(ремэйк по Джеку Лондону, пережитый автором на самом деле)
На выезде проверил спутниковый прибор, определил координаты базы и помчался в тундру. Чуть развиднелось. По контурным, не обновлённым в этом году следам старого зимника вылетел на старую знакомую речушку, впадающую в Норилку недалеко от устья. Остановился у стайки квохчущих куропаток. Ветра не было, слабый куржак прихватил прибрежные кусты. На душе было тихо и радостно. Послезавтра предстоял полёт к сыну и родителям. На работе и дома было всё спокойно и славно. Покурил, попил горячущего чая, завёлся с полтычка и помчался по извилистой речушке к устью— выбирая и проверяя лыжи на заснеженных, не переметённых, а забитых рыхлым глубоким снегом прижимах, по-вдоль обрывистых берегов и стариц. С радостью отмечал лёгкость, с которой «Рысь» преодолевала снежные глубоченные ямы, практически не заваливаясь и не буксуя. Однако снова появились хлопки в двигателе. Решил не рисковать, тем более в устье подвывала позёмка, развернулся и двинул обратно.
Зная речушку по прошлой весне— как забитую снегом безопасную слаломную трассу, лишь в одном месте
изъеденную глубокими провалами двухметрового льда в районе промышленных тёплых сбросов, — я решил по ней пройти как можно ближе к экспедиции, не сворачивая на зимник. Однако очень скоро начались неожиданности. Рыжая дымящаяся 200-метровая наледь , которую я проскочил на всей скорости, подняв тучу брызг, была не единственной, всё чаще под гусеницей проступала мокредь, берега сжимались, становясь всё круче. Единый, до поры, лёд сначала раздвоился , показав в трещине под собой дымящуюся на морозе чёрную воду, затем и вовсе превратился в узкие забереги, между которых текла река. Двигаться вперёд становилось всё труднее и, наконец, невозможно. Стиснутая в бесконечных поворотах тёплая река разлилась, густерня прибрежного фуерыжника не оставляла иллюзий на возможность объезда.
