У каждой столицы есть свой магнитный полюс людского притяжения. Для москвича это — Кремль, для парижанина — Нотр-Дам, для римлян — собор святого Петра, а для киевлян — София Киевская, красавец собор.
Возведенный на месте памятной битвы с печенегами и сам но себе ставший памятником расцвета Киевской Руси, этот собор был тем самым центром единения земли, которую мы называем великим словом Родина. Отсюда наши родоначальники выступали в походы, сюда наши предки приходили со своими радостями, чаяниями и надеждами, со своей скорбью и гневом. Именно здесь первый наш публицист-провидец Илларион написал и провозгласил свое «Слово о законе и благодати». Здесь были созданы «Изборники Святослава».
В стенах Софии Киевской был зажжен очаг нашей культуры, нашего просвещения. Здесь мы начали писать свою историю, составив первый летописный свод 1037— 1039 годов, заложили основы законодательства — знаменитую «Русскую правду», основали первую библиотеку, собрание которой насчитывало около тысячи книг, и первую школу мастеров гусиного пера, наладившую переписку и переводы инкунабул «от грек на словеньское письмо» и послужившую прообразом будущих словолитен и книгопечатен.
Этот собор, общепризнанный шедевр старинной архитектуры и живописи, еще и своеобразный архив древних актов. С XI века до нас дошло очень мало письменных памятников, представленных в основном берестяными грамотами. И Киевская София заполнила существенный пробел в истории нашей культуры, сохранив редчайшее собрание старинных надписей и рисунков. По сути, она стала единственным хранилищем уникальных подлинников древнерусской письменности — граффити.
Искусство граффити восходит к наскальным и пещерным «этюдам» первобытных графиков. Нехитрые наброски, лаконичные текстовки, законсервировавшие сгустки мысли далеких предков, встречаются на посуде, стенах и архитектурных деталях античных городов Греции, итальянской Помпеи, древних полисов Северного Причерноморья — Ольвии и Херсонеса.
О многом могут поведать эти скупые заметки-царапины.
«Вот оно — искусство тысячелетий. Что запечатлено на стенах? Труд, страдания, жертвы, отвага, ум и подвиг народа…» Эти слова, сказанные В. И. Лениным при осмотре достопримечательностей Московского Кремля, можно отнести и к Софии Киевской, мозаичная и фресковая роспись которой наряду с «Повестью временных лет» и «Словом о полку Игореве» стала ярчайшей летописью добра и правды, благородства и мудрости, удивительной хроникой вечной борьбы наших праотцов за справедливость, красоту и гармонию.
Первооткрывателем древнерусских настенных надписей был украинский историк и фольклорист, автор двухтомного «Описания Киева» Н. В. Закревский. Произошло это в 1868 году. Научное исследование граффити Софии началось значительно позже, благодаря работам профессора П. И. Попова, проведенным в 20—30-х годах нашего века. По его следам в 30—40-х годах пошел академик Б. А. Рыбаков, обнаруживший ряд любопытных надписей. Им же были проведены расшифровка и анализ настенных сообщений.
Орудиями письма на стенах Софии Киевской были специальные писала, или стили,— круглые, заостренные с одного конца металлические или костяные стержни. Выявить созданные таким инструментом произведения оказалось непросто: древние записи неоднократно покрывались масляной живописью и шпаклевкой во время неоднократных подновлений.
С 1957 года за разгадку тайн соборных граффити взялся сотрудник Софийского музея Сергей Александрович Высоцкий. Он-то и разработал методику их поисков и фиксации, принципы их датировки. «Раскопки» надписей велись с помощью зеркальных электроламп. Царапины фотографировались при боковом освещении. Выявленный таким способом еле уловимый рельеф уже на снимках прорисовывался карандашом, а затем — тушью.
Надписи были повсюду, во всех помещениях собора — в центральном и поперечном нефах (коридорах), на хорах и в крещальне. Но все же бросилась в глаза одна особенность: больше других были расписаны стены первого этажа в южной части собора. Известно, что по существовавшему на Руси обычаю как раз здесь стояли мужчины. Стало быть, «писателями» и «читателями» граффити были представители сильного пола, что, в общем-то, закономерно: среди мужчин было больше грамотных. Примечательно, что авторы настенных произведений заботились и о том, чтобы читатели не испытывали неудобств при знакомстве с текстами. Надписи делались в основном на уровне глаз человека среднего роста, там, где обычно проходила нижняя кромка фресковых изображений. Иногда, при письме столбцом, удачно использовалась разгранка — полоска, проведенная краской и отделяющая одну фреску от другой.
София была своебразным центром связи. На ее стенах вели переписку не только современники. Она была еще и местом переклички поколений. С помощью граффити общались разные века, на разных языках. 75 надписей сделаны в XIII—XIV столетиях, 95 дошло из XII века и 27 обращены к нам из века XI. Граффити «говорят» не только на древнерусском, но и на греческом, украинском, польском и армянском языках. Именно надпись, сделанная по-гречески в 1032 году на фресковом изображении неизвестного святого в алтаре Георгиевского придела и оказавшаяся самой древней в соборе, позволила уточнить время заложения Софии — ранее 1037 года.
Кстати, только здесь, в Софии Киевской, можно встретить надписи, сделанные на фресках. Не довольствуясь изобразительными средствами, древние живописцы нередко прибегали еще и к слову. «Святой Стефан, моли бога за меня грешного»,— взывает неизвестный автор с северной стены Антониево-Феодосийского придела.
К Софии шли за помощью, за советом, за сочувствием. Рекордное число обращений к всемогущему Онуфрию обнаружено на его фресковом изображении в бывшей южной части наружной открытой галереи. Этот святой считался исцелителем больных, и к нему на «прием» добивались многие просители.
У древнего южного входа в собор, все в том же Антониево-Феодосийском приделе, обращает на себя внимание надпись, сделанная на высоте двух метров от уровня былого пола: «Приде князь Стонолк…». Это только первая часть записи, вторая отвалилась вместе со штукатуркой. По стилю она напоминает «Повесть временных лет», в которой, например, есть слова: «приде Ярополк из Ляхов», «приде Мстислав из Тмутораканя Киеву».
«Пришел князь Святополк». Что хотел этим сказать безымянный автор? Что в этом граффити — сухая констатация события, ликование или горечь?
Нет, что ни говори, а София, обследованная до каячдого камешка, разгаданная и раскрытая вся для всеобщего обозрения, хранит еще немало тайн.
Киевские текстовые граффити — это не просто настенные грамоты, это — первые наши… стенгазеты!
В отличие от нынешних, стенгазеты Киевской Руси «вывешивались» на вечные времена, ибо, как позже справедливо заметил поэт:
Молчат гробницы, мумии и кости,—
Лишь слову жизнь дана:
Из древней тьмы, на мировом погосте,
Звучат лишь письмена.
Настенные надписи были довольно распространенным явлением в старые времена, но только в Софии Киевской на стенах осмеливались сообщать о том, о чем умалчивали летописи.
Долгие годы настенная летопись скрывалась под фресками более позднего времени, и лишь сравнительно недавно, в ходе реставрационных работ, она открылась вновь людскому взору, на сей раз перед читателями XX века.
Столб в центральном нефе прозван княжеским: специалисты считают, что здесь оставили свои автографы лица, принадлежавшие к князю либо к его дружине. Именно на этом столбе сделаны записи о княжении Святослава Ярославича, о «поставлении владыки» — первого русского митрополита Иллариона, о смерти Владимира Мономаха.
Но что это? Еле уловимые глазом буквы-царапины. Текст явно не «княжеской» тематики. С трудом читается текст:
«В лето 6560 марта в 3-е розгромле в 9-й час дне б еже в то 40 святого мученика Евтропия».
Сколько же лет этой информации? Известно, что до реформы 1699 года летосчисление на Руси велось по мартовскому, а затем — по сентябрьскому календарю, но точкой отсчета всегда была дата «сотворения мира». С петровских времен начался новый счет годам — от начала нашей эры, то есть от рождества Христова. Иисус появился на свет спустя 5508 лет после акта «творения». Итак, чтобы датировать надпись, следут из 6560 вычесть 5508. Значит, что-то такое «разгремелось» 3 марта 1052 года, в 9 часов, и случилось это в день святого Евтропия.
Лишь в семнадцати софийских граффити даются точные даты описываемых событий. Но столь развернутой, как здесь, нигде нет. Что же заставило автора отступить от канона? Чем же был примечателен тот гром, разразившийся среди ясного мартовского неба, если он удостоился самой расширенной датировки в галерее настенных надписей Софии? Наконец, почему эта запись сделана именно здесь, в центральном нефе, на трех стенах которого запечатлен парадный выход Ярослава Мудрого со своим семейством?
Обращаюсь за консультацией к старшему научному сотруднику государственного архитектурно-исторического заповедника «Софийский музей» Надежде Николаевне Никитенко, и с ее помощью выясняется следующее.
На Руси немало внимания уделялось различным приметам-знамениям, главное место среди которых занимали такие явления природы, как затмения солнца и луны, появление комет и раскаты грома. Существовали даже специальные гадальные книги — «Громники», составители которых пытались предсказать, в зависимости от места и времени «сотрясения неба», урожай, падеж скота, эпидемии, войны, засуху, наводнения и другие стихийные бедствия. Особый акцент в «Громниках» делался на пророчествах о смерти «великих мужей», в том числе и царствующих особ.
По мнению автора «стенгазеты», гром 3 марта 1052 года был предвестником скорой смерти Ярослава Мудрого, потому-то неизвестный пророк и сделал ее здесь, у семейного портрета великого князя. Самое удивительное во всей этой истории то, что автор не ошибся в своем мрачном прогнозе: спустя два года на третьем от алтаря Южном крещатом столбе появилось траурное извещение: «В 6562 месяца феврари в 20-е успение царя нашего», что следует понимать как: «В 1054 году, 20 февраля — кончина царя нашего».
Эта надпись явилась подлинной находкой для историков. Ведь дата кончины выдающегося деятеля Древней Руси, основателя Софийского собора на протяжении длительного времени считалась сомнительной, поскольку до нас дошла примерно двадцатая переписка литературного источника. Граффити внесло полную ясность в свидетельства разных летописцев. Примечательно оно еще и тем, что это — единственный документ, указывающий на царский титул Ярослава.
Вот самая большая по объему текста надпись. Это граффити оказалось редким документом. Всего четырнадцать строк, сообщающих об акте купли-продажи участка, оцененного в 700 гривен, и о внесении положенной за такую финансовую операцию церковной десятины —70 собольих гривен. Довольно крупная но тем временам сумма. Для сравнения достаточно напомнить, что цена села Березовичи, купленного владимиро-волынским князем Владимиром Васильковичем, составляла всего 50 гривен. Любопытна еще одна деталь: за землю было уплачено драницами — связанными по трое высококачественными шкурками соболей.
В качестве покупателя названа княгиня Мария Мстиславна — супруга Всеволода Олеговича, с именем которой связано сооружение в Киеве Кирилловской церкви, сохранившейся и поныне как филиал Софийского музея. Примечательно, что в качестве свидетеля торговой и юридической сделки упомянута святая София. Поэтому можно сделать вывод, что клирики не только собирали причитающийся им десятинный налог, но и выступали активными участниками операций с товаром, скрепляя и удостоверяя их церковью и богом.
Этот древний настенный коммерческий вестник вызывает особый интерес историков и литературоведов. Дело в том, что купленные угодья названы здесь Бояновой землей. А ведь имя Бояна — этого «соловья старого времени», не раз встречающееся в «Слове о полку Игореве», считалось чуть ля не мифическим, Теперь же, благодаря, открытию уникальной записи, скрытой живописью новых времен, легендарный певец-сказитель может быть представлен перед нами и как реальная историческая личность, имевшая конкретную земную прописку.
Еще одна весть из седой старины: «Месяца декембря в 4-е сотворища мир на Желяни Святополкъ, Володимиръ и Олгъ». О мирном договоре между тремя князьями, упомянутыми в «стенгазете», умалчивают даже летописи Киевской Руси!
На стыке XVII—XVIII столетий стены Софийского собора были расписаны фресками. Почти три века эта «стенгазета» вместе с другими надписями была скрыта от глаз читателей. Ее открыл вновь и расшифровал С. А. Высоцкий.
Церковный устав категорически запрещал писать на стенах собора святой Софии. Нарушители карались штрафом и ударами палиц. Однако это не мешало прихожанам (и даже самим служителям храмов) постоянно нарушать строгий церковный запрет.
В ходе реставрационных работ было вскрыто около двухсот надписей, относящихся к XI—XIV столетиям. Путешественники, купцы и местные жители оставили в разных уголках собора свои «визитные карточки»: «Иван», «Дмитр», «Иван — дьяк Давыдов», «Писал Матеи», «Писал Данило», «Симеон писал», «Жадко писал хрест». Немало здесь и различных символических и бытовых рисунков. Выходит, и в те далекие времена были озорники, подобные тем, что сегодня расписывают стены архитектурных памятников своими автографами.
В алтарной части Михайловского придела начертано дерзкое обращение: «Господи, помози рабоу своему Василеви, грешнику, помози емоу, господи». Академик Б. А. Рыбаков, расшифровавший эту надпись, связывает ее с именем великого князя Владимира Мономаха, крестное имя которого было Василий и который действительно был весьма жестоким владыкой.
…Много следов седой старины хранят на себе стены Софии Киевской.
