Я знаете, не из пугливых, но однажды попал в такой переплет, что еле выкрутился.
Так вот, вызывает меня начальник цеха и говорит:
— Звонили, Ваня, из студии телевидения. Придется тебе выступать.
Ты у нас не на последнем счету, парень видный, с армейской закалочкой. Завтра в двенадцать ноль-ноль — на репетицию.
Прибыл я на студию. Потолкался по коридорам, разыскал на пятом этаже за поворотом предпоследнюю комнату налево. Приоткрыл дверь, смотрю — подходит ко мне один молодой интеллигентный товарищ.
— Вы такой-то? — спрашивает.
— Да,— отвечаю,— он самый.
— Проходите,— говорит,— не стесняйтесь. Я ваш режиссер. Вы у нас еще не выступали?
— Нет,— говорю,— как-то не пришлось.
Он хитровато подмигнул, дружески потрепал меня по плечу.
— Ерунда. Научим. Скажете пару слов и с колокольни долой.
— Ну и правильно,— скромно поддакиваю.— К чему тары-бары разводить…
Одним словом, познакомились.
Привел он меня в какое-то полутемное помещение.
— Вот здесь,— весело сообщает,— мы вас и за-пи-шем. Командовать парадом буду я.— Потом кому-то громко крикнул: — Давайте свет! Начинаем репетицию!
Включили прожектора. Я даже зажмурился с непривычки. Посадил меня режиссер за столик.
— Сейчас,— говорит, — разыщем вашу текстуру.
Он порылся в карманах и положил передо мной бумажку. Потом стал разъяснять:
— А это ваша камера, Иван Михайлович, Видите, какая пушка? Оператор будет держать вас на Прицеле, а когда загорится красный глазок — значит, вы уже видимы, как на ладони. Со всеми вашими, извините, атрибутами. Смотрите. Р-раз! — он хлопнул в ладоши и показал на красный глазок.
И верно — глазок на камере сию же секунду загорелся. Мне вдруг стало жарко и как-то тоскливо. Как Робинзону Крузо.
А оператор уже нацеливал на меня свою пушку, потом стал ее катать туда-сюда. Какая-то девица с артистической внешностью подошла к режиссеру и показала ему картонку, на которой я успел прочитать: «Трибуна новатора». Я сразу смекнул, что это, стало быть, название передачи.
Девица ловко поставила картонку перед другой камерой. Там тоже орудовал оператор.
— Приготовились! — режиссер хлопнул в ладоши и ушел.
Только я хотел достать платок, как вдруг слышу громовую команду из репродуктора:
— Внимание!
От неожиданности я замер, но сижу, как ни в чем не бывало. Поводил глазами, вижу — все заняты своим делом. Мой оператор сидит на стуле и читает толстую книгу. Девица с артистической внешностью стоит в наушниках, двумя пальчиками придерживает картонку. А второй оператор через свой агрегат внимательно название передачи рассматривает.
На всякий случай тихонько спрашиваю девицу с картонкой:
— Читать?
Не успела она ответить, как опять раздался голос режиссера:
— Начали!
Я старательно и громко начал читать, но режиссер меня тут же по-простецки предупредил:
— Орать не надо, Иван Михайлович. Вы не на трибуне. И микрофон рядом.
Посмотрел я по сторонам и ничего не заметил. А режиссер крикнул:
— Груша над головой болтается, видите? Давайте-ка еще разок!
Бормочу я первые слова, а про себя думаю: «Тут, оказывается, смотри в оба!»
— Сто-оп! — скомандовал режиссер.— На запятой надо паузу выдержать. А то главная мысль пропадает. Пометьте запятую птичкой и поехали дальше.
Я пометил запятую птичкой и поехал дальше. Чтобы не сбиться и делать паузы, стал водить пальцем по бумажке. Но режиссер это сразу заметил:
— Палец убрать.
Я отдернул палец, а режиссер добавил:
— Ваши руки мы вообще отрежем. Ни к чему они. Первая камера, наехали!
Оператор сделал в книге закладку и стал на меня ехать.
— Хорош! — послышалась команда.— Между прочим, вы слишком статичны, Иван Михайлович,— растолковал режиссер.— Динамики не чувствуется. Надо двигаться в кадре.
Начал я читать и стал раскачиваться из стороны в сторону. Режиссеру это опять не понравилось.
— Минуточку,— сказал он.— Не надо мотаться, как маятник. Вы из кадра вываливаетесь.
Прочитал я еще три строчки, сам легонько покачиваюсь. И на запятой остановился. Жду, что скажет режиссер.
Так точно, он включил динамик и заговорил:
— Не вижу ваших глаз, дорогой мой. Общения мало. А красный глазок? Это же зритель! Он на вас смотрит, а вы нет. Неуважительно. Давайте будем отрываться от текста. Прочитали пару слов и оторвались, опять прочитали и опять оторвались. Понятно?
Вот теперь, думаю, пойдет. Проговорил я следующие два слова, оторвался и стал глядеть на красный огонек. Пожалуй, прикидываю, хватит.
— Слишком большую паузу даете! — загремел режиссер.
Чтобы наверстать время, я начал шпарить как из пулемета.
— Сто-оп! — испугался режиссер.— Третья скорость не пойдет!
Я притормозил. :
— А движение где? — наседал режиссер.— Где динамика?
Черт возьми, я, оказывается, опять сижу, как пень, то есть, значит, статично! Ну нет, думаю, не на того наехали. Прочитал я несколько слов, сделал паузу, бросил взгляд на красный глазок и чуть-чуть сдвинулся влево. Потом опять прочитал, выдержал паузу, снова взглянул на огонек и сдвинулся вправо. Смотрю — дело вроде бы пошло. Да не тут-то было!
— Амба! — вдруг раздалось сверху.— Не вытанцовывается. Кончаем эту карусель. Давайте-ка без бумажки, Иван Михайлович. Своими словами. О себе ведь рассказываете. Только не молчите. Пока подбираете слова — издавайте какие-нибудь звуки. Не хватит звуков — жесты делайте. Пусть ваша мысль рождается прямо на наших глазах. И улыбку давайте!
Интересный, думаю, совет дает товарищ. Набрал я побольше воздуху, раскрыл рот и замычал не своим голосом. Хотел было что-то сказать — опять заело. Не рождается мысль, и конец! Попробовал улыбнуться и чуть не заплакал.
— Улыбка не смотрится!— заключил режиссер.— Уберите улыбку.
Теперь, думаю, осталось только жесты делать. С размаху ударил я кулаком по столику и впился глазами в красный глазок. Девица с артистической внешностью чуть не выронила из рук картонку, а мой оператор захлопнул книгу и стал с интересом глядеть на меня.
— Слишком много экспрессии! Не пойдет! — осадил меня режиссер — Придется, видимо, показать вам, как все это делается.
Он неожиданно появился около меня.
— Дайте-ка шпаргалку.
Подал я ему шпаргалку и встал рядом со столиком. Сам дрожу, как осиновый лист. Режиссер сел на мое место, развернул листок и говорит:
— Смотрите. Проще пареной репы.
И тут на меня, знаете, накатило. Заявляю решительно:
— А я буду командовать парадом!
— Что значит командовать?! — удивился режиссер.
— Сейчас,— говорю,— увидите.
Чувствую, до белого каления дошел. Встал по стойке «смирно» да как гаркну:
— Внимание! Начали!
Гаркнул, а у самого коленки вздрогнули. Режиссер вроде бы тоже опешил, но виду не подает. Смотрит на .меня, извините, как баран на новые ворота. А я ему тем же голосом:
— Улыбки не вижу!
Режиссер криво ухмыльнулся и заглянул в бумажку.
— Отставить! — скомандовал я.— На месте шаго-ом… марш! Раз, два! Левой!
Гляжу и сам себе не верю — марширует мой режиссер! Как новобранец! Честное слово! Значит, не зря, думаю, два года я сержантские погоны носил.
— А текстуру кто будет читать? — строго спрашиваю.
Режиссер спохватился и забубнил, а я новую команду выдаю:
— Напра-во! Раз, два! Паузу не выдерживаете! Левой!
Топчется режиссер около столика, бормочет себе под нос с пятое на десятое, изредка на меня озирается.
— Выше ножку! — отчеканиваю.— Левой! Про красный глазок забыли! Раз, два! Общения мало! А динамика где? Левой! Где динамика, я спрашиваю? То-то! И не сутулится у меня! А то главная мысль не рождается.
С грехом пополам режиссер дочитал мою «текстуру», и тут я дал последнюю команду:
— Вольно! Выключайте свет! Кончаем репетицию.
Точно, прожектора быстренько потушили. И вокруг — ни единого звука. Вроде бы все тут, а вроде бы и нет никого.
— Извините, если что не так,— объявляю в тишине.— Завтра наперсника пришлю. Куда мне до него! Он в армии старшиной был.
Щелкнул каблуками для порядка и стал пробираться к выходу. Из интереса оглянулся, смотрю — что там за привидение маячит? Оказывается, это девица с артистической внешностью. Она первой подала признаки жизни и медленно-медленно поплыла на цыпочках следом за мной с картонкой «Трибуна новатора»…
