Сейчас Коля успел предать полдюжины пуль и гудзиков и мятую бляху от сардинского ремня (за пятак), когда в трех шагах от него остановились двое. Один— кругловатый, в соломенном канотье, светлом пиджаке и канареечном жилете. Второй— весь в темно-сером, в цилиндре, высокий, с длинным лицом и рыжеватыми бакенбардами. Они беседовали по-французски. Крутоватый похохатывал, длинный отвечал коротко. Он говорил с акцентом— видно было, что англичанин.
Француз, хохотнув очередной раз, взял англичанина под локоть и подвел к ребятам. Точнее—прямо к Коле.
—Вот вам и первая картинка здешней экзотики, дорогой мистер Брайтон…
Англичанин рукой, затянутой в серую перчатку, перехватил трость и гнутой рукояткой осторожно поворошил Колин товар. На самого Колю он, кажется и не взглянул, но глянул на француза и заметил:
—Вам не кажется, месье Дюваль, что хозяин этих сувениров мог бы сойти за английского мальчика? Если бы не был столь растрепан и помят…
—Хо-хо… Юнги на пристанях Темзы бывают не менее помяты и лохматы!
—Пожалуй, вы правы… Гм… смотрите-ка…— Согнувшись, мистер Брайтон взял в лайковые пальцы медаль.—Вы знаете, месье, что это?
—Хо! Понятия не имею!
—Такими медалями награждали солдат британских колониальных полков за участие в боях с индийскими повстанцами. Видимо, она принадлежала ветерану войск ее величества… Представьте, какая горькая судьба. Явиться на эти дикие берега, под стены варварского города, чтобы потерять прежние славные награды и, скорее всего, жизнь… И то, что город был в конце концов взят,— слабое утешение…
