Когда Говард зашёл в лабораторию, Крэг возился у стенда. Припав к окулярам большого микроскопа, он увлечённо подкручивал ручки, что-то бормоча.
– Опять за своё, – заметил Говард, затворяя дверь. – Что на этот раз?
– Не мешай, – пробормотал Крэг. – С мысли собьёшь.
Крэг хмыкнул и ничего не ответил. Прошёлся по лаборатории, внимательно проверяя приборы. Бесперебойники успокаивающе мигали зелёными огоньками, анализаторы тихо шумели, едва слышно вибрировали холодильники. У очистительной станции Говард остановился, покачав головой: растяпа Крэг снова не перекрыл на ночь воду. Говард повернул ручку в нужное положение и продолжил обход.
Наконец Крэг отошёл от микроскопа.
– Чего ты хотел сказать? – спросил он.
– Только то, что когда-нибудь нам хорошо достанется от Марка за то, что ты занимаешься своими исследованиями на рабочих стендах.
– Заметь – в свободное от работы время.
– А кран опять не был закрыт.
– Зачем мне помнить о всякой ерунде, если есть ты?
– Льстец, – констатировал Говард, подходя ближе. – Что ты там рассматривал?
– Да так, – смутился Крэг. – Была одна идея. Всю ночь её проверяю. Думаю, думаю. Только всё время ощущение, что упускаю нечто важное.
Говард подошёл к микроскопу. Взглянул. Недоумённо обернулся на напарника и посмотрел под окуляры.
На прозрачной ледяной подложке лежал небольшой снежок.
– О, – сказал Говард. – Ну, конечно. Грязный комок снега. Что же ещё? А что он доказывает? Какова твоя новая гениальная теория?
– Будешь издеваться, ничего не расскажу, – огрызнулся Крэг.
– Мне просто интересно, что можно рассматривать целую ночь.
– Гм… В общем, дело такое. Знаешь ли ты, друг, что нет на свете двух одинаковых снежинок?
– Нет. Я же тупой.
– Я серьёзно!
– Ну, если серьёзно… Строго говоря, это надо ещё доказать – ну, насчёт снежинок. Может, и есть одинаковые.
– Слышал о таком ученом, Уилсоне Бентли?
Говард пожал плечами, и ободрённый Крэг продолжил:
– Это фотограф, который посвятил почти пятьдесят лет изучению снежинок. Он фотографировал их, изучал, классифицировал. Больше одиннадцати тысяч снимков, Говард! И нет ни одной одинаковой! Есть похожие, что позволяет группировать снежинки по видам и форме, но сами они разные!
– Наверное, есть причина. У всего есть причина, Крэг. Температура воздуха, влажность, направление ветра, наличие посторонних частиц – наверное, всё это и влияет на форму.
– Не всё так просто, Говард. Не всё так просто. Вот почему, по-твоему, кристаллы выстраиваются в форме шестиугольника?
– Ну, и почему?
– А никто не знает! Видишь ли, я думаю, в этом скрывается великая тайна! И разгадав её, мы…
– Получим повышение?
– Да ну тебя! В некотором роде, снежинки обладают некоим символом совершенства. Структура, геометрия, гармоничность, изящество, равновесие. Только взгляни – не оторвёшься. Не это ли символизирует величие Вселенной? Думаю, если мы познаем тайну, почему снежинки выглядят так или иначе, мы познаем тайну структуры Вселенной.
– Нехило замахнулся, – восхищённо сказал Говард. – Только почему именно снежинки? Почему не… ну, например, закономерность движения языков пламени?
– Уже пробовал, – с сожалением произнёс Крэг. – Не работает. Нет зависимостей – один хаос.
– А в снежинках, поди, есть?
– Представь себе, есть. Я изучил снимки, которые сделал Бентли и другие ученые. Описал каждую снежинку в виде математической функции с неизвестной переменной, составил одиннадцать тысяч дифференциальных функций, каждая со своей переменной, и объединил их в систему уравнений.
– За одну ночь?!
– Нет, конечно. Раньше. А сегодня… Дело в том, что я проанализировал уравнения. Как ни подходи, а количество неизвестных переменных всегда на одну больше, чем количество уравнений. А это значит, что не хватает одной функции. Вот эту-то функцию я и пытаюсь определить.
– Погоди, погоди. Как ты сказал? Одиннадцать тысяч уравнений, и у каждой своя переменная. Откуда лишняя неизвестная?
– Вот! Только прикидываешься тупым. Зришь в самую глубину! Дело в том, что я ввёл еще одну величину – коэффициент гармоничности.
– Ага.
– Ну да. Я так это назвал. Если снежинки все разные, то и основная функция у всех различная, но коэффициент по моей гипотезе один и тот же. Если мы его определим, то сможем составить универсальную функцию, формулу идеальной снежинки. Понимаешь? Разгадка структуры Вселенной как никогда рядом!
Говард с сомнением посмотрел на стенд.
– Звучит, мягко говоря, оптимистично. Только как тебе поможет комок снега?
– А, – отмахнулся Крэг. – Была одна гипотеза… Понимаешь, ни одна снежинка не может в отдельности считаться моделью, поскольку они разные. Что нужно считать точкой отсчёта? Какую из форм? Какой размер? Плоскость или объём? Как ни считай, всё равно остаётся одна неизвестная переменная. Поэтому необходимо ещё одно уравнение. Я предположил, что можно составить добавочную функцию, описывающую взаимодействие снежинок между собой в одном объекте, например, этом снежке.
– Как? Как ты сказал?
– В снежке снежинки соединены в одно целое. Но по каким закономерностям они соединяются?
– И ты намерен это установить?
– Как раз собирался, пока ты мне не помешал.
Говард отошёл от стола и поглядел в окно.
– На улице тоже снег, – сообщил он.
– И что?
– Новый Год послезавтра.
– И что?
– Все люди отмечают Новый Год.
– Какое это имеет значение? Говард, ты вообще меня слушаешь?
– Крэг, это невозможно, – повернулся Говард. – Ты собираешься исследовать структуру снежного комка, просто рассматривая его под микроскопом?
– Ну… Мне же не надо рассматривать каждую молекулу. Я надеюсь увидеть закономерности, которые и позволят составить новое уравнение. Например, интервалы между одинаковыми кристаллами. Я составлю матрицу и рассчитаю функцию численными методами. Всё не так сложно.
– Фуфло это будет, – отмахнулся Говард. – Такая функция будет приблизительной. Ты ж про код Вселенной разглагольствовал! Про гармонию. А сам хочешь построить приблизительные функции. В этом смысла не больше, чем… – он заозирался, – О! Сейчас я тебе покажу.
Он подошёл к одному из холодильников, раскрыл дверцу. Зазвенели пробирки.
– Да, – кивнул Крэг. – Ты в чём-то прав. Но, понимаешь ли, точные формулы мы сможем установить потом. Пока достаточно…
– Куда он их положил?
–…установить общие закономерности, так сказать…
– Этот обжора всегда прячет бутерброды среди образцов.
– …и в любом случае я хотя бы подберусь к разгадке; а что можешь предложить ты, кроме негатива?
– Вот! – торжественно возвестил Говард, держа вытянутыми пальцами кружочек колбасы.
Крэг замолчал, недоумённо глядя на довольного напарника.
– И что это?
– Колбаса варено-копчёная, если не ошибаюсь. Жирдяй Марк ни одной смены не может обойтись без жратвы.
– Ты собираешься употребить это?
– Вовсе нет. Собираюсь доказать на простом примере, что твоя теория ошибочна. Вот, смотри, колбаса состоит из мяса и жира… то есть, это Марк думает, что там есть мясо… ну, неважно, для нашего примера будем считать, что мясо. Так вот, данный кружок колбасы состоит из зёрен шпика, окружённого мясом. Если я опишу координаты расположения каждой частички жира, составлю таблицу, а потом экстраполирую данные в функцию, то у меня получится функция распределения жира в мясе. Но это не значит, что такая функция будет работать для другой колбасы. То же самое ты пытаешься сделать со снежком. Понял аналогию?
– Не пойдёт, – пробурчал Крэг. – Пример не годится. Снежок – объект трёхмерный и потенциально может быть сколь угодно велик. А твой кусок колбасы ограничен в пространстве. У него есть границы.
– Ну и что? Это поперечный срез колбасного батона. Если взять другой кусок, то и кусочки жира будут располагаться по-другому, значит, функция должна отличаться. А в целом батоне, распределение будет зависеть не только по координатам «икс» и «игрек», но ещё и «зет», только и всего.
– Только и всего, – повторил Крэг. – Погоди, значит, добавляется новая координата…
– Ну, конечно. Кружок – двумерный, батон – трёхмерный.
– А ведь жир тоже не может распределяться хаотично. Должна быть закономерность. Почему в одном срезе частицы жира расположились так, а в другом – иначе?
– Потому что так вышло, – ответил Говард, захлопывая холодильник.
– Но случайностей не бывает, есть неустановленные закономерности. Новая координата – это и есть недостающая переменная.
– Крэг, это всего лишь колбаса!
– Нет, нет. Это ключ. Ключ к разгадке, понимаешь?
– Это не ключ, а дурацкий пример. Чтобы ты понял, что нельзя видеть законы там, где их нет!
– Говард, нам нужен батон колбасы.
– Не придумывай чушь! Исследуй лучше свой снежок.
– Плевать на снежок! Ты придумал отличную идею. Структура исходной материи одинакова для любого вещества, значит, разгадав формулу идеальной колбасы, мы сможем подставить её в мою систему уравнений снежинок. Код Вселенной будет расшифрован!
– О, нет…
– Где же мы возьмём батон колбасы? Марк носит только кусочки. Если бы только…
Бурные возгласы оказались прерваны грохотом входной двери – судя по звуку, её открыли пинком.
Крэг и Говард застыли изваяниями.
Вспыхнул свет, заливший всё вокруг белым сиянием. Внутрь зашли двое молодых людей – толстяк и худой, оба в мешковатой форме. Они вальяжно прошли к столу.
– Эй, придурки, – протянул толстяк. – Там машина с реактивами пришла. Валите разгружать.
– Разумеется, мистер Дженкс, – ответил Говард.
– Уже идём, – подтвердил Крэг.
Когда оба скрылись в коридоре, толстяк упал в массивное кресло и томно потянулся.
– Ещё один рабочий день. Скука какая… Скорей бы Новый Год, что ли…
Он шумно зевнул.
– Эй, Марк, – подозвал его худой. – Смотри-ка, эти тупицы что-то делали на стенде.
– Что они могли делать? – отмахнулся Марк. – Я не оставлял никаких заданий. А ты?
– В том-то и дело. Но под микроскопом что-то есть.
Заинтересованный Марк подошёл, чтобы взглянуть самому.
Под микроскопом в лужице воды таял кусочек льда.
– Они что, исследовали лёд? – захихикал Марк. – Вот бараны. Как с такими можно работать, Сэм?
– Скорее, просто не сделали уборку, как следует, – заметил Сэм. – Похоже, выходят из строя. Износ, как-никак.
– Одни проблемы с этими роботами, – фыркнул Марк. – Хорошо, что сегодня их последний день работы. Наконец-то нам поставят нормальные модели. Начальство сказало – новые очень исполнительные, делают всё, что говорят.
– Не, Марк. Они точно что-то делали. Глянь, это не твоя колбаса на столе?
– Вот уроды, – выругался Марк. – Трогали мои бутерброды, значит. Ну, я им устрою!
– Да ладно тебе, – хохотнул Сэм. – Всё равно завтра их здесь уже не будет. Просто интересно, чем они занимались. Надо спросить, когда разгрузку окончат.
– Спрашивай, если охота ерундой заниматься, – проворчал Марк, устраиваясь в кресле. – А я собираюсь поспать до обеда.
– Обед пропускать нельзя, – согласился Сэм. – Слушай, а вдруг они тут научные опыты ставят, пока никого нет?
Толстяк затрясся от смеха.
– Ага, – прохрюкал он. – Стоят, болваны, и думают, почему лёд тает. Они же автоматы, Сэм. Только и могут, что подай-принеси. Старые модели. Ну, ничего. Наконец-то мы от них избавимся.
– Пусть хоть опыты свои закончат, – выдавил сквозь смех Сэм. – Давай посмотрим на это, Марк. Может, что важное узнаем.
Оба снова расхохотались.
– Нет, – сказал наконец Марк, отсмеявшись. – Нечего тут баловаться на дорогостоящем оборудовании. Мы с тобой за него отвечаем, если что. Пусть дуралеи занимаются самообразованием на новом месте работы.
– А куда их, кстати, переправят?
– На какой-то мясокомбинат вроде бы. И правильно. Нечего таким идиотам в серьёзном научном учреждении делать. Пусть колбасу грузят.
– Пусть, – согласился Сэм.
Он брезгливо подцепил кусочек колбасы пальцами и отправил в урну.
Толстяк Марк всхрапнул.
Вернуться в Содержание журнала
