Это был самый обычный поезд, так ведь, Женька? Самый обычный поезд до города. Он шел с Восточной Равнины до конечной остановки. Конечная так и называлась — станция Город.
И вагон был как вагон.
За окошком уже стемнело — сверху торопливо спустился плотный сентябрьский вечер.
Мы возвращались домой с оравой знакомых и незнакомых мальчишек. Там, на Восточной Равнине, только что закончились Большие Детские Игры. Мальчишки, голосистые и шумные, притихли к вечеру. Может, потому, что незаметно подкралась ленивая усталость. И те, кому до конечной, разлетелись по свободным местам: теперь, нахохлившись, сидят у темных окон.
В стекле неясно отражался салон и еще женщина с красной повязкой. Контролер! Нельзя сказать, что я боялся контролеров, однако похолодело в животе — совсем как в автобусе, когда едешь без билета. Но теперь-то билеты есть! И я облегченно зашарил по карманам. Мне почему-то не нравилась эта краснолицая тетка с полевой сумкой через плечо.
РАЗГОВОРЫ С ЖЕНЬКОЙ
— Тьфу! — чертыхнулся Женька и беспомощно проводил взглядом цепочку светлых квадратиков и красных огоньков — уходящий поезд. Огоньки быстро таяли в синей дали.— Ты тоже хорош!
— Да при чем тут я?
— А ну тебя! — Женька зашагал к слепым окошкам кассы, обернулся.— Ты чего? Пошли… Да пошевеливайся, ты!
Голос у него был обиженный и злой. Ну конечно, он же считает, что я во всем виноват. А кто мог знать, что Лешка, наш вожатый, сойдет вместе с билетами где-то у Серых Холмов? Ну кто?
Я спросил:
— Куда торопиться-то? До города вон сколько…
До города было километров сорок.
Женька нетерпеливо шевельнулся на хрустящей щебенке:
— Вот балда! Думаешь, я хочу тащиться через эти джунгли? — Он мотнул головой в сторону чернеющего стеной недалекого леса.— Дурак. Переночевать надо.
— Сам…
— Чего? — не понял он.
— Сам дурак.— И я зашагал вдоль насыпи.
«Ну, все! Если ты думаешь, что меня можно обзывать как попало, то фиг тебе, Женечка! Вот так!..»
— Пашка, ну куда ты? Обиделся, что ли? Ну, Пашка!
«Что, Женечка, страшно одному?! Сейчас я тебе скажу…»
Но Женька стоял рядом, виновато переминаясь с ноги на ногу. В его глазах, как и в недалеких черных окнах кассы, отражалась желтая луна. И у меня вырвалось, почему-то шепотом:
— Бульдозер…
Женька моргнул и облегченно заулыбался — я назвал его старым необидным прозвищем. И в самом-то деле, разве похож щупленький и тонконогий Женька на бульдозер?!
Он потянул меня за руку:
— Пойдем. Поздно уже.
Проснувшийся осенний ветерок тихонько заструился со стороны остывающих рельсов, сорвав запах с потрескавшихся шпал.
Действительно, поздно.
Ветерок невидимой рукой пригладил траву и наши галстуки, пробежал холодным удавчиком по ногам.
А на Восточной Равнине еще лето… Жаль, конечно, что праздник кончился.
Звезды. Их так много в этом небе. А оно сегодня черное и бездонное, потому что все тяжелые тучи куда-то сгинули. Только небо. И звезды. Пришельцы, друзья и братья по разуму.
— Женька! Ты спишь? Женька…
— Ну чего тебе? — заворочался он.
— Посмотри, какое небо.
— Что, я его не видел, что ли?
— Нет, ты посмотри!
— Ну,— недовольно хмыкнул он, открыл глаза и затих… Было только слышно, как он тепло дышит мне в локоть.
Женька беспокойно повернулся — волосы защекотали мой подбородок:
— Пашка! Как ты думаешь, война будет?
— Смотри, спутник! — среди звезд быстро кралась яркая точка.— Нужно загадать желание. Женька, ты загадал?
— Нет… Пашка, ну как ты думаешь насчет войны?
— А ты?
— Не знаю. Думаю, что не будет.— Он посмотрел на меня в темноте.— Ее же никто не хочет.
— А генералы?
— Разве только они. И то не все.
— Да. А если будет, то, наверное, все кончится сразу. Только…
— Пашка, я загадал желание!
— Какое?
Женька сжал пальцы вытянутой руки в кулак, словно хотел поймать этот спутник:
— Хочу, чтобы не было войны!
И испуганно обернулся, боясь увидеть на моем лице улыбку. Но чему тут улыбаться-то, если сам…
А утром меня разбудил какой-то упругий толчок и отчаянный Женькин крик:
— Па-ашка-а-а!
Над горизонтом уже поднялось солнце, и в розовом воздухе далекие строчки облаков казались темно-сиреневыми.
— Да проснись ты, дубина!
Я вскочил.
— Смотри!
Он рывком развернул меня в сторону, где за лесом должен быть город. Там, чудовищно разбухая в облаках, стоял черный гриб.
— Побежали! Да не в лес! Звонить,— так же отчаянно, со слезами, кричал Женька.— В кассу…
Дверь в старенькое здание почему-то была отперта. Мне вдруг показалось, что там не окажется телефона.
Телефон все-таки был.
— Подожди, Женька. А как же желание?
Но он не слушал. Он лихорадочно набрал номер городской справочной и, задыхаясь от слез, крикнул:
— Война!
В трубке что-то зашуршало, и сытый женский голос спросил:
— Че-го?
Женька оторопел:
— Война…
— С кем?
— Не знаю… Таммм…
— Мальчик, не мешай работать!— перебила трубка.
Женька беспомощно поглядел на меня и снова метнул руку к телефону. В окно смотрелись зеленые листья сирени. Потом они свернулись, почернели, а дощатые стены налились ослепляющим жаром, поползли куда-то.
Что сейчас творится в городе?
Резко обрушился фасад, и сдуло крышу. Розовое с голубым, такое ласковое небо, горящий лес. Тоненькая мальчишечья рука, мечущаяся и хватающая воздух. Чей-то пионерский галстук в танцующих язычках огня.
СЧЕТЧИК ГЕЙГЕРА
Этот сон мне снился каждую ночь. Нет, конечно, не каждую, но все равно. И всякий раз после этого болели «боевые шрамы» — ожоги. Иногда даже казалось, что все это было по правде— слишком уж сильно колотилось по утрам сердце. И полдня потом ходил сам не свой. Да и Женька тоже…
Ветер рывком прыгнул в открытое окно, сдул с подоконника чью-то тетрадку и записку с аккуратными буквами: «Петька дурак».
— Мальчишки, вы готовы? Женя, торопись, опоздаешь на линейку.— Это заглянула в спальню молодая вожатая со спадающей на глаза челкой— Тамара Никандровна. Старшие ребята и храбрая малышня звали ее просто — Тамарка. Она не сердилась.
Но была ли где-нибудь вообще Восточная Равнина? Хоть где-нибудь?
А за окном в школьном саду радостно стучали ветками тополя, приветствуя наступающее лето. Весна в этом году запоздала. Может, у времен года есть свои поезда? Которые, как и все нормальные, опаздывают или приходят раньше времени. Видимо, весне просто не повезло с билетами. Снег сошел поздно, и только-только появились клейкие листочки. А уже скоро наступит лето и конец учебного года.
А на Восточной Равнине скоро следующие Игры. Этот ветер, такой же, как и у нас…
— Пашка, закрой окно. Ну!.. Опоздаем же! — Женька подошел совсем близко.— Пашка… Опять?
Я кивнул. А что говорить?! Женька и так понял.
Он осторожно подышал рядом:
— Ну пойдем! А то Марь Ванна будет сердиться. Пожалуйста…
— Пойдем, конечно.
И мы пошли. А как же иначе? Не опаздывать же на линейку!
Второй была физика.
Класс озабоченно шелестел страницами и гудел, хотя шла самостоятельная работа. Все знали, что веселый и добродушный физик смотрит на такие самостоятельные сквозь пальцы, А попробуй только ошибиться у доски!
— Лариска, дай списать!
Лариска списать не дала.
— У, колбаса,— Петька показал ей кулак.— Видела!
— Утюг! — Лариска демонстративно отвернулась.
Стремительно зашел Константиныч.
Класс лихорадочно захлопнул учебники,
— Ну что? Все списали?!
Раздались веселые выкрики и смех:
— Все!!
— Сегодня для вашего общего развития я расскажу о счетчике Гейгера. Кропачева, сотри с доски.
Лариска, отличница и ябеда, горделиво поплыла между парт.
— Счетчик Гейгера применяется для обнаружения радиации и измерения ее уровня. Кропачева, оставь зеркало в покое!
Лариска покраснела.
— Садись на место.
— Девица-красавица,— громким шепотом сказал Петька. На него заоглядывались.
«Девица» незаметно показала язык.
— Утюгов,— нестрашно прикрикнул физик.
— А чо я?! — возмутился Петька.— Это Семенов.
— Чего?
— Семенов! Иди-ка сюда…
— Ну, Утюг…— Женька нехотя поплелся к доске.
Однако Константиныч неожиданно попросил принести из лаборантской счетчик.
— Так… Теперь включи! Вот. Ребята, смотрите! Способ обнаружения радиации таков. В этой руке у меня капсула с солью урана. Подношу!
Черный круг динамика засвистел и защелкал.
— Скажите, много нас окружает радиоактивных предметов?
— Ни одного!
— Неправильно! — Константиныч подкрутил что-то на панели.— Внимание! Максимальная чувствительность! Слышите?!! Это фоновая радиация. Все вокруг нас немного радиоактивно. И парта, и даже люди…
Он поднес счетчик к Женьке и чуть не выронил его, потому что раздался страшный треск, Женька отшатнулся, словно в него попали камнем.
— Ничего себе! — с уважением сказала девчонка за первой партой и убрала ладошки от ушей.
Женька медленно-медленно пятился к двери.
— Эй, Евгений, ты куда? — очнулся Константиныч.
Но Женька уже бежал по темному коридору.
— Павел, ты знаешь, куда ой побежал?
Да, конечно, я знал. И сказал:
— Пустите… Да пустите же!
Все расступились.
Да, я знал, где Женька. И поэтому, когда за мной сомкнулся плотный ребячий круг и захлопнулась дверь, я неторопливо поплелся к все время пустовавшей каморке физрука. Конечно, он там.
В каморке Женьки не оказалось. И я еще долго бесцельно бродил по тихим коридорам, пока не наткнулся на Виолетту, нашу классную. У этой женщины был крикливый деревянный голос. И если она начинала ругаться, то почему-то немного закладывало в ушах. Но Виолетта вдруг положила мне на плечо руку, даже нагнулась чуть-чуть:
— Выгнали?
Я помотал головой,
— У вас физика?
— Да.
— Женя на уроке?
Я промолчал. Ничего не знает? Ах да… Она же готовилась к педсовету.
А Виолетта продолжала:
— За ним родители приехали..,
— Как?! — Я вскинул глаза и растерянно заморгал, даже слезы появились. Сегодня все в одну кучу: педсовет, линейка, этот чокнутый счетчик. Да еще Женькины родители. Откуда?!
Виолетта не поняла:
— Пав… Павел. Мы и твоих родителей найдем.— Она выпрямилась и пошла.
А я мысленно крикнул ей вслед: «Не может быть здесь у нас родителей, не может!» Почему, я не мог объяснить. Просто знал.
Какое все-таки странное имя: Павел. Когда хочешь сказать что-то ласковое, то Павлик — это слишком по-детски. Паша, Пашка… Нет, Это только для друзей. Павлин и Паштет не в счет. Остается только Павел. На все случаи жизни. Как сегодня.
Женька нашелся перед самым педсоветом. Вернее, он сам меня нашел.
— Пашка,— сказал кто-то сзади хрипловато и сумрачно.
— Женька! Ты где пропадал?
— Да так…
— Женька,— я тронул его разодранную в кровь руку: где он успел? — Твои родители…
— Да знаю я! Только не родители это.
— А кто?
— Хм…— Он пожал плечами. Помолчал.— Ты мной не брезгуешь? Я же радиоактивный!
— Дурак ты… исцарапанный! — сказал я. И продолжил неуверенно:— Это же сон, наверное…
— Сон?! И это? — Он рванул с плеча рубашку: спину и руки, как зебру, исполосовали длинные и тонкие полосы ожогов.
— Не…— Я отвернулся.— У самого такие же.
— А откуда это, ты знаешь? Помнишь, в кассе на окне была металлическая шторка? Вот!!
— Ну…
— И это сон? — он достал из кармана бережно свернутую опаленную тряпицу.
— Это… Это же галстук! Чей?
— Твой. Его мне тетя Маша дала.
— И что тогда делать?
— Не знаю. Рассказать, наверное.
ПЕДСОВЕТ
Педсовет состоялся по расписанию. Делать было нечего, и мы все рассказали.
— Ну все же, откуда вы тогда?
— Не знаю…
— Я так и думала! — обрадовалась Виолетта.— А родители?
— Да что, я своих родителей не знаю! — возмутился Женька.
— Им лучше знать, ты их сын или нет.
Женька ссутулился — с такой не поспоришь!
— Подождите,— вмешалась Марь Ванна.— Тогда откуда взялась там эта самая… повышенная радиация?
Она посмотрела на Константиныча: «Так?»
— Мы уже рассказывали.
— Но вас нашли на стройке, в домике переносного компрессора. Рядом просто взорвались баки с бензином,— четко, дикторским голосом выговорил директор.
— Но от бензина таких ожогов не бывает! — слегка передразнил я.
— Тогда,— в наступившей тишине начала Тамарка,— это все по правде?! И что же делать?
Женька оглянулся на меня:
— Ничего. Мы все сами…
— Что — сами? — уточнил художник Виктор Павлович.
— Уйдем.
— Да куда-а?
— К себе, в Город.
— Чепуха! — Художник раздраженно заходил по учительской.— Детский бред! Даже если допустить, что это правда, то никакого города нет!
Он уничтожен.
— Зачем вы так заботитесь о нас? Так?!
— Как?
— Вы лучше о себе, о своем мире…
— Что? — художник сел и приподнял очки.
К окну совсем близко подходили разлетавшиеся вверх и вверх зеленеющие ветви тополя. Где-то громко и по-весеннему нахально орал воробей. Таких всегда много было на аллеях Города.
Виолетта закрыла форточку.
— Что? Что вы сказали? — повторил Виктор Павлович.
— Я читал. Здесь, как и у нас, накоплено очень много оружия.
— Ой, Пашка, какой ты умный!— Лариска незаметно для всех наблюдала за педсоветом.
— Кропачева, немедленно закрой дверь! — прикрикнула Марь Ванна.— И с той стороны!
— Вот как вы думаете, война будет? — подхватил Женька.
Учительский коллектив интерната пошумел и затих.
— Нет,— грустно и убежденно проговорила Тамарка,— не будет.
— Мы так тоже думали, что не будет. Даже загадывали на это.
— Народы не допустят.
— Народы… А вы сами? Что вы сделали, чтобы ее не было? Что сделал каждый из вас? Вы же не думаете о ней!
— А зачем думать? Так и свихнуться можно!— нервно усмехнулась Виолетта.
— Ну правильно, это у вас вроде запрещенной мысли. Но в то же время надеетесь, что мир за вас кто-то сделает!
— А ведь знаете,— неожиданно сказала Марь Ванна,— он прав. Мы на самом деле не утруждаем себя думать об этом. Привыкли к атомной бомбе, привыкнем и к войне.
— Да успокойтесь все! — резко и гортанно сказал художник.— Будет война.
Он поправил очки.
— Как? — обессиленно прошептала Марь Ванна.
— А так. Вы что, газет не читаете? Мы и мораторий предлагали, и прочее. Все напрасно.
Женька поднял ресницы:
— И вы не надеетесь?!
— Нет. А каков смысл? Разве от желаний одного человека что-нибудь изменится?
Тамарка чуть не упала со стула:
— Вы… Вы не играя проиграли!
— Правильно, Женя,— встала Виолетта.— Виктор, ты, по-моему, пытаешься перекричать самого себя: будет! будет! Но кто-то маленький и упрямый все равно твердит: нет… Себя не обманешь.— Она смутилась.— Я, наверное, не то сказала.
— А я полностью согласна с Виктором Павловичем,—подвинулась к нему историчка.
Мне даже смешно стало— взрослые, а вот-вот подерутся.
— Ну хватит,— хлопнул по столу директор.— Ребята, можете быть свободны.
— Пашка, ну как?
За дверью собралась вся наша группа.
— Еще не знаю.
— Женька! — из толпы к нему шагнул Петька.— Врачи приехали, они вас в спальне ждут. Ни пуха…— Он протянул руку.
— Пашка,— Лариска сняла гребешок, и на ее плечи упали длинные волосы.— Мы ещё придем попрощаться, ладно?
Я кивнул. Глупости, никакая Лариска не ябеда, нормальная девчонка, даже красивая…
И мы пошли. Мальчишечья спальня была наверху, в конце коридора.
— Дура,— деловито и ревниво подколол Петька.— Умрешь… Он же радиоактивный!
— Иди ты… Утюг!
Год учебный кончился, завтра лето.
ПОЕЗД ДО СТАНЦИИ ГОРОД
— Женька! Вот вы где! А я вас ищу… Почему билеты не взяли?! — вожатый Лешка улыбнулся и сунул мне мятые талончики.— Ну, я побежал!
Мы с Женькой переглянулись и бросились к окну. Там уже темнело — сверху быстро спускался синий сентябрьский вечер.
Поезд изгибался на повороте праздничной гирляндой светлых квадратиков и огоньков. Он был нарядный и веселый, самый обычный поезд до станции Город.
