Глафира Сарафанова — одна из пяти женщин на руднике. Те четверо на поторжной работе не по своей воле, а по нужде. А эта сама ни весть откуда взялась. Сколько лет, какого роду-племени, где до сей поры носило? — спросят соседки по барачному закутку, а Глафира им в ответ только какую ни то напевку пропоет. Одного имени и доискались от нее. Да кому дело? У каждой своя нужда-забота.
Шадро на Глафиру сразу недобрый глаз положил. Где тяжелая сила нужна, не мужиков зовет, а Глаху. Только увидит, что баба выпрямилась — сразу ей поторжную работу. А той хоть бы хны: то запоет приказчику в ответ, то захохочет вдруг в лицо ему ни к селу ни к городу. Ажно эхо по забою. А Шадро еще больше ярится. Ни за грош, бывает, даст кнута.
Вот и нынче. Все зло на непогоду, на вялость приписных, на завтрашний дареный отпуск Шадро на Глахе вымещал. Чуял, что по девять замысленных им ходок возчики не дадут. Там малолеток тачку опрокинул и ногу зашиб — кому теперь за бойцом руду убирать — Глахе, пущай за двоих поворачивается. А там и вовсе кирка забойщика Степана без дела-работы брошена — пусть-ка Глаха помашет, пока он отлынивателя найдет да всыплет ему по первое число. А Глаха кайлит землю да напевает, больше на Шадро, чем на руду, глядя:
— Заваруха на столе, таракан за печкой.
Ты кому это, милок, тута ставишь свечку?
Шадро аж затрясся весь. Она что, Глаха, в окно ему смотрела, когда он давеча заваруху делал из ржаной муки, а заместо масла свечку сальную воткнул, чтобы жиру вареву дала.
— Вот я тебе, ротешница! — вскинулся Шадро и огрел по мокрой спине витухой.
Распалила его баба. Уж он найдет, где этот лежень от кирки прячется.
