Автор этого текста не мечтала стать орнитологом. Даже в детстве пошла в кружок экологического центра, но на занятия по комнатным растениям. Из орнитологического, что было в момент взросления, разве что попугайчики. В студенчестве вообще планировала распределиться на кафедру, где изучали клещевой энцефалит. Но на общей практике студентов второго курса на биостанции подошла к преподавателю по орнитологии и спросила, чем можно заниматься по птицам, если не вставать рано утром и идти определять пернатых по голосам. Так был сделан первый шаг к изучению сапсана. Ныне заместитель директора по научно-исследовательской работе и экологическому просвещению Висимского государственного заповедника расскажет о том, как ее судьба тесно сплелась с самым быстрым хищником на планете.
– Какое самое быстрое животное в мире? – спрашиваю я у школьников, пришедших в заповедник на экологическое занятие.
– Гепа-а-ард! – привычно тянут они ответ на знакомый вопрос.
– А вот и нет, – также привычно отвечаю я.
Дальше мы ведём разговор о том, что птицы также относятся к царству животных, или Animalia, по-латыни. Понимая, что ловушка была расставлена заранее, ребята ищут на слайде раскрытой на экране презентации образ пернатого. И видят его. «Ястреб! Орёл! Коршун!» – перебирают они. Кто-то всё же узнаёт в острокрылом хищнике сокола. Единицы угадывают, что перед ними сапсан. Если в наводящих вопросах не доходим до названия поезда, радуюсь – аудитория подготовленная. Потому что самой мне в голову не приходило думать о сапсане, как о самом быстром животном на земле, вплоть до середины студенчества.
Июньский день на одном из притоков реки Чусовой. Мы с подругой Дашей идём через поле цветущих лютиков и сурепки. Вернее, одна из нас идёт, вторая едва успевает переставлять ноги, чтобы оставаться вертикально, держа натянутый, как струна, поводок. На другом его конце – белая собака. Это 2009 год, мы – студенты второго курса биологического факультета на полевой практике. Она – герпетолог, я – орнитолог. И у нас рабочий день. Мы двигаемся по заросшему ивой и злаками берегу реки вверх по течению. Узкая рыбацкая тропка приводит нас к подъёму на береговую террасу, где под рослой сосной стоит деревянная, до «серебра» высветленная солнцем и ветрами скамья. На этой точке мы разделяемся по выбранным ещё до практики профессиям: Даша идёт ловить ящериц и рассматривать их фолидоз (характер расположения щитков на теле), а я – сажусь на скамью и всматриваюсь через бинокль в противоположный высокий берег реки. Мне нужно разглядеть месторасположение гнезда сапсана на заросшей лесом скальной стенке. Изредка в высоте берега раздаётся серия протяжных хриплых криков. Довольно громких, – я слышу их на фоне шума бегущей по перекату реки. Наконец мне удается засечь источник звука. Это – сидящая на лиственнице крупная птица. Она устроилась поближе к стволу и будто кого-то зовёт. Но на её зов нет ответа. Оказывается, что прошло довольно много времени, и моя напарница по практике Даша возвращается с уловом ящериц. Теперь мы на скамье вдвоём, пьём чай, треплем за ухо собаку, привязанную рядом, и по очереди, и вместе поглядываем на противоположный берег и дерево с птицей. Вдруг птица срывается с места и летит вдоль леса над рекой. Я хватаюсь за блокнот, отмечаю время, а Даша продолжает следить за пернатой и описывает мне происходящее, пока я старательно конспектирую. В то время мы большую часть наблюдений фиксировали на бумаге, поэтому напарник в слежении за птицей очень выручал. Хотя со временем я приноровилась писать, не глядя на страницы блокнота, а потом и вовсе завела диктофон.
Птица, не сбавляя скорости, сталкивается в воздухе со второй, они ловко переворачиваются и летят будто бы каждая в своём же направлении. Вторая быстро пропадает за поворотом русла реки, а первая, развернувшись, снижается неподалеку от той лиственницы, откуда протяжно кричала.
Мы с напарницей переглядываемся: это не первый день здесь, и мы знаем, что первый акт орнитологического спектакля завершен. Антракт и чаепитие. Но тут снова мы видим птицу: она взлетает и, пролетая вдоль заросшего скального склона, теряется на фоне стволов – не успеваем её отследить. И вот под аккомпанемент речного переката вступает «оркестр» хриплых голосков, будто музыканты разминаются: они звучат наперебой, то затихая, то снова вступая в хор. Переглядываемся, сверяя ощущения. Да это же кормёжка! Получается, мы только что видели, как одна взрослая птица передала другой добычу, принявшая её наскоро обработала и принесла в гнездо, а теперь делит пищу между изголодавшимися птенцами, выпрашивающими писком ещё порцию.
В следующий день мы снова у гостеприимной сосны, но после отлова ящериц моей напарнице предстоит стать писарем. Я же иду проводить эксперимент, для которого с нами собака. Раньше мы заметили, что на идущего по берегу человека, человека в лодке сапсан, отдыхающий на лиственнице, реагирует по-разному. На каком-то этапе эксперимента мы с собакой разделяемся, и в следующий миг я инстинктивно пригибаюсь от нарастающего свиста за спиной. Белый пёс приседает и оборачивается следом, спиной ощутив нападение стремительного хищника. Сапсан не касается собаки, но резкого пикирования оказывается достаточно, чтобы четвероногий вторженец ретировался, поджав хвост. Ни разу пока на меня со спины не бежал гепард, но вряд ли это столь же впечатляюще.
Первый полевой сезон врезается в память потому, что многие совершённые в это время вещи вряд ли когда-нибудь берёшься повторить. Совершённые в порыве поиска, азарта, не всегда благоразумные действия и их результаты влияют на все дальнейшие решения. Например, ночёвка в грозу в палатке без дугового каркаса больше не повторилась, но шесть лет спустя мы забыли каркас байдарки и поняли это на берегу, отпуская транспорт. Собаки впредь были только спутниками, но не участниками экспериментов. И больше к гнезду сапсана мы старались не приближаться в одиночку.
На юго-западе полуострова Ямал, в окрестностях научно-исследовательского стационара «Еркута» в 2011 году мы сами стали участниками эксперимента. Тогда мне и моему напарнику, биологу Михаилу Шершневу, выпал случай вести хронику гнездовой жизни сапсанов тундрового подвида.
Для справки:
сапсан (Falco peregrinus) — вид хищной птицы семейства Соколиные, обитающий на всех континентах, кроме Антарктиды. В зависимости от размера, окраски и территории обитания, среди вида выделяют до 19 подвидов. В этом тексте описаны тундровый (Falco peregrinus calidus) и номинативный (Falco peregrinus peregrinus), то есть, описанный первоначально при определении видовой принадлежности и населяющий типовую местность.
Сапсан – вид перелётный в наших широтах. И полевая практика многих биологов, проходящая в поздне-весеннее и летнее время, охватывает период гнездования местных птиц. Время, когда большинство студентов постигает науки в университетских аудиториях, приходится на отлёт, миграции или кочёвки пернатых. Сезонное расставание с объектом изучения орнитолога кажется логичным явлением, сопровождающим естественный ход жизни. А возвращение пернатых с зимовок с годами воспринимается как предвестник скорых выездов «в поля». Пернатый режим так органично синхронизировался с моим студенческим ритмом, что после окончания университетской магистратуры я не представляла себе ничего иного, кроме обучения в аспирантуре и продолжения сезонных полевых работ. Поэтому поступила в исследовательский институт Российской академии наук в лабораторию, специализирующуюся на изучении популяционной биологии. По окончании первого года обучения я едва успела побывать на ставшей мне близкой реке Чусовой, посетить несколько гнёзд сапсана, как уже наблюдала за окном поезда ровный горизонт ямальской тундры.
В начале июля мы прибыли на «Канары» – железнодорожную станцию (названную так в народе из-за песчаных речных берегов, напоминающих пляжи известного архипелага) на 222 километре линии «Обская – Бованенково». Отсюда наш путь лежал в полевой лагерь, а от него к радиальным выходам до ближайших гнезд сапсана, где мы организовывали первое в собственной истории исследований круглосуточное видеонаблюдение за жизнью птенцов и их родителей. За, примерно, месяц работы в тундре мы получили около 500 часов съёмок с четырёх гнезд, перешли на совершенно иной суточный режим с выходами на маршрут в 9 часов вечера и возвращениями в 6 утра. А ещё оценили сберегающую здоровье функцию вязаной шапки и благотворное действие сильного ветра.
В ту экспедицию температура воздуха держалась около 9 градусов Цельсия, а ветер с Байдарацкой губы почти не стихал. Казалось бы, условия суровые, и проживающие в палатке посреди кустарниковой тундры люди должны обрадоваться штилю и потеплению. Но в день, когда это случилось, и в 20-градусную тишь из травы и кустов воспряли полчища комаров, которые до этого передвигались почти исключительно пешком, я не желала ничего сильнее, чем возвращения прохлады и ветра. Сбылось – ставшие привычными свежесть и байдарацкий бриз вернулись сутки спустя и не оставляли нашу команду до отъезда.
Вязаная шапка спасла моего напарника в день, когда нам пришлось разделиться на маршруте до гнезда. Обычно сапсаны замечали нас задолго до приближения к гнезду и поднимались в воздух с криками. К одной беспокоящейся птице присоединялась вторая, и пара яростно оборонялась от вторжения исследователей. Мы свели к минимуму манипуляции с птенцами, занимаясь обслуживанием видеокамер и регистраторов, и обычно не задерживались у гнезда, не причиняя критического стресса родителям.
Но в день, когда Михаил подходил к гнезду в одиночку, самка сапсана криком привлекла внимание самца, бывшего неподалеку, и тот отреагировал не обычным окрикиванием, а спикировал прямо на голову моего напарника. Пике – атака сапсана на добычу, оборачивающаяся для птиц – жертв хищника гибелью. Максимальная зарегистрированная скорость пикирующего полёта пернатого охотника – 389 км в час. Добычей обеспокоенного отца в тот раз стала шапка. Годы спустя, я понимаю, как много всего не повторяется, совершённого в первый полевой сезон.
Уральское лето начинается и завершается раньше ямальского, и данных 2011 года на Чусовой мы собрали не много. Но в наследство от арктической экспедиции нам с Михаилом достался опыт организации автономного видеонаблюдения на гнёздах, который мы с 2012 года применяем по сей день. Инструментарий для работы от блокнота и карандаша разросся до фотоловушек и тепловизора, экшн-камер и пауэр-банков. Все эти годы мы двигались рука об руку с неразрушающими методами, чтобы как можно меньше причинять беспокойства птицам. Не знаю, где ещё сильнее, чем в орнитологии действует принцип «сглазил»: даже простое внимание несёт в себе риск. И радость наблюдать дважды те же четыре яйца в кладке, все тех же четырёх птенцов в гнезде, что были в прошлый визит, – сигнал исследователю о верно выбранном пути.
Чем дальше метод исследования позволяет находиться от редкого объекта, тем выше качество охранных мер. Воплощение этого принципа – индивидуальное мечение цветными кольцами. Традиционно миграции пернатых изучаются с помощью кольцевания. При этом массово применяются металлические метки с гравировкой, требующей повторного отлова птицы для прочтения индивидуального номера на кольце. Несколько десятилетий назад в России стали применять и метод спутникового слежения с помощью различного типа передатчиков. Мы начали кольцевать сапсанов цветными кольцами со специально оформленным разрешением Росприроднадзора с 2014 года.
Для справки:
Популяция номинативного подвида сапсана, обитающего на Урале, имеет статус редкой в Красной книге Российской Федерации. Вид занесен и в Красную книгу Свердловской области со статусом редкий. Все исследования ведутся в соответствии с законодательно закрепленными нормами обращения с редкими видами и направлены на сохранение вида и улучшение его состояния.
Нам удалось выяснить, что птицы, окольцованные на Чусовой, отмечаются на миграционных путях в Северном Причерноморье, на зимовке на плато Голанские высоты (Ближний Восток) и возвращаясь, расселяются не только по родным берегам, но и осваивают другие среднеуральские реки. Усилия по индивидуальному мечению уже через несколько лет принесли результат благодаря увлечённым наблюдением за природой людям, которые в бинокль, через объектив длиннофокусного фотоаппарата замечали яркие приметные кольца и сообщали орнитологам.
Уважительную дистанцию от изучаемого объекта помогают сохранять неравнодушные к охране природы организации. Уже работая в Висимском заповеднике, мы с напарником придумали проект, который впоследствии обрел имя «Хранитель сокола».
Опасная для своих жертв и отчаянная в попытках защититься от неведомой угрозы человека гнезду птица вплелась в ткань моей жизни постепенно. Теперь, работая в Висимском заповеднике с 2018 года, я пишу планы и отчеты, веду занятия у школьников, иногда встречаюсь со студентами, отвечаю на официальные письма. Но каждую зиму проживаю в ожидании очередной встречи с рассекающим воздух силуэтом, который когда-то отпечатался в душе и сложил для меня фундамент профессии, такой же редкой, как сам сапсан.
