И порфирит запел…
Мои движения автоматичны. Одной рукой включаю осветитель микроскопа. Другой кладу шлиф на столик. Микрометрическим винтом подправляю фокусировку. Знаю: вот сейчас подключу анализатор микроскопа и начнется то, чему я посвятил многие бессонные ночи.
…В свободное от работы время одни устремляются на выставки произведений искусства, другие — в зрительные залы театров и клубов, в филармонию. А для меня высшее наслаждение — посидеть лишний часок в лаборатории. Я люблю наблюдать красочный мир, открывающийся мне через глазок микроскопа. Этот мир можно видеть в любом невзрачном камне. Стоит только вырезать из него тоненькую пластинку и положить ее на столик микроскопа. Тотчас открывается феерия волшебной палитры. Ни на одной художественной выставке не найдешь такого разнообразия красок. И каждый раз этот сказочный мир перебрасывает меня в иную сферу — в область звуковой гармонии.
Многие ученые, инженеры и художники в разные годы пытались уловить связь между цветом и звуком. Иные пробовали создавать на специальных экранах симфонию красок во время исполнения музыкальных симфоний. Инженер К. Леонтьев в начале шестидесятых годов показал скрябинскую симфоническую поэму ≪Прометей≫. С первыми же аккордами на экране вспыхнули багровые и красные цвета, а затем, повинуясь ритму мелодии, экран несколько успокоился, и зрители увидели набегающие волны изумрудно-зеленого цвета…
Рассказывая о законах сочетания цвета и звука, положенных в основу демонстрации другого произведения — ≪Венгерской рапсодии≫ Листа, Леонтьев подчеркивал, что в напряженные моменты партитуры экран должен багроветь. Тема воли делает цветовые ощущения ослепительными. С повышением динамики звука цвет становится более насыщенным, с понижением — блеклым.
Много книг посвящено этой проблеме, но, пожалуй, писателю-фантасту И. Ефремову удалось лучше других образно показать настоящее сочетание звука и цвета. Такое описание он дал в ≪Туманности Андромеды≫. Особенно поражает третья часть созданной им ≪Симфонии фа-минор в цветовой тональности 4,750 мю≫. Я даже выписал себе это место.
≪Третья часть симфонии началась мерной поступью басовых нот, в такт которым загорались и гасли уходившие в бездну бесконечности и времени синие фонари., Прилив грозно ступающих басов усиливался и ритм их учащался, переходя в отрывистую и зловещую мелодию. Синие огни казались цветами, гнущимися на тоненьких стебельках. Печально никли они под наплывом низких гремящих и трубящих нот, угасая вдали. Но ряды огоньков или фонарей становились все чаще, их стебельки — толще. Вот две огненные полосы очертили идущую в безмерную черноту дорогу и поплыли в необъятность вселенной золотистые звонкие голоса жизни, согревая прекрасным теплом угрюмое равнодушие двигающейся материи…≫
Почему меня поразили эти строки? Дело в том, что вчера мне встретился шлиф, в котором были фрагменты такой симфонии.
Несколько дней тому назад я получил для определения кусок породы с длинным и кажущимся хитрым названием — пренитизированный долеритовый порфирит. Большинство людей назвало бы его просто булыжником, куском неживой природы. Но а тончайшем прозрачном срезе — в шлифе камня — под микроскопом раскрылась его симфония.
Как следы элементарных частичек, как треки на желатине, распределились в шлифе индигово-синие пятнышки на густо-синих стрелах пренита. Как-то невольно послышались басовые тона, загудели невидимые музыкальные инструменты. Рокот контрабасов покрывал все звуки.
А вот в углу притаилась какая-то серая тень. Уловить очертания ее невозможно. За ней лишь угадываются сочетания красочных, пока еще трудно различимых глазом, цветов и пятен. Их связывают с общей мелодией чуть слышные звуки флейт…
Легкий поворот столика микроскопа — и все изменилось. Как по велению палочки дирижера, пробежала по синим лучам лавандово-серая тень, и преобразился пейзаж. Яркий свет желтых вееров ударил в глаза. Усилились и зазвенели флейты. Лишь кое-где им вторила виолончель на бархатных басовых тонах. Это остатки индигово-синих цветов местами врывались в панораму, напоминая о только что перенесенном потрясении.
Можно часами сидеть перед микроскопом и легким поворотом столика вызывать грозные волны цвета и звука, находить при этом любые переходы к нежным звукам флейт. Краски, порой бьющие в глаза, порой нежно-светлые, вырастают в удивительный танец огненных и синих стрел…
Невидимые огнецветы
Конечно, было бы неверным думать, что все геологи, изучая шлифы в поляризованном свете, только и мечтают о том, как сочетать цвет и звук. Нет. Перед ними стоят более прозаические задачи — определить с помощью микроскопа виды пород и минералов. И большинству из геологов, вероятно, чужды подобные эмоции.
И все же волны таинственных огнецветов всюду встречают исследователей камня. Странное свечение вызывают и катодный, и ультрафиолетовый, и рентгеновский лучи. В мире мертвого камня загораются и светят наиболее ярко те минералы, которые, попав в зону ультрафиолетового света, рассказывают о мельчайших примесях урана, марганца, включенных в состав породы. Странным, ≪неземным≫ цветом вспыхивают и многие другие минералы, не содержащие никаких примесей.
Целый день я провел в лаборатории, где наблюдал люминесцентное свечение минералов. Обычный бесцветный кальцит чудесным образом преобразился под влиянием различных источников света. Катодные лучи делали кристалл рубиново-красным, в ультрафиолете он загорался малиново-красными тонами. Два минерала — флюорит и циркон — оказались неразличимы в рентгеновских лучах, оба были зелеными. Но стоило подключить катодный свет, как флюорит становился фиолетовым, а циркон — лимонно-желтым.
А что, если бы мы, к примеру, могли посмотреть на мир другими глазами? Например, покрыть все окружающее нас пространство каким- либо темным веществом, не пропускающим лучей видимой части спектра? О таком фантастическом предположении говорит профессор М. А. Константинова-Шлезингер во введении к монографии ≪Люминесцентный анализ≫.
≪Дадим на мгновение волю фантазии,— пишет она,— и представим себе, что к атмосфере, окружающей Землю, примешан ≪черный газ≫, пропускающий только ультрафиолетовые лучи.
Нашему глазу,— рассказывает Константинова-Шлезингер,— при этом открылась бы удивительная картина. В вечном мраке мы видели бы у людей только ослепительно-белые зубы и сине-голубые ногти. Черная Земля оказалась бы содержащей яркие включения минералов — красного кальцита, желтого ортоклаза… Разлитая по земле нефть напоминала бы лужу грязного молока, а содержащиеся в ней минеральные масла были бы густо-синими и голубыми…≫
Этими свойствами люминесцентного свечения пользуются декораторы.
Мне пришлось однажды побывать в кабачке ≪Мулен-руж≫ (≪Красная мельница≫) в Брюсселе.
Густой красный свет — общий фон зала — усилен был там нэобычными цветовыми эффектами. Музыканты были одеты в старинные испанские костюмы, окрашенные люминесцентными красками. Во время исполнения несложных мотивов невидимый ультрафиолетовый и катодный свет перекрашивал костюмы исполнителей в такт музыке в яркие пестрые цвета. Впечатление усиливали танцовщицы, исполнявшие под эту ≪светомузыку≫ то африканский ≪Мамбу-ламбу≫, то (специально для советской делегации) ≪национальный≫ русский танец ≪Ехал на ярмарку ухарь-купец≫…
А цвета этой гаммы были подобраны тоже ≪со смыслом≫. Может быть, декоратор был знаком с книжечкой Д . Хмельницкого, изданной в Нижнем Новгороде в 1913 году. Ока называлась ≪Попытка доставить эстетическое удовольствие в музыке световыми комбинациями≫. В ней предлагалось узаконить значение цветов: нежно-голубым цветом означать жалость, желто-серым —покорность, яблочно-зеленым —радость, цветом кофе с .молоком —сытость, цветом табачного дыма — сон, темно-розовым —удовольствие, оранжевым — размышление, шоколадным —тоску, светло-голубым —свидание…
Конечно, все здесь, мягко говоря, условно, но какая-то зависимость между цветом и настроением и, я бы сказал, характером несомненно существует.
На одной из популярных лекций я слышал, как лектор —известный физик —для иллюстрации стопроцентной глупости сказал: ≪Это все равно, что мы бы стали спрашивать, какой цвет имеет характер≫.
Как известно, характер —совокупность определенных психических свойств человека —вырабатывается в условиях окружающей его среды. Поступки и действия человека определяются условиями его жизненного пути. Но какими? Психологам известен классический случай ≪выработки≫ массового количества драчунов и забияк на фабрике братьев Люмьер во Франции, где изготавливались фотографические пластинки при красном свете. Изменили процесс — изъяли красный свет, и люмьеровцы из забияк превратились в спокойных, уравновешенных людей.
О том, что человек издавна связывал цвета минералов с их воздействием на чувства людей, говорит и лучший знаток красоты камня А. Е. Ферсман. Он называет шесть самоцветов с приписанными им в разное время у разных народов качествами.
Так, желтый цвет (например, цвет берилла) —возбуждающий, оживляющий, теплый, бодрый, веселый, суетливый, кокетливый, несколько дерзкий.
Оранжевый (цвет янтаря) —возбуждающий, жаркий, бодрый, веселый, пламенный, жизнерадостный, шумный, кричащий, не интимный.
Красный (рубин, сердолик) —возбуждающий, горячий, самый активный и энергичный, экспансивный, мужественный, страстный, кричащий; цвет доблести, силы, мощи, храбрости… огонь, пламя, жар.
Зеленый (изумруд, нефрит) —спокойный, умеренный и освежающий, создает впечатление мягкого, приятного и благотворного покоя… Символ весны, плодородия, юности, свежести, жизни, радости, надежды, воспоминания…
Зачем все это?
Для чего же вся эта невидимая глазу красота?
Почему мир темного каменного царства, воплощение инертности, неподвижности, оказывается расцвеченным яркими красками, видимыми только с помощью сложных приборов?
Кто в подземном царстве видит весь этот сказочно-пестрый пейзаж? Даже яркие цветные камни в темноте не видны.
Что открылось бы человеку, обладающему особым зрением, позволяющим видеть весь этот мир огнецвета?
Представим себе существо, обладающее способностью видеть поляризованный свет, воспринимать катодные, ультрафиолетовые и рентгеновские лучи. Попробуем, обладая таким зрением, посмотреть Урал на широте города Свердловска.
На окраине города, близ Шарташского озера, высятся гранитные каменные палатки. Из такого же гранита, взятого из шарташских каменоломен, изготовлена облицовка некоторых зданий города—горсовета, Политехнического института и других. Несмотря на монументальность, серый гранит придает им какой-то сумеречный облик.
А существо с особым, поляризационным зрением не заметило бы этой серости. Взору такого существа открылась бы дивная картина. Каждое зерно шарташской каменной громады расцветилось бы яркими, сочными тонами. Запели бы и заиграли своими красочными голосами даже сверх- микроскопические кусочки, слагающие гранит.
Светло-желтые пятна ортоклаза чередовались бы с прозрачными зернами кварца. И над всем этим властвовали бы зеленые и коричневые розетки, полосы и пятна слюды, зеленые тона вкраплений роговой обманки и пироксена.
Если перевести все виденное в гранитах на язык цветовых ощущений, то светло-желтые и особенно разнообразные зеленые тона создадут настроение мягкости, покоя, надежд. В тон этим впечатлениям зазвучат музыкальные всплески ласкающих слух, набегающих издали мелодичных, многократно повторяющихся аккордов.
Кто же видит и воспринимает все это?
Еще и еще раз думаешь: ведь внешне все это невзрачно и буднично, почему же от нашего взора скрыт этот праздник цвета и музыки?
Застывшие кванты?
Конечно, вряд ли возможны прямые сопоставления звука и цвета, звука, якобы застывшего в камне.
Принимать все эти гаммы как выражение анти-целесообразности, бессмысленности, без объяснения тоже нерезонно.
Невольно возникает мысль, что явления цветовой гармонии относятся к области еще не вскрытых наукой тайн природы. Конечно, при этом напрашиваются самые невероятные объяснения. Не служат ли все эти яркие краски своеобразными ориентирами тем, кто (или что) может беспрепятственно проникать через горные породы?
Всю Землю пронизывают сейсмические волны. Не им ли нужны ориентиры? Вряд ли. Для них важнее плотность породы.
Идут сквозь Землю нейтроны. О поведении этой элементарной частички мы вообще мало что знаем. И что для нее горные породы, если через всю толщу Земли она проходит как через пустоту!
Не связана ли раскраска пород с прохождением через нашу планету электромагнитных волн?
Мне не раз приходилось видеть в полярных зонах красочную музыку северных сполохов. Слова бессильны для передачи тех впечатлений, которые возникают, когда видишь полярные сияния. Вот что пишет об этом знаменитый исследователь Севера Фритьоф Нансен:
≪…Нет ничего изумительнее, ничего прекраснее полярной ночи! Сказочная картина, разрисованная красками нежнейших оттенков, какие только может придумать воображение. Это как бы расцвеченный эфир, от легкого колебания один пейзаж переходит в другой, и не знаешь, где, собственно, начинается один тон и кончается другой и, однако, все они существуют, все многообразие налицо. Твердых очертаний нет, все меркнет, переливается тихой, дремлющей музыкой красок, далекой бесконечной мелодией невидимых струн≫.
Но ведь эта картина до деталей напоминает симфонию камня.
Несомненно, связать многоцветную игру полярных сияний со столь же яркой игрой каменных громад можно пока только в плане научной фантастики. Не звуки ли Космоса, пифагорова музыка сфер, передаваемые электромагнитными колебаниями, отразились и застыли в мертвых камнях?
В мертвых ли?
Камни живут. Они живут сложной, многообразной и многоликой жизнью. Наш век —это эпоха открытий. Кто знает, может быть именно познание законов электромагнитной жизни Галактики и Солнца позволит глубже постигнуть законы происхождения горных пород? Может быть, углубленное изучение кажущейся анти-целесообразности приведет нас к открытию новых законов мироздания?
Конечно, видимая целесообразность живой природы —это только выражение приспособленности организмов к условиям среды, следы тончайшего естественного отбора. Отсюда чудесная красота осенних лесов, жаркие краски южного лета, великолепная свадебная одежда павлина. Нет ли и в жизни камня сходных законов? Быть может, красочная музыка шлифов станет ориентиром для нового Дарвина?
