Кара последовала незамедлительно. Но командир, проявив гуманизм, лишь арестовал меня на 5 суток, которые я должен был отсидеть на гауптвахте, выполняя самые грязные и позорные работы. В первый день заключения арестантов послали на кухню пилить дрова, мыть полы, скоблить котлы от пригоревшей каши и копоти. Радужная перспектива вдоволь наесться «конского риса» — овсянки с тушенкой — витала в нашем воображении. Пухленький, лоснящийся повар поставил перед нами бачок «шрапнели» — каши перловки, но тушенки для нас пожалел. В бачок он плеснул американского искусственного жира под названием «лярд». Мы набросились на кашу, и, невзирая на то, что лярд припахивал нефтью, мгновенно опустошили посудину. Но отдохнуть после трудов праведных и сытного обеда нам на гауптвахте не удалось. Буквально через полчаса у нас в животах началась «революция», и мы поодиночке, а то и скопом стали выскакивать «до ветру». Американский синтетический жир не нашел взаимопонимания с русским желудком. Всполошившиеся медики больше всего боялись дизентерии. Но, к счастью, этого не произошло. Просто мы перестарались, рассчитывая на халяву насытиться впрок. Нас больше не допускали к кухне, а посылали чистить солдатские сортиры, убирать помойки, драить полы в штабе. На этом и закончились мои «фронтовые подвиги».
А весной грянула Победа.
