Но продолжалось это с полминуты. Сделав последнюю запись, комбат снял очки и оглядел новичка долгим оценивающим взглядом. Потом повернулся к телефонисту, сидевшему со своим аппаратом на скамье у стены, и проговорил:
— Вызови второго.
Телефонист принялся названивать, но вызываемый нашелся не сразу. Взяв, наконец, трубку, капитан недовольно поморщился.
— Второй, где черти носят? — Выслушав ответ, матюгнулся. — Ну, гляди у меня!… — И заключил: — Посылаю тебе лейтенанта Шеремета — на третий.
Когда вышли с солдатом-порученцем из блиндажа, с угрюмистого предвечернего неба сеялся мелкий, редкий снежок, — тут же и таял, едва коснувшись земли. В траншее и без того было сыро, то и дело хлюпали лужицы под сапогами.
Сергей думал, что ведут его в блиндаж командира роты, — глядь, а тот сам навстречу. Молодой, лет двадцати, не больше, — для солидности, видать, и отрастил старший лейтенант пшеничные, пушистые усы. А голубовато-серые глаза на обветренном лице все равно выдавали недавнее мальчишество: то что-то озорное в них проглядывало, то распахнуто-улыбчивое.
Шеремет козырнул, заученно представился. Выслушав, ротный жестом отослал порученца и протянул Сергею руку.
— Давай, поручкаемся. — Усмехнулся: — Я ведь тоже Ванькой-взводным начинал. Но едва их ладони соприкоснулись, сумеречную тишину полоснул выстрел.
— Не снайпер, — определил старший лейтенант. — Они в снежную муть не палят. Случайник какой-то… Ладно, пошли в твой третий взвод.
Двинулись рядом, и через несколько шагов ротный вдруг спросил:
— А ты не еврей?
— С чего взял? — выпучил глаза Шеремет.
— Фамилия какая-то не нашенская.
— Казачья фамилия, — внес ясность Сергей. — Дед был из казаков.
— Ну добре, — кивнул старший лейтенант. — А до тебя на взводе чистый еврей был. И имя-то анекдотное: Абрам. Ну, думаю, еще не хватало жида на мою голову. Известно, какая о них молва… А парень-то ничо оказался, свойский — быстряком пообтерся. И пулям не кланялся. Ногу оттяпало миной, с неделю уж… — Он глянул на Сергея и поинтересовался: — Девятнадцать-то еще не брякнуло?
— В апреле брякнет, — соврал Шеремет: не обнажаться же, что еще только летом…
Перекинувшись еще парой фраз, остановились перед задернутым плащ-палаткой отверстием, больше похожим на лаз, чем на вход.
— Твоя хата, — проговорил старший лейтенант и, пригнувшись, протиснулся первым.
Шеремет — за ним. Шибануло в нос духотищей запахов, — вонь сохнущих портянок, копоть тусклого фитиля в гильзе, дымок железной печурки в углу, испарения скученных человеческих тел, — все смешалось в будто загустевшем, пропитанном махрой воздухе, несчетное число раз пропущенном через солдатские легкие.
«Как тут дышать-то?» — мелькнуло у Шеремета.
