Я знаю, что мир неизменен. Поэтому из двух таблеток я выбрал красную. Точнее кремовую. И амфетамины добавили красок в серость будней.
Незаметно для себя я успешно преодолел узкую грань между приятной привычкой и постылой необходимостью. Без стимуляторов меня не покидало ощущение бессмысленности собственного существования. Жизнь без дозы становилась до омерзения убогой и беспросветной. Связь с реальностью казалась всё более призрачной. Я стал опаздывать в офис, делать долги и терять друзей.
И вот душным майским вечером я бесцельно перемещался дворами и окольными переулками, стремясь сделать дорогу домой как можно более длинной. Дворы панельных многоэтажек, которыми по преимуществу заполнены спальные районы города, отличаются хаотичностью застройки, в миниатюре отражающей смену эпох. Как угольные пласты обнаруживают по мере углубления в шахту то отпечаток доисторического папоротника, то спиральные завитки анемона, так и в промежутках между китайскими стенами из хрущёвок и панелек скрываются причудливые тени прошлого. То останки дровяных сараев с голубятнями времён освоения космоса и кукурузы, то оплывшие бугры, утыканные вентиляционными трубами – бомбоубежища времён позднего социализма, – то ржавые гаражи-ракушки эпохи первоначального накопления капитала. Одинокие лавочки с нахохлившимися бессонными старушками соседствовали здесь с зарослями канадского клёна и русской бузины, а дальше, в точке гипотетического центра этого микрокосма, внимательный взгляд мог обнаружить причудливые железные конструкции, обозначающие место для детских игр и развлечений.
Этот вечер отличался от прочих тем, что как раз на детской площадке, в стороне от обитаемых мест и протоптанных дорожек, мой давно невнимательный взгляд заметил маленькую девочку. Её поза показалась несколько странной и заставила меня сначала замедлить шаг, а после – направиться в её сторону.
Девочка сидела прямо на земле в двух шагах от удобного бортика ушедшей в почву доисторической песочницы, подобрав ноги, опёршись на кулачки, неотрывно глядя на скособоченные физкультурные брусья (физкультпривет советскому спорту!). Впрочем, когда я подошёл ближе, я понял, что в центре её внимания совсем не железные трубы. И даже не надписи на них. Но что тогда? Я никак не мог понять. Проследив линию взгляда наблюдательницы, я не увидел ничего достойного внимания. Лопухи, крапива… В пяти метрах на верхушке покатого холма одиноко высилось рахитичное древо неизвестной для меня породы. Дальше стена девятиэтажки с огоньками зажигавшихся окон – не больше почтовой марки каждое.
Застывшая в подобии асаны «Бабочка» пигалица лет одиннадцати смотрела в пространство перед собой по-взрослому серьёзно и сосредоточенно.
Детей я не люблю. Вечно орущие, требующие к себе внимания без всяких на то оснований… Переходная ступень эволюции от ничего к человеку.
А тут я впервые увидел ребёнка как нечто самодостаточное. Вместо того, чтобы возиться в песке или обсуждать с подружками наряды очередной Барби, сидит себе как какой-нибудь медитирующий йогин. Ом мани – сокровище, сидящее в песочнице…
Может быть, она нашла то, что я потерял, и жизнь для неё ценность сама по себе? Может быть, именно здесь мир пришёл к точке покоя? Может быть, таким взглядом смотрел первый человек в Эдеме – доверчиво и невозмутимо, веря Господу на слово, что он уже в раю… Глядя на маленького человечка, застывшего в позе Будды, легко поверить, что для райского блаженства людям не нужны никакие эффекты, аффекты и артефакты: ни шуба из мутона, ни автомобиль цвета морской волны…
Что только не приходит в голову, пока норадреналин спорит с усталостью. Отбросив мысли, я присел на невостребованный бортик песочницы и стал смотреть на фигурку в джинсовом сарафане: алюминиевые огурцы заклёпок, розовый котёнок на кармашке… А в голове вертелось – «уснуть и видеть сны…».
Кажется, я задремал и не заметил, как девочка бесшумно поднялась и тихо ушла. Внезапно пришло чувство потери, тоска стала почти осязаемой, несмотря на сгущающиеся тени. Я почувствовал себя брошенным в пустыне путником – девочка ушла как надежда. С трудом поднявшись, я отряхнул со штанины песок и побрёл прочь…
А на другой вечер пришёл опять. И пока девчонка исполняла свой молчаливый обряд, я просто сидел неподалёку и было мне покойно, как никогда в жизни. Она приходила всегда в одно время, когда я входил во двор, она уже была на месте – сосредоточенная, как солдат на посту. Мне казалось, что до меня ей нет никакого дела – хотя, когда пару раз к песочнице подходили мигрирующие в поисках бесплатного кайфа подростки, она молча вставала и уходила. Меня же она воспринимала благосклонно или равнодушно. Так или иначе я снова и снова садился на отполированный деревянный бортик и молча созерцал воплощённую умиротворённость. Без всяких амфетаминов и условий.
Глядя на неё, такую обычную, конопатую и курносую, я видел первого человека, ещё не познавшего ни деления на два пола, ни душераздирающих страстей. Я видел просто человека, спокойно и уверенно делающего своё дело. Пусть сейчас эта девчушка играла в неведомую миру игру – что не игра? Когда-нибудь она так же, без суеты и пустословия, сделает что-нибудь непременно хорошее… «И почему дети не меняют мир?» – подумалось мне однажды. А потом девочка показала мне Колесо Сансары.
В один из вечеров на закате лета она, покосившись в мою сторону, приглашающе махнула рукой. А когда я, не сразу осознав происходящее, шагнул и опустился на корточки, она сказала – «смотри!». И ткнула пальцем в пустоту перед собой.
Сначала, из чувства благодарности, я решил подыграть ей. Мне пришлось сильно согнуться, чтобы мой взгляд стал оптическим продолжением замурзанного указующего перста. Выждав некоторое время, я уже хотел сказать что-нибудь вроде ни к чему не обязывающего «Ух ты!» и разогнуть затекающую спину. И тут я увидел.
Примерно в полуметре над землёй парило нечто подобное крупной жемчужине. Или небольшому яблочку. Или круглой прорехе в небе.
То, что мне открылось, было скорее плоским, чем объёмным – стоило отвести взгляд, и яблочко на тарелочке пропадало из виду. Но если ты смотрел прямо на него – подобно линзе дедовского телевизора КВН-49, круг в небе вбирал в себя краски и линии, предметы и явления и становился больше, объёмнее. Пока не пропадал совсем, оставляя вместо себя картинки, полные жизни.
Не веря своим глазам, я вгляделся в окуляр чудесного калейдоскопа – и пыльные кулисы этого мира раздвинулись. Как за окном поезда, мимо меня проплывали дивные виды. Я видел сад в белой кипени цветущей вишни, я видел город, над которым реяли яркие флаги на высоких шпилях, рыбаки, выбирающие переливчатые сети, сменялись солдатами, марширующими в парадном строю. На плечах металлом посверкивали эполеты, над киверами колыхались султаны… Кажется, такие мундиры я видел в книжках по истории! Но тут же, сменяя допотопных гренадёров, покатились на узких высоких колёсах плюющиеся паром машины с конусовидными корпусами. А уже в следующий миг я увидел дракона – спиральные кольца гигантской твари в свинцовых волнах штормового моря. Он поднял голову и посмотрел прямо на меня тремя огненными зраками – так я понял, что увиденное мной за гранью известного мира. Не то, что видишь в телевизоре, не прошлое земли, не её будущее, но то, что честные картографы прежних времён закрашивали белым и украшали надписями: «Здесь живут драконы».
– Что это? – спросил я осипшим голосом.
– Колесо Сансары, – буднично ответила девочка.
А! Это огромный обод проплывает за круглым смотровым стеклом, это вечно вращающийся круг бытия снова и снова перемешивает перед глазами цветные картинки…
Как приятно жить в Эру Водолея – даже малые дети слышали про вечно творящее иллюзии Колесо Сансары… Заморское обозначение показалось мне столь исчерпывающим, что больше я не задавал никаких вопросов.
Чудесные механизмы нашего мира или сломанные игрушки богов – какая разница, как мы называем непостижимые подарки вселенной. Закат солнца над городом, звездолёт пришельцев на детской площадке или дитя, более мудрое, чем взрослый мужчина: не важно, что перед нами, важно, что мы с этим будем делать… И я сидел и смотрел, как крошечные человечки, подобно ярким пылинкам, танцуют рядом с моим носом непрекращающийся танец Майи.
Я приходил в это волшебное место несколько раз, мы ни о чём не говорили. Просто смотрели в дырочку на плывущий мимо ряд иллюзий, как два буддиста со стажем. Девочка уходила, едва начинало темнеть – хорошая девочка. А я ещё какое-то время, скрючившись, сидел на узкой деревяшке. Напрягая взгляд, пытаясь в мелькающих образах разглядеть заросший сорной травой двор, серые панельные стены вокруг. И взрослого мужчину, сидящего на краю детской песочницы с потухшей сигаретой в пальцах…
– Как тебя зовут, дитя? – спросил я однажды.
– Морена, – отзывалась девочка, не отводя взгляда от своего окошка в страну Оз.
– Марина? – переспросил я.
– Маринка-картинка, а Морена – необыкновенна, – непонятно ответила созерцательница и опять замолчала.
Собственно, кроме этого странного имени, так ничего я о ней и не узнал. Да в общем-то меня это и не интересовало особо (хоть Розой назови её, хоть нет). Все наши имена и названия случайны, и каждый из нас – не больше, чем пылинка на сверкающем Колесе Сансары. Я видел это собственными глазами…
А потом на меня вышел Тарпан со своими дуболомами.
Что самое досадное, я бы и так отдал деньги – дня через три, ну или через пять. Только немного подождать! Но для людей, не обременённых интеллектом, физический процесс интереснее отвлечённых дискуссий. Поэтому, не выслушав толком мои торопливые объяснения, меня начали бить. Было больно и обидно.
Упав на землю, я неловко прикрыл голову, успев заметить краем глаза, что Морена стоит не двигаясь, с некоторым недоумением созерцая происходящее перед ней побоище. Или точнее – позорище… Бедная девочка – совсем не такие дуэли доводилось ей наблюдать в своём волшебном фонаре. Но вдруг я подумал – или, может быть, она просто до сих пор не понимала, что это такое: ударить человека. Совсем не одно и то же – смотреть на мир сквозь волшебное стекло или глазами, полными слёз.
У Морены дрогнуло лицо, закусив губу и чуть согнув коленки, она с усилием оттолкнула от себя что-то незримое… В этот момент она стояла напротив Тарпана, негромко переговаривавшегося с дружками, чуть выше по склону холма. А в следующий миг мне показалось, что на меня со свистом несётся товарный состав, лицо обдало жаром…
Когда я вновь открыл глаза, там, где только что стояло трое крепких молодых мужчин, полумесяцем дымилась проплешина выжженной земли – как будто огромный раскалённый циркуль, очерчивая круг, коснулся неровного склона.
Посмотрев на меня, Морена повернулась спиной и, пряча руки в карманы сарафана, молча зашагала прочь. Больше я её никогда не видел. Колесо Сансары, сорванное с оси детской рукой, больше не показывало кино в этом кинотеатре. Кто знает, куда его унесло заодно с моими незадачливыми кредиторами.
Я до сих пор не знаю, что было в прощальном взгляде девочки: жалость? Сожаление? Чувство собственного превосходства? Я даже не знаю, почему дети не меняют этот мир – из сострадания или же потому, что для них это слишком просто.
