Отказался он выходить на пенсию. Попросил парней по комнате никому о том, как с ним иногда бывает, не говорить. На работе об этом так почти никто и не узнал. И, заручившись словом друзей, Толя не боялся, что ему запретят работать на плотине. Боялся, что сам не сможет. Лечился. После санатория, последние два года, ничего не было. И хотя профессор, осматривавший его, говорил, что через несколько лет все может повториться, Толя старался не верить в это. Снова и снова проверял себя. Лазал со скалолазами сбивать камни, ставил на высоте щиты, а в выходные уезжал с друзьями вверх по Мане и оттуда, с верховьев, спускался на плотах.
В прошлое воскресенье опаздывали и плыли ночью. В темноте налетел дождь. Задремали под его шепоток, забыли про приближающиеся шивэра. Плот перевернуло. Толя оказался под ним. Рванулся — не пускает. Капюшон плаща за что-то зацепился. Тут же вспомнил: впереди — камни. Не успеешь моргнуть — раздавит. Скомандовал себе: «Спокойно!» — протянул руку назад и нащупал проткнутый скобой капюшон плаща. В груди уже нельзя было сдержать воздух. Хлебнул воды. Но все же дотянулся. Не помнит, как и выплыл. Тут же плот заскреб по камням.
Утонуло все снаряжение. Но Толя радовался, как ребенок, ибо голова оставалась ясной и легкой.
