Катя любила метро.
В нём была поэзия.
И красота.
Она любила шумную толчею станций, приливные волны рекламных акций, гремящих из навесных телевизоров, яркую бумажную рекламу, пластмассу и камень, дерево и сталь.
Ей нравились музыканты, играющие в переходах. Нередко возле парня с гитарой, поющего красивым дискантом: «На наших лицах без ответа, лишь только отблески рассвета…», стояли девушки с бейсболками, упрашивающие прохожих раскошелится на копейку-другую. Красивые цыганки, притворяясь армянками, упрашивали дать им денег на обратный билет. Изредка в переходы заезжали скейтеры, ругались окружающие.
Ей нравились бабушки в переходах, которые торговали яркими букетами. Такие цветы бедный студент купит своей пассии, ибо не в силах разориться на дорогущие варианты из цветочных ларьков. Нравились уютные магазинчики, торгующие всякой дребеденью, от пива до сникерсов.
А ещё – нравилась романтика.
Она видела, как негритянки, в ярких тюрбанах, в вагоне пели дуэтом незнакомцу; как парень ухаживал за девушкой из кофейни, встроенной в стену перехода: дарил ей яблоки и шоколадки. Видела, как мужчина сказал комплимент двум девушкам-готессам, обняв их за плечи. Видела, как китаянка ехала в метро, закинув ногу на колено (наверно, своего) парня. Видела, как прохожий подарил девушке в инвалидной коляске огненно-красную розу.
И ей – хотелось романтики.
Катя была яркой девушкой.
О, вы бы её не никогда забыли! Она была одета в коротенькие джинсовые шортики, на чёрных подтяжках, в белый танк-топ, открывающий животик, кроссовки с толстенной подошвой. В носу была пирсинг-подковка. И у неё были ослепительно яркие, зелёные волосы. В метро она шествовала с этими волосами, будто какой-то взрыв на неоновой фабрике
Её было видно издалека.
Кожа её была густо-золотистой, доказывая, что Катя много времени проводила на солнце. Носик был задорно вздёрнут, пухловатые губы придавали лицу что-то рязанское. Красоткой её не назовёшь, но она точно привлекала внимание. Катя была невысокого роста, и была крепенькой, ладной девушкой. Она шла пружинистой походкой, очень бойкой.
Только глянь!
Глянь на неё!
И тут же – вспоминалось о лете, о рожках мороженого, о пляжном волейболе и белоснежном песке; о раковинах, в которых слышен шум прибоя. Она будто распространяла вокруг себя ауру молодости, красоты, энергии. Она была будто сжатая пружина, готовая распрямиться весельем, азартом, смехом.
Но сегодня Кате было не до веселья.
Будто огонёк свечи, которую задул немилосердный ветер, она сидела в вагоне. Катя провела в метро уже три часа. Бездумно она переходила из вагона в вагон, со станции, на станцию.
Мать выгнала её из дома.
Из-за того, что она заночевала на флэте! И ведь ничего же ровным счётом не было. Они с парнями смотрели «Дикий, дикий Вэст». А потом пошли спать. Выпили немного «Гаража». В конце концов, ей уже исполнилось девятнадцать! Но мать назвала её шлюхой, шаболдой, потаскушкой. И сказала, чтобы ноги её не было в этом доме. Припомнила и зелёные волосы, и кольцо в носу, коротенькие шортики, и прогулки по ночному Минску.
Разве это преступление – любить ночь?
Юную ночь!
Любить тишину и покой, которая опускается на землю, когда загораются фонари. Когда мама спит, можно делать что угодно; никто не наругает, не осудит. Ты словно один в этом фиолетово-звёздном мире. Катя любила из окна смотреть, как ночь медленно опускается на землю. Сначала небо у горизонта становится фиолетово-розовым, с сиреневыми облаками. Чуть выше – оно зелёное, цвета её волос. Ещё выше – прозрачная лазурь.
Но вот темнеет, гаснет горизонт.
И ночь – уже тут!
Небо превращается в чистую фиоль. Луна, явившаяся ещё до заката, становится яркой, наливается серебром. Зажигают фонари. Они кажутся каплями расплавленного золота, в свете которых медно-красно горят стволы сосен. Подсветка домов делает развалюхи похожими на хрустальные дворцы. Горят не все окна, но те, что светятся, похожи на квадраты огня.
А как чудесно гулять вечером по городу!
Как чудесно!
Прохлада льётся с небес – живительный нектар. Яркие пятна света перемежаются с лакунами густо-индиговой тьмы. И всё кажется магическим, нереальным. Чу! Что там пролетело среди звёзд?
На скамейках шушукаются парочки, и это так дивно и так славно. От метро к парку идут люди, взявшись за руки. Ночь, время секретов, время откровенных разговоров, время тайны.
Вот бы и ей!
И ей тоже!
Сидеть под фонарём, в потоке золотого сияния. В окружении тёмного малахита кустов. Когда тени подкрадываются – и заливают всё вокруг, касаются мягкими лапами. Чтобы кто-то слушал все её глупые девчачьи секреты, и гладил её горячие от дневного солнца колени.
Но Катя была одна.
Всегда одна!
Ночью грезилось о любви. Ночью казалось, что она – одинокая звезда: ей так не хватает света других звёзд! Все мечталось о ком-то – кто понял бы её без единого слова, просто пришёл и забрал её. Кто-то, кто придёт из индигово-ночного мрака, возьмёт её за руку – и отведёт домой.
Ночью она любила гулять. Представляя, что она одна, уголёк в пустой заброшенной Вселенной. Она частенько сидела на скамейке в парке, возле фонтанчиков, и мечтала, что проходящий мимо парень скажет:
– Вы такая красивая!
Так хорошо не возвращаться домой! До самой поздней ночи! Когда скрипнешь ключом в замочной скважине – и ты дома. Квартира спит; тишина и мрак обнимает всё сущее. Нет ни криков, ни ругани, ни нравоучений. Вот она тихонько проходит в комнату – там её царство.
Книжки на полках, компьютер, цветы в горшках, в том числе бутылочное дерево. Постеры рок-групп на стенах и рамки, куда вместо картин вставлены яркие распечатки из аниме. У кровати – яркие зелёные тапочки в форме лягушек. Игровая клавиатура, которая ярко светится, синим и зелёным светом. Сейчас, когда нет занятий в универе, можно играть часами.
Дом, её дом.
Который она потеряла.
Навсегда.
Когда мама сказала уйти, она не спорила. О чём тут можно спорить? Дома у неё больше нет. Будто и не было. Собрала в рюкзачок то, что подвернулось под руку и показалось особенно ценным. Томик «Сильмариллиона», плюшевую лисичку, которую ей подарил незнакомец в магазине. Телефон в красном чехле. Зелёная помада и чёрный лак для ногтей.
Она двигалась на автомате. Не соображая, что делает. Катя со слезами на глазах вышла из комнаты, которую она так долго обустраивала; из милой, родной комнатки. Мама ей что-то говорила. Но она не слушала. Какое это имеет значение? Она больше здесь уже не жила. Собрав сумку, она в последний раз окинула квартиру, такую милую, такую привычную. Небогато обставленную, но именно здесь прошли девятнадцать лет её жизни.
– Прощай, квартира, – шепнула она.
Обернулась к матери.
– Прощай, мама.
Мать ответила заковыристой руганью, сдобренной ненавистью и наперчённой злобой.
– Прощай, – тихо повторила Катя.
И ушла.
Она вышла из квартиры и закрыла за собой дверь. Ей хотелось сесть прямо здесь, под дверью и рыдать, молить пустить её обратно. Но она знала, что, когда мать выходит из себя, её бесполезно просить, бесполезно умолять. Нет. Она больше не будет унижаться. Теперь она одна.
Она спустилась на три пролёта вниз и всё-таки села на ступеньки, объятая нутряным оцепенением. Сверху спускался мальчик со здоровенной собакой; собака была в полтора раза больше него. Катя утёрла нос и поднялась. Хватит пугать соседей. Надо быть сильнее, взрослее, умнее. Она больше никогда не увидит ни этого мальчика, ни эту собаку.
– Прощай, Макс, – сказала она.
– Доброго вечера, – отозвался мальчик, явно не поняв, о чём она.
Она не стала объяснять.
Она не знала, куда идти.
А и впрямь – куда?
Куда?
Ни одна из подружек не приютила бы её жить; Катя это отчётливо понимала. Она могла попроситься переночевать. Тогда наверняка начались бы звонки её маме. Это унижение, которого она не могла вынести. Мелькнула безумная мысль каждую ночь проводить на новом флэте, но это могло привести к последствиям, о которых она не хотела даже думать.
Ноги сами принесли её в метро.
В место, которое она так любила, где она могла ездить часами. К тому же, там можно было подзарядить телефон благодаря новшеству: разъемам USB для зарядки гаджетов. Быть может, с телефоном и доступом в социальные сети она сможет придумать что-нибудь.
Но её охватило омертвение. Каково это – писать и вымаливать ночлежку, признаваться, что тебя выгнали из дома. Да и кому ты нужна? На день, на два… а дальше? Если бы только у неё был парень, с которым она могла съехаться. Но увы… не было даже намёка на парня.
И она ехала и ехала, и ехала.
Без цели и смысла.
В метро она ощущала иллюзию движения. Как если бы вдруг она взяла и приехала куда-то. В её настоящий дом. Или хотя бы просто вернулась домой. Обычно грусть требует одиночества, но Кате казалось, что куда хуже было бы остаться одной. Она жадно вглядывалась в лица людей, понимая: у них есть настоящая жизнь, их не выкинули на обочину, как побитую собаку. Вот они едут – счастливый парень с красными дредами, под руку с готессой. Полный небритый мужчина читает Юрия Никитина. У парня с длинными волосами – за плечами гитара. Они счастливы и спокойны, им есть куда вернуться.
Их дома ждут дети, братья, сёстры, отец… мать.
Отца Катя никогда не знала, и не хотела разыскать. В конце концов, на алкоголиков она и так насмотрелась.
А мать… мать Катя любила, но у них никогда не было простых взаимоотношений. Мать никогда не понимала ни её увлечения аниме, ни увлечения дорамами, российскими рок-группами. Зато мать постоянно советовала ей смотреть российские телесериалы. Но Катя относилась к ним прохладно, хотя «Княжна из Хрущёвки» и «Шерлок в России» ей понравились.
Но теперь всё в прошлом.
В прошлом!
Оцепенев, Катя сидела на сиденье вагона, поджав под себя ноги. Колени она обхватила руками. Рюкзачок положила рядом с собой. Людей было мало. Наступал вечер. Она не знала, чего ждала. Возможно, чуда. Быть может, мать уже отошла и зовёт её домой, с надеждой подумала она. Но телефон молчал. Ни звонков, ни смс, ни сообщений по вайберу. Может, это было и к лучшему. Домой Кате совершенно не хотелось. Дом стал чужим и холодным злым местом, выстуженным ненавистью. Наконец, людей стало так мало, что сидеть в вагоне уже было нелепо. Метро должно было вот-вот закрыться. Катя вышла на станции Первомайская. Уютная маленькая станция. Жаль, что метро не работало круглосуточно. Кажется, она бы ездила и ездила, так день за днём, пока не стала бы призраком.
Призраком метро.
Она зашла во Вконтакте.
Подружки присылали ей «Привет!» и фото котов. Парни слали поцелуйчики и фривольные комментарии. Поцелуи были разными: от крохотных смайлов до огромных смайлищей на всю страницу. Про комментарии и говорить нечего. Жизнь играла, сверкала, била ключом во множестве групп и пабликов, мириадах приложений. Яркая, солнечная, летняя.
Кто-то красовался на фоне новой машины, не факт, что их личной, селфи верить нельзя. Подруги соревновались крутобёдростью и большегрудостью в бикини. Тётушки выкладывали фото мопсов и лабрадоров. Поэтессы постили стихи на стенах личных страниц.
У Кати слёзы навернулись на глаза.
Она поспешно закрыла Вконтакте.
У неё не хватило духу сказать этим солнечным, ярким, летним людям о том, что она стала отверженной.
Балласт на празднике жизни.
Сейчас, после пролитых и непролитых слёз, после многих часов в вагоне, одеревеневшая, пустая, всеми покинутая, она уже будто стала призраком. Тем, кто смотрит на людские беды и радости, и живёт лишь ими. Потому что у неё нет больше ничего. Остался лишь последний шаг. Окончательно уйти в мир ирреального. Нет, она разумеется, не будет кончать с собой. Катя просто истает, истончится и станет тенью теней, дымкой на ветру.
И не станет больше Кати.
Она представила, как ходит из вагона в вагон. Неслышимая, невидимая, никому не доступная. Настоящий призрак. Как она выбивает газеты у ничего не понимающих пассажиров – полтергейст. Смотрит им через плечо, читает Коэльо и Перумова. Смотрит, как они играют в тетрис и шарики. Она будет в каждом поцелуе, что когда-либо здесь прозвучал. В каждом смехе и шепотке. Она будет жить чужими жизнями, потому что своей у неё не осталось. Она вспомнила фильм «Привидение», с Деми Мур в главной роли. В этом фильме тоже был призрак, живущий в метро – такой же ненужный, как и она сама.
Катя вспомнила ссору.
Долгую ссору.
Вначале Катя пыталась возражать.
Но чем больше она оправдывалась, тем больше мама кричала. В неё полетели подушки, тапочки, карандаши, ручки. Растерявшись и оцепенев, она застыла, как оловянный солдатик.
Теперь она молчала.
Но лучше не стало. Мама рассвирепела, из-за того, что дочь молчит. И тогда, выплеснув ей в лицо последние уничижительные слова, она потребовала, что та дочь убралась.
– Ты мне больше не дочь, – сказала мама.
«Но кто же я тогда», – подумала Катя.
Иногда, когда мать метала громы и молнии, Катя уходила во двор, посидеть на ветвях огромного раскидистого дуба. Там хорошо дышалось и мечталось, и небосвод был таким синим, а листва – зелёной. Там можно было представлять, что она лесной эльф, из Чернолесья.
Но никогда ещё мама не выгоняла её из дома.
Она положила телефон в сумку.
Что ж, возможно, она будет иногда заходить в Интернет, и сидеть на форумах, блогах и Вконтакте. Она будет весёлой и озорной, взбалмошной и легкомысленной. Она будет яркой, как комета, пролетающая по небосводу. И никто не догадается, что её уже нет – только призрак, разъезжающий в метро.
Она не могла заставить себя выйти на улицу – в ночной город, который она прежде так любила. Она надела рюкзачок и села прямо на холодный каменный пол станции, опираясь рюкзачком о стену. Это покажется странным, но Кате не пришло в голову простейшее решение – переночевать у подруги день-другой, пока мать бы остыла. Она не задумалась ни на миг, что она, вообще-то, прописана в квартире, и никто не имеет права её оттуда выдворять.
У Кати отключилась способность думать.
«Меня закроют здесь, – думала она. – А утром опять пустят поезда, и я буду ездить, день за днём, призрак метрополитена».
Она закрыла глаза.
Больше не было ничего – только она и её горе. Как огонёк в пустоте, который трепещет под ветром со звёзд.
Каждый миг грозя погаснуть.
И тогда кто-то тронул её за плечо.
– А?
– У тебя что-то случилось? – спросил голос.
О, этот голос!
И в нём было тепло и обещание лета, участие и забота. Он напомнил ей вкус карамели и газированной воды; сладкой ваты и кексов с изюмом. Кате не хотелось открывать глаза. Наверняка она заснула, и ей всё приснилось. Одинокий зверёныш в пустом и холодном мире.
– Почему? – против воли спросила она.
В голосе появилась улыбка:
– Уже двенадцать ночи! А ты сидишь на полу в метро и плачешь.
– Разве?
Она удивилась.
Кто-то коснулся её щеки.
– Мокрая, – сказал голос.
– Да. Наверно, да.
– Но такая нежная, – и вновь её почудилась улыбка. – Ты изумительно красивая. Будто зелёная роза.
Никто никогда не говорил ей таких слов.
Изумительно красивая!
Зелёная роза!
Неужели это так?
Конечно, она слышала комплименты от подружек и порой – от друзей-парней. Девушки должны хвалить друг друга! А то парни даже и не заметят твою новую стрижку! Но никогда чужаки в метро не говорили ей комплименты. Послышался шорох. Незнакомец сел рядом с ней.
– Что случилось?
– Что случилось…
– Я слушаю.
– Меня выгнали из дома, – призналась она. – Мне некуда идти.
– Это не самая большая беда на свете, – весело сказал голос. – Многие всю жизнь не знают, куда идти – и к дому это не имеет ни малейшего отношения.
– Что?!
Катя открыла глаза.
С ней рядом сидел парень лет двадцати пяти, одетый в жёлтую майку и красную рубашку нараспашку. На ногах были синие джинсы и чёрно-белые кроссовки. Его карие глаза смеялись.
– Легко тебе говорить, – жалобно сказала Катя. – Тебе есть куда идти. Ты сейчас пойдёшь в тёплую постельку. Завернёшься в одеялко. Выпьешь горячего чая с тремя ложками сахара.
– Никогда в жизни не спал в постели, – заявил парень. – Хотя иногда я засыпаю. С часа до пяти утра.
– Так мало? – поразилась девушка.
– Больше нельзя, – пояснил парень. – Слишком многим я нужен.
– Здорово быть кому-то нужным, – вздохнула Катя. – Я вот не нужна никому.
– Совершенно никому?
– Ну, – заколебалась Катя, – Вася хочет со мной переспать. Наверно, ему я нужна. Он мне чуть ли не каждый день пишет. Задолбал. А подружки вполне могут прожить без меня.
– Мы можем прожить без многого, – философски сказал парень. – Но это не значит, что должны это делать. Я вот могу прожить без чая с тремя ложками сахара… но что это будет за жизнь?
Он облизнулся:
– Бррр, подумать страшно.
Против воли Катя рассмеялась.
– Ха-ха!
– Рад, что насмешил.
– Ты странный, – призналась она.
– Чу! Тоже мне невидаль, – заявил парень. – Я – и странный. Вот не быть странным – действительно ужасно. Только подумай, каково это – не быть странным, день за днём. Пытка какая-то. Рехнуться можно.
Катя опять засмеялась.
– Да, ты прав!
– Это частенько случается.
– Нахал!
– И это правда.
– Тю! Перестань меня смешить! – ткнула его в плечо кулачком она. – Я должна быть расстроена! Ужасно расстроена! А ты меня смешишь – и получается, всё не так уж ужасно!
– А это плохо?
– Пока не знаю…. А почему ты никогда не спал в постели? – полюбопытствовала она.
– Почему? – лукаво сказал парень. – Ну, это легко объяснимо. Видишь ли, я не парень. Я дух метро.
И пришла тишина.
Катя изумлённо взглянула – на него.
Дух? Метро?
Странно выглядел он: вроде бы совсем молодой, но в глазах его горели звёзды, будто поднявшиеся со дна океана – тёмного, мрачного, бездонного. В них были пропасти опасного знания, лежащего на самом дне проклятых пропастей; и туманные эоны неисчислимого времени.
Да, тишина!
Катя растерялась.
Эти слова он произнёс так тихо и торжественно, что у Кати дрожь пробежала по телу. Это было не просто шуткой; в словах была какая-то странная магия. Но ведь такое не может быть правдой!
– Дух? – шепнула она. – Разве у метро есть душа?
– А разве может быть так, что у метро нет души? – эхом отозвался он. – Ведь люди строили его, любили его, возводили его. Они говорили и пели в его чертогах, ссорились и мирились, дрались и целовались. Вкладывали в него свои помыслы и сердце. И тогда…
– И тогда, – шёпотом повторила она.
Она всё поняла.
Конечно, он прав!
Разве у метро могло не быть души?
Он поднял руку.
И легонько провёл по её коленке.
– Тебе не стоит здесь сидеть, – улыбнулся он. – Ты простудишься. Это всё-таки гранит – и мрамор.
– Я посижу ещё чуть-чуть, – прошептала она. – Впервые за весь день я, кажется, оказалась дома.
Её не оттолкнуло его прикосновение, не показалось мерзким. От него по телу будто разлилось золотое тепло.
Он посмотрел на неё и замолчал.
И как хорошо и чудесно с ним молчалось!
Она была готова молчать года, и эоны, и эпохи времени, пока горы не рассыплются в прах и реки не повернут вспять, пока сама ткань бытия не истончится, и исчезнут кварки и лептоны, и последний крохотный атом испарится. Мерно отбивало свой ритм время, и Катя вдруг подумала – а не закрыли ли уже метро? Если так, то она попала в этот мир грёз навсегда. Не было ни единого человека; последний поезд прошёл пять минут назад. Ощущение тишины и магии окутало это место.
– Ты рядом?
– Я рядом.
– Расскажи ещё немного о себе, – попросила она.
– Я никогда не пил чай с сахаром, – грустно сказал он. – Духи, знаешь ли, не пьют. Так что я наврал.
Она хихикнула.
– Ну а если серьёзно?
– Серьёзно?
Он посмотрел на неё долгим взгляд.
– Серьёзно, – тихо сказал он. – Ты веришь, что я призрак?
– В такое нелегко, конечно, поверить.
– И всё же?
Его голос был тих и торжественен.
Она засомневалась.
Была поздняя ночь; похоже, они заперты в метро до утра. Он остался ради неё. Кто он? Зачем ему это? Было что-то мистическое в происходящем. Днём – о, днём! – она бы никогда не поверила в это. Но здесь, в пустых и гулких залах, окованных металлом и выложенных мрамором, в сердце одиночества, в чертогах ночи, она могла поверить во что угодно.
– Я верю, – тихо шепнула она. – Если ты хочешь, то я верю. Прошу, расскажи мне о себе.
– Я есть во всём, – сказал он. – В каждом дрожании энергопривода, звоне натянутого провода. И поезда рокочут в мою честь, и топот сотен людских ног – мои аплодисменты. Я смотрю на тебя квадратами окон, глазами двумерных див из рекламных плакатов. Я в каждой улыбке, в сиянии глаз. В каждом сказанном комплименте, в каждом брошенном слове – я.
– Я знаю тебя, – сказала Катя. – Я столько раз была с тобой, в тебе. Мне знакомы твои улыбки и комплименты, шепотки и бормотание музыки. Сколько раз я мечтала с тобой.
Она запнулась:
– Мечтала о тебе…
Она вздохнула:
– Но никогда не думала, что мы встретимся.
Действительно ли она поверила ему?
Может, хотела поверить?
Парень посмотрел на неё.
А в глубине его глаз теплилась нежность.
– И я знаю тебя, – тихо сказал он. – Ты была на моих сиденьях, держала мои поручни. На эскалаторе я вёз тебя. Сколько раз твои подошвы касались моего пола. Сколько раз я смотрел на тебя восхищёнными взглядами парней.
Он помолчал.
– Но даже если этого бы не было, – шепнул он, – я всё равно сказал бы, что знаю тебя. Порой кажется, только стоит взглянуть кому-то в глаза, и этого достаточно, чтобы его узнать.
– И что же ты видишь, – дрогнувшим голосом спросила Катя.
– Я вижу тебя, – просто сказал он.
И было что-то такое, в глубине его глаз, что-то беспредельно понимающее и принимающее. И она поняла – он видит, и он знает. Но ей не хотелось бояться. Напротив, ей захотелось очутиться в его объятиях, и слушать всякие благонравные глупости, которыми парни утешают девчонок. Но он бы, конечно, не стал говорить глупости. Каждое его слово было исполнено значения; каждая мысль оставляла порез на сердце.
Метро!
Она любила метро.
Она любила метро днём.
Днём, когда множество девушек, в маечках в обтяжку и шортиках в облипку, несут с собой дух свободы, песни, лета.
Она любила метро ночью.
Ночью, когда по стенам тянутся провода, как провисшие струны исполинской гитары. Сейчас как раз была поздняя ночь: как раз тот час, когда электронное табло вот-вот подмигнёт локомотивам, и поезда торопливо устремятся в тёмные норы, чтобы дремать и видеть сны – электронные сны, полные добрых пассажиров и нежных рук машиниста.
А теперь – она встретилась с духом метро!
Дух метро!
Он ей нравился, так сильно нравился – такой простой и заботливый. Он подсел к ней, будто она была самым дорогим ему человеком, хотя в действительности он не видел её до сегодняшнего дня.
Если бы только он был человеком!
Но нет, он дух, призрак метро, такой, каким и должен быть – заботливый и добрый, протягивающий любому руку помощи. Метро всегда любило её – как и она любила метро. И всё так и должно быть.
Она больше не сомневалась.
Пора! Пора!
Он пришёл, чтобы забрать её в мир духов и грёз – там, где ей и место. Разве такого не могло случиться, спросила она себя, что дух метро пожалеет меня? Я всегда так его любила. И в эту полночь она поверила в невозможное, заперев здравый смысл в каморку ненужных мыслей, и выбросив ключи.
– Расскажи ещё что-нибудь, – попросила она.
И он повёл речь о вещах дивных и страшных. О драконах над мглистыми пустошами, о призраках в неработающих лифтах. Об эльфах, что веселятся всю ночь напролёт под холмами, а стоит человеку заглянуть к ним на огонёк – как целый год за одну ночь пройдёт!
А она рассказала ему про свою жизнь: легко и просто поведала о самом сокровенном. Про комнату, которую она так любила, обклеенную постерами Beatles, Rolling stones, Scorpions и Queen. Про то, как она играла ночами в Counter strike. Про неудачи в личной жизни.
А её новый знакомый!
С ним было так тепло, будто её объяло солнечной жарой лето. Глядя на него, вспоминался жёлтый лимонад. Ей на ум пришли запахи имбиря и корицы; вспомнились шары, улетающие в небо. Она будто ощутила под босыми пальцами ноги замки из песка, на берегу моря.
Сколько было нас?
Таких, как я, подумала она.
Сколько девушек – разбитых, измученных, ненужных – зашли в метро, чтобы пропасть навсегда? Быть может, по ночам здесь балы привидений; прекрасные дамы в бальных платьях, прозрачные и неощутимые, взмывают к потолку. Что ж, среди них наверняка нет девушки с кольцом в носу. А теперь буду я.
И пусть буду я!
Он заберёт меня к себе.
Она представила эти пустые залы, когда гаснут светильники и метро погружается во тьму. Лишь тишина и тайна царят между мраморных колонн. В метро есть двери, закрытые для смертных. Наверняка они отпираются в полночь, и удивительные создания выходят из них.
А ночь – уже грядёт.
Она – на пороге.
Я стану призраком, сказала себе она. И на миг ей стало зябко. Но она взглянула на незнакомца – и заулыбалась. В его глазах танцевали смешинки, а едва уловимые морщинки вокруг глаз, будто делали их вечно смеющимися. Обычно они появляются у людей за тридцать, но иногда бывают и у молодых – тех, кто очень любит смеяться. Сколько ему всё-таки лет, задумалась она. Если он призрак, то ему не двадцать пять, а гораздо больше.
Быть может, до метро он был призраком глубоких карстовых пещер; он жил ещё в те времена, когда люди охотились на саблезубых тигров и ели благородных оленей. Но он был и до них в бесконечности, уходящей в толщу веков. Когда на Земле царили мегатерии и эпиорнисы, и ещё раньше – когда тираннозавры топтали сочные заросли каламиктов.
А может быть, он ещё древнее, и застал рождение этого мира. Из такой невообразимой древности, когда звёзды были лишь робкими огоньками, готовые разгореться всласть.
Из мира, где царила тьма и тишина.
Да, наверняка.
Мне будет не так уж страшно, подумала Катя. Здесь влюбляются и ругаются, встречаются и расстаются. Здесь есть девушки, что нежнее лепестка розы и румянее зари; и парни, чьей воле могли бы позавидовать скалы. Здесь есть негритянки и китаянки, казашки и узбечки. И люди из далёкой Норвегии, родины троллей и гномов, с волосами цвета парного молока, и из Италии, быстроглазые и черноволосые, которых провожали в дорогу фавны и сирены.
Стоит ли мне жаловаться?
Зачем – жаловаться?
Ведь я уже была призраком, подумала она. Меня будто не было. Так стоит ли переживать? Быть призраком совсем не страшно. Тебе не надо принимать решений; тебе не надо ходить на учёбу, не надо бояться кого-то обидеть, не надо переступать через себя. Я хочу стать призраком, подумала она. Хочу побыть призраком совсем немного, пару веков, самую малость.
Да, мне больше никогда не доведётся попутешествовать. Не увидеть белоснежного песка острова Маврикия, лемуров с Мадагаскара, парящих гор Южного Китая. Но разве я стою на месте? Земля вращается вокруг своей оси – и несётся в космосе с бешеной скоростью – вокруг Солнца. А солнечная система со всеми планетами – твёрдыми и газообразными – мчится в безграничной тиши космического пространства, где и атом встретишь-то редко.
А я путешествую вместе с ними.
Ну что ж, она готова.
Если с ним – то не страшно.
Не страшно!
Хорошо, что он не человек, вдруг подумала Катя. Будь он человеком, за просьбу переночевать он наверняка попросил бы… ну, сами понимаете. Но он человек, а значит, переживать мне не о чем.
На миг она вспомнила залитый солнцем город, купание на речке, пляжный волейбол, облака как бастионы, шелест листвы на ветру. Белые пушинки летят по ветру. Однажды она боялась окунуться в реку, а сзади подошёл парень и, коварно её обнял, нырнул вместе с ней. И ей стало отчаянно жаль себя. Но потом она сказала себе: «Нельзя что-то приобрести, ничего не пожертвовав; и я ещё счастлива, ведь я приобретаю то, что по-настоящему люблю».
Наконец, она встала.
О, есть ли зрелище прекраснее этого!
Искажённое мукой и счастьем лицо, с пронзительной надеждой, доверием и просьбой к едва встреченному человеку.
Или духу.
– Я готова, – просто сказала она. – Ты можешь меня забирать.
Парень опешил:
– Забирать куда?
– В свиту своих духов. Наверняка ведь я не единственная, кого ты уговорил остаться.
И тут он начал смеяться.
О, что это был за смех! Так смеются те, кто ещё не изведал горестей и трудностей жизни. Он походил на трепет колокольчиков, и обвал в горах, и шум летнего ливня. В нём была радость тысячи сердец, пришедших на ярмарку, пенистое шипение фанты, кислые нотки щиплющей за язык карамели. Этот смех рос, как шапка пены над стаканом пива, ещё немного и он разольётся полноводной рекой, которую уже никому не остановить: по горам и долам, пещерам со сталактитами и сталагмитами, провалам и ямам. Заливая их без остатка.
– Ты всерьёз мне поверила?! – наконец, отфыркавшись, сказал он. – Блин, просто грех был тебя не разыграть! Ты сидела, нахохлившись, как бесприютный воробушек. Тоскливая, как семь призраков в ирландскую бурю. Прости! Если бы я знал, что ты отнесёшься к этому так серьёзно, я бы не стал над тобой шутить. Кажется, я здорово тебя запутал.
Так он был человек!
– Напугал?
– А что, нет?
– Но ты же дух метро, – возразила она, не смея поверить в своё счастье.
– Какой из меня дух метро, – рассмеялся он. – Я разыграл тебя, потому что уж больно серьёзной ты была. Я обычный парень, работаю офис-менеджером. Пластиковые окна продаю.
Она засмеялась:
– Я такая дура.
Счастье затопило её.
– Дура! Дура! Дура!
– Слушай, – сказал он. – Раз уж тебя волнует главным образом, где спать, то эту проблему можно решить запросто. Приходи ко мне и спи, сколько угодно. У меня три комнаты, а живу я один. Квартира бабушкина. Можешь пожить у меня пару дней – или недельку. Или вообще год. Я ни с кем не встречаюсь. Некому будет возражать. Можешь переждать бурю, пока твоя мама успокоится. А можешь и навеки остаться у меня. Я не возражаю.
– А…
– Спать со мной не обязательно, – успокоил он её. – Интимных услуг не требуется.
– Но зачем тебе это, – тихо спросила она.
Он улыбнулся:
– Может, я всегда мечтал найти такую девушку, с солнечными огоньками в глазах и зелёными волосами, – серьёзно сказал он. – И, конечно же, про кольцо в носу нельзя забывать.
– Ты издеваешься, – засмеялась она.
– Вовсе нет.
Он присел рядом с ней.
– Разве это не чудо – встретить девушку своей мечты – в тот день, миг и час, когда ей нужна твоя помощь. Разве такое случается часто? Обычно девушки, которых любишь, не любят тебя; встречаются с другими. Судьба не случайно сводит людей в одном месте. Её подарками нельзя пренебрегать. Иначе судьба может обидеться – и тогда тебе подарков больше не видать.
– Значит…
– Я жду тебя.
– Ждёшь?
– Всегда ждал.
Она сидела тихонько, боясь нарушить очарование чуда.
А потом, наконец, спросила:
– А мама?
Она устыдилась охватившей её радости, но всё бесполезно – радость захватила её целиком, казалось, ещё чуть-чуть – и польётся из кончиков пальцев. Разве такое могло с ней случиться?
– А что мама, – улыбнулся парень, чьего имени она даже не знала. – Мы ещё с ней увидимся. Надо же, в конце концов, забрать вещи. Не переживай. Мы будем её навещать.
Время шло.
Давно закрылись станции метро, и им предстояло просидеть ещё долго – до самого утра. Но они об этом не жалели. Чудо должно быть оплачено – и если можно его оплатить скандалом с мамой и ночёвкой в метро – разве этого жалко? Ведь чудо стоило намного, намного больше.
А это было чудом!
Настоящим чудом!
Катя чувствовала себя так, будто сейчас Новый год, и она съела много, много конфет: зелёных карамелек, красных ирисок, шоколадных трюфелей, тягучее пралине и зубодробительный грильяж.
Парень помолчал.
– Но есть и ещё одна причина, – наконец, сказал он.
– Ты о чём?
– Почему я подошёл.
– И какая?
Она затаила дыхание.
Он мимолётно улыбнулся.
– Знаешь, я подошёл – чтобы просто тебя утешить. Да, и это верно – я обожаю девушек с зелёными волосами. А также с синими, красными и фиолетовыми. И подковки в носу – моя слабость. Я думал просто повеселить тебя, быть может, немножко поприставать. Ведь не каждый день видишь девушку, которая была бы так ослепительно прекрасна.
– Ха-ха!
Она взяла его за руку:
– Это не страшно.
Он опять помолчал.
– Как видишь, мои мотивы были не столь уж чистыми. Но заговорив с тобой, я забыл о своих намерениях. Ведь ты была несчастным воробушком, которого нужно утешить.
Он улыбнулся.
– И разговор наш был чудным. Это не было обыкновенной беседой. Такие разговоры не ведут за чашкой чая. Будто кто-то другой говорил моими устами; будто дух метро и впрямь оказался рядом.
Он вздохнул:
– И я действительно увидел тебя. Такую яркую и жизнелюбивую, такую смелую и отчаянную. Такую робкую и ранимую. Такую одинокую и потерянную. И тогда я понял кое-что.
– И что же?
– Я полюбил тебя.
– Полюбил?
– Да.
– Правда-правда?
– Да. Знаю, это глупо – мы знакомы менее часа. И всё-таки… разве нужны годы, века и эоны, чтобы влюбиться? Иногда достаточно взгляда, жеста или улыбки. И точно – достаточно часа.
– Да! Ты прав!
– Ты так думаешь?
– Да! Потому что я полюбила тебя!
Она опустила голову.
– Так глупо…
Признание далось ей легко, будто её заполнило лето. Она ощутила себя белой пушинкой, летящей по ветру.
И её слова были правдой.
– Знаешь что? – сказала она. – Вернусь-ка, я наверно, домой. Ведь мама совсем не злая, просто она ужасно рассердилась. А сейчас она, наверно, сидит и ждёт, пока я приду мириться. Я была такая дура. Нельзя расстраивать мою старенькую, старенькую маму.
Она улыбнулась.
– Но мы ещё обязательно встретимся. И я сделаю тебе большую кружку крепкого-крепкого чая, как ты любишь. С тремя ложками сахара. Прости меня, что я не готова к тебе пока переезжать. Это было замечательное предложение. Полное магии и добра. Если бы не ты, я бы, наверно, сошла с ума. Но когда я ощутила, что мне есть куда отступать, ко мне как будто вернулся разум. Я не совсем против к тебе переехать, и может, это произойдёт – но не сегодня. Я не могу так наказать мою маму. Только прошу тебя, больше никогда не пропадай из моей жизни. Ведь мы встретимся, правда? Я оставлю тебе свой телефон. Ты позвонишь?
Она протянула руку, и их пальцы соприкоснулись.
И он сказал:
– Обязательно. Чашка чая и три ложки сахара – это прекрасно, – его глаза смеялись. – Разве я могу упустить такой шанс?
