«Я все шел и уже собирался было прилечь где-нибудь до утра, как вдруг очутился над страшной бездной. Я быстро отдернул занесенную ногу и сквозь едва прозрачный сумрак ночи увидал далеко под собой огромную равнину. Широкая река огибала ее уходящим от меня полукругом: стальные отблески воды, изредка и смутно мерцая, обозначали ее теченье. Холм, на котором я находился, спускался вдруг почти отвесным обрывом; его громадные очертания отделялись, чернея от синеватой воздушной пустоты, и прямо подо мною, в углу, образованном тем обрывом и равниной, возле реки, которая в этом месте стояла неподвижным, темным зеркалом, под самой кручею холма, красным пламенем горели и дымились друг подле дружки два огонька…».
Знакомые с детства тургеневские «Записки охотника», едва ли не самый знаменитый рассказ писателя — «Бежин луг». Впрочем, во времена И. С. Тургенева «Записки охотника» называли очерками, таковыми их считал и сам автор.
Значит, они созданы на документальной основе? Да, я при жизни Тургенева это не вызывало сомнений у читателя. Афанасий Фет так заинтересовался характерами Хоря и Калиныча, что решил лично познакомиться с мужиками. И уже в 1862 году напечатал статью, в которой рассказывал о том, как охотился на тетеревов вместе с Хорем, жителем Калужской губернии, где (в современной деревне Хоревке Ульяновского района) и ныне живут потомки этого «мужика с характером Гете».
Память орловских, калужских, тульских крестьян сохранила имена и других знакомцев Тургенева, прототипов его героев: Афанасия Алифанова, выкупленного писателем у помещика и названного им в очерках Ермолаем; лесника Бирюка, который в конце концов был убит мужиками-порубщиками; дворянина Голофеева, изображенного под именем господина Полутыкина. Узнаются и деревни, в которых жили тургеневские персонажи. Что касается Бежина луга, то автор сам указал его точный адрес: «В Чернском уезде, Тульской губернии».
И вот стою над крутым склоном и думаю: узнал бы я это знаменитое в литературе место, если бы, допустим, попал сюда случайно? Да, вероятно, узнал бы. Недаром, когда мы ехали из Черни в переполненном автобусе, сердце дрогнуло как раз в тот момент, когда внезапно открылась панорама луга.
— Он!
Широким полумесяцем лежала под обрывом пойма речки Снежеди, и над ней там и сям лениво колыхались под летним ветерком метелки конского щавеля. В дальнем углу луга, над Прощеным колодцем, скапливалась легкая сиреневая мгла, оттуда долетал нежный запах разогретых трав и свежего сена. А прямо под обрывом горел нежаркий костерок да пасся табунок рыжих лошадей, и это было словно повторением чуда, пережитого писателем в ту ночь, когда он, заплутав в полях и перелесках, вышел сюда, к откосу, а потом прилег у костра и всю ночь слушал разговоры деревенских мальчишек…
Нельзя не поверить, что все так и было, что разговоры в ночном записаны слово в слово. Убеждают в этом и детальное описание заливного луга в полукольце противоположного, тоже высокого берега Снежеди, и та неподражаемая чистота и непосредственность детской души, что, как прекрасное прошлое, навсегда сохранена для нас в очерке. И недаром, видимо, автор уточнил, что один из мальчиков, Илюша, работал на бумажной фабрике,— то была фабрика брата писателя Николая Сергеевича, в конторе которой как раз и был написан «Бежин луг».
Кто знает, что за ребята сидели на этот раз у костра. Потомки тех, тургеневских? Может быть! Во всяком случае, армяки да шапки, надетые на них, не были театральным реквизитом. Старинную одежду современным школьникам удалось разыскать в сундуках местных жителей. И язык их был тот же самый — среднерусский, тургеневский. И место они выбрали то же самое — под кручью, в углу луга. И даже колхозные лошади, может быть, происходили от тех сивок и бурок, которых задолго до отмены крепостного права стерегли в ночном тургеневские герои.
Возвращение ушедшей эпохи было так реально, что я не хочу называть это событие театрализованным представлением. Нет, это была почти реальность. Только раз микрофон, замаскированный в дровишках у костра, некстати захрипел и напомнил о том, что дело все же происходит не в Тульской губернии, а в Тульской области, не в Чернском уезде, а в Чернском районе, и что мальчики, говорящие о русалках и водяных вряд ли верят в этих обитателей своей родной речки Снежеди.
По чернской земле шел праздник «Тургеневское лето».
Но прежде чем рассказать о нем, я хочу вспомнить об одном из тех людей, кому чернская земля обязана своей традицией особой любви к И. С. Тургеневу. Об Анатолии Федоровиче Полякове.
В тот день, когда праздник должен был состояться впервые — а было это в 1983 году,— мы приехали в колхоз имени Тургенева спозаранок. На центральной усадьбе, у школы, понемногу собирались гости, приглашенные из Москвы, Тулы, Орла. Мемориальная доска, которую предстояло открыть, еще была покрыта полотном, под ней на столике стоял букет полевых цветов, а мы, ожидая начала торжеств, осматривали тургеневские места: остатки старого бора, церковь, контору бумажной фабрики, пришкольный сад, в котором похоронены солдаты Отечественной войны,— все, что звало обернуться назад, подумать о медленном течении лет, о неторопливой народной поступи сквозь мглу эпох к этому прозрачному утру, пышному сенокосу, ребятам в белых рубашках и алых галстуках.
Мы знали, конечно, что родина Тургенева — село Спасское-Лутовиново на Орловщине, и кто-то даже язвительно заметил, что туляки без достаточных оснований предъявляют свои права на великого писателя: что же с того, что его брат владел этим селом? Это еще не аргумент в пользу народного гулянья. Но может быть — пронеслось в голове сомнение — мы просто мало знаем биографию писателя, историю этих мест? Найти бы знатока, проконсультироваться! И тут мне указали на местного жителя, почетного гостя праздника, бывшего директора Тургеневской школы А. Ф. Полякова: никто, мол, не знает лучше его и творчество писателя, и его жизнь, и историю села. И еще он построил школу, самую, на которой открывается мемориальная доска.
Учатся в этой школе, носящей имя Тургенева, потомки героев «Записок охотника», населявших село — вотчину старого рода — и окрестные деревни: Колотовку, Стекольную слободку, Бежин луг. Иван Сергеевич написал об их предках бессмертные рассказы, а они, в свою очередь, сохраняют устные предания о великом земляке.
И когда мемориальная доска была открыта, сели мы с Анатолием Федоровичем на тюк сена и принялись неспешно беседовать.
Казалось бы, что может сохраниться в памяти поколений о тридцатых — сороковых годах девятнадцатого столетия? И я не ожидал, что одно из преданий услышу всего из вторых уст — от Анатолия Федоровича, который, в свою очередь, слышал его от свидетельницы происходившего.
— Видите ли, здесь было родовое имение Сергея Николаевича Тургенева, отца писателя. Здесь он жил до женитьбы постоянно. А после того как женился на Варваре Петровне, владелице Спасского-Лутовинова, пребывал временами в ее селе, а временами опять же здесь. Так вот, моя бабушка, Акулина Алексеевна Полякова, была дворовой девкой Сергея Николаевича. А дед, Тимофей Алексеевич, тоже будучи крепостным, управлял бумажной фабрикой Тургеневых.
Бабушка умерла девяносто двух лет, в 1906 году. Мне в ту пору было восемь лет, так что ее рассказы успели отложиться в памяти. А рассказывала она о старом времени много: и как боялись крестьяне, особенно дворовые, «злой барыни» Варвары Петровны (да и брат писателя Николай, наследовавший имение, вышел характером в мать), как радовались, когда приезжал добрый Иван Сергеевич…
Помню, сижу я ребенком на печке, а она мне рассказывает, как приехал Иван Сергеевич откуда-то издалека, с учебы, Уже гораздо позже я установил, что то было возвращение молодого Тургенева из-за границы. Варвара Петровна как раз находилась в имении мужа. Получив известие от сына, она послала на станцию тройку и приказала, чтобы на Введенской церкви звонили в колокола, когда она поедет обратно.
На колокольню отправили звонаря — дежурить. Когда он увидел, что тройка возвращается, то грянул во все колокола. А перед домом уже ковры расстелены, вся дворня выстроена, кланяется. И бабушка там была… Молодой барин и обиделся, и рассердился. И сказал при всех дворовых людях: «Что вы, матушка, встречаете меня как архиерея? Я этого не достоин и не хочу…».
Представляю себе эту картину. Тройка мчится через мельничную запруду на Снежеди к дому с балконом, который одним фасадом смотрит на улицу и церковь, а другим — в сад и на широкий приречный луг. Стоит этот деревянный дом на склоне, поэтому с одной стороны он одноэтажный, а с луга — в два этажа.
Время дом не пощадило. Он сгорел в 1919 году. Остался только каменный фундамент.
На первых порах Ивана Сергеевича вспоминали в селе просто как хорошего человека, доброго барина, заступника. Но постепенно узнали, что он — знаменитый писатель. Правда, читали его в те времена немногие: книг было мало, да и грамотности не хватало. А все же сюжеты тургеневских рассказов знали, передавали их изустно. И тем бережнее хранили воспоминания старожилов. Не одна бабушка рассказывала будущему директору школы о старине; в Тургеневе вообще любили вспоминать прошлое. Так с малых лет впитал потомок крепостных уважение к писателю…
— Когда я подрос,— вспоминал дальше Анатолий Федорович,— когда стал читать Тургенева, я поставил задачу: в селе должна быть увековечена память об Иване Сергеевиче. Пришлось мне до войны заведовать школой. Располагалась она тогда в старой помещичьей постройке. Тесно в ней было. И решили мы с родителями ребят построить новое школьное здание на фундаменте тургеневского дома. Не только потому, что так легче и дешевле. Главное — не хотели, чтобы пустовало священное место, чтобы бурьян на нем рос. Для нас это было как бы возрождение тургеневского гнезда.
Об архитекторах в ту пору в деревне и не слыхали. Анатолий Федорович произвел обмеры, снял с фундамента план, сам разработал проект. Школу решили строить своими силами — больше некому было.
Не было и денег. В Тургеневе подумали и решили торговать яблоками.
К яблоневым садам в Чернском уезде питали особое почтение. Местная антоновка считалась лучшей в России: ни лежки, ни перевозки не боялась. В старое время почти каждый помещик был садоводом. И при тургеневском имении находился сад, теперь он пришкольный. Был сад в Колотовке — той самой деревне, где происходило действие тургеневского рассказа «Певцы». Ну и еще один был знаменит в округе, Хозиковский. После революции эти сады перешли во владение товарищества «Победа». Со временем оно было реорганизовано. Сады, вероятно, одичали бы без присмотра, но Анатолий Федорович не дремал и уговорил правление товарищества передать бывшие помещичьи угодья школе.
Дела у ребят пошли лучше, чем у садоводов. Учеников в Тургеневе и окрестных деревнях в ту пору было около двух с половиной сотен, и с этакой силой вполне можно было наладить образцовое садоводческое хозяйство. Да и трудовое обучение ребятам не помешает,— рассудили учителя. И не ошиблись.
Сады расцвели как никогда.
Весной на узловатых ветках набухли почки, и в одно солнечное утро ударило людям в глаза белое зарево цветущих садов. Цвели они широко и раздольно на берегах Снежеди, и нежным ковриком осыпался белый лепестковый цвет на ухоженную землю.
Пришли летние дни, зарозовели плоды под солнцем, потянулись ветки к земле. И весь-то год сады были наполнены ребячьими голосами: ученики окапывали яблони, удобряли почву. А Анатолий Федорович тем временем наладил связь с московскими заготовителями, и, когда подошла пора сбора урожая, ребята стали упаковывать яблоки в ящики и отправлять их в столицу.
Так завелись у школы деньги. Немного, но ведь люди взялись работать бесплатно. Колхозники возили камень, рубили дрова, заложили две ямы для обжига извести.
— Выжигали известь,— вспоминал Анатолий Федорович.— В одно время приходят ко мне мастера и говорят: «Пора брать на выпал». Это значит, что снижать огонь никак нельзя, иначе испортишь все дело. Трое суток надо поддерживать высокую температуру. А для этого, по расчетам, нужно было 150 кубометров дров. Они были заготовлены в лесу, а вывезти времени не хватило — пора была горячая, да к тому же у каждого свои дела.
Собрал я педсовет. Учителя были славные, активные ребята. Говорю им: идем-ка в ночь по деревням поднимать народ, просить, чтобы поехали в лес за дровами. Отправил директор учителей по округе, пошел и сам намеченным маршрутом. Первой на пути лежала деревня Веливашево.
В ту пору в каждом селе на видном месте висела какая-нибудь железная штука — било, в которое можно было в случае пожара или иной беды ударить в набат, поднять по тревоге людей. В такое било, войдя в деревню, и ударил Анатолий Федорович.
От изб своих спешили на сходку утомленные дневными трудами деревенские пахари — мужики и парни.
— Ребята, надо ехать в ночь за дровами, иначе известь загубим. Двадцать возов с вас.
Запрягли мужики лошадей, без лишних разговоров поехали в лес. А Анатолий Федорович пошел дальше — в Стекольную слободку…
В ту ночь по всей округе стоял скрип тележных колес. Из предрассветного тумана, что полз по долине Снежеди, то и дело выплывали вереницы груженых подвод. К началу дня у ям для выжигания извести были сложены штабеля дров — все полтораста кубометров.
Школу открыли 9 ноября 1934 года в день 116-й годовщины со дня рождения И. С. Тургенева. Праздновали отбытие так же, как строили — всем миром. Около семисот третей собралось тогда из окрестных колхозов. И пусть в то время идеи охраны памятных мест еще не проникли в народ, мало кто слышал о реставрации старых зданий, о восстановлении прославленных усадеб, но местные крестьяне считали само собой разумеющимся, что не должно быть в наших селах мерзости запустения, что святые места не должны пустовать. И с того дня на том же месте, где некогда бывал и работал великий писатель, учили сельские ребятишки и стихи Пушкина, и рассказы Толстого, и, конечно, «Записки охотника».
И вокруг цвели их сады.
Кто думал тогда, что пройдет всего семь лет — и Чернский район будет выжжен дотла? Здесь, на прямом пути от Орла к Туле, где ползла железная орда Гудериана, горела даже земля. В самом районном центре чудом уцелели три здания: все остальное спалили перед отступлением фашистские факельщики, и многие годы после освобождения население жило в подвалах. Ребятишки из поселка ходили учиться в одну из сельских школ, случайно уцелевшую в огне. Только в 1951 году в райцентре ценой неимоверных усилий удалось открыть собственную школу — и о строительстве ее шлакоблочного здания, как о большой трудовой победе, дважды сообщала печать!
Только головешки остались от деревень. Погорельцы сколачивали хибары из обломков немецких блиндажей, из ящиков с готическими надписями, копали землянки в лесах и пахали на коровах. Но не только поселок и деревни уничтожили оккупанты. Были вырублены знаменитые сады на Снежеди, чтобы никогда больше не цвела по весне здешняя земля.
Это было не только варварство. Это был холодный расчет идеологов фашизма, не случайно провозгласивших
тезис об отсутствии на Востоке духовных ценностей. Они быстрее кого бы то ни было поняли, что уничтожение народа вернее всего достигается уничтожением его культуры, среды обитания, что их противников объединяет сознание духовного и генетического родства. И в одном ряду с прославленными памятниками русской культуры, разрушенными фашизмом, не случайно оказалась скромная сельская школа в селе Тургеневе.
Но еще мы помним имя свое, не забыли слов Тургенева о русском языке. Не потому ли уже в те годы, когда район лежал в развалинах, вернувшийся с войны Поляков вновь поднял ребят и их родителей на восстановление полуразрушенной школы, вновь вывел их в сады с лопатами и ведрами? И по-прежнему стоит и встречает мальчишек и девчонок школа, по-прежнему цветут яблоки и звучат над берегами Снежеди русские песни.
У чернцев или, как они сами себя называют, чернян — свой праздник, не похожий ни на один другой на свете.Праздников много. Может быть, даже слишком много. Кто их только не имеет! Шахтеры и работники торговли, учителя и моряки, журналисты и лесничие… Но нельзя сказать, что жизнь стала праздничнее от этого обилия всевозможных праздников. Особенно если сами они сводятся к торжественному заседанию да концерту по заявкам.
— Главное,— вспоминает заместитель председателя Чернского райисполкома В. Д. Волков,— заключалось в том, чтобы убедить скептиков: праздник, народное гулянье — это больше чем потеха.
Виктор Волков, в то время комсомольский работник, шел к празднику от нелегких раздумий о судьбе родной земли. Некогда планировалось, что население района превысит сто тысяч человек, а оно стремительно падало. Двадцать тысяч жителей — все население поселка и района, и большая часть из них — дети и пенсионеры. Что ж, пенсионеры отработали свое и заслужили покой, но школьники единственная надежда! Покину? они родные места или останутся? А если останутся, то что их удержит?
Иногда в этом чисто сельскохозяйственном районе начинали мечтать о крупном промышленном строительстве,
способном закрепить кадры, привлечь людей со стороны. Но здравый расчет тут же обрывал эти мечты. Нет, не желать промышленного строительства, а бояться его надо пуще огня,— считают в Черни. Откуда возьмутся кадры для новостройки? Конечно же, из оскудевших людьми колхозов и совхозов, А это значит — еще сильнее будет оголено сельское хозяйство, обострится проблема кадров, закрепления молодых сельчан. Не этим путем надо идти. Но каким?
Разумеется, строилась и строится Чернь, хорошеют усадьбы хозяйств, прокладываются новые дороги, реконструируются фермы. Но ведь недаром сказано, что не хлебом единым жив человек. И всматриваясь в свое прошлое, видели черняне, что существовал искони сельский микрокосм, бытовал, несмотря на все трудности, деревенский лад, что патриотизм крестьянина не был и не мог быть абстрактным, а был деятельным, выражавшим себя и в труде, и в песне, и в украшении своей избы, и в охране маленького родника, и в общении с лошадьми, и в любви к старинным рушникам…
Спасти эти традиции, возродить былую убежденность в том, что эта земля неповторима, что есть ей чем гордиться, сделать жизнь в округе интересной,— такова была общая мысль, из которой родились и праздники на Бежином лугу, и многое другое, чем неожиданно прославилась чернская земля..
Были ли у Волкова противники? А почему бы нет? Речь не о ретроградах. Возникла идея провести на Бежином лугу и на окраине деревни Колотовки певческий праздник. Казалось бы, прекрасно. Однако встанем на место хозяйственного руководителя. Когда на селе свободное время? Только зимой, Но ведь не в мороз и пургу собирать людей на лугу! А летом — сплошные заботы, люди работают и в выходные, и по ночам, и устраивать в разгар сенокоса или уборки массовое гулянье —это же бесхозяйственность!
Рассудим далее. Село Тургенево с Колотовкой и Бежиным лугом неблизко от райцентра, пешком туда не дойдешь. Но ведь как раз райцентр, другие села и деревни дадут основных участников праздника! Значит, их надо на чем-то привезти, а затем увезти назад. Собственного автотранспортного предприятия в районе кет, и перекинуть сотни человек с места на место, да еще разом — не на чем.
Предлагается не обычный концерт, а фольклорный праздник. А кто будет петь? Правда, по деревням еще остались бабушки, помнящие старинные песни. Но собрать их, уговорить выступить, опять же привезти на Бежин луг — тоже проблема.
Два года то хозяйственные заботы, то непогода не давали открыть «Тургеневское лето». Но Волков и увлеченные им единомышленники не отказывались от своей затеи. И в 1983 году возгорелся-таки костер на Бежином лугу. И зазвенела песнями окраина деревни Колотовки.
Оказалось, что все вопросы можно решить. Период сельхозработ? Да, но есть возможность провести праздник между сенокосом и жатвой, когда напряжение несколько спадает. И пусть люди отдохнут денек — можно не сомневаться, что на следующий день после такого праздника они выдадут по полторы-две нормы.
Не хватает автобусов? Но в районе и поселке мобилизовали весь ведомственный транспорт вплоть до крытых машин и «уазиков», которые через каждую минуту отправлялись из назначенного места в райцентр, сажая всех желающих. В тесноте, но не во обиде ехали черняне на Бежин луг,— туда молча, оттуда — с песнями.
И самое главное чудо праздника — народные певицы в домотканой одежде, вероятно, впервые выступавшие перед микрофоном. Они собрались со всего района. Увы, уже ни в одной деревне не соберешь целого фольклорного ансамбля, но школа-то одна! И достаточно было всего- двух спевок, чтобы образовались новые ансамбли, не деревенские, но, как говорят в Черни, «кустовые».
— В Черни я слышал больше народных песен, чем за весь год по телевидению,—восторгался писатель В, Н. Ганичев. И можно только добавить, что даже если фольклорные ансамбли будут пропагандироваться телевидением, они все равно не произведут такого впечатления, как на открытом воздухе. Народная песня не рождена для помещений, пусть с самой совершенной акустикой. Она теряет свою неповторимую прелесть, приобретая инструментально-металлический оттенок. Слушать ее надо именно здесь — в амфитеатре зеленых склонов, на фоне безбрежной дали, когда в нее вплетаются пение птиц, тихое журчание речки, шелест травы. Она разносится широкой волной над толпами притихших людей, над сенокосными лугами, над той самой землей, где она родилась бог весть когда и где пелась в дни народных радостей и тревог.
Интерес к празднику в районе год за годом растет. В райотделе культуры с удовлетворением говорят, что если раньше приходилось разыскивать народные таланты, просить их выступить, то теперь сельчане сами просятся к микрофону. Выступить на Бежином лугу теперь — высокая честь.
Почему радует не только сам праздник, но и сознание того, что он есть?
Потому что он — не просто отдых между сенокосом и уборкой.
Чтобы праздник состоялся, нужна была народная память, отделяющая добро от зла, нужно было уважение к самим себе и к своей земле. Эта помять была пронесена через многие десятилетия.
Нужно было сохранить, насколько оказалось возможным, тургеневские места: здания, сады и сам Бежин луг, изуродованный одно время карьером именно в том месте, где, верно, сидел с ребятишками великий писатель. И как не сказать добрых слов о краеведе Василии Петровиче Крылове, вовремя забившем тревогу и спасшем священное место России от бездумного надругательства! Как не сказать спасибо и чернскому старожилу Георгию Георгиевичу Монину, организовавшему очистку речки Черни! В тот день, когда участники субботника машинами вывозили стекло, металлолом и прочий хлам, накопившийся в ее русле, они впервые увидели, во что чуть было не превратилась синяя артерия тургеневской России, и были потрясены открывшимся… Как не сказать доброе слово в адрес тех друзей природы, кто восстанавливал вырубленные перелески близ Бежина луга!
Нужна была поддержка доброму начинанию, и ее оказали авторитетные люди из Москвы: писатели В. Ганичев, В. Захарченко, А. Лиханоз.
И самое главное: нужно было убеждение местных руководителей, краеведов и просто общественности в том, что не единым хлебом ж и р человек. Истина прописная, но как легко забыть о ней в непрерывных хозяйственных хлопотах, особенно в горячую пору заготовки кормов и подготовки к жатве, когда — как это рекомендовалось совсем недавно — следует закрывать и клубы, и библиотеки, и Дома быта, и даже больницы, чтобы навалиться на сено да на свеклу — план превыше всего!
А может, и в этой убежденности живет традиция? Ведь как он работал, тот же тургеневский крестьянин, да своей немилостивой земле! И на барина, и на себя, да что греха таить— и на кабак. Но разве обезобразил груд душу знаменитого Касьяна, заслонил красоту земную от Калиныча, разве не пели песен в Притынном кабачке, некогда стоявшем на околице сельца Колотовки? С каких же пор и почему мы начали разъединять труд и песню, долг перед пашней и долг перед природой; как случилось, что мы переврали старинную пословицу «Делу время и потехе час», заменив союз «и» на «а», то есть противопоставив делу — отдых, нравственность — работе, нежности — деловитость?
Непросто было сохранить трепетную традицию песенных сел, деревень и слободок, непросто оказалось и оградить ее от всепроникающей пошлости. Пришлось бороться с ретивыми кооператорами, пытавшимися наладить во время празднества широкую торговлю водкой «с колес», и еще до появления соответствующего указа удалось пресечь их чрезмерную активность. Привелось воевать и с моторизованными туристами, пытавшимися устроить из самого Бежина луга автостоянку. Что делать: традиции нужно не только поддерживать, их нередко приходится и защищать!
Как-то раз, встретив знакомого, я разговорился с ним 0 прошедшем празднике и о местных народных праздниках вообще.
— Я убежден, что в каждом районе могут быть свои праздники, свои традиции. Давайте вспоминать. Ну возьмем хотя бы Тульскую область. Итак, Чернь — это Тургенев.
— Белевский район.
— Жуковский. Родина Жуковского. Фольклорные праздники там уже проводятся — в селе Мишенском. Но это еще и родина братьев Киреевских, а они, кстати, были собирателями народных песен. Писатель С. П. Бородин тоже оттуда. Ещо В. Д. Левшин, Герой 1812 года и декабрист Батеньков. Декабрист А. И. Черкасов.
— Ефремовский.
— Бунин, Лермонтов. Николай Успенский. Паустовский. А, И. Левшин. Авиаконструктор Мясищев.
— Куркинский.
— И вспоминать нечего: Куликово поле. Грибоедов. Художник Н В. Орлов.
— Заокский.
— Художник Поленов. А. Т. Болотов, 250-летие которого мы отмечаем в 1988 году. Командир крейсера «Варяг» Руднев.
— Щекинский.
— Ну, не говоря о Ясной Поляне, можно вспомнить о Крапивне. А это — тот же Лев Толстой, Глеб Успенский, известные русские лесоводы…
— Плавский.
— Сухово-Кобылин. Сумбатов-Южин. Академик Е, А. Чудаков. Декабрист М. А. Бодиско. Лучшие певческие хоры России.
Мы перечисляли знаменитых земляков на память и потому многое пропускали.
Да неужели есть на Руси край, откуда не вышли знаменитые люди? Нет таких краев! В том же Чернском районе есть места, связанные не только с именем Тургенева. Мы считали, поражаясь богатству: Толстой, Дельвиг, Грибоедов, директор Царскосельского лицея Энгельгардт, Жуковский, историк Афремов, землепроходцы Алексей Скуратов и Иван Сухотин, герои 18.12 года… Здесь был основан первый в России сахарный завод, здесь бывали Гоголь и Пушкин, здесь восемь древних городищ, курганы, поселения, наконец, просто живописные места. Расчистить все! — такую задачу поставили в Черни.
Нет, не бульдозером расчистить, Расчистить так, как очищают родники от мусора и ила, вернуть народную память. Расчистить так, как Георгий Георгиевич Монин очищал родную речку Чернь. Как спасал школьный учитель Николай Гаврилович Трофимов курганы у слияния Зуши с Окой — те курганы вятичей, на которые замахнулись было ретивые мелиораторы. Как боролся районный журналист Василий Анисимович Новиков за право иметь в Черни музей Вознесенского — своего земляка, организатора первой комсомольской ячейки, затем — члена Политбюро, академика, председателя Госплана СССР, прославленного теоретика экономической науки.
Бороться — значит заражать других своей идеей.
Потеря духовности грозит потерей всего…
