Трактор вспыхнул сразу же, как только показался и выстрелил головной танк. Две гаубицы, у которых расчеты были попроворнее, удалось развернуть, два других расчета залегли, полетели гранаты. Но было поздно. Навалился гусеничный лязг и рев моторов. Взметнулись чадные языки пламени еще от трех тракторов. Узкая лощина покрылась разрывами. Неумолчный, надсадный гул, истошные выкрики заполнили все вокруг.
Одновременно начался бой на участке пятой батареи, занимавшей тот же рубеж, что и четвертая, только севернее. Пушки ее стояли в глубоких, перекрытых бревнами окопах и едва просматривались на выжженном, вспаханном бомбами поле. Поэтому немцы обнаружили их, лишь приблизившись метров на триста, словно споткнулись о невесть откуда взявшуюся преграду. Неведомая преграда ожила, осветилась звонкими вспышками. Выстрел за выстрелом — и два танка задымились. Один из них тут же с сотрясающим землю грохотом взорвался, высоко взметнув столб огня и дыма. Башня его поднялась, перевернулась в воздухе и шлепнулась в стороне.
Выпущенные танками снаряды рвались на брустверах, разбивали в щепки уложенные над окопами в три наката бревна, а пушки «ЗИС-3», не смолкая, палили. И лейтенант Ватолин, видевший до того только пасти нацеленных в его глаза орудий и готовые раздавить его гусеницы, впервые заметил, что расстояние между батареей и вражескими танками не становится меньше, хотя, кажется, чего бы стоило им вмиг проглотить эти сотни метров … И подумал, что, может, и не в силах они проглотить, что-то мешает им…
