Он был одинок, этот страшный и свирепый самец. Густое рыбье стадо расступалось под взглядом его единственного глаза. Свои сторонились, как обходят стороной калеку, а чужие отходили на всякий случай подальше от клацающих челюстей с частыми и острыми зубами.
Но ранней весной у Кузнецкого Носа он нашел себе подругу. Самка важно плыла меж камней, а он кружился рядом, нырял под нее, а потом выпрыгивал вверх и описывал в воздухе крутую дугу. Он не подпускал к ней никого: стоило только появиться постороннему, он буравил воду перед самым носом соперника и пускал в дело могучий хвост. Даже самые крупные самцы держались на расстоянии Они знали силу его жесткого, загнутого в кольцо клыка.
В Печорской губе началась последняя охота за мелкой рыбешкой.
С сегодняшнего дня до возвращения в море они не возьмут в рот ни одной рыбешки, ни одной травинки. Инстинкт гнал их в верховья горной речки Хальмер-Ю выводить потомство.
Подруга уже насытилась и быстро пошла вперед, в реку. А он еще рыскал за увертливой сельдью и не сразу понял, что случилось. Будто густые водоросли опутали его тело и не пускали вперед. Он уловил густой запах смолы и бензина и рубанул хвостом по цепкой капроновой паутине. Он бился в ярости, а самка стояла рядом и смотрела на него, беспомощного и страшного. Она подождала немного, потом медленно развернулась вверх по течению и, качнув хвостом, пошла.
А наверху сотрясались поплавки, ныряли, всплывали снова, и люди сразу догадались, что попалась крупная семге. Они с трудом подняли рыбину на палубу катера ≪Ихтиолог≫. Маленький сморщенный старичок хлопнул по голенищам рукавицами и пропел:
— А батюшки! Никак крестник объявился! Милый ты мой! Где же ть: глаз-то потерял? Эх ты, горе-то какое!
Начальник с интересом уставился на старика.
— Чего ты бровями-то раскидываешь? — крикнул тот и подставил ногу наперерез съезжавшему за борт самцу. — Сбегет ведь! Да не за башку берите. За хвост! У него вся сила в хвосте. Эх ты, горе-то какое!
Схватили за хвост. А старик все равно не унимается.
— Да под жабры. Под жабры бери! У него вся сила в клыке!
Начальник похохатывает:
— Не пойму я что-то, дед. То в хвосте, то в клыке. Где же, все-таки, сила-то?
— А вот ты сунь ему руку — тогда узнаешь, ученый-разученый!
Старик присел, втиснул левую руку под жабры и втащил на колени рыбью тушу брюхом кверху.
— Не мешкай. Кольцо скорее! Зальется ведь. Поди, мне ровесник.
Он с трудом просунул кольцо в межжаберную перемычку. На нем был выгравирован номер ≪5448≫ и адрес на нескольких языках. Старик внимательно оглядел самца. По обеим сторонам его тела около самого хвоста проходили четкие черные борозды… ≪Смотри-кось, — думал старик, — выжил страдалец. На вершок бы к переду — и не ушел бы≫.
—Эх ты, горе-то какое; —вслух произнес он. И в этот момент самец взвился вверх, встал стоймя на хвост во весь полутораметровый рост и рухнул под ноги людей. Он бился об осклизлые палубные доски, метался между лебедками и расшвыривал по сторонам все, что попадалось на его пути. Ихтиологи шарахались, отворачивали лица и ругались:
—Вот тебе и ученый-разученый! Отпустил! Лови тут теперь его!
Обиженный старик растолкал людей, упал поперек на рыбину и вдруг закричал. Люди увидели, как он вырвал из рыбьей пасти окровавленную руку и откатился на середину палубы. А они, виноватые и злые, били самца пинками, пытаясь загнать его в угол палубы.
—Не бейте вы его !—хрипел старик, зажимая окровавленную руку. —Это он мне, старому псу, острогу припомнил.
Он ухватил самца левой рукой за хвост и поволок к борту.
—Куда ты? —крикнул начальник. —Тащи на весы!— Не подходи! —Старик занес над водой хвост, подтолкнул самца ногой, и тот тяжело ухнул в реку.
Начальник взял старика за руку, внимательно осмотрел ее и сказал:
—Да-а, дед. В армию теперь тебя не возьмут. Палец-то на ниточке болтается. Аптечку сюда! Мотор заводи! В больницу!
Он сам стал бинтовать старику руку и морщился, притягивая к ладони палец.
—Говоришь, не пришьют? —спрашивал старик.
—Не пришьют, дед. Все размолочено. Как жерновом.
Тогда старик заорал:
—Так чего ты его прикручиваешь?
Вырвал руку, подошел к перилам капитанской рубки, положил на нее окровавленную ладонь, выхватил левой рукой из чехла нож и полоснул им по пальцу.
—У, людоед! —погросил старик в сторону Печоры.
Начальник подошел к старику и обнял его.
—Не сердись, дед. Смелый ты человек. Теперь давай бинтовать.
Катер полным ходом шел в Нарьян-Мар. Ветер студил мокрые щеки старика и с присвистом вонзал колючие струи в бороду.
—Пойдем ко мне, —позвал начальник.
Они спустились в кубрик Начальник отпер сейф и достал пузатую бутыль со спиртом. Старик быстро опьянел. Он всхлипывал и приговаривал:
—Острогой, понимаешь, я его. На Черной. А глаз—не я. Другому, видать, попадался. Крюком зацепил. Крюком, подлец! Точно, крюком. Я все знаю!..
—Ладно, дед. Грехи можно и делом замолить.
Старик хряснул больной рукой по столу, зарычал:
—А ты не ладь! Виноватого господь завсегда найдет.—А потом уже страдальчески: —Куда я теперь, беспалый? Ни сетку поднять, ни зверя добыть…
Начальник пытался успокоить:
—Ничего. Еще девять пальцев осталось.
—Кабы! У меня же вся правая рука теперь не годится. Хоть отрезай. Остальные-то пальцы не гнутся. Летось тросом порвало. Один этот и работал. А теперь инвалид вовсе…
Начальник задумался, потом радостно воскликнул:
—Порядок! Пока на катере покашеваришь, а на зиму я тебе работенку найду. Там как раз одна рука и нужна. А ноги у тебя молодые.
—Ноги… Бегают еще. —Старик довольно постукал ими друг об дружку.
—Вот и хорошо. Будешь рыбу считать, которая в лед вмерзла. Проведем первый научный эксперимент. Так что не унывай.
Старик не слышал последних слов. Он уронил седую голову на бинты и заснул. А начальник достал толстый журнал, записал в нем номер 5448 и в графе ≪вес≫ четко вывел: ≪Людоед≫.
Напуганный Людоед забился в береговую нишу и отлеживался там долго, пока не вспомнил, что по ту сторону этой предательской паутины уходит его подруга. Он долго ходил вдоль сетей, пока не нашел широкую щель между двумя куфтами. Осторожно миновал ловушку и, подгоняемый инстинктом и страхом, с бешеной скоростью пошел вверх по реке.
В несколько дней он прошел Печору и вошел в Щугор. Здесь была чистая, прозрачная вода и в Медвежьей яме он сделал первую остановку. Но подруги там не было. На нашел он ее и у острова Бадья-ди, и у Голодного переката за Средними Воротами. Над ним проходили плоты, шняги и широкие резиновые лодки. А с ними шум, грохот выстрелов и музыка. И страх снова возвращался к нему, и тогда он забивался в ил и лежал на дне рядом с вонючими сомами. Сквозь мутную воду он видел, как гурьбой ходят за самками семги нахальные хариусы, пожирают икру и исчезают на перекате. Но Людоеду нет до них никакого дела. Эта икра не его самки. Временами инстинкт подсказывал ему: ≪Заступись. Защити≫. И тогда он становился страшен. Стряхнув с себя сонное оцепенение, он всплывал наверх, подходил к перекату, где резвятся косяки серых хариусов, и начинал расправу. Он рубил их пополам, хлюпая челюстями.
За перекатом Чукля-Кось над самой его головой с шумом прошмыгнула светлая рыбешка, оцарапала спину чем-то острым. Такого Людоед стерпеть не мог. Он медленно шевельнул широким хвостом, злорадно расправил плавники и издевательски медленно сжал челюсти. Но у рыбки, видно, были колючие плавники. Острыми иглами они вонзились в его пасть, и какая-то сила потащила его вперед.
Браконьер торжествовал. Давненько его лодка не ходила так против течения. ≪Акула… Кит… Покатай, покатай, сердешный. Покатай. Умаешься≫. Началась борьба: кто кого.
Эта борьба давняя, тысячелетняя. За эти тысячелетия человек придумал сети и ловушки, крючки и трезубцы, электрический ток и динамит. А рыба оставалась с теми инстинктами, которые были даны ей природой.
Людоед поволок лодку к берегу. Человек наперед знал уже все. Сейчас рыба пойдет к устью водопадного притечка Вельдор-Кырта-Ель и попытается оборвать блесну. Но для этого у него припасен нехитрый способ: дать жилке немного слабины, семга войдет в устье и тогда выпрыгивай из лодки и волоки тугим потягом, без рывков прямо на берег. Так оно вернее. А там хватай за широкий шершавый хвост и рывком ее, голубушку, на камни.
Он дает слабину и уже заносит ногу, чтобы выскочить на берег, но вдруг с удивлением замечает, что жилка круто разворачивается в другую сторону. Резкий рывок валит его в воду. Он судорожно цепляется за лодку и бросает жилку. Поздно! Жилка, сморщенная в длинную гармошку, медленно плывет по течению. В сердцах он швыряет камни. За долгую браконьерскую практику он установил, в каком месте и как ведет себя рыба. На этот раз его обхитрили. Не пошел Людоед в быстрину притока, а только, освежившись в ледяной воде, вопреки давнему обычаю своих собратьев, повернул обратно.
Людоед теперь шел, не останавливаясь, к Хальмер-Ю, где сам много лет назад впервые увидел мир. Вскоре он достиг водопада и, не раздумывая, прыгнул вверх. Уже с неделю стояла сухая погода, и каменный барьер обнажился на целых два метра, в сушь ни одна рыбина не переходит его. Взлететь на такую высоту мог только Людоед. Он опрокинулся на спину и больно ударился о камень, но быстро пришел в себя и кинулся к яме.
Там, в затишье, за большим подводным валуном стояла его самка. Она терлась брюхом о гальку и выпускала крупные янтарные зерна. Видно, некому было позаботиться о ней, и икринки уплывали золотым пустоцветом. Людоед опоздал. Он пытался спасти хоть последние икринки и обильно поливал их молоками. Закончив свое дело, самка пошла вниз к морю, а он остался среди самцов, которые сторожили свое потомство.
Быстро пришла осень. По реке пошла шуга, и острые льдинки зашаркали по дну, а скоро льдины обложили некогда просторную яму со всех сторон. Яма быстро уменьшалась в размерах. Наверху образовалась большая льдина, и в подводной камере стало темно. Но внизу у переката еще шумел узенький проходец, и в него ринулись оставшиеся самцы.
Не ушел только Людоед. Он должен был убедиться в том, что из икринок вывелось его потомство. Он настороженно поглядывал по сторонам, спасая свои драгоценные зернышки от прожорливых хариусов. Хариусы никуда не спешили. Им не нужно идти сквозь заторы в море. Им вольготно и сытно было и здесь. Не икра, так мальки. Еще и лучше. Из голодной их пасти выскальзывают лишь немногие, а через три года, когда мальки окрепнут и превратятся в маленьких полосатых рыбок, до моря доберутся лишь единицы. И даже эти немногие уже приговорены к гибели. Смерть идет от воды. Уже сейчас во многих реках, даже в Щугоре, вода стала желтой и мутной. Она засорена щепой и топляком. Толстый слой мазута покрывает некогда плодородное дно, мазут затянул водное зеркало масляной пленкой, не пропуская кислород. Рыба в такой воде задыхается и гибнет.
Хариусы придвигались все ближе и ближе к Людоеду, исхлестывая воду перед немногими уцелевшими икринками. Людоед не выдержал, открыл пасть и жамкнул челюстями самого наглого из них. Острый якорек браконьерской блесны, который висел у него на клыке, впился другим жалом в верхнюю челюсть, и рот больше не открывался. Хариусы осмелели еще больше. Людоед исступленно хлестал хвостом, отгоняя врагов. Но те быстро поняли его беспомощность и мгновенно уничтожили все личинки.
Виновато и нехотя побрел Людоед к проходу. Равнодушно находил он узенькие лазейки, разгребал носом еще неспекшуюся шугу и метр за метром преодолевал заторы. На перекате Чукля-Кось его занесло между льдинами. Людоед и не пытался освободиться. Он слишком устал, чтобы сопротивляться, и был слишком истощен. Но вдруг льдины разошлись, как бы приглашая его:—≪Иди. Это твой последний шанс≫. И он пошел. А на очередном перекате тонкая проволочка от затонувшего туристского плота попала под номерное кольцо и задержала его, теперь уже навсегда.
…По хрустящей весенней наледи на лыжах шел человек. Он находил вытаявшую семгу и что-то писал левой рукой в маленькой книжечке. Он был весел и доволен собой. Иногда только, когда попадались ему рыбины с серебряными колечками под жабрами, по лицу пробегала легкая тень. У порога Чукля-Кось он зашел в охотничью избушку, обогрелся, оставил записку и пошел дальше, к Уралу. У островка возле длинного переката торчали изо льда бревна. А около них под наледью, почти невидимый, лежал труп рыбы-великана. Тонкий лед обнял рыбину, аккуратно повторив все формы ее тела. Человек сел на рюкзак, выколол изо льда рыбину и долго смотрел на нее. Потом закурил толстую, свернутую на холоду, мягкую и горькую папиросу.
—Вот и встретились мы с тобой в остальный раз,—сказал человек.
Человек осторожно снял кольцо и положил в кисет с махоркой. Потом кряхтя поднялся, горько покачал головой, медленно и тяжело двинулся дальше по реке, а сзади так же медленно и тяжело ползла за ним фиолетовая тень.
