Главы из романа
Роман Аркадия Первенцова «Кочубей», рассказывающий о борьбе трудового казачества Кубани с белогвардейцами, известен многим нашим читателям. Наверно, они хорошо помнят одного из героев этого романа, «партизанского сына» Володьку и его любимую книгу «Пылающий остров» Луи Буссенара.
…«Сердцу Володьки была милы события, описанные в той книге. Ему близко было и само название «пылающего острова» — Куба. Там люди дрались за свободу тяжелыми мечами, которыми они раньше рубили сахарный тростник,— здесь, рядом с Володькой легкий клинок и подобие тростника.
Партизанский сын закрыл книгу, вздохнул и долго смотрел на красный переплет тисненой обложки.
— Луи Буссенар… Буссенар,— задумчиво шептал он и решил-.—Надо себе потяжелей шашку выменять, чтоб была похожа на кубинский палаш, на мачете, а то не шашка, а хворостина.
Он вынул из ножен клинок, рассмотрел… Вышел клинок из-под ловких рук знаменитого дагестанского оружейника. Не знал этого Володька, и хотелось ему оружия, равного сказочному мачете восставших кубинских рабов…»
Автор «Пылающего острова», который так полюбился кубанскому казачонку, родился во Фрации в 1847 году и умер в 1910. Едва он получил диплом врача, как началась франко-прусская война. В рядах отступающей французской армии молодой врач пережил горечь прусского вторжения и с тех пор возненавидел войну. Только тогда можно браться за оружие,— говорил Буссенар,— когда речь идет о защите свободы и независимости. Поэтому в романе «Пылающий остров» (1898 г.) он и рассказал о самоотверженной борьбе кубинцев в конце прошлого века против испанского владычества.
Читателям «Уральского следопыта» будет интересно познакомиться с главами из этого романа. Правда, они почувствуют, что Буссенара волнует прежде всего динамика сюжета, а не реалистическая обрисовка характера героев и событий. Последнее зачастую выглядит у него довольно наивно. Но сегодняшнему читателю, как и «партизанскому сыну» Володьке, «милы» эпизоды борьбы кубинцев с испанскими колонизаторами. Эта борьба перекликается с героической борьбой современной Кубы. Сплотившись вокруг Фиделя Кастро и его соратников, свободолюбивый кубинский народ поднял знамя народной антиимпериалистической революции и сумел очистить свой остров от североамериканских империалистов и их пособников.
Сейчас республика Куба — демократическое государство, закладывающее основы социализма.
ВОЕННЫЙ КЛИЧ КУБИНСКИХ ИНСУРГЕНТОВ
Звонким, как труба, голосом полковник скомандовал:
— Идем на прорыв! Разнуздать лошадей!
Полк, ехавший легкой рысью, мгновенно остановился; звякнуло оружие. Инсургенты с ловкостью привычных кавалеристов спрыгнули на землю, сняли с лошадей удила и снова вскочили в седла.
Полковник поднялся в стременах, вытянул руку, в которой сверкнул массивный клинок, и, повернув к солдатам голову, покрытую широкой поярковой шляпой, немного приподнятой спереди, крикнул тем же звенящим, как медь, голосом:
— В галоп!
Точно судорога пробежала по рядам всадников, и по равнине раскатился дружный клич:
— Да здравствует свободная Куба!
Вслед затем весь полк бросился вперед.
Это было красивое, захватывающее зрелище! Потрясая своими страшными мачете2, смелые всадники, воспламененные любовью к отечеству, без колебания и раздумий неслись на верную смерть.
Что значила для этих отважных людей та темная масса испанской пехоты, с которой они сейчас должны будут столкнуться и подставить себя под выстрелы, неясные звуки которых уже достигали их слуха?
Родина требовала от своих сыновей жертвы, и они с радостью несли ей в жертву свою кровь и жизнь.
Командир с высоко поднятой саблей скакал впереди. Еще очень молодой, сильный и гибкий полковник был красив, выделяясь своим белым лицом, ярким румянцем щек, черными огненными глазами и небольшой темной бородой. Он весь в эту минуту горел жаждой мести.
Расстояние между кубинской кавалерией и испанской пехотой уменьшалось с каждым мгновением. Треск ружейных выстрелов становился все громче и чаще. Пули со свистом врезывались в ряды быстро несущихся эскадронов и выбивали из строя лошадей, которые, взвишись на дыбы, тяжело падали на землю. Поидавленные ими раненые солдаты мучались в предсмертной агонии. Их последними словами было:
— Да здравствует свободная Куба!
Недалеко от полковника вдэуг раздался легкий женский крик. Он обернулся и, окинув глазами первый ряд всадников, среди которых виднелась грациозная фигура амазонки3, пробормотал:
— Бедняжка Долорес! Кажется, ее ранили…
Действительно, мчавшейся вместе с кавалеристами молодой девушке только что раздробило пулей левую руку.
Ей хотели оказать помощь, но она запротестовала и, как бы устыдившись своей слабости, проговорила:
— Оставьте! Оставьте! Не забудьте, что я такой же борец за независимость, как и вы.
— Вперед!— скомандовал полковник своему отряду.
Насколько была энергична атака кубинцев, настолько же стойким был и отпор испанцев.
Испанцам хорошо была известна страшная команда: «Вперед!» И они уж не раз испытали, как действуют кубинцы своими мачете, служащими в мирное время для резки сахарного тростника, а во время восстаний — ужасным оружием.
Захваченные врасплох неожиданным нападением первые ряды, распавшиеся на кучки для стрельбы, не успели сомкнуться плотной массой и противопоставить налетающей кавалерии лес штыков и потому продолжали стрелять наудачу.
За рядами испанцев тоже виднелась девушка. Она сидела под манговым деревом и бесстрашно смотрела на приближающуюся неприятельскую кавалерию, чувствуя лишь нервное беспокойство.
Одетая в синий полотняный костюм, обутая в изящные, хотя и грубые желтые ботинки, с военной каской на голове, она была довольно миловидна. На левой руке ее красовалась белая перевязь с красным крестом, сбоку висела сафьяновая сумка. Судя по светлым кудрям, выбившимся каскадом из-под каски, по живым и ясным глазам и нежному цвету лица, девушка не была креолкой ‘. как можно было бы предположить с первого взгляда. Возле нее столпилось человек двадцать мужчин, тоже носивших повязку Красного Креста,— очевидно, санитаров.
За минуту перед тем один из санитаров прикрепил к ветви мангового дерева белый флаг с красным крестом в знак того, что здесь устроен полевой госпиталь.
Капитан, распоряжавшийся среди солдат, крикнул:
— Берегитесь, мадемуазель Фрикетта!
Молодая девушка только улыбнулась и пожала плечами.
— Пусть будет, что будет!— проговорила она.
Капитан продолжал:
— По крайней мере вы хотя бы спрятались за стволом дерева. Имейте в виду, где проходит кавалерия, там ничего не остается.
И действительно, кавалерия налетела с гулом и грохотом, точно гроза. Несколько минут испанцы еще продолжали стрелять. Лошади повстанцев падали одна за другой, увлекая под себя мертвых или раненых всадников. Там и тут образовались груды тел. Всюду слышались стоны, вопли, крики проклятий, жалобные возгласы…
Разреженные ряды эскадронов мигом смыкались и мчались далее. Сверкающие сабли, звон оружия — все сливалось в один невообразимый хаос звуков. Вслед за тем этот ‘живой смерч исчез.
Оцепенев от ужаса, с широко раскрытыми глазами и судорожно скривленными губами смотрела Фрикетта на страшную картину, развернувшуюся перед ней с такой быстротой, что девушка не успела опомниться.
Кавалерия, оставив на месте стычки гораздо более убитых и раненых из своих рядов, нежели из неприятельских, уже скрывалась за линией горизонта.
Среди груды тел Фрикетта заметила и инсургентского полковника. Несчастный молодой человек, которого она за несколько минут перед тем видела гордо несшимся на коне, лежал теперь без движения. Фрикетта подошла к нему. Он еще дышал, широко открыв глаза.
Фрикетта подозвала санитара и сделала ему знак приподнять раненого. Санитар выполнил это с большой неохотой. Убедившись, что пуля не прошла навылет, девушка разрезала мундир и рубашку кубинца и ощупала его грудь. В одном месте оказалась выпуклость — очевидно, там и засела пуля. Достав из своей сумки операционный нож, Фрикетта твердой рукой сделала разрез. Затем осторожно вложила в этот разрез большой и указательный пальцы и через секунду извлекла из раны ружейную пулю.
Тщательно промыв рану свежей водой и закрыв ее ватой, Фрикетта наложила повязку. Раненый глубоко вздохнул, взглянул на молодую девушку и с усилием прошептал:
— Благодарю!—Потом, видимо встревоженный какой-то безотвязной мыслью, тихо добавил:— Синьорита… Спасите… мою сестру!
Услыхав за спиной шуршание платья, Фрикетта оглянулась и невольно вскрикнула от изумления, увидав перед собой раненую амазонку.
— Брат, это я!—проговорила молодая кубинка, стараясь удержаться на ногах, отказывавшихся ей служить.
Оказалось, что лошадь смелой молодой девушки упала как раз в тот самый момент, когда был сброшен на землю шальной пулей и полковник. Оглушенная падением и пролежав некоторое время без памяти, амазонка, наконец, очнулась и, преодолевая страшную боль, попыталась подняться на ноги. Ей это удалось с громадным трудом. Увидав вдали сестру милосердия, хлопотавшую около раненого, девушка решилась направиться к ней. Придерживая раненую руку, она кое-как дотащилась до Фрикетты.
Последняя хотела осмотреть и перевязать руку молодой кубинки, но та только пожала плечами и сказала:
— Для чего это?
— Для того, чтобы вы не лишились руки,— отвечала Фрикетта, наскоро делая перевязку.
— Мы скоро лишимся жизни!— усмехнулась та.— Когда начнут расстреливать без суда, нам нечего уж будет заботиться о руках и ногах…
— Не может быть, чтобы испанцы расстреливали раненых! — воскликнула Фрикетта.
— Вы так думаете?— с горькой улыбкой проговорила кубинка.— Ну, меня и брата, во всяком случае, не пощадят… Ведь мой брат — полковник Карлос Валиенте, а я — Долорес Валиенте. Поняли вы теперь?
— Понимаю. Я слышала, что вы оба известные герои борьбы за независимость Кубы.
К таким-то именно людям испанцы и должны относиться с уважением.
— Полноте! Вспомните, что даже во Франции расстреливали раненых пленников во время Парижской коммуны.
В эту минуту вдали показался отряд испанской кавалерии под командой блестящего штабного офицера.
Кивнув головой на этот отряд, Долорес с презрительной улыбкой добавила:
— Видите, я была права. Наши минуты сочтены… Но все равно! Мы умрем, как жили,— честно и без страха!.. Благодарю вас, мадемуазель, благодарю от имени всех кубинцев за ваше человеколюбие и доброту, которые вы проявляли столько раз.
— Разве вы меня знаете?— спросила Фрикетта.
— Мы слышали, что в рядах испанцев находится молодая француженка( посвятившая себя служению жертвам войны и ухаживающая с одинаковой самоотверженностью за друзьями и за врагами. Эта француженка — вы.
— Ага! Вот она, эта Валиенте!—послышалось из рядов приближающегося отряда.— Смерть мятежнице!
Фрикетта инстинктивно загородила собой брата и сестру.
Кавалеристы скакали прямо к перевязочному пункту. Потрясая карабинами и саблями, они громко кричали:
— Смерть Валиенте! Смерть мятежникам!
В приближавшемся отряде Фрикетта узнала испанских волонтеров, в ряды которых шли по большей части колонисты, нарочно прибывшие для этого из метрополии, или представители древних креольских фамилий, горевшие ненавистью к повстанцам.
Офицер был человек лет сорока пяти с лицом, искаженным до неузнаваемости злобой и ненавистью,— не только политической, но и, как казалось, ненавистью «личной».
На нем были знаки отличия полковника волонтеров. В руке, дрожавшей от бешенства, поблескивал револьвер. Остановив свою лошадь в четырех шагах от Фрикетты, он крикнул хриплым голосом:
— Посторонитесь!
Фрикетта расставила руки, очевидно, решившись защищать умирающего кубинского героя и его сестру до последнего вздоха.
Бледная и трепещущая от негодования, она воскликнула:
— Пока я жива, вы не подойдете к ним!
Офицер с проклятием поднял револьвер, прицелился и выстрелил.
В ПЛЕНУ
Каким-то чудом Фрикетта не была задета пулей. Рука испанца до такой степени дрожала от ярости, что он никак не мог прицелиться, кроме того, его смущал устремленный на него пронзительный взгляд молодой француженки.
Обернувшись к своим солдатам, он крикнул.
— Стреляйте в них!.. Пли!..
Ружья звякнули, но выстрелов не последовало. Солдаты не хотели стрелять в беззащитных.
Полковник позеленел.
— Перец!— обратился он к унтер-офицеру.— Выбери десять человек и расстреляй этих пленных бунтовщиков. Ты мне ответишь лично, если приказ мой не будет исполнен.
Унтер-офицер постоял с полминуты в нерешительности, потом сказал:
— Воля ваша, господин полковник, но мы стрелять в них не будем. Мы солдаты, а не убийцы… И потом, мы все так обязаны французской барышне… Скольких из нас она вылечила!
Фрикетта видела, что дело ее идет на выигрыш. Сам полковник стал колебаться. Француженка обратилась к нему:
— Полковник Агвилар-и-Веха, вы разве не согласны с солдатами? Разве я не оказала вашей армии кое-какие услуги?
— Совершенно верно, сеньорита.
— Просила ли я себе за них чего-нибудь?
— Никогда ничего.
— Пошалите этих раненых… Доставьте мне возможность поместить их в военный госпиталь… Обещайте мне, что по излечении они получат свободу…
Перед лицом своих солдат полковник не захотел прослыть неблагодарным. Он любезно поклонился и сказал:
— Первые два ваши условия, сеньорита, я принимаю; но третье зависит не от меня, а только от главнокомандующего.
— Спасибо, полковник. Теперь я вознаграждена сторицей… Позвольте же мне взять четырех солдат и носилки для раненых.
Во время этого разговора Долорес, до сих пор с усилием державшаяся на ногах, медленно опустилась на землю возле брата, который все видел и слышал, но не мог пошевелиться, не мог произнести ни одного слова.
Испанский полковник приблизился к нему и тихим, шипящим голосом, как бы процеживая сквозь зубы яд, проговорил:
— Карлос Валиенте, мы еще увидимся. Моя ненависть неизменна. Моя месть тебя найдет. Он повернул лошадь и быстро ускакал…
Брата и сестру беспрепятственно доставили в гаванский госпиталь; главный врач охотно позволил Фрикетте лечить их по ее усмотрению. Долорес осыпала молодую француженку горячими изъявлениями благодарности и тем сконфузила ее чрезвычайно. Фрикетта сделала обоим раненым перевязку с ловкостью и проворством опытного полевого хирурга и прилегла на койку немного отдохнуть, так как и сама изнемогала от усталости.
Не успела она полежать и четверти часа, как в дверь палаты постучались. Фрикетта встала отворить. Перед ней вытянулся госпитальный служитель.
— У нас один умер, сеньорита… Три часа тому назад.
— Кто умер?— спросонья не поняла Фрикетта.
— Больной… у него была желтая лихорадка… Если вы хотите видеть труп, то поторопитесь.
Не довольствуясь уходом за ранеными и больными, Фрикетта, кроме того, прилежно изучала свойства микроба желтой лихорадки. Ей уже удалось достигнуть некоторых частных результатов, и она надеялась в скором времени преподнести человечеству новое открытие вроде тех, какие делал знаменитый Пастер.
Утром в госпиталь доставили матроса с только что прибывшего французского судна. Фрикетта едва успела мельком взглянуть на него — и вдруг узнает, что он уже умер. Она прошла в анатомическую комнату и увидела на мраморном столе труп, одетый в матросскую рубаху и шаровары. Надев широкий операционный балахон, Фрикетта взяла нож и подошла к трупу. Разрезав на нем рубашку, она забрала в руку кожу на животе и уже собиралась сделать первый надрез, как невольно вздрогнула. Ей показалось, что холодный труп, покрытый желтыми пятнами, немного пошевелился… Так и есть… Он двигается…
На соседнем столе стоял ящичек с реактивами. Схватив пузырек с нашатырным спиртом, Фрикетта откупорила его и поднесла к носу несчастного. Движения покойника усилились… Грудь поднялась… Матрос приподнялся, точно гальванизованный.
Фрикетта радостно вскричала:
— Да он не умер!
— Нет, я не умер, но только живот у меня чертовски режет.
— Немудрено: вы возвращаетесь из далекого путешествия. У вас, любезнейший, была желтая лихорадка…
РАНЕНЫЕ ВЫЗДОРАВЛИВАЮТ
Прошло три недели после описанных нами событий. Опытность, знания и преданность своему делу со стороны Фрикетты творили чудеса. Кубинская героиня Долорес Валиенте стала заметно поправляться. Раненую руку оказалось возможным не ампутировать.
Карлос Валиенте тоже приходил в себя после ранения. Он уже привстал на постели и с аппетитом ел, хотя все еще был очень слаб. Наконец, матрос, земляк Фрикетты, выздоровел совершенно. Через неделю бывшего покойника «выписали», за полным исцелением и за неимением свободных мест в госпитале. Французское судно накануне ушло, и таким образом он очутился на мостовой. Это не особенно его пугало,— матрос был человек привычный, но ему не хотелось расставаться со своей спасительницей, не поблагодарив ее как следует. Перед уходом он зашел проститься с Фрикеттой и сконфуженно стоял перед ней, теребя фуражку. У Фрикетты у самой было не густо по денежной части, но все-таки она предложила матросу свой тощий кошелек.
Матрос гордо отказался:
— Нет, мадемуазель, только не это! Не нужно мне денег!.. Я, видите ли, совсем напротив… Чертовская моя судьба!.. Вот что, мадемуазель: возьмите меня к себе в денщики.
Последние слова он выпалил разом, совсем неожиданно и замолчал. Фрикетта не могла удержаться и расхохоталась.
У матроса даже лоб вспотел от конфуза. Он испугался: уж не сказал ли чего-нибудь такого? Фрикетте стало жаль беднягу, она перестала смеяться и задумалась.
— В конце концов отчего же нет?— проговорила она, подавая руку своему соотечественнику.— Я не похожа на других женщин. Слушайте: я принимаю ваше предложение.
— И хорошо делаете, мадемуазель!— вскричал матрос.— Я буду вам очень полезен. Мне сорок пять лет, я умею делать все, что угодно: могу быть матросом, солдатом, кавалеристом, пехотинцем, артиллеристом, плотником, столяром, слесарем, портным, сапожником, рыбаком, санитаром…
— Вы очень скромны.
— Ну, положим, не очень… Да ведь скромность, мадемуазель, выдумана людьми бездарными… Право же так!
И, проговорив это с неподражаемым апломбом, Мариус Кабуфиг приступил к исполнению своих обязанностей…
Однажды Фрикетта и Долорес сидели на веранде госпиталя и оживленно болтали. Полковник Карлос, полулежа возле них на раздвижном кресле, курил сигару и молчал.
Фрикетта рассказывала про свою жизнь, ученье, про свои научные занятия и про свои виды на будущее. Долорес и ее брат слушали и удивлялись. В свою очередь, Фрикетта удивлялась их рассказам.
Рабство на Кубе было отменено всего двенадцать лет назад. Мудрено ли, что там на негров испанцы продолжали еще смотреть, как на существа низшие, недостойные равенства с людьми европейской крови. Фрикетта не имела понятия о подобных предрассудках и никак не могла с ними помириться. Речь зашла о причине той смертельной ненависти, которую питал к Карлосу полковник Агвилар-и-Веха.
— Ведь мы с Карлосом дети одного отца, но от разных матерей,— сказала Долорес.— Моя мать белой расы, а Карлоса — квартеронка.
— Что же из этого следует?— удивилась Фрикетта.
— Для меня и для вас —ровно ничего; разумеется, я люблю Карлоса всем сердцем. Но испанцы считают брата неизгладимо запятнанным и не могут простить его происхождения.
— Вот идиоты!— заметила Фрикетта.
Вдруг к ним, осторожно ступая босыми ногами, подошел Мариус. Вид у него был мрачный и озабоченный.
— Что с тобой, Мариус?— спросила Фрикетта.
Матрос огляделся кругом и таинственно вынул из кармана какое-то письмо.
— Мне это вручил неизвестный человек и сказал: «Спрячьте хорошенько, передайте по адресу осторожнее, а кто с ним попадется,— тот будет расстрелян».
— Прочитайте, сеньорита,— попросил Карлос.
Фрикетта стала тихо читать:
«Полковник Валиенте! Преданный друг спешит предупредить вас и Долорес о следующем. Вы и ваша сестра почти выздоровели. В самом непродолжительном времени вас посадят на военный корабль и отвезут в Цеуту. Там вас заключат в острог, где томится без суда столько ваших товарищей по оружию. Приказ об этом, если не подписан еще, то скоро будет подписан.
Поступите, как найдете нужным».
— Острог!— воскликнул полковник.— Уж лучше смерть. А ты как, сестра?
— По-моему, тоже лучше смерть.
— Умереть вы всегда успеете,— сказала Фрикетта.— Кроме смерти, есть еще одно средство.
— Какое же?
— Побег.
— Но он невозможен!
— Почему? Попробуйте… Или вот что: давайте попробуем вместе…
Однако бежать из Гаваны было трудно. Расположен город на небольшом полуостровке. Древние укрепления делили его на две неравные части: старый город — на востоке, и новый — на западе. Укрепления превращены были теперь в бульвары с многочисленными воротами. На самом конце старого города находились арсенал и военный госпиталь. Последний расположен к востоку от рейда. Если бы Карлос и его сестра захотели убежать морем, то им пришлось бы пробираться в лодке через рейд, по которому то и дело сновали военно-полицейские шлюпки.
Не легче было убежать и сушей, то есть пройти через старый город, потом — через новый и выйти на равнину. Гавана находилась на военном положении, и всех въезжающих и выезжающих патрули подвергали строгим допросам.
Долго друзья совещались между собой. Мариуса тоже пригласили на совет. Матрос знал, в чем дело, и сумел верно оценить положение. Он тоже находил, что побег морем немыслим. С другой стороны, и железная дорога занималась теперь почти исключительно перевозкой солдат и военного материала.
— Вот что,— подумав, произнес Мариус.— Пассажирские поезда сейчас совсем не ходят. Но ездят же люди с военными поездами?
— Ездят, но только солдаты,— заметил Карлос.
— А почему нам не одеться испанскими солдатами и не сесть в вагон?
— Мысль недурная,— согласился Карлос.— Но где мы достанем мундиры?
— Здесь есть много мундиров с солдат, умерших от желтой лихорадки. Это довольно противно, но что делать…
— Ну, конечно, где уж тут разбирать… Только бы добыть их… Но вы все говорите: «мы» да «мы»… Кто это — мы?
— Ах, боже мой, вы и я.
— Так вы… так вы хотите разделить со мной опасности… нужду… горе…
— Э! Есть о чем говорить! Ведь нельзя же отпустить вас одного, когда вы на ногах еле держитесь от слабости.
— Послушайте, матрос,— с волнением произнес полковник,— вы храбрый и добрый человек.
— Рад стараться, господин полковник!
— Но вы забыли про мою сестру. Как мы уведем ее отсюда? Ведь часовые при госпитале точно так же обязаны пустить пулю в беглеца, как и часовые при тюрьме.
— О вашей сестре я сама позабочусь!—с живостью воскликнула Фрикетта.— Мариус будет помогать вам, а я — сеньорите Долорес.
ПОБЕГ
Только бы добраться до вокзала! Но как это сделать? Госпиталь охранялся строго. Фрикетте и матросу ничего не стоило выйти, но зато Карлосу и его сестре…
Однако когда после шести часов вечера Фрикетта, желая воспользоваться короткими тропическими сумерками, решила подышать чистым воздухом, часовой неожиданно загородил ей дорогу.
— Нельзя!
Фрикетту в госпитале все любили. Она это знала и потому удивилась и подумала, что тут ошибка.
Часовой грубо повторил:
— Нельзя!
Фрикетта рассердилась и сделала два шага вперед.
— Нельзя, говорят вам!— еще громче закричал часовой.— Назад!
У Фрикетты даже губы побелели.
— А!.. Так вот как!.. Со мной, свободной француженкой, обращаются, как с пленницей!..
Вдруг она вспомнила о полковнике Валиенте и его сестре, и сердце у нее сжалось. Что, если их замыслы открыты?..
Фрикетта не стала разговаривать с часовым, исполнявшим только то, что ему было велено, вернулась в госпиталь и потребовала немедленного свидания с главным врачом. Главный врач принял ее очень любезно, но как будто стеснялся чего-то. Фрикетта рассказала о происшедшем и объявила:
— Я желаю немедленно выйти отсюда.
— Дело в том, дитя мое,— мягким отеческим тоном произнес врач,— что завтра должен отплыть в Европу транспорт с пленными, с государственными преступниками, из которых многие находятся здесь, в госпитале. Комендант опасается побегов… Принятые им меры не могут оскорблять вас лично, так как относятся ко всем без исключения.
Взбешенная Фрикетта, как буря, промчалась к себе в комнату, где и заперлась.
Через несколько времени к ней вернулось, однако, ее обычное хладнокровие, то хладнокровие, с которым она производила свои необыкновенные хирургические операции, удивлявшие старых и опытных врачей.
— Надо подумать хорошенько о том, как бы спасти Карлоса и Долорес,— сказала она себе.— У меня еще полсуток времени.
Не теряя ни минуты, француженка отправилась к своим друзьям и объяснила им положение дел. Карлос и Долорес приняли тяжкое известие совершенно спокойно. Они были давно готовы ко всему. Полагая, что теперь все кончено, Карлос обратился к Фрикетте с просьбой — дать ему и сестре его какого-нибудь яду, который бы действовал верно и быстро. Фрикетта отказала наотрез.
— Рано еще,— пояснила она.— Это успеется.
— На что же вы надеетесь?
— Я надеюсь улизнуть вместе с вами от этих благородных гидальго, которые, как оказывается, хуже и грубее прусских солдафонов.
— Скажите, что же нам теперь делать?
— Вам — ничего не делать. Будьте только готовы и ждите полуночи. Ждите и надейтесь!
С этими словами Фрикетта выпорхнула от них, как птица, и долго после того советовалась о чем-то с Мариусом.
К одиннадцати часам вечера лицо Фрикетты прояснилось. Мариус отдувался, как кит, сдерживая готовые вырваться у него восклицания радости и торжества. При свете догоравшей свечи он оканчивал… не более не менее как гримировку своей собственной персоны. Его черная борода превратилась в рыжую, какие нередко, встречаются у испанцев. То же произошло и с его густыми лохматыми бровями. Стоя перед зеркалом, он смеялся и говорил Фрикетте:
— Э!.. Я теперь точно и не Мариус… Никому теперь меня не узнать, черт возьми! Вот так химия! Ведь это все химия сделала, мадемуазель, не правда ли?
— Химия, химия, Мариус. Она играет большую роль при всяком побеге. Мне она сослужила не однажды хорошую службу… на Мадагаскаре и в Абиссинии. Ну, с этим, значит, кончено. А остальное готово у вас?
— Как же, мадемуазель, все готово.
— Так пойдемте к нашим узникам.
Матрос взял под мышку три свертка и пошел за Фрикеттой по госпитальным коридорам, слабо освещенным газовыми рожками.
Приближалась полночь.
Фрикетта вступила в палату, где ее дожидались брат и сестра.
— Идите за мной! — скомандовала она и повела их по коридору, в котором Мариус поспешил завернуть все газовые рожки. Пройдя шагов двадцать, Фрикетта нащупала в стене коридора маленькую дверцу и, вынув ключ, отперла ее.
— Тут каменная лестница,— сказала француженка,— двадцать ступеней. Спускайтесь осторожнее и ничему не удивляйтесь…
ЖЕЛЕЗНАЯ РЕШЕТКА
Пподземном проходе скоро сделалось очень душно: он был низок и узок, так что идти можно было только согнувшись в три погибели. Четыре беглеца двигались гуськом, близко держась друг от друга и увязая в вонючей жиже, покрывавшей каменный пол.
Начало болезненно давить виски, в глазах ходили огненно-красные круги. Дыхание спирало. Они были близки к обмороку. Полковник, еще не вполне оправившийся после болезни, почти лишился сил. Шедший сзади него Мариус чувствовал, как тот пошатывается и спотыкается. В такие минуты матрос подхватывал несчастного и не давал ему упасть. Долорес здоровою рукой цеплялась за Фрикетту. Никто из беглецов не издал, однако, ни одного стона. Фрикетта время от времени говорила:
— Не теряйте бодрости!.. Еще немного — и мы выйдем на воздух. Этот подземный ход не должен быть длинен.
Так прошли беглецы еще шагов двенадцать. Вдруг до их слуха донесся как бы слабый плеск.
«Это море! Мы спасены!» — подумали разом все четверо.
Подземный ход расширялся, воздух становился не так удушлив и смраден. Плеск делался все слышнее.
«А ведь это, пожалуй, прилив!» — решила Фрикетта.
Она остановилась, чтобы перевести дух.
— Боже мой! — вскричала Долорес.— Вода прибывает!
— Да,— согласилась Фрикетта.— Надобно идти как можно скорее. Я все-таки надеюсь, что мы успеем выбраться вовремя.
Вот он, наконец, этот желанный выход. Беглецы достигли его… Но — о ужас!— он оказался закрытым крепкой и частой железной решеткой, вделанной в каменные стенки подземного канала.
Препятствие оказалось неустранимым. Долорес зарыдала. Полковник .заскрежетал зубами.
Фрикетта молча смотрела на решетку.
— Пропустите меня вперед, мадемуазель,— обратился к ней Мариус.— Я должен все-таки попробовать…
Раздался громкий треск. Решетка подалась и упала вперед, увлекая за собой и всех беглецов. Свечка Фрикетты оказалась в воде и погасла. Все четверо беглецов очутились в полной темноте.
Напор был настолько силен, что беглецы по инерции выскочили из прохода прямо в воду, омывавшую старые стены госпиталя. Но они превосходно плавали, хладнокровие их и подготовленность ко всяким сюрпризам были настолько велики, что никто даже не вскрикнул.
Они поплыли, не зная куда направиться, как вдруг Мариус запутался в веревке, протянутой поперек.
— Э! — вскричал он.— К стене прикреплена веревка… Надобно отыскать, где другой конец.
Матрос приподнялся из воды и при свете разглядел какой-то темный предмет, качавшийся на волнах.
— Лодка! — вполголоса произнес он…
ПОБЕДА КУБИНЦЕВ
Десять минут спустя лодка причалила к размытому водой участку дока, оставшемуся незаделанным из-за беспечности испанцев.
Полковник высадился первый и собирался сказать товарищам, чтобы те тоже выходили на берег, как вдруг из темноты послышался оклик:
— Кто идет?
В то же время Карлос заметил блеск штыка очень близко от своей груди. Полковник остановился, спокойный и бесстрашный. Не отвечая на вопрос, он стал тихо насвистывать какую-то меланхолическую арию.
Штык опустился, и тот же голос, который крикнул раньше «кто идет?», тихо проговорил:
— Железо крепко, а кровь красна.
Полковник сказал:
— Здравствуй, брат.
Часовой отозвался:
— Здравствуй, брат.
— Твой номер?
— 212.
— Ты — Антонио Гальо, таможенный.
— А ты —Карлос Валиенте, наш полковник?
— Тише, тише!.. Я освободился из плена благодаря молодой француженке из Красного Креста и вот этому моряку.
Фрикетта и Мариус, слушая разговор, только дивились.
— У нас есть везде сообщники,— пояснила шепотом Долорес.
Таможенный сказал Фрикетте и Мариусу несколько слов привета и благодарности и спросил Карлоса:
— Что же ты теперь думаешь делать?
— Я хочу выехать из Гаваны с сестрой, француженкой и матросом и вернуться в армию Масео.
— Отлично. А здесь — полный кавардак… Посылают подкрепления в провинцию Пинар-дель- Рио. Воинский поезд уже приготовлен.
— Мы отправимся с этим поездом.
— Я помогу вам.
— У нас с собой костюмы. Где бы нам переодеться?
— В любом из порожних вагонов… Вон они.
Переодевшись, беглецы вышли из вагонов и собрались у газового фонаря, чтобы осмотреть друг друга. Полковник Карлос был одет простым пехотным солдатом. С повязкой на левом глазу он стал неузнаваем. Мариус сделался погонщиком мулов, а Долорес и Фрикетта — деревенскими девушками.
Часы проходили. В доке стало оживленнее. У вагонов толпились носильщики и ремесленники; потом появились женщины и дети. Вслед затем показались и войска — пехота, артиллерия.
Солдаты шли молча и как будто неохотно. Незадолго перед рассветом их стали размещать по вагонам. Таможенный дал полковнику ружье со штыком и полный ранец. Мариус получил мушкетон с зарядами. Беглецы смешались с толпой и заняли место в вагоне среди других солдат; из этих солдат многих также провожали жены и сестры, намеревавшиеся ехать с ними до первых аванпостов.
Между тем наступал час отъезда. К поезду прицепили локомотив. Стало совсем светло. По вагонам бегали полицейские; между ними Фрикетта узнала служителей госпиталя,— очевидно, побег был открыт и беглецов искали.
Полицейские зорко окидывали взглядом пассажиров, заглядывали во все окна, но не видели личностей с указанными приметами. Рыжие волосы Мариуса сбили их с толку. Полковник Карлос, в мундире нижнего чина, совершенно не обратил на себя их внимания. Фрикетта несколько раз нарочно чихнула, чтобы гримасой изменить свое лицо. Долорес принялась усиленно есть большой апельсин, прикрыв себе им рот и часть щек… Полицейские прошли мимо.
Поезд отошел от платформы. Двигался он крайне тихо — всего 25 километров в час и притом с чрезвычайной осторожностью. Дело в том, что инсургенты не боялись нападать на правительственные поезда, устраивая катастрофы и крушения. Поэтому поезд, в котором ехали наши беглецы, находился под охраной ружей, торчащих изо всех окон. Машинист, кочегар, все кондуктора были вооружены с ног до головы.
Поезд миновал Сан-Антонио и шел теперь между Венданнерой и Сейбой; в этом месте дорога делает довольно значительный изгиб.
Неожиданно раздался оглушительный грохот. Поезд содрогнулся от первого вагона до последнего. Вагоны полезли друг на друга; многие из них разбились; послышались стоны людей, получивших ушибы.
Под поездом взорвалась динамитная петарда, вызвавшая крушение; ее подложили повстанцы, которые теперь с криком «Свободная Куба» вели наступление.
Завязалась перестрелка. Солдаты в поезде оборонялись, как могли. Каждое окно, каждая дверь превратились в бойницы. Инсургентские пули влетали в вагоны и поражали многих. Полковник Карлос сорвал с себя платок, которым у него был завязан левый глаз, надел его на штык и стал махать им из окна. Увидав белый флаг, повстанцы сейчас же прекратили огонь. Прекратили огонь и испанские солдаты.
Кубинцы начали осторожно приближаться к поезду. Их начальник, высокий и красивый мулат с генеральскими эполетами, лет сорока восьми, обратился к испанским солдатам:
— Вы свободны, солдаты. Можете идти. Вы исполнили свой долг; нам не нужно вашей крови, мы хотели только захватить оружие.
Забрав убитых и раненых, испанцы удалились. Остался лишь Карлос со своими друзьями. Тут только заметил его инсургентский вождь.
— Карлос! —вскричал он — Карлос Валиенте!.. Ты свободен?.. А мы уж не думали тебя видеть живым.
— Да, генерал, я свободен по милости вот этих французов — мадемуазель Фрикетты и ее денщика, матроса Мариуса.
Генерал протянул руку Мариусу и раскланялся с Фрикеттой.
— Сеньорита,— сказал он.— Антонио Масео благодарит вас от имени свободной Кубы.
