— Захаров, иди сюда! — подзывает мастер.
Поков к у опускают в бочку с водой и кладут на стол Дмитрию Георгиевичу. Он осторожно дотрагивается до нее пальцем, берет в руку, оглядывает со всех сторон и качает головой:
— Лишковато ударяешь. Около головки перебил — ослабил болт. Вот здесь тоже лишку. И косой он у тебя вышел, исправить будет нелегко,— добродушно поглядев парню в глаза, сделал неожиданный вывод:— Для первого раза неплохо. Пойдем, еще раз покажу.
Дмитрий Георгиевич надевает большие брезентовые рукавицы и идет к молоту. Ему достают из печи огненно-красный брусок.
У мастера руки — как хорошо отлаженный механизм, движения их скупы и точны. Железные клещи сами собой, без видимого усилия, поворачиваются, ни одного лишнего удара не делает молот: р аз-раз — одна сторона готова, раз-раз — готова другая. Мастер прикладывает к поковке линейку, удовлетворенно кивает и берет присечку…
Он не работает, а словно бы исполняет ритуальный танец. Он весь поглощен своим делом, важнее которого нет и не может быть ничего на свете. Но я не вижу ни малейшего напряжения ни в выражении лица, ни в движениях тела и рук, и эта легкость, непринужденность в работе кузнеца более всего завораживает и удивляет.
