Тихонько входил в комнату дедушки, чтобы попросить у него чистый лист бумаги для рисования, заточить перочинным ножом сломавшийся карандаш или заклеить конверт канцелярским клеем из бутылки, стоящей на полу возле письменного стола, я нередко заставал его по груженным в раздумья. Опершись коленями на подставленный к столу стул, локтями облокотившись на лежащую на столе подушку-думку, любовно вышитую и подаренную ему дочерьми, дедушка задумчиво раскуривает свою трубку.
Иногда он встает и, не выпуская из рук трубку, медленно расхаживает по кабине ту. О чем он думал в эти тихие минуты дня и вечера, какие строки своих сказов он тогда вынашивал?
Моей радости не было предела, когда в какие-то минуты дня дедушка оказывался свободен от своих дел. Тогда он сажал меня на колени, а затем соглашался покачать на вытянутой ноге. В эти мгновения я представлял себе, что еду по дороге на коне. Езда начиналась медленно и заканчивалась общим весельем и восторгом . Дедушка же, придерживая меня за руки и покачивая ногой в такт, приговаривал:
Поехали, поехали,
по ровненькой дорожке,
по ровненькой дорожке,
и шагом, шагом, шагом,
по кочкам, по кочкам,
рысью, рысью, рысью,
галоп, галоп, галоп,
через голову соскок!
