Субъективные заметки рецензента НФ
Вот письмо. Почти полный текст с чуть подправленной пунктуацией.
Один раз я уже писал вам в редакцию, посылал небольшой рассказ, но ответа нет. Я понимаю, что я молод, а таких смотрят в последнюю очередь, и шансы мои нулевые. Но стремление мое печататься огромно, и я, наверное, вам еще буду надоедать со своей писаниной. Но иначе я не могу. Я хочу писать и хочу знать, как я пишу. К сожалению, ответы редакторов двухстрочные. Но я не жалуюсь. Я добьюсь своего.
Вас я прошу, я , можно сказать, умоляю. Прочтите этот рассказ. Он маленький, он совсем маленький. Не на машинке, ну и что, разве то, что присылают на машинке, всегда хорошо написано?
Рассказ мой относится к защите природы. Я хотел показать, как это ужасно, когда нет ни леса, ни рек. Чтобы читатель понял и утвердил еще раз для себя: этого быть не должно.
Да, если не напечатаете, перешлите это в другой какой-нибудь журнал, помельче вашего, где печатают фантастику. На ваш вкус.
Ну, если он совсем никуда не годится, рассказ отсылайте обратно мне. Как можно раньше.
Оговариваюсь сразу, к автору письма я отношусь с душевным расположением. Его тревожит состояние природы, он хочет привлечь к этому внимание людей, он написал на эту тему трогательный рассказ. И пусть рассказ непригоден для опубликования — автор искренен в своей заботе об общем благе.
А письмо я привел вот по какой причине. В журнал поступают сотни фантастических рассказов и, естественно, столько же писем при них. Так вот — это письмо как бы синтезировано из основных элементов, хотя бы один из которых обязательно присутствует в письме начинающего автора. И я подумал: а что, если, не мудрствуя лукаво, взять и рассмотреть эти самые элементы? Фантастика влечет к себе молодежь, и многие пробуют себя в этом жанре. Им я и адресую свои заметки.
«ОТВЕТА НЕТ…»
Крик души! В детстве день нескончаем, а месяц для начинающего автора — вечность. Само желание скорее получить ответ понятно и законно. Это опытный автор знает, что в редакции фантастикой занят один работник. Один — и непересыхающий родник самотека. А еще надо работать с профессиональными авторами, и надо редактировать уже отобранные рукописи, готовить их в номер, вычитывать и править гранки, обсуждать на совещаниях материалы своего и чужих отделов, бывать на семинарах и встречах с читателями, наконец, просто читать ту же фантастику, чтобы знать ее, чтобы оставаться профессионалом. Одному человеку это не под силу. Потому и вынуждена редакция привлекать рецензентов со стороны. Я как раз и являюсь таким привлеченным рецензентом. И стоят передо мной две задачи.
Первая: не пройти мимо рукописи, достойной опубликования. Увы, на сотню присылаемых рассказов едва ли один отмечен печатью таланта. И если, он подходит нам по содержанию, верьте, он будет опубликован. Не буду голословным: за последние пять лет (1981—1985) в «Уральском следопыте» напечатали свою фантастику 50 авторов, 32 из них — новички для журнала, а для четырнадцати наша публикация вообще была первой.
Вторая моя задача — ответить автору. Развернутым письмом-рецензией или кратко. Понятно, следует изложить причины, по которым рукопись отклонена. Если рассказ мне нравится, я сообщаю автору, что буду рекомендовать его редакции. При этом вынужден делать оговорку, что в портфеле редакции годами ждут очереди добротные НФ рассказы. Ведь у нас в стране профессионально (или близко к тому) пишут фантастику свыше пяти сотен авторов. И очень многие адресуются в наш журнал.
«К СОЖАЛЕНИЮ, ОТВЕТЫ РЕДАКТОРОВ ДВУХСТРОЧНЫЕ…»
Это потому, что в функции литературно-художественных журналов литературная учеба не входит. Можно грамотного человека научить писать стихи, но «выучить на поэта» нельзя. Искусством создавать литературные произведения каждый должен овладеть сам, развивая необходимые навыки внимательным чтением и неустанной работой. Это полностью относится и к фантастике, родной сестре поэзии.
В рецензии мы стараемся, пусть кратко, разъяснить автору, что у него плохо. Многолетний опыт рецензирования позволил мне выделить четыре наиболее типичных недостатка, присущих начинающим фантастам.
Недостаток первый — отсутствие собственной темы. Мыслей нет, сообщить читателю нечего, а написать, тем более напечататься, очень хочется. Но о чем, когда уже обо всем другие успели написать? А что, если?.. И автор делает наивную и всегда безрезультатную попытку подменить содержание формой. И появляется:
«Я выбрал легкий и очень удобный нейтринный поляризатор со сменным пульверизатором на кварковой основе и приладил к нему прессо-компенсирующий обогревательный экран с пи-кв аз арной установкой».
«Четырехмерная модель деформирует кванты пространства. От зоны возбуждения распространяются волны. Они пересекают метагалактику за сутки. Модель формируется в каждой точке пространства заново и передвигается во вселенной».
И так по всему тексту, вовсе не пародийному. Но можно ли всерьез воспринимать этот эклектический вздор?
Недостаток второй — действие в рассказе происходит за рубежом. Не имея личного опыта, начинающий автор всецело находится под впечатлением, переводной литературы, и отсюда совершенно неизбежный налет вторичности, стойкое ощущение, что уже где-то читал подобное.
Третий недостаток — малая грамотность. Будем справедливы, большинство наших корреспондентов, даже школьники шестых — восьмых классов, пишут правильным литературным языком. Это приятно, это обнадеживает. Но поступают и столь безграмотные сочинения, что трудно удержаться от стона: двоечник ты несчастный! Между тем этот двоечник может иметь и высшее образование, о чем не забывает сообщить в сопроводительном письме. Малограмотность не останавливает. Как признается один корреспондент: «Вчера мне в голову ударила идея сесть за стол, написать рассказик». Сел. Написал. Прислал. Читаю, удивляюсь. Более того, как написано в одном рассказе, «от удивления рот мой раскрылся настолько, сколько позволили человеческие возможности». Еще бы ему не раскрыться. Посмотрите, что пишут!
«Ну и рожа! Типический тип обывателя».
«Дядюшка хохотал так, словно его мучил заворот кишков».
«Его взгляд доставлял ей ужасное наслаждение и информацию».
«Голова у тебя гениальна, но в большом дефиците».
«— Как,— подскочил второй и застыл в изумлении».
«Пределы солнечной галактики». «Солнечная система звезд». «Уже пять световых лет и тысячи килопарсеков» (для справки: в парсеке 2,3 световых года).
«Расставив ноги, полулежал, запихнув руки в карманы».
«И он вошел с тормозящей время мыслью».
Я не называю авторов этих цитат, хотя мог бы и назвать, не погрешив против этики: в конце концов, они претендовали на публикацию… Каюсь, к малограмотным не испытываю сочувствия. Молодой человек, за десять лет не научившийся грамотно излагать свои мысли,— дремучий лентяй и бездельник. И весь тут сказ.
Четвертый главный недостаток, точнее порок,— все она же, лень! Лень перечитать и выправить самим же написанное. Сотворил с ходу, в один присест,— и тут же, ничтоже сумняшеся, отослал в журнал. Да еще с припиской: извините за ошибки, некогда было исправлять. Нет, мы не подозреваем автора в ехидной злонамеренности, но такая приписка к рассказу, написанному от руки, неразборчиво и как попало, носит, по сути, издевательский характер. Человек полагает, что кто-то будет за него исправлять его ошибки. Наивность? Или иждивенческое стремление переложить на другого свою заботу?
Вообще, широко распространено мнение, что литературный труд легок и под силу любому лентяю. Ошибочное мнение. Как правило, первое найденное слово непригодно для печати. Мог бы, но не хочу приводить хрестоматийные примеры каторжной работы писателей над текстом. Из расспросов и опыта знаю: чтобы довести рукопись «до кондиции», ее надо переписать минимум пять раз.
«ХОЧУ ЗНАТЬ, КАК Я ПИШУ. ПРОЧТИТЕ ЭТОТ РАССКАЗ…»
Мы читаем все рассказы, а куда денешься! И в ответах даем им оценку. Другое дело, что автор не всегда с нашей оценкой согласен. Автор держит в запасе два аргумента. Первый — рецензент может ошибаться. И второй: «Я написал не хуже того, что публикуется, а меня не печатают!» Оба аргумента существенны и заслуживают рассмотрения.
Действительно, оценка литературного труда всегда субъективна. Рецензия — это как бы слепок с литературных пристрастий рецензента, его вкусов, его квалификации. Понимая это, добросовестный рецензент (а он всегда доброжелателен: иначе нельзя) искренне стремится быть максимально объективным. Мною, например, владеет страх: а вдруг неверной рецензией я «зарежу» будущего Лема или, не дай бог, Ларионову! В случае сомнений я, бывает, напоминаю автору о его праве послать рукопись в другой журнал. И в третий. Писатели, те порой знакомы между собой, рецензенты — никогда. И если уж все три сказали — это плохо, то им следует верить, сговора не было.
Действительно, порой приходит рассказ, ничем не хуже многих опубликованных. Его можно печатать и… можно не печатать. В этом случае журнал предпочитает от публикации воздержаться, ибо заведомое равнение на средний уровень в принципе неприемлемо для любого журнала.
Что мы отвергаем в любом случае?
Мы не печатаем «черную» фантастику, фантастику безысходности, безнадежности. Обычно она пишется на зарубежном или общепланетном материале и предрекает неизбежную гибель человечества, планеты Земля, а то и даже всей нашей галактики. Предсказываемая катастрофа может иметь экологический характер — этот мотив звучит все чаще, она может возникнуть в результате экспансии либо просто безответственных экспериментов жителей других планет. Впрочем, разновидностей «черной» фантастики много. Проаннотирую для примера один из подобных рассказов.
…Хозяйка под вечер посылает мужа на охоту. Мясо в холодильнике кончилось, детям завтра утром перед школой дать нечего. Муж, сетуя, что охота с ружьем запрещена, берет нож, выходит ка темную улицу и садится в засаду за мусорным ящиком. Ждет. И вот — шаги по асфальту. Все ближе, ближе. Муж выскакивает из-за ящика и, падает, сраженный, ударом дубины по голове. Удачливый прохожий берет его за ноги, там, где ботинки, и тащит к себе домой. Холодильник, значит, будет полон в другом доме.
Такой вот ничего себе сюжет. Не стану комментировать, спрошу только: зачем бы мы стали это печатать, неужели автор всерьез надеялся на публикацию?
Мы не печатаем фантастику, в которой инопланетяне выступают как благодетельная сила. Они решают за нас наши земные проблемы, устанавливают мир на земле и в человецех благоволение, ликвидируют голод и болезни, учат нас, неразумных, уму-разуму, словно мы сами не сможем на своей планете навести порядок! Этакая неосознанная надежда на господа бога, модернизированная вера во второе пришествие. Она, кстати, весьма убедительно высмеяна Стругацкими,
Поступает множество, но мы их принимаем, рассказов о том, что контакта с инопланетянами нет, поскольку мы с вами не созрели для контакта. Такие, значит, мы убогие. А мы ведь созрели. У нас каждый школьник готов к контакту, даже если он не член КЛФ. Это мое высказывание так же умозрительно, как и противоположное ему, но оно хотя бы не имеет уничижительного для нас, землян, оттенка.
Журнал не печатает рассказы о беспросветных мерзавцах. Вот аннотация одного такого рассказа, написанного в разухабистой манере.
…Работник патруля времени из века 550-го попадает в век 19-й. В костюме кавалергарда — прямо на бал. Танцует с красавицей, у которой муж. «Поймите меня правильно,— говорит патрульный.— Я не расист, но это ж был не то мулат, не то негр. Щуплый такой, кучерявый». Так вот, этот мулат приревновал патрульного к своей жене и вызвал на дуэль. Что делать, пришлось мулата пристрелить. Нехорошо, сам знаю. Как бишь его там звали? Вспомнил! Пушкин.
Просто, знаете, оторопь берет. Какое безнравственное, извращенное воображение надо иметь, чтобы имя Пушкина (ведь Пушкина, товарищи!) сделать предметом литературных спекуляций? А может быть, автор просто лишен понятия, о чем можно и о чем нельзя писать?
Мы не печатаем фантастику с сексуальными эпизодами. Такой среди рукописей начинающих немного, но попадается. Вообще же фантастика — наиболее целомудренный жанр, к чести и авторов и любителей ее.
Запретных тем в фантастике, конечно, нет. Но специфика молодежного журнала определяет и выбор тематики. Фантастика пишется для людей и о людях, является частью литературы, как, скажем, поэзия. Поэтому и остальные требования к ней те же, что к любому литературному произведению.
Часто задают вопрос: а как надо писать? Я его тоже задавал многим писателям и пришел к выводу, что писательское дело — дело личное, сугубо интимное и не терпит ни советов, ни вмешательства. Однако могу сформулировать несколько правил. Напоминаю, что заметки носят субъективный характер. Тому, кто уже опубликовался, они не помогут, ему уже ничто не поможет. А начинающим, возможно, пригодятся. Вот они:
— идея произведения должна быть значительнее его содержания;
— рассказ должен сообщать читателю что-то новое, поучительное или забавное, или предупреждать о чем-то, или звать к чему-то. Если нечего сказать — не пиши;
— технические детали нельзя заимствовать из популярных и широко известных статей. Не надо писать о Наске, Паленке, шести колоннах Баальбека, хрустальном черепе майя. Трудно, но постарайтесь не писать о Тунгусском метеорите;
— не пиши на зарубежные темы, пиши о том, что знаешь. Если ничего не знаешь, ничего не пиши;
— следи за языком, язык твой — враг твой, языковая небрежность непростительна;
— избегай длиннот;
— избегай литературных, смысловых и словесных штампов. Читатель пошел искушенный, он не упустит случая обхихикать автора;
— думай о читателе и, как я уже говорил, написанное перепиши пять раз.
Вот и все. А как писать, о том никто не знает.
«НЕ НА МАШИНКЕ, НУ И ЧТО…»
От наличия машинки талант никак не зависит. Самые великие произведения были написаны пером. Гусиным. Но в то время и позже в школе был предмет — чистописание. И это существенно облегчало труд работников редакций. А сейчас разбирать чужой почерк просто мучительно. Если же таких почерков десятки? Врагу не пожелаю! Потому все редакции выдвигают обязательное требование: рассказ должен быть напечатан на машинке через два интервала, слева поля 4 см, двадцать девять строк на страницу. Но у начинающего автора, как правило, нет машинки, зачастую и нет возможности напечатать на стороне. Что нам остается? Входим в положение и, скрипя зубами, читаем написанное от руки… Спрашивал и узнал: во многих журналах смотрят только то, что напечатано на машинке.
«ПЕРЕШЛИТЕ ЭТО В ДРУГОЙ ЖУРНАЛ…»
Вот чего мы не делали и делать не будем. Да и куда послать? Систематически фантастику публикуют, как известно, немногие журналы, в портфеле у каждого из них — переизбыток рукописей. Толстые журналы печатают фантастику редко и неохотно, в основном — когда возникает необходимость поднять тираж…
Каждый редактор отлично знает, что вся художественная литература— выдумка, исключений быть не может. Но об этом как-то не принято говорить вслух. Фантастика шокирует тем, что прямо заявляет: «Да, я выдумана. Во мне чудо, во мне тайна, поэтому меня любят и дети, у которых вкус еще не испорчен, и взрослые, у которых сохранился хороший вкус. А еще во мне, фантастике, достоверность высокого порядка, поэтому я — литература, поэтому я — искусство».
Все прочие жанры художественной литературы пишут либо о прошлом, либо о настоящем, о будущем — отваживаются редко, а вот фантастика впрямую говорит о будущем. И говорит в лучших своих произведениях с убедительной достоверностью. Вспомним «Туманность Андромеды», где зримо показано коммунистическое общество, или, скажем, повести «Трудно быть богом», «Далекая Радуга».
Фантастика является действенным средством коммунистического воспитания молодежи. Но чтобы в полной мере осуществлять эту свою функцию, она должна быть именно литературой. Именно художественной — без каких-либо скидок.
