Самых очевидных авторов – Потанина, Пржевальского и прочих – брать не стали. Наши их читали, изучали, и они уверены, что ничего похожего там нет и быть не может. Взяли самые редкие книжки, малоизученные. Посмотри – вдруг повезёт.

Кораблёв машинально перекладывал книги в места на место. Если всё это читать обычным способом, как это делают большинство людей, то это – одна книга на день. Такого Кораблёв не мог себе позволить. Он давно выработал свой способ чтения, который считал уникальным. Когда ему надо было что-то найти в той или иной книге, он определял для себя ключевое слово, листал книгу, уделяя одной странице не более десяти секунд. Но этого времени ему хватало, чтобы в стройных рядах букв, слов и предложений отыскать именно то слово, которое он искал.
Но какое слово определить ключевым для его нынешних поисков?
Не особо надеясь на удачу, Кораблёв стал пролистывать книги. На то, чтобы изучить первую, у него ушло 50 минут. На вторую – час. На третью – вообще полтора часа. Едва он открыл четвёртую книгу, как его взгляд задержался на слове Гаха-Мельзаны.

В это трудно было поверить. Боясь, что появление в книге названия улуса, знакомого ему по рассказу Хахалова, окажется лишь совпадением, Кораблёв перевёл дыхание, успокоился, закрыл книгу. Михаил Богданов, «Заметки о государственности Бурят-Монголии». Ни имя, ни фамилия ничего не говорили. Да и название книги мало походило на легенды.

На полках читального зала стояли ряды разных энциклопедий – Большой, Малой, специализированных справочников. Кораблёв поднялся, взял увесистый том Большой Советской энциклопедии со статьями на букву «Б», без труда нашёл Михаила Богданова.

Сын старосты Идинской степной думы, борец за самоопределение бурятского народа, идеолог этого движения. Был расстрелян семёновцами в 1919 году. Его сестра была замужем за Романом Вампиловым, двоюродным дедом драматурга Александра Вампилова, пьесы которого, к слову сказать, Кораблёв мог перечитывать бесчисленное количество раз – и постоянно находить в них что-то новое.

— Любопытно, — пробормотал Кораблёв, возвращаясь к своему столику, — очень любопытно.

И он погрузился в чтение.

 

Михаил Богданов, «Несколько мыслей об использовании обряда Ухен Алты»

Поздней весной 1917 года случай привёл меня в улус Гаха-Мельзаны. Он расположен на возвышенности, в паре вёрст от Качугского тракта. Отсюда открывается широкий вид на почтовую контору станции Баендай, чем пользуются местные извозчики. Завидев человека, тщетно пытающегося добраться от станции в какой-либо из улусов, лежащих в стороне от главного пути, извозчики, сломя голову, несутся вниз по склону, в стремлении предложить свои услуги.

Воспользовавшись случаем, я завёл разговор о возможности формирования здесь отряда, численностью хотя бы до пяти-шести человек, способного поддержать «Буряад улсын сугалган», если на то будет необходимость.

Скотовод Гомбо Хахалов, который принял меня на постой, ответил мне, что в Гаха-Мельзанах не осталось уже людей, которые смогли бы достойно принять на себя обязанности воина, но он слышал о войске в 99 каганов всадников – моритон хун, которые ждут одного лишь приказа, чтобы выйти из-под земли и ринуться в бой. Больше ничего Гомбо мне рассказывать не стал, но вечером, под действием изрядного количества тарасуна, купленного мною по случае в улусе Гушитский, его язык развязался, и он рассказал мне удивительную историю, которую ему поведал 45 лет назад его прадед.

Давным-давно, примерно в то же время, когда в кудинской степи появились первые булагаты, в эти места пришёл отряд неведомого племени. Они говорили на языке, похожем на монгольский, но одевались как люди из Империи Цин. Они обладали недюжинными знаниями и навыками в верховой езде и стрельбе из лука. Их шаманы были настолько сильными, что могли управлять уулэн, а женщины рожали таких богатырей, которых в этих краях никогда не видывали. Люди этого племени называли себя тангутами.

Когда-то это племя сильно обидело властного и злопамятного Темуджина, правителя Золотой Орды. Он умер, но его наследники на смертном одре отца поклялись уничтожить тангутов. Они снарядили огромное войско – в девять тумэнов и три кагана, но когда это войско пришло на земли, где поселились тангуты, то не нашли ни одного человека. Тангутские шаманы сделали так, что всё племя исчезло.

Монгольские воины ушли ни с чем. Их шолмо эмэ пытались найти тайны заклинаний тангутских шаманов, но у них ничего не получалось. Они лишь чувствовали, что тангуты исчезли не навсегда, но когда и где они должны были вернуться, шолмо эмэ понять не могли. Несколько раз потом внуки и правнуки Темуджина посылали сюда отряды – но всегда они возвращались ни с чем.

Прошло много времени – пять раз по девять полных кругов с того дня, когда исчезли тангуты, и им настала пора возвращаться. Для этого надо было провести обряд, заложенный в древнем заклинании. Обряд поручили провести шаману по имени Анхалай. Это был очень могущественный шаман. Находясь в Гаха-Мельзанах, он мог подоить корову, которая в этот момент паслась возле Священной горы Турэн. Баабгай, прежде чем завести потомство, спрашивал у Анхалая разрешения.

Обряд был несложным, но долгим. Девять раз через каждые девять лет должен был длиться этот обряд. Анхалай опасался, что за это время кто-то из молодых шаманов украдёт у него обряд, завершит его сам и тем самым выслужится перед тангутами. Поэтому на первом тайлагане он убедил всех собравшихся шаманов, что обряд невозможно проводить без алты, а сам обряд назвал Ухэн Алты.

В своём желании запутать всех и не дать молодым даже малейшей возможности перехватить обряд, Анхалай пошёл ещё дальше. Он установил, что алты должна быть особенная. Если сложить все цифры того года, когда была выпущена алты, то получалось священное число девять. Другие алты не могли участвовать в обряде. Не могли участвовать и те алты, которые уже использовались в обряде ранее.

Дуу басаган Анхалая Убэгэ-Долгон, пользуясь силой, данной ей онгонами, приводила на ярмарки купцов с теми алты, которые были необходимы для обряда, и они покупали скот именно у тех людей, на кого указывала Убэгэ-Долгон.

Следить за выполнением всех условий обряда Анхалай поручил хухэ-шунтул – родовой птице его рода.

Всё шло хорошо до тех пор, пока кто-то не рассказал монгольским шолмо эмэ об обряде Ухэн Алты. Если бы Анхалай не менял правил обряда, шолмо эмэ ничего не смогли бы сделать, а теперь у них появились возможности помешать возвращению тангутов. Когда настал через провести обряд Ухэн Алты в девятый раз, шолмо эмэ сделали так, что нужной алты не оказалось. Её не было нигде. Шолмо эмэ сделали так, что алты в том году не стали выпускать.

Следующий срок, когда тангуты могут вернуться, наступает через три месяца.

Последние слова Гомбо Хахалов сказал с видимым усилием. Тарасун, который почти не действовал на меня, поразительным образом сразил моего собутыльника. Он качнулся на стуле и упал, словно подкошенный, на пол своей юрты. Когда я глянул на изрядную бутыль, куда вмещалось, по моим предположениям, порядка половины ведра тарасуна, то увидел, что она была совершенно пуста. При этом за время нашей неторопливой беседы я выпил едва ли чарку.

Наутро, оставив моего хозяина лежащим в юрте, я попросил у проходившего хубуун отвести меня к Анхалаю. Хубуун выполнил мою просьбу. Анхалай, который, похоже, выполнял здесь также и роль старосты, был не рад моему визиту. Когда я спросил его о появлении в Гаха-Мельзанах хорошо обученного войска в 99 каганов всадников и возможности этого войска поддержать наш «Буряад улсын сугалган», Анхалай выразил полное непонимание.

Тщетно я говорил ему о том будущем, которое может последовать, если мы сможем добиться автономии. Шаман не слушал меня. А когда на его едва заметный знак в юрту стали слетаться невиданные мною ранее птицы – судя по всему, тем самые хузэ-шунтул, о которых говорил мой бедный собутыльник – я понял, что дальнейшего разговора не получится.

В большой досаде я покинул юрту Анхалая. Уже к концу дня, едва расплатившись с Гомбо Хахаловым за постой, я покинул Гаха-Мельзаны. Я не слышал, смог ли довести до конца обряд Ухэн Алты старый Анхалай. Скорее всего нет, поскольку внезапное появление столь большого войска не могло пройти незамеченным. Что помешало ему на этот раз – не знаю. Я бы обратил внимание всех сторонников «Буряад улсын сугалган» на возможность привлечения Ухэн Алты для нашего дела».

 

Москва, Российская государственная библиотека, Центральный основной фонд, 12 января 2008

Кораблёв закрыл книгу. Обычная сказка, каких сотни. Странно, что столь образованный и начитанный человек, коим, вне всякого сомнения, являлся сын думского старосты Михаил Богданов, повёлся на россказни нетрезвого скотовода. И ещё в свои записки эту историю включил. Вот прямо сейчас Кораблёв, как нормальный человек с высшим образованием, подтвердит, что всё это – полный бред, не имеющий никакого отношения к действительности. Кораблёв потянулся к полке, где были размещены справочники. Прямо перед ним стоял монетный каталог Узденникова.

— Ну и когда это было такое, чтобы золотые монеты не выпускали? – пробормотал Кораблёв. В юности он немного увлекался нумизматикой и считал себя если не специалистом, то достаточно знающим в этом деле человеком.

Он открыл нужную страницу и замер, поражённый. В 1908 году в России выпуск золотых монет был действительно приостановлен. А ведь именно в этом году, согласно легенде, должен был завершиться обряд.

Торговцы из Маймачена, прибывшие в Санкт-Петербург годом ранее, долгое время арендуя места в Гостиных рядах российской столицы, обратили внимание русских купцов на то, что изображение царя на золотых империалах давно не соответствует его реальному внешнему виду. А такое несовпадение грозит государству большими проблемами, вещали приезжие. Мол, были прецеденты – в том числе и в истории Монгольского ханства, откуда эти люди приехали. Каким-то образом эта история дошла до приближённых императора, а, возможно, и до самого Государя, и он повелел приостановить выпуск золотых монет – до приведения его портрета в должное соответствие.

Коминтерна, 29, 29 февраля 2008 года

— Эхе-Хубон, а это точно твоя квартира?

— Ключ же подошёл, Кюрбел-хатун. Моя, значит. Правда, жил я тут под другим именем. Ну и вообще другой был человек.

— Сейчас мы оба – другие люди. Декабрёвы – необычная фамилия.

— Ну, это Куницын откреативил. Раз вы познакомились в декабре, говорит, быть вам Декабрёвыми. Нас и не спросил даже. Хорошо, что хотя бы по поводу имён поинтересовался.

— Не будь неблагодарным, Эхе-Хубон. Он нам документы сделал.

— Да я не спорю, Кюрбел-хатун. Куницын – молодец. По-человечески поступил.

— Эхе-Хубон, а чего ты ищешь?

— Есть у меня одно странное воспоминание. Оно меня преследует уже несколько дней. Точнее сказать, ночей. Квартира – судя по всему, вот именно эта, – а в ней какие-то одинаковые вещи. Нэгэн, хоёр, гурбан, дурбан, табан…

— Знакомые слова, Эхе-Хубон. Не могу вспомнить. Какая-то детская считалочка?

— Вот и я не могу. Но нам надо эти вещи найти. Я уверен, что они нужны нам в новой жизни.

 

Год Хулгана шестидесятого лунного цикла

— Янхал-Аба, ты так давно не приходил ко мне.

— Так я не был нужен. Ты сам сделал всё, Эхе-Хубон.

— Мы сделали это вместе. Девять коридоров открылись только тогда, когда девять алты оказались вместе.

— Открылся только один коридор, Эхе-Хубон. Это тот, который сделал ты на берегу озера Бай-Куль. Остальные навечно закрылись за пять кругов до соединения алты. Наши потомки изменили правила течения земной энергии. Я не смог сохранить коридоры Унга-Турэн. Это было вне моих сил.

— Именно поэтому вернулись только я и Кюрбел-Хатун? — воскликнул Эхе-Хубон. — Это несправедливо, нечестно. Неважно, кто строил оставшийся коридор. Много, кто хотел возвращаться. Почему только мы?

— Энергии, которую ты заложил в коридор, было достаточно, чтобы вернуть всё Царство тангутов. Но никто, кроме вас, возвращаться не захотел. В курганах другая жизнь. Всё это время ты находился в состоянии любви, в ожидании встречи с Кюрбел-Хатун, и не видел ничего вокруг. Остальные выбрали спокойствие.

— И что дальше, Янхал-Аба? Не будет больше Царства тангутов?

— Вы вернёте его своим потомством. Это будет сильный и гордый народ. Но прежде… У меня есть одна просьба. Вам придётся возобновить две жизни, которые мы оборвали. По-другому у нас не получилось. Иначе хангай-зэбэ никогда не соединились бы. Ваши старшие дети продолжат жизненный путь тех, кто не завершил свою карму из-за нас. Они смогут стать великими людьми. Берегите их.

— Да, я всё понял, отец, — кивнул Эхе-Хубон и проснулся.

 

Местность Хадарта, Ольхонский район, 3 мая 2025 года

— Деревенька пустая совсем. Больше часа ходим – одно фуфло попадается, — Игорь Секретарёв, генеральный директор ООО «Призма», обращался к своему сотруднику, специалисту по цифровой печати, а в настоящий момент – коллеге по кладоискательскому делу Алексею Семенову.

— Есть такое. Сплошной «совок» идёт. Пуговицы какие-то беспонтовые, гайки. Видно, совсем недавно люди уехали, завалили культурный слой мусором. А вон тот дом, похоже, вообще жилой…

Алексей Семёнов чувствовал себя отчасти виноватым. Это он уговорил Секретарёва съездить в Халы. Тот сомневался: «На Байкале вообще бедненько с монетами». Семёнов убеждал: в прошлом году он копал соседнюю Уюгу, и улов был очень неплохим. Порядка 80 монет – от Николая Первого до Николая Второго. Причём, после изучения свежих каталогов, оказалось, что пара экземпляров вполне себе тянет на раритеты, да ещё и коллекционного состояния. Логично предположить, что в соседнем улусе будет нечто похожее. Оказалось, нет. Может, на берегу что-то есть? Остатки какого-нибудь причала. А там, глядишь, и монета пойдёт.

Семёнов отключил дискриминатор, который отсекал железо, установил «все металлы». Пока кладоискатель шёл мимо крайних домов бывшего улуса, его металлодетектор орал всеми возможными тональностями, захлёбывался от переизбытка обнаруженных целей. По мере того, как Семёнов начал спускаться к берегу и всё дальше удаляться от того места, где когда-то находились Халы, прибор стал затихать, пока вообще не замолк.

На берегу было чисто. Ни звука.

— У тебя, чего, батарейки сели? – откуда-то сверху раздался голос Секретарёва.

— Да нет, нормально всё. — На всякий случай посмотрел на дисплей Семёнов. – Просто нет ничего.

— Поднимайся обратно, поехали. Покажешь мне Уюгу, где у тебя счастье было. Может, осталось чего.

В этот момент детектор Семёнова нехотя заворчал, затрещал. На самой кромке воды, где-то совсем неглубоко под галькой что-то лежало. Явно железяка. Странное дело – в самом улусе таких звуков было сотни, и на них кладоискатели не обращали ровно никакого внимания. Даже дискриминаторы включили, чтобы эти звуки их не отвлекали. А вот здесь, на берегу, такой же точно звук – но один. И Семёнов решил во что бы то ни стало выкопать ту цель, которая этот звук издавала.

«Психология», — подумал он, пытаясь врыться лопатой в прибрежную гальку.

Штык скользил по камням, уходил то вправо, то влево. Но дело было сделано: Семёнов заметил странную металлическую фигурку, выброшенную лопатой на поверхность.

Впрочем… Нет, это было не фигурка. Два наконечника стрелы – трёхгранный и четырёхгранный, прикованные друг к другу или, скорее, спаянные вместе. Двойная стрела, что ли? Да ну – как стрелять-то такой? Видно, просто чья-то шутка, или подмастерье кузнеца тренировался. А кузнец увидел такие тренировки, отругал подмастерье, а плоды его нелёгкого труда выбросил. Фантазии кладоискателя рисовали ему разные картинки из жизни, но для него результат был очевиден: совершенно ненужная, бесполезная находка. Хотя, похоже, достаточно старая.

— Что, ребята, не нашли ничего?

Кладоискатели уже сложили металлодетекторы и лопаты в машину, собирались ехать, когда из единственного дома, казавшегося им жилым, вышла старушка в ярком, словно праздничном, платье.

— Здравствуйте. – У Секретарёва было неизменное правило: при встрече с местными жителями обязательно здороваться, и лишь потом начинать разговор.

— Да, не нашли. Много современного мусора. Недавно, видимо, люди уехали.

— Да, недавно, — подтвердила старушка. – А я вот вообще до сих пор осталась.

— А чего не уезжаете-то? Скучно одной, наверное.

— Да, по-разному. Человека одного жду. Сына. Обещал заехать, как время появится…

— А он звонит? Или пишет, может быть?

— Может, и пишет. Так почтальона-то у нас нет уже давно. Не приходят письма. И телефона тоже нет…

— Как бабушку-то жалко, — прошептал Семёнов. – Сын уже думать-то, наверное, про свою мать забыл. А она всё ждёт его…

Он достал из кармана странную композицию из двух наконечников, найденную на берегу.

— Смотрите, что мы у вас нашли. Возьмите на память.

— Спасибо, мальчики. – Старушка с интересом разглядывала находку. – Какая сильная энергия от неё идёт! Сила любви.

— Леха, ну ты дал, конечно, — сказал Секретарёв, когда кладоискатели отъехали от улуса Халы в направлении мыса Уюга. – Какалик бабушке подарил.

— Да ей понравилось, вроде, — оправдывался Семёнов. Он и сам не понял, зачем отдал старушке железяку. – У меня порыв какой-то был.

— Если порыв был, дал бы ей тушёнки или «доширака». Она одна живёт, ей в магазин тяжело, наверное, ходить. А так – хреновину какую-то отдал – и радуешься.

— Да не радуюсь я вовсе.

— Ладно, показывай, где на Уюгу поворачивать.

 

Газета «Свет Октября», № 18, 16 мая 2025 года

Новая жизнь на берегу Тангутки

Как молодые фермеры поднимают старинное село Нукутского района

Когда-то в советские времена в Тангутах работал совхоз «Шаратский» — одно из лучших и крепких предприятий Нукутского района. В его составе были отделения, расположенные в сёлах Куйта, Тангуты, Шараты и Ей. В хозяйстве имелось несколько молочнотоварных ферм, телятники, большие площади посевных земель, многочисленные отары овец. Однако его постигла та же участь, что и многие другие колхозы и совхозы. В годы перестройки совхоз «Шаратский» приказал долго жить.

Всё стало меняться в начале нулевых, когда власти наконец-то обратили внимание на сельское хозяйство. На самом высоком уровне в стране поняли, что нельзя постоянно зависеть от «ножек Буша», надо и свои хозяйства развивать. Появилась возможность взять недорогие целевые кредиты, приобрести технику в лизинг.

После объединения Иркутской области и Усть-Ордынского Бурятского автономного округа в один регион, к аграриям шести районов бывшей автономии сформировалось особое отношение сначала в администрации, а затем и в Правительстве Иркутской области. К федеральным проектам добавилась местная составляющая в виде субсидий и субвенций.

Именно тогда, летом 2008 года, в Тангутах появилась семья Декабрёвых – Олег и Татьяна. Молодые, активные, работящие, они сразу обратили на себя внимание жителей села. Сейчас здесь уже не могут представить себе, что когда-то Тангуты обходились без них. Декабрёвы и старикам помогают, и в детском саду поставили игровую площадку, и в местной школе ведут секции верховой езды, стрельбы из лука. Их ученики завоёвывают призовые места на самом высоком уровне, а девятиклассник Глеб Чимитдоржиев недавно стал чемпионом окружного Сурхарбана.

А начиналось всё с малого. Декабрёвы выкупили земельный участок в самом конце Трактовой улицы, на берегу Тангутки. Олег шутил: рассказывал, что они с женой нашли клад, а на вырученные от его продажи средства начали поднимать хозяйство. Построили дом, завели восемь коров. Через год число коров удвоилось. Декабрёвы сдавали излишки молока торгово-закупочному кооперативу из Новонукутского. Но нередко машина не приходила. В кооперативе объясняли – невыгодно гонять цистерну ради одних Декабрёвых. Тогда молодые животноводы открыли свой кооператив. Закупали молоко в Ново-Ленино, Шаратах, Харетах, Куйте. А потом поняли, что пора заняться переработкой.

— Примерно десять лет назад в министерстве сельского хозяйства Иркутской области нам рассказали о возможности получить грант на развитие материально-технической базы, — рассказывает Олег Декабрёв. — Мы с радостью ухватились за эту возможность. Чтобы выиграть грант, нужно составить грамотный проект. Ездил, смотрел, как поставлено дело с переработкой молока на аналогичных предприятиях в Аларском районе, обращался за помощью к специалистам. В итоге, мы сделали всё правильно и выиграли грант. Получили 10 миллионов поддержки и внесли 5 миллионов своих и заёмных средств.

Производство открылось три года спустя. Просторный цех, где размещено оборудование для изготовления всей линейки молочных изделий – от обычного молока в тетрапаках до йогуртов. Современное холодильное оборудование. И если первую продукцию предприятия дегустировали жители Новонукутского, Первомайского, Ново-Ленино, то сейчас молочные продукты «мэйд ин Тангуты» можно купить в Заларях, Зиме, Куйтуне.

— Можно, но не купишь, — добавляет Олег Декабрёв. – Очереди за ними выстраиваются. Нас просят увеличить выпуск продукции, но пока не можем. Площади не позволяют.

Помогают Декабрёвым их дети. Семья давно уже получила статус многодетной: четверо сыновей и двое дочерей. Младшие – две пары двойняшек ещё ходят в детский сад. Старшие сыновья – Андрей и Дима – уже освоили навыки пастуха, на очереди – профессия фасовщика. Оба успевают хорошо учиться и заниматься спортом. Отлично стреляют из лука, занимаются конными скачками. Ходят в секции, где преподают их родители.

Кони – особая любовь Декабрёвых. У них – свой табун. В нём – 12 лошадей. По меркам Нукутского района – это немного. Но таких красивых и стремительных лошадей нет больше ни у кого в округе. На районном Сурхарбане они неизменно занимают места на самом верху пьедестала. Жеребец по кличке Эхе-Хубон – только первый. На окружном Сурхарбане, где традиционно сильных жеребцов выставляет Осинский и Эхирит-Булагатский районы, кони Декабрёвых – всегда в призовой тройке.

Своей жизни без Тангут Декабрёвы не видят. Не устают повторять, что вся их жизнь тут, и никуда уезжать не собираются. Детей готовят к сельской жизни. Татьяна, правда, говорит: «За старших – не знаем, они у нас слишком независимые, а вот наши младшенькие обязательно здесь останутся».

Лидия Гергесова, журналист»

 

Местность Хадарта, Ольхонский район, 2 июня 2025 года

— Папа, смотри, корова заблудилась. Давай поможем ей.

— Да ничего она не заблудилась, Андрей, чего ты придумываешь? Видишь – вон дом стоит. Там корова и живёт со своим хозяином.

— Да точно я тебе говорю – заблудилась. Я же по глазам вижу.

Фермер и многодетный отец Олег Декабрёв вёз своего старшего сына Андрея в спортивный лагерь на Байкале. Путёвку в лагерь Андрей получил по итогам школьной спартакиады, а также за общие успехи в учёбе. Централизованная доставка в лагерь была организована только из Иркутска. Олег посчитал, что проще отвезти сына самостоятельно.

Они выехали из Тангут в половине шестого утра. Сейчас время приближалось к полудню, а они ещё не приехали. Устали и водитель, и пассажир. Олег был уверен, что всю эту историю с заблудившейся коровой сын придумал только лишь для того, чтобы просто выйти из машины и немного размяться. Олег и сам был не против короткого отдыха.

— Хорошо, давай посмотрим, что случилось с этой коровой.

Увидев, как с дороги свернула в её сторону большая чёрная машина, корова замычала и затрусила к дому, который выглядел жилым. Декабрёв, аккуратно объезжая беспорядочно лежащие брёвна и ямы, оставшиеся от погребов разобранных построек, последовал за ней. Уже почти возле самого дома, который выглядел жилым, остановился.

Андрей выскочил из машины и побежал к корове. Другой бы отец, наверное, испугался – мало ли что животное с ребёнком сделает? – но Олег оставался совершенно спокойным: Декабрёв-младший умел обращаться с коровами получше многих скотников.

— Кто эту мою Людмилу гоняет? – из дома вышла старушка, одетая в яркое, словно праздничное платье.

— Здравствуйте, — Олег Декабрёв уже вышел из машины. – Да вот сын решил, что корова заблудилась и собрался ей помочь. – И уже обращаясь к сыну, сказал: — Я же тебе говорил, Андрей, что корова живёт в этом доме, а ты не верил.

— Смотри, папа, у этой бабушки такое же платье, как у мамы, — моментально забыв коровью тему, закричал Андрей. – Помнишь такое платье?

— Нет, не помню. Чего-то ты путаешь Андрей.

— Да точно тебе говорю – такое.

— Ты прав, Андрюша, у твоей мамы именно такое платье, — неожиданно отозвалась бабушка.

Олег счёл невоспитанным спорить с пожилой женщиной, учитывая, к тому же, что они заехали на джипе едва ли ни к ней в ограду.

— Ну раз вы двое утверждаете, то тогда, наверное, да.

Бабушка отвернулась. Редкие слёзы покатилась из её глаз. Баба Надя поспешно вытерла слезинки. «Сынок вернулся, — прошептала она. – Нельзя плакать. Никак нельзя. Это же большая радость».

Мальчик, приехавшим с незнакомым мужчиной на большой чёрной машине, как две капли воды походил на её сына Андрея. И внешне, и манерой общаться. Так же, как её Андрей в детстве, моментально переключался с одной темы на другую. Уже после школы, поступив на юридический факультет, он научился усидчивости, вдумчивости и, в итоге, достиг другой крайности: стал настолько основательным и въедливым, что к моменту распределения в вузе за него «бились» и прокуратура, и суды, а в адвокатуре ему рисовали яркие перспективы, но Андрей неожиданно для многих ушёл в следствие, где и зарплаты были поменьше, и перспективы – так себе.

А потом, за несколько дней до новогодних праздников, его машина провалилась под лёд. Бабе Наде сообщили, что её сын погиб, но она не верила этому. Андрей пообещал ей, что обязательно приедет, а он всегда держал слово.
Почти двадцать лет она выходила на улицу всё в том же платье, в котором тогда, зимой 2007 года, ждала своего сына, старшего следователя Центрального РОВД Иркутска Андрея Сотникова, её Андрюшу. Знала, что он приедет, чего бы с ним не случилась. Всё так и вышло. Она не ошиблась в своих предположениях.

— Ой, а что это у вас, бабушка? – Андрей, между тем, нашёл уже третью тему для разговора. – Вот здесь, возле крыльца лежит. Ваша игрушка?

Возле крыльца, на лавочке, вот уже три недели лежала железка, подаренная людьми с металлодетекторами. Два наконечника, сплавленные вместе. Трёхгранный и четырёхгранный – в сумме семь граней. Баба Надя чувствовала, как от железки шла сильная энергия. Ей казалось, что это энергия огромной, всепоглощающей любви.

Баба Надя несколько раз порывалась то занести этот подарок в дом, то вообще выбросить его, но не делала ни того, ни другого. Что-то подсказывало ей, что эта странная фигурка должна оставаться тут, возле крыльца.

— Нет, не моя, — ответила баба Надя. – Случайно здесь оказалась.

Мужчина, который был с мальчиком, вдруг заинтересовался железкой.

— А можно посмотреть поближе?

— Конечно, можно, — отозвалась баба Надя.

Мужчина взял странную железку, крепко сжал её правой ладонью. Тихо произнёс:

— Хангай-зэбэ. Я нашёл их, отец. Мы окончательно вернулись.

 

В книге использованы реальные материалы газет «СМ Номер один», «Окружная правда», сетевого издания «Орда Инфо». Они были либо написаны самим автором, либо созданы на гонорарной основе сотрудниками изданий в тот период, когда автор был директором или учредителем издательств, опубликовавших материалы.

 

Словарь использованных слов

Хангай – четырехгранный наконечник стрелы
Зэбэ – трехгранный наконечник стрелы
Баэхты – остановись
Барунтэ – слева от входа в юрту
Баярлаа – спасибо 
Нэгэн – первый
Табан – пятый
Зурген – шестой 
Ухэн – девятый
Саг турген ябана – Время идет быстро
Саг эхилхэ – Время пришло
Зуб шидхабэри – ты поступил правильно
Занал аюл – бойся
Алты, алтан – золото, золотой
Дуурэбэ – всё кончено
Гээхдэхэ – опаздывать
Саг соогоо – вовремя
Шолмо эмэ – колдун, шаман 
Мэргэн-ябо – скотовод
Газаар – земля
Сагаан Лу – белый дракон
1 амьсгал – мера времени, 4 секунды
Чинлуур – мера времени, 24 секунды
Баэт харва’а – стрельба из лука
Яараарай – поторопись!
Шолмо эмэ – колдун
Моритон хун – всадник 
Хулээ – ждать
Дуу басагай – младшая сестра
Мангихарай хара - июнь
Уулэн – облако
Хоног – сутки 
Буряад улсын сугалган - Бурятская национальная Дума
Ухэр – Корова 
Баабгай – медведь 
Бар – Тигр
Туулай – Заяц 
Луу – Дракон 
Могой – Змея 
Морин – Лошадь
Тахяа – Курица 
Нохой – Собака
Гахай – Свинья 

Календарь

Год Нохой пятого лунного цикла - 1226 год 
Год Гахай пятого лунного цикла - 1227 год  
Год Могой седьмого лунного цикла - 1245 год 
Год Бар восьмого лунного цикла – 1254 год
Год Туулай восьмого лунного цикла - 1255 год 
Год Тахяа девятого лунного цикла - 1273 год 
Год Хулгана шестидесятого лунного цикла – 2008 год

 

Вернуться в Содержание журнала

---

---