Нет такой силы на свете, чтобы заглушить любовь к родной деревушке, к родному крылечку отчего дома, к песням своей юности, своей улицы…
Всколыхнулась в моей душе любовь ко всему родному на фольклорном празднике в архитектурно-этнографическом музее «Хохловка» летом 1985 года.
И за далью уходящих дней не уменьшаются мои впечатления от встречи с уральской стариной, с ее обрядами, песнями, со всем тем, что составляет духовную культуру народа. Праздник проводился на территории музея, где размещены древние деревянные строения — памятники народной архитектуры, свезенные сюда со многих районов обширной Пермской области.
Старые церкви, мельницы, сторожевые башни и другие деревянные строения — и тут же исполнение песен русской старины и хороводов. Это великолепное зрелище! Не раз слезы радости заволакивали мои глаза…
Осмотреть все строения музея в первый приезд мне не удалось: я был приглашен на праздник в качестве гармониста. И убедился: любит, оказывается, народ гармошку!
…Ровно в 12 часов дня трижды ударил древний колокол, возвещая о начале праздника. Затем посетителям была объявлена его программа. Мне, деревенскому жителю, еще не приходилось видеть такое количество людей — более двух тысяч, где и посетители, и исполнители как бы единый коллектив. Ансамбли из Москвы, Новосибирска, Свердловска, Кирова, Саратова, Уфы и других городов слились в единое народное гулянье с песнями и хороводами, с показом старинных обрядов…
Ехал я, очень волновался: «Пригласили, а что делать-то буду?» А тут все оказалось по-домашнему. Вот девчата и парни стали в круг. Он все шире и шире… И уже не смотрит зритель, а сам участвует в празднике. И так по всей поляне (разумеется, в строго отведенном месте, на территории музея ни рвать цветы, ни мять траву не положено).
Как только выбралось время, иду посмотреть ветряную мельницу — памятник старины. Особое восхищение у меня вызвало устройство огромных деревянных шестерен, передающих силу от лопастей на жернова. Как просто! И ведь их придумал русский мужик. Истинно: хитра голь на выдумки! И сколько всяких мыслей проносится в голове… Так и кажется: вот-вот пройдет по мельничной лестнице старичок, обутый в лыковые лапти… А вон и впрямь кто-то стоит в проеме дверей: в длинной посконной рубахе, опоясанной широким поясом, в лапотках, черная густая борода окаймляет молодое лицо с веселыми озорными глазами.
Да сон ли это?! Во!.. Слышишь? И песни девки поют — старинные, российские… Выхожу из мельницы, а посреди широкой поляны — хоровод, все-то в разноцветных сарафанах. Вон и девочки-крестьяночки в лапотках, в общем хороводе (это воспитанницы Мальцевой Людмилы Витальевны из детской музыкальной школы № 2 города Перми). Волнение охватывает меня. Словно волшебная сила перенесла в Древнюю Русь…
В этот миг забываешь о существовании мазутных берегов, ядовитых промышленных стоков, производственных стрессов… На фольклорных праздниках чувствуешь, будто в тебя вливается свежая, здоровая кровь! Вот она, милая Россия! Вот и парни в сапогах, на них — белые, красные рубахи навыпуск с поясами. Казалось бы, что тут необычного — рубаха навыпуск, перепоясанная шелковым поясом? Но отчего парни в них такие статные, красивые? Вот они делают девушкам низкие поклоны… И как же у них это получается мило, красиво и просто! Девушка выхватывает меня из толпы. Я пробую сделать поклон хороводу, а спина — бревном: за всю жизнь не сделано ни единого поклона…
И что это стряслось с нашим поколением? Дарим мы больше друг другу боль вместо радости…
МОНЕТЫ
Прокопий МОЧАЛОВ
Городок наш Великий Устюг старинный, ровесник Москвы. Ребятишками мы любили лазить на колокольни и церковные чердаки, ловили диких голубей-сизарей и смотрели с высоты на необъятные заречные дали, леса, бывший монастырь и поселки окрест. Четверо закадычных друзей, живших в одном доме, в погожие дни мы поднимались на какую-нибудь звонницу, готовили там уроки, читали книги, мечтали о будущем, об учебе в институтах, о работе по призванию.
Выбирать профессию особенно не приходилось — все было давно определено. Генка и Витек уже с десяти лет жгли предохранители, испытывая самодельные электромоторчики и разные электросхемы,— их путь лежал в электротехнику. По характеру они дополняли друг друга: Генка, горячий и вспыльчивый, неплохо ладил с флегматичным Витьком, не любившим решать с кондачка даже любой пустяковый вопрос. Третий из нашей четверки, Толян, скромный и застенчивый, решил идти по пути родителей-врачей. А я возмечтал стать журналистом.
Мы твердо решили, окончив институты, вернуться в наш город. Витек шутил:
— Будь у нас одинаковая профессия, было бы трудно использовать с максимальной отдачей наши выдающиеся (в будущем) познания в таком городке, как наш.
Толян добавлял:
— Сломается у кого-то дома электроплитка или утюг, Генка с Витьком тут как тут, а если болезни на вас навалятся, я помогу. А Прокоп будет писать наши биографии, когда они понадобятся для серии «Жизнь замечательных людей».
Памятную дату вступления в комсомол наша четверка постаралась отметить добрыми делами: Генка и Витек Для школьного физического кабинета смонтировали электростенды — для демонстрации закона Ома, а мы с Толяном выпустили стенную газету.
Годы летели быстро. И вот успешно сданы экзамены за среднюю школу. Решили, чтобы быть ближе друг к другу, не разъезжаться по разным городам, а поступать в ленинградские вузы. Наступил час, когда мы вчетвером поднялись на колокольню одной из самых старинных церквей, чтобы проститься с городом. Было грустно. Ведь каждый из нас впервые и надолго отрывался от родного гнезда.
Чтобы разрядить обстановку, Генка предложил:
— Ребята, никто не знает, что нас ждет, как повернется у каждого жизнь. А есть такое поверье: если бросить в море, озеро или реку полюбившегося места монетку, то судьба обязательно приведет тебя туда еще раз. Давайте сделаем так,— он вынул из кармана гривенник,— запрячем по монетке здесь, в щель, а потом, через года, соберемся вместе и вспомним этот день, подведем итог прожитых лет, все ли мы выполнили, о чем мечтаем сейчас.
Обстоятельный Витек заметил:
— А если переделают церковь и колокольню с нашими монетами снесут?
Но Толян сказал:
— Эту церковь, братцы, скоро как памятник старины будут реставрировать, так что такое опасение излишне,— и засунул свою монетку в щель в малозаметном месте. Каждый из нас последовал его примеру.
Витек пошутил:
— Запоминайте как следует, чтобы потом, когда наши сыновья пойдут в первый класс, рассказать историю гривенников…
Никто из моих друзей не подозревал, что это было прощание с родными местами навсегда.
Сверх ожидания вступительные экзамены у нас прошли успешно. Правда, я не посмел сдавать на филологический, решил идти в полиграфический: «Все же ближе к журналистике, а потом буду добиваться своего на заочном отделении».
Раз в полмесяца собирались у Генки с Витьком в общежитии, делились успехами и неудачами в учебе, новостями из дома и мечтали провести приближавшиеся каникулы в родном городке. Но дома побывать не пришлось. После окончания первого курса, принимая участие в соревнованиях институтов по легкой атлетике, мы задержались с выездом, и… война перечеркнула все!
В военкомат пришли вчетвером и стали проходить медицинскую комиссию. Тол^н спрятал очки в карман. Он как начинающий медик твердо знал, что со своим зрением ни в коем случае в действующую армию не попадет, и, когда настала очередь идти к главному врачу, попросил Витька сходить вместо него.
Вскоре мы оказались в запасном полку, где несколько недель с утра до ночи вместе с бородачами-добровольцами, годившимися нам в отцы, постигали азы военной науки.
И вот наша четверка в действующей, вновь скомплектованной дивизии. Мои друзья попали в один полк: Генка и Витек, будущие электротехники, стали связистами, а Толян — санитаром. Меня направили в типографию военной многотиражки.
Около месяца наша дивизия отбивалась от гитлеровцев. Я изредка встречался с ребятами, они забегали ко мне или я, исполняя обязанности наборщика, корректора и одновременно репортера, бывал в блиндажах и окопах. Мои друзья воевали успешно: Толян десяткам раненых спас жизнь, а связисты Генка и Витек, кроме своих обязанностей, иногда даже ходили за «языками». Командир разведроты охотно удовлетворял просьбы моих друзей — закаленных спортсменов, включая их в поисковые группы. Наша газета неоднократно писала об их ратных делах. Я клял судьбу и хотел «дезертировать» на передовую соседней дивизии, но жаль было расставаться с друзьями, и подал докладную с просьбой перевести меня в полк. Ответа не успел получить. На нашем участке фронта резко обострилась обстановка. Полк с моими друзьями-связистами оказался в окружении, но каким-то чудом вырвался из кольца и, наполовину поредевший, соединился с дивизией.
Узнав об этом, я хотел отпроситься у командира, чтобы сбегать к товарищам, но тут в редакционный автобус пришел замполит полка и попросил напечатать заметку о героях, которые, по сути дела, спасли полк от уничтожения. Это были мои друзья.
…Геннадий и Виктор прокладывали телефонную связь к роте. Обходя овражки и болотца, заблудились, чуть не утонули в трясине, а когда после долгих мытарств выбрались на твердь, оказались в тылу у гитлеровцев, слабо охранявших подходы к непроходимому болоту. Геннадий и Виктор проползли мимо сторожевого поста, обнаружили немецкий кабель и двинулись по нему. Вскоре у блиндажа увидели часового. В блиндаж то и дело проходили офицеры и солдаты. Ребята, посоветовавшись, решили его взорвать. Распределили обязанности: Виктор с винтовкой укроется в кустах против входа в блиндаж, а Геннадий опустит в вентиляционную трубу гранаты, из последней выдернет чеку и быстро, пока три-четыре секунды горит запал, укроется за камнем у двери блиндажа.
Задуманную операцию провели четко. Дождавшись, когда на командном пункте, а им оказался блиндаж, собралось порядочно офицеров, ребята сняли часового…
Немногих уцелевших от взрыва фашистов, выбегавших из блиндажа, встретили прицельные выстрелы моих друзей. У гитлеровцев поднялась паника, наше командование, решив, что на выручку подошли свежие силы, стремительно повело бойцов в том направлении.
Так Геннадий и Виктор ценой своей жизни спасли сотни людей. Виктора убило, а Геннадий был тяжело ранен. Его из окружения вынесли. Жил он еще часов пять, приходил изредка в сознание и успел рассказать о взрыве блиндажа.
Содержание заметки об их подвиге я запомнил так, что и спустя сорок лет могу без газетного текста, на память, слово в слово рассказать. Я сам набирал и печатал ее. Мои слезы смешивались с типографской краской.
А вскоре я получил еще одно горестное известие. Анатолий, спасший жизнь семидесяти восьми бойцам и командирам, вытаскивая с поля боя очередного раненого, погиб, прикрывая его от осколков мины своим телом.
После этого я взбунтовался, требуя немедленно отпустить на передовую. Старик-редактор, хотя и сочувствовал моему горю, желанию мстить за друзей, отказал: у нас и так не хватало людей. Но вскоре в мою судьбу «вмешалась» мина, угодившая в наш старенький редакционный автобус. Мне досталось несколько осколков. Пролежав в госпитале около месяца, я скрыл свою военную специальность и был направлен в другую дивизию — пехотинцем.
Решение мстить за смерть друзей, не ограничиваясь участием в атаках, мне удалось осуществить с трудом. Я попросил у командира роты снайперскую винтовку. Пришлось доказать, что в свое время мне одному из первых в школе вручили значок «Ворошиловский стрелок», после чего командир дал разрешение.
Я уничтожал оккупантов, приговаривая после каждого выстрела: «Это вам за Родину, за моих товарищей!» Но и меня несколько раз дырявили гитлеровские пули и осколки. После лечения опять бил фашистов. Снова был тяжело ранен, надолго угодил в госпиталь, где и встретил День Победы.
Судьба меня забросила далеко от родного городка. Первые годы работал без отпусков по восстановлению разрушенного войной завода, долечивал раны, то и дело напоминавшие о себе, учился и не заметил, как стал отцом взрослых сыновей, а потом дедом.
Все это время часто подавлял приступы тоски по родному городку. Мои старики и родители друзей давно ушли из жизни, ехать было не к кому. Да и не хотелось бередить себя тяжелыми воспоминаниями. Но старость сентиментальна, и я не выдержал.
И вот стою на колокольне, где сорок с лишним лет назад наша четверка, прощаясь с городком, оглядывала его с высоты. Удивительно, но удалось мне найти и потемневшие от времени монетки.
Возвратившись домой, укрепил гривенники у письменного стола под портретами моих друзей. Об истории монет, как мы намечали в далеком прошлом, я рассказал только своим внукам: мои друзья потомства после себя не оставили. Когда-то Анатолий возложил на меня обязанности историка-летописца, но не пришлось мне написать о своих друзьях в серию «Жизнь замечательных людей». Ограничиваюсь этим скромным повествованием. Отдаю долг их светлой памяти…
