Май весёлый, праздничный май всегда начинался с девятого числа, и не только потому, что день Победы, то есть и поэтому тоже, но главное — в этот именно день они когда-то давно расписались с Симеоном. Стелла помнила и при любом удобном случае говорила всем, что это был последний не выходной в день Победы 1964 года. Май был на редкость жаркий, сирени и черёмухи ломились из-за заборов, и она еле удерживала в руках громадный букет. От сиреней, как всегда, пахло маем, юностью и немного печалью, потому что они как-то уж очень скоро сникали, и их крохотные цветочки, как мусор, скопом неслись по тротуару. Запах мужа был неведом и нов. От него пахло куревом, и если учесть, что в её родительском доме никто не курил, то это было её первое удивление. И ещё от него пахло литейным цехом — чем-то совсем уж неведомым, куда Симеон уходил ранним утром и возвращался вечером, отчего на его рабочем пиджаке прожигались новые дырочки, вокруг которых и возникал этот стойкий специфический запах.
Каждое девятое мая она всегда ожидала цветы — любые. Стелла не была привередливой, главное,
чтобы не напоминать, чтобы муж принёс их сам, по собственному желанию. Иногда он забывал, захваченный какой-то новой идеей, и она напоминала ему с некоторым уколом в сердце — в своём, а может, и в его тоже — ближе к обеду, когда надежды уже не оставалось. И они шли за цветами вместе — ведь должны же стоять цветы в их доме в их день!
В этот май он опять забыл — но к обеду были куплены хризантемы, а вечером такие же хризантемы принесли пришедшие погостить сын с невесткой, так что весь дом заполнился белым и розовым. Хризантемы детей увяли первые, а его цветы увядали постепенно, как они с Симеоном, как будто покрываясь плёнкой пыли.
– Последние цветы в этом мае, — подумала Стелла. Чётное число, как было в начале мая. Почему смерть признаёт только чётность? Об этом ещё надо было думать.
