Мглистое морозное утро в одном из наших северо-восточных портов. Бухта покрыта льдом, но портовики еще работают. Морской буксир, растолкав перемолоченный лед, приткнулся к пирсу. Два его винта остановились, и вскоре небольшое пространство чистой воды затянуло молодым льдом, гладким, как только что залитый каток.
После обеда на палубу буксира вышел человек в телогрейке и выбросил на лед остатки пищи. Тут же со стороны бухты налетели голодные чайки. Разлетевшись, они катились по льду, как на коньках, бежали на разъезжающихся ножках, скользили, падали… Вмиг все было расклевано — досталось далеко не Фото Сергея Васильева всем. Человек с буксира усмехнулся, вынес еще немного кусков, но чаек становилось все больше и больше, и, конечно, накормить всех не было никакой возможности.
Снова чайки отлетели в сторону и опять понуро стоят среди торосов в унылом ожидании какого-нибудь корма.
Эти большие птицы из породы серебристых чаек почему-то не улетели вместе со всеми в более теплые широты и теперь «сидят на бичу», слабея от холода и голода. Глядя на них, я вспомнил, как чайки разных видов тучами кормятся .в открытом море возле плавбаз и рыболовных судов на осенней селедочной путине.
Однажды, работая в море, я обратил внимание на одну большую серебристую чайку. Она бегала по палубе плавбазы рядом с бункером, наполненным селедкой, и все пыталась, но не могла перелететь через фальшборт. «Больная, что ли…»— пожалел я ее. Но вот чайка остановилась, раскрыла клюв и отрыгнула сначала одну, потом другую селедку. Постояла, посмотрела на рыбу (так и хочется сказать — подумала), потом проглотила одну селедку и легко перелетела через фальшборт.
Кто-то может подумать: «Если каждая чайка утащит из бункера с рыбой хоть одну селедку, а чаек вокруг плавбаз — миллионы… Какой же это ущерб!» Нет, чайки не разорят государство, они слишком пугливы. Эта же чайка осмелилась на воровство лишь потому, что поблизости не было людей: все рыбообработчики ушли обедать. Обычно же чайки довольствуются рыбными отходами, которые смываются за борт, или потерями рыбы, пока еще неизбежными на промысле.
Кроме больших серебристых чаек, способных проглотить селедку, на промысле собираются чайки поменьше — из породы буревестников, чем-то похожие на голубей,— эти могут съесть селедку Только в воде, сообща разорвав ее на части.
Впрочем, для противников чаек, а их немало среди моряков, порода не имеет значения. На разных судах я наблюдал, как по ним стреляют из рогаток, бросают в них болты, гайки и прочие железки. Пытаются ударить палкой. Ловят на крючки. Начиняют селедку гвоздями и электродами. А однажды видел, как моряки устроили между пойманными чайками бой, наподобие петушиного… Большинство все это делает просто ради забавы.
Был такой случай. Проходя по палубе плавбазы, я увидел возле малярки моряков, собравшихся вокруг пойманной чайки. Это была чайка-буревестник, которая вблизи выглядела неожиданно большой. На этот раз затея казалась невинной: выкрасить чайку и отпустить. Парню с кистью в руке то и дело подавались советы: «Поставь кресты на крыльях!.. А теперь покрась голову!.. Разрисуй еще хвост!-.» К чести чайки надо сказать, что она пыталась клюнуть кого-нибудь из обидчиков, но люди крепко ее держали.
Я попробовал вступиться за птицу: «Что вы делаете! Она же погибнет!» — меня оттеснили, делая вид, что не слышат.
Вскоре чайку потащили к борту и подбросили. Перегруженная тяжелым суриком, птица забила крыльями, одно крыло у нее подломилось, и она упала в воду недалеко от плавбазы. Чайки, которые плавали рядом (плавбаза лежала в дрейфе), шарахнулись от нее, как от чумной, и уселись в стороне… И долго, пока течение уносило прочь от стаи обреченную птицу, к ней не приблизилась ни одна из них.
Ребята молча ушли с палубы, понимая, что шутка оказалась невеселой.
…А вот пример вообще бессмысленной жестокости.
На небольшом рыболовном судне, во время вынужденного перекура (судно сдавало рыбу), один из моряков зарядил селедку электродом в надежде на то, что ее проглотит чайка. Брошенная за борт селедка быстро потонула, чайки не успели ее схватить. Тогда его осенила мысль: «А что если — зарядить селедку хлоркой?»
— Чайка проглотит селедку,— размышлял он вслух, впихивая хлорку в селедочный рот и тщательно утрамбовывая ее пальцем в резиновой перчатке,— у нее в животе начнется реакция…
Этот моряк был отцом одиннадцатилетнего сына, поэтому я сказал:
— Зачем ты это делаешь? Видел бы тебя сейчас твой сын!
— Он бы сказал, что чаек нужно убивать! — смеясь, ответил «отец семейства», добавляя хлорки в селедку.— Вот когда я был в Атлантике, один рыбак упал за борт, так его еле спасли — чайки чуть не заклевали!..
Нападение чаек на людей в открытом море — пожалуй, самый сильный аргумент в устах противников чаек. Но если бы это и было так (ни одного достоверного свидетельства я не слышал), какой смысл убивать за это одну из тысяч тихоокеанских чаек?
— В чем же вина этих чаек? — говорю я, но он уже отвернулся, не слушает; занят разговором со своим другом боцманом.
Значит, нужно действовать по-другому!.. Я решительно подхожу к нему с намерением отнять селедку. Подмигнув боцману, он отдает мне ее почти без сопротивления. Я бросаю селедку под самый борт, куда чайки боятся подлетать, и там она медленно тонет.
Однако стоило мне отойти подальше, как он снова начал заря жать селедку. Я снова направился в его сторону. На этот раз он ожидал меня и, когда я к нему подошел, перебросил селедку боцману, который стоял по другую сторону деревянного слипа, расположенного поперек судна. Пока я перелазил через слип, боцман перебросил селедку обратно… За нами, улыбаясь, наблюдали ребята. После нескольких неудачных попыток «перехватить передачу», я почувствовал себя в роли Дон Кихота, сражающегося с мельницами…
У кого не вызывал восхищение полет чаек-буревестников, когда они, раскинув стреловидные крылья, боком проносятся над волнами, находящимися в каком-то миллиметре от кончика их крыла, при этом никогда не задевая воды! Но бывает время, когда эти чайки почти лишаются способности летать. Это случается во время сильного бурана. Чайка оказывается в среде, которая плотнее воздуха, крылья быстро устают, и ветер швыряет ее на воду, иногда переворачивая на лету, как сорванный лист. В такое время чайки предпочитают сидеть на воде, прижав голову к туловищу и подрабатывая лапками против волны.
Но бывает, что ночью- яркий свет и запах рыбы поднимает чаек на крыло, несмотря на нелетную погоду, и тогда ветер может забросить ослепленных и беспомощных птиц на палубу какого-нибудь траулера. Так было несколько раз и на нашем СРТМе. Но один случай мне за помнился. В ярком свете прожекторов бешено крутился снег, матросы выбирали трал, подняв блестевшие от воды капюшоны. Двух заброшенных на палубу птиц подобрал я и выбросил за борт (там у них больше шансов выжить), одну — еще один моряк, поступивший так же, а еще одну подобрал матрос, работающий поодаль. Он почему-то пошел с ней в шкафут, где освещение было не таким ярким, и через некоторое время вернулся, поглаживая оторванную голову чайки…
Парень молодой, здоровый, остроумный. В мороз и шторм работал, не прячась за других. Не мог же он одичать за два месяца плавания! Так зачем же он это сделал?
Этот вопрос бесполезно было за давать, и я ограничился лишь тем, что перестал с ним разговаривать, хотя мы с ним и жили в одной каюте. Двое других восприняли его поступок как не стоящий внимания, но однажды, когда у него что-то на работе не ладилось, один из моряков сказал: «Это тебе не голову чайке отрывать!»
— Что может испытывать чайка, попавшая на крючок? — втолковывал я молодому практиканту, проходившему практику на плавбазе, увидев, как тот наживляет селедку на крючок, сделанный из гвоздя.— Ничего, кроме дикой боли и страха! То есть то же самое, что испытывал бы человек, получивший вдруг смертельное ранение.
Парнишка оставил свое занятие.
Через несколько дней я увидел его на шлюпочной палубе. Было чудесное, слегка морозное утро. Селедочная путина уже закончилась. Селедка была засолена, заморожена и убрана в трюма. Плавбаза стояла на якоре в ожидании перегруза. Чайки по привычке кружили рядом с судном, но свежей рыбы им больше не перепадало. Среди них была одноногая чайка. Парнишка бросал кусочки хлеба, стараясь, чтобы их схватила именно она. Чайка быстро это поняла и, пролетая мимо, приостанавливалась, хватая кусочки хлеба на лету. Казалось, еще немного и она начнет склевывать хлеб прямо с ладони. Молодой матрос улыбался, и я подумал, что из него должен получиться хороший человек.
