Драматические переживания в период между декабрем 1790 и февралем 1791 года, которые могли завершиться катастрофой, были едва ли не самыми тяжелыми за все время пребывания Радищева в сибирской ссылке. Понятно, в таком состоянии тревожного ожидания он меньше всего думал о знакомствах, связях, развлечениях, тем более, что болезнь вскоре свалила его почти на целый месяц.
Но и после приезда Е. В. Рубановской он должен был взвешивать каждый шаг, чтобы не вызвать недовольства своего столичного покровителя графа Воронцова, который соответствующими письмами-наставлениями как бы предопределял круг официальных знакомств и связей. Ссыльный писатель хорошо понимал это и заверял, что ничего лишнего себе не позволит: «С той поры, как приехали мои друзья, я стал большим домоседом и думаю, что поступаю правильно».
Но Воронцов не совсем верил Радищеву, до него доходили сведения, что ссыльный писатель не всегда следует его наставлениям, и настойчиво предлагал ему «раскаяться в содеянном», добавляя, что «раскаяние искреннее и чистосердечное могло бы содействовать смягчению… участи» писателя.
