От авторов
Все началось с письма. Обыкновенное, не авиа и даже не заказное, оно внесло смятение в наши бодрые ряды, заставило крепко призадуматься и принять решение, совершенно противоположное первоначальным замыслам. Это было едкое письмо. Это было справедливое письмо. На двух, в линейку, тетрадных листках, что выпали из плотного конверта на редакторский стол, значилось:
«Уважаемые товарищи писатели!
Узнал о Ваших сборах в заграничное путешествие. Признаться откровенно, известие меня огорчило. Нет, я не закоренелый домосед, не какой-нибудь убежденный противник заграничного туризма. Нет! Я обеими руками проголосую за путешествие в любую страну, в любую часть света, будь оно связано с Вашими творческими планами.
На прошлой читательской конференции Вы рассказывали о своих замыслах. Ол. Коряков трудится над романом «Очищение». Новое произведение, по его словам, будет посвящено советской интеллигенции, нашим ученым. В. Очеретин заканчивает новую книгу о рабочем классе. В. Шустов читал отрывки из повести «Бывший друг».
Это и заставило меня усомниться в необходимости задуманного Вами заграничного путешествия. Стоит ли ехать? Герои Ваших произведений живут, трудятся, борются, влюбляются, одерживают моральные и технические победы здесь, у себя на Родине, а писатели — их «крестные отцы» — отбывают за границу. Неужели Вам вдруг захотелось написать очерк вроде тех, что, к великому сожалению, еще частенько встречаются на страницах некоторых газет и журналов. Развернешь свежий номер газеты, откроешь очередную книжку журнала и… Честное слово, совестно! «Копенгаген — столица Дании, основной промышленный и культурный центр страны…»
Надеюсь, мое письмо не послужит тормозом в развитии международного туризма. Я просто хочу напомнить, что свою страну необходимо знать. А наша Родина огромна, богата и прекрасна в любое время года. Есть у нас и поднебесные горы, и первозданные таежные дебри, есть древнейшие крепости и современные города, есть такие реки, озера и моря, о которых в Европе рассказывают легенды.
Отсюда вывод — надо больше ходить, ездить, плавать, летать по родной -стране, писать о ней больше.
Подумайте, уважаемые товарищи писатели! Почему бы, скажем, не съездить Вам на Дальний Восток? Съездите, посмотрите. Ведь не могут же Ваши герои обитать только на Урале. Кстати, это заметная «слабинка» в творчестве уральских литераторов. Герои Ваших книг почему-то не любят ездить по стране, упорно сидят на месте. А так ли бывает в жизни? Я, например, приехал на Урал с Дальнего Востока и теперь с полным на то основанием считаю себя уральцем. Множество парней и девчат, уехавших отсюда на Дальний Восток, теперь с полным на то основанием считают себя дальневосточниками и по-хозяйски осваивают богатства этого края, строят на таежных реках гидростанции, прокладывают сквозь глухомань дороги, проникают в недра земли, возводят города, бороздят просторы морей…
Камчатка, Приморье, Курилы, Сахалин!.. Каждому хотелось бы узнать что-нибудь о Дальнем Востоке.
Желаю доброго здоровья и творческих успехов.
Ф. Д.
Р. S. Да, чуть было не запамятовал сообщить, что времена Чехова давным-давно прошли. Антон Павлович добирался до Сахалина долгие месяцы, а Вас, если решитесь, быстролет «ТУ-104» доставит в город Южно-Сахалинск (областной центр) всего за девять с половиной летных часов».
Как бы вы, дорогие читатели, откликнулись на подобное письмо?
Мы поехали на Дальний Восток. И сейчас, отвечая неизвестному товарищу, скрывшемуся за инициалами «Ф Д.», публикуем наши рабочие заметки, собранные в «Сахалинский дневник».
Страница первая
«Москвичи и ленинградцы, киевляне и горьковчане, вся молодежь обжитых мест, не боясь трудностей, должна двинуться в большой поход за новыми богатствами для нашего народа».
(Из доклада Н. С. Хрущева на XXII съезде КПСС).
Жарко дышит солнце. Небо насквозь пропитано прозрачной голубизной. Экспресс «Москва—Владивосток» отстукивает на рельсовых стыках расстояние. Колеса подтверждают это, неумолчно выговаривая одно и то же: «Километр за километром, километр за километром…».
Отстукивает экспресс километры, мчит экспресс людей, непохожих друг на друга ни лицами, ни привычками, ни характерами, ни мечтами; мчит людей в их будущее.
Спешит экспресс. Шарахаются от гулкого железнодорожного полотна робкие разъезды, переезды с опущенными шлагбаумами, белые будочки путеобходчиков. Вприскочку проносятся назад сгрудившиеся у полотна березовые, сосновые и еловые рощицы и перелески, медленно проплывают раскинувшиеся поодаль величавые поля хлебов, луга, а на горизонте — и справа, и слева, и впереди, и позади — в блеклой перламутровой дымке высятся крутобокие горбы косматых таежных гор.
В шестое купе врывается ветер. Закрыть бы окно, чтобы не парусила занавеска-задергушка, не шелестели страницами забытые на полках книги, чтобы не топорщились прически. Закрыть бы окно, да нельзя: ветер — друг наших попутчиков. Леонид Глухов, молодой специалист, самоохотно отправивщийся за своим будущим на Дальний Восток, разговаривает с ветром, словно с живым существом, на «ты» обращается к ветру:
— Ветер больших дорог! Ты — дерзостно смел, ты — силен, ты — упрям, ты —упруг, ты —пахуч. Ветер больших дорог! Ты — разборчив в дружбе. Тебе по нраву только те, кто смотрит тебе в лицо, кто шагает тебе навстречу, кто никогда не покажет тебе спины. Ветер больших дорог! Ты — добрый спутник молодости, мой спутник!
Леонид Глухов — геолог. Вместе с ним на «дальние земли» едут и его товарищи: Георгий Акопян — врач, Нина Соколова — геодезист, Алексей Коршунов — историк, Лена Иноземцева — океанолог, Иван Баранов — монтажник, Вадим Межиров — буровик. Всем нравится поэма Леонида о ветре больших дорог, все с волнением воспринимают ее, требуя внести лишь одну единственную поправку — заменить в последней фразе местоимение «мой» на «наш»:
«Ветер больших дорог! Ты —добрый спутник молодости — наш спутник».
Страница вторая
В шестом (нашем!) купе объявился оракул. Нет, им оказался не один из писателей, а человек иной профессии. Популярность его распространялась по соседним вагонам с такой ураганной быстротой, что Леонид Глухов вынужден принять экстренные профилактические меры. В результате на столике возле лампы с гофрированным абажуром выросла груда бесприютных папирос «Казбек», а на дверях купе появилась квадратная картонная табличка с броской (красным карандашом) надписью:
«Чтобы плодотворно мыслить и трудиться физически, человек иногда должен отдыхать. Товарищ, прикасаясь к дверной ручке с определенной целью, раскинь «палатой»: может быть, ты и сам ответишь на все свои вопросы!»
Но товарищи упорно игнорировали страстное обращение, и дверь шестого поминутно сдвигалась на сторону. Очередной проситель, появившись, довольно успешно и быстро преодолевал робость и начинал издалека. Он (и находят же люди яркие, весомые слова, когда добиваются чего-то!) заявлял, что лучшей профессии, чем профессия историка, на свете не существует, что в раннем детстве, то есть на заре юности, он — скромный проситель — допустил величайшую и увы! непоправимую ошибку, не избрав именно эту профессию, что умные люди говорят, будто историками не становятся в процессе обучения, а рождаются, что…
И тогда Алеша Коршунов (он-то и был оракулом!) прожигал ходока насквозь видящим взглядом и ’ спрашивал в упор:
— О чем?
— Камчаткой интересуюсь! Введи в курс. Кое-что из истории. Будь другом ! — оживлялся проситель.— Договорились?! Вот спасибо! Сейчас за ребятами сбегаю! Нас, чукотцев и камчадалов, девять человек.
Мы, хозяева, забирались на верхние полки. Гости рассаживались на нижних, и оракул приступал к «таинству прорицания». Но прежде он снимал с тонкого носа очки в роговой оправе, запрокидывал голову назад — так, чтобы ветер не ворошил длинные светлые волосы и, глядя вверх, на вентилятор, произносил всегда одну и ту же сакраментальную фразу:
— Было, друзья, такое…
И голос Алексея — тихий, задумчивый, песенный производил на всех своеобразнее действие: заставлял работать воображение, воссоздавать в меру фантазии и эрудиции каждого картины давно минувшего.
— Освоение Чукотки, Камчатки и части островов Курильской гряды, — говорил Алексей, — связано с именами русских землепроходцев и мореходов — Семеном Дежневым, Владимиром Атласовым, Витусом Берингом. Они…
Голос рассказчика постепенно отходил на второй план. Слушатели видели перед собой древнюю деревянную Москву 1648 года, широкое подворье богатого купца, который дает последние наставления приказчику Федоту Попову перед отправкой на Восток для поисков новых земель, мягкой рухляди, моржового клыка. У резного высокого крыльца стоят «служилые люди» со своим предводителем, сибирским казаком Семеном Дежневым…
…А вот и Нижне-Колымск. «Служилые люди» усердно снаряжают в путь-дорогу по «морю-окияну» крутогрудые кочи.
Море. Пенные гребни волн. Наполненные ветром паруса. Редкие пики ледяных айсбергов. На одном из кочей, склонившись над столом, пишет Семен Дежнев: «И я с ними: с торговыми и промышленными людьми, шли морем на шести ночах 90 человек…»
«Мыс Восточный», пролив, отделяющий Азию от Америки, дорога в Тихий океан и буря, разбросавшая в разные стороны казацкие кочи. Попов оказался у берегов Камчатки, а судно Дежнева выбросило на отмель южнее устья реки Анадырь. «И шли мы все в гору, —писал Дежнев о трудном путешествии,—сами пути себе не знаем… и попали на Анадырь-реку близко к морю, и рыбы добыть не смогли, лесу нет, и с голоду мы бедные, врозь разбрелись…»
В 1649 году в среднем течении реки Анадырь заложил сибирский казак Семен Иванович Дежнев Анадырский острог — первый опорный пункт русских на Чукотке…
Отсюда в 1697 году уводил свою «ватагу» Владимир Атласов — исследователь «Камчадальской землицы», человек, впервые громко заявивший, что «в Камчадальской и Курильской земле хлеб пахать мочно, потому что места теплые и земли черные и мяхкие».
Владимир Атласов составил и первую карту Камчатки. Особый интерес представляют объяснения к «Камчатскому чертежу». Сообщается в них, что 17 августа 1701 года «по указной грамоте великого государя, при бытности в Тоболску ближних боярина и воевод князя Михаила Яковлевича и стольника Петра Михайловича Черкасских и дьяков, посланы из Тоболска 50 человек казачьих детей с якутским пятидесятником с Володимером Кубасовым в новопроведанную за Якутским в данном разстоянии на Пенжинское море в Камчадальскую землю, в которую Отласов ходил… И в походе они нашли многие острошки и землицы, пенжинен, люторев, коряков, камчадалов и курилов всех розных земель и родов».
После Атласова, в 1728 году первая Камчатская экспедиция русских моряков во главе с Витусом Берингом еще раз исследовала прибрежные воды, проливы и острова восточной оконечности Азии…
Рассказ свой Алексей Коршунов закончил с географической картой в руках. Он показал несколько смущенным «ходокам» мыс Дежнева, хребет Дежнева, бухту Дежнева, пролив Беринга и другие исторические места их будущего места работы.
У Леонида Глухова есть свой взгляд на историю. Он ценит героизм предков, их самоотверженность в науке, в освоении и изучении «дальних российских земель».
— Но все это,— утверждает он,— было вступлением к настоящей, светлой и великой истории человечества, к истории, которую предстоит сделать нам.
Так что, дорогой Алеха, ориентируйся больше не на старое, а на новое, на то, что рождается в труде.
Ходоки не давали ни Алексею, ни нам покоя. Чтобы раз и навсегда отвадить их от шестого купе, Леонид уговорил начальника поездного радиоузла передать по «местной сети» небольшое объявленьице. В двенадцать по-московскому, в четыре часа по солнцу (мы только что проехали Новосибирск) многочисленные пассажиры экспресса «Москва — Владивосток» с некоторым недоумением выслушали сообщение, сделанное смешливым девичьим голосом:
— Уважаемые товарищи! Широкое ознакомление с некоторой частью пассажиров нашего экспресса (мы говорим о молодых специалистах, вторые сутки осаждающих шестое купе вагона номер семь) позволяет нам сделать вывод, что в ряде вузов слабо поставлено преподавание истории древней, средних веков, новой и новейшей.
Призываем молодых специалистов восполнять этот досадный пробел собственными силами.
Обращение-объявление подписал молодой специалист геолог Леонид Глухов.
Страница третья
Признаваться так признаваться! Раньше мы считали самым разнесчастным числом — число тринадцать, «чертову дюжину». Теперь же дружно отвергаем это и говорим: «Че-пу-ха!». Если бы субъект, возведший напраслину на скромное число «тринадцать», продержался всего лишь сутки в шестом купе, наверняка, у почтенной шестерки тоже появился бы какой-нибудь устрашающий ярлык, вроде «ужасающей или огнедышащей полдюжины».
И все-таки, несмотря на «ужасающий» гвалт и «огнедышащие» споры, в которых нет компромиссов и противники «жаждут крови», мы рады, что попали в шестое.
Мудро поступил тот философ, который сказал человечеству, что в спорах рождается истина. Сегодня нам представился случай еще раз убедиться в справедливости этих слов. Спор возник между Леонидом Глуховым, Иваном Барановым, Алешей Коршуновым — с одной стороны, и Георгием Акопяном — с другой. Стычку эту Иван Баранов нарек с предельной точностью и выразительностью: «короткое замыкание».
Разгорелся сыр-бор с рассказа Ивана. Как «вещественность», мы решили привести этот рассказ целиком, сохраняя персональный слог автора.
«Если вы в городе Нижнем Тагиле спросите бригадира монтажников Гавриила Михайловича Семейкина, любой покажет, где разыскать его. Семейкина не только в Нижнем Тагиле, а и на всем Урале, во всей стране знают. Работает Гавриил Михайлович в «Уралспецстрое». С первой тагильской домны начал растить он свою трудовую славу. Один сначала строительством занимался. А вот на новой домне, о которой в пятьдесят девятом году все газеты писали, ну, той самой, что была построена в рекордно короткий срок,— за девять месяцев! — работал со своей семейной бригадой. Сам бригадир, а члены семьи у него в подчинении. Семейственность, так сказать, с хорошим уклоном. Сын Анатолий, зятья Семен Гусев и Николай Кошелев — сварщики; Антонина, жена Анатолия — моторист сварочного агрегата.
Я расскажу только про один случай из жизни Анатолия Семейкина. Анатолий — геройский парень. В отца пошел. Работу сердцем принимает. а не расчетом.
Случилось это на Лебяжинском аглокомбинате, неподалеку от Нижнего Тагила. Глубоко, метра на полтора-два под землей, лопнула труба, по которой в комбинат поступала вода. Дело нешутейное! Предприятие — не человек, и суток без. воды не продержится. Авария! Начальство с ног сбилось. Место повреждения разыскали быстро. Но встал вопрос: как ликвидировать задержку? Вытаскивать трубу на свет божий, сваривать ее, затем укладывать в траншею — много времени потребуется, производство пострадает.
Созвали производственно-технический совет, сварщиков пригласили. Объяснили положение. Так, мол, и гак. Комбинат под угрозой остановки. Крайне нужны срочные меры. Думайте.
Замолчали все, обмозговывают задачу.
Анатолий Семейкин первый выдвинул предложение. Подошел он к начальнику комбината и спрашивает:
— Труба какого сечения? Не шестьсот миллиметров?
— Шестьсот!
— Тогда продувайте трубу! Залезу в нее и сварю изнутри.
Часов пять Семейкин в трубе под землей проработал. Вылез, пошатывается — наглотался газов, что при электросварке выделяются,— а лицо веселое. Не сел, а повалился на секцию стальной арматуры и рукой этак сверху вниз:
Выслушав рассказ о подвиге Анатолия Семейкина, большинство решило без проволочек, что поступок сварщика — подвиг! А Георгий Акопян не согласился со всеми:
— Закваска?! Подвиг? Нет, друг дорогой!— Так начал Георгий свое выступление. У него буйная шевелюра, взбитая спереди в пышный кок, красивые выпуклые глаза с поволокой, пухлые, слегка вывернутые губы и, что никак не вяжется с узким, восточного типа лицом, широкий приплюснутый нос. Говорит Акопян, страстно жестикулируя и расхаживая по тесному купе: два шага от окна к дверям, два шага от дверей к окну. Георгию мешают наши колени, и он, стараясь не замечать этого, сдвигает их своими ногами то вправо, то влево.— Нет, друг дорогой! Не там причину ищешь! Стимул должен быть! Русскую поговорку на это приведу: «Рубль есть — и ум есть; нет рубля — нет и ума». Спорить будешь, отвергать будешь?!
Иван Баранов медленно налился краской. Леонид, услышав такое, замер с полуоткрытым ртом, и его цвета весеннего чистого неба глаза притемнились, словно к осеннему ненастью. Алеша Коршунов снимал и протирал, снимал и ,протирал очки.
— Что же ты, друг дорогой, — наступал Акопян, — не говоришь, какую премию получил Семейкин?
— Не было премии, — глухо буркнул Иван.
Леонид поднялся в полный рост и, надвигаясь на Акопяна грудью, проговорил:
— Лучше выйди отсюда, Грикор!
— Как выйди?! Почему выйди?!. Доказывай мне!.. Выйди!!! Вы — ортодоксы.. Вы!.. Я медик и могу констатировать слабости человеческие…
— Анатолий Семейкин не так воспитан, как ты думаешь! — отрезал Леонид.— Деньги — не та мерка! А ну, скажи, что заставило тебя ехать в Якутию? Деньги?
Глухов начал приводить примеры из жизни геологов, врачей, рабочих и ученых. Приводил хорошие примеры и кипятился. Его бесило то, что истины, не требующие доказательства, не находили в сознании у Акопяна отзвука, поддержки. Холодный взгляд Георгия был ответом на убежденную речь Леонида.
— Мораль, друг мой! — продолжал возражать Акопян.— Устарела эта мораль. Воспитание человека только на положительных примерах. Делай так, делай так… Школьник упираться будет, возражать будет…
— Прошу школьников не задевать!— вмешался Алексей Коршунов, торопливо надевая (в который раз!) очки.— Я вел практические занятия в одной из средних школ, в девятом классе! Впрочем, обратимся к документам!—Он принес из соседнего купе (в шестом ехал лишь Леонид Глухов — душа дружной этой компании) объемистую папку, достал из нее вырванную из ученического дневника страничку. На листке, где «дни и числа», «предметы», «что задано», «оценка успевающего», «подпись учителя» и т. д. по типографскому образцу, в день — четверг, предмет — история, задание — русско-японская война 1904—1905 годов, было выведено на всю дневниковую страницу круглым, еще ломким почерком:
«Степан Осипович Макаров! Он ученый! Он кораблестроитель! Он исследователь! Он флотоводец! Вот какие люди нам нужны! Это человек! Мир уважал, ценил нашего адмирала. Гибель его у берегов Порт-Артура была всеми воспринята как тяжелая утрата. Даже в Японии, с которой мы тогда воевали, поэт Таку боку написал на гибель адмирала стихи:
Его я славлю в час вражды слепой,
Сквозь грозный рев потопа и пожаров…
Замрите со склоненной головой
При звуках имени его: Макаров!
Бессмертен твой венец!
И я, поэт, в Японии рожденный,
В стране твоих врагов, на дальнем берегу,
Я, горестною вестью потрясенный,
Сдержать порыва скорби не могу.
Женька Брагин все ремарковских парней расписывает. А ведь они бледность! Уж если брать себе в маяки, то Макарова, Дзержинского, Павку Корчагина, Маресьева или Алешу Скворцова».
— Ну?! — спросил Алексей.— Я не сомневаюсь, что, прослушав рассказ Баранова, этот паренек дополнил бы список своих маяков Анатолием Семейкиным. А Ремарк? Ремарка надо правильно понимать, товарищ медик!
Акопян обиделся и замолчал.
Под вечер опять все собрались в шестом. Спели несколько песен, помечтали о будущем.
— Ну, нам пора укладывать вещи,— сказал вдруг Леонид.— Скоро Иркутск. Георгий, готовь чемоданы. Я помогу собраться Нине… А ты, Алеха, перекочевывай на мое место, поближе к товарищам писателям. С проводником я договорился, а все остальные и так считают тебя тутошним.
В Иркутске мы проводили в большую жизнь Леонида Глухова — геолога, Георгия Акопяна — врача, Нину Соколову — геодезиста, Вадима Межирова — буровика. Они должны были с вокзала ехать на аэродром и оттуда лететь дальше — в Якутию, страну адамасов.
При расставании сказали всего пять фраз:
Алексей Коршунов: — Пишите «Владивосток, до востребования».
Лена Иноземцева: — Петропавловскна-Камчатке, с обязательным добавлением, как и Алексею, слова «главпочтамт»
Иван Баранов: — Я буду в Сучане, у шахтеров.
Мы: — Полтора месяца в Южно-Сахалинске, до востребования.
Все: — Доброго ветра вам, наши друзья! Ветра больших дорог!
Страница четвертая
И опять расставание. Пять человек (Иван Баранов проехал до Сучана без остановки в Хабаровске) сидят в «Аквариуме» (так назван ресторан в хабаровском аэропорту) и, не обращая внимания на окружающих, которые чувствуют себя здесь, как рыба в воде, грустят. Если выражаться точнее, грустят двое: Алексей и Лена. Мы, понимая всю сложность ситуации, молча копаемся вилками в «кете по-дальневосточному»; Лена Иноземцева, ожидая чего-то, рвет на мелкие кусочки бумажную салфетку, а Леша Коршунов, предпослав разговору сакраментальную фразу «Было, друзья, такое…» и виновато поглядывая на девушку, начиняет нас историческими данными о Сахалине. Мы знаем эти факты. Готовясь к поездке, каждый из нас не только прочитал, но и запомнил их. Но мы не перебиваем, мы слушаем Алексея с подчеркнутым интересом: пусть наберется человек храбрости для разговора с Леной.
— Много отважных людей побывало на острове Сахалине, потрудилось там,— говорит между тем Алексей.— В свое время, в тысяча восемьсот семьдесят пятом году, газета «Сын Отечества» поместила статью «Забытые русские люди». Жалею, что не вспомнил я про нее во время спора с Григорием Акопяном. Весомейший был бы аргумент в нашу пользу. В той статье очень полезные мысли высказаны. И по сей день звучат они в полную силу.
Алексей достал из кармана потрепанный блокнот, открыл нужную страницу и, постепенно распаляясь, прочел с выражением, выделяя интонациями особо важные места:
— «На нашей печати лежит обязанность освежать по временам воспоминания о людях, которые недаром удобрили своими костями русскую землю. Современные события нередко сами будят эти воспоминания, и мы постараемся пользоваться подобными случаями для бесед с читателями о забытых русских людях, о тех, которые трудились не для себя, а для потомства, нередко даже не подозревающего их существования на земле».
Ну, как? Верно сказано, сказано от всего сердца!
И «одержимый» человек, страстно преданный истории — «науке о том, что было плохого и хорошего в старину», как говорил Леонид Глухов, — совершенно забыв о намерении «выяснить свои отношения с Леной Иноземцевой», опять был полонен историческими фактами, опять завел речь о том, как в 1806 году лейтенант флота российского Н. А. Хвостов, утверждая права России на Курильские острова, включенные в состав нашего государства еще в 1711—1738 годах, и Сахалин, прибыл на судне «Юнона» в Анивский залив, высадился на сахалинский берег, чтобы «освободить тамошних жителей айнов из-под японской власти, истребить все японские суда и магазины; захватить несколько японцев, а всех остальных отправить в их землю, объявив им, чтоб никогда они Сахалина, как российского владения, посещать иначе не отважились, как приезжая для торга, к которому россияне готовы будут».
Но иноземные промышленники и торговцы надеялись на большее. Они всячески просачивались на русские острова. На Курилы посылались крупные военные гарнизоны. На южную оконечность Сахалина прибывали тайно переселенцы-колонизаторы. И те, и другие нещадно эксплуатировали и жестоко обращались с коренным населением островов — айнами.
Лейтенант Хвостов и мичман Давыдов в те далекие времена несли своего рода пограничную службу на восточных рубежах России.
В 1807 году на острове Итуруп они пленили военный гарнизон японцев (300 человек), на судах «Юнона» и «Авось» доставили этот гарнизон в Японию и, «отпустив с миром», отписали хоккайдскому губернатору следующее:
«Лейтенанта Хвостова бумаги Матмайскому губернатору. Соседство России с Япониею заставило желать дружеских связей и торговли, к истинному благополучию подданных сей последней Империи, для чего и было отправлено посольство в Нагасаки; но отказ оному, оскорбительный для России, и распространение торговли японцев по Курильским островам и Сахалину, яко владениям Российской империи, принудили, наконец, сию державу употребить другие меры, кои покажут, что россияне могут всегда чинить вред японской торговле до тех пор, как не будут извещены через жителей Урупа или Сахалина о желании торговли с нами…»
— Как видите, детальное изучение истории — полезное занятие, — заключил Алексей.— Даже при беглом знакомстве с историей Дальнего Востока, и Сахалина в частности, я обнаружил такое изобилие потрясающих фактов, так много интересных, просто-таки героических биографий, что не на один, а на сотни романов хватит! Студент Степан Крашенинников, соратник Ломоносова! Что о нем написано?! Я имею в виду художественную прозу. Уралец Кирилл Тимофеевич Хлебников! А Леопольд Иванович Шренк, знаток животного и растительного мира острова! Он изъездил Сахалин и вдоль и поперек. Приключения были на каждом шагу! Это же наш «Кожаный чулок». Остается только подыскать подходящего Фенимора Купера! А Лев Яковлевич Штернберг! А горный инженер Петр Игнатьевич Полевой, тот самый, что изучил и описал геологию Сахалина, открыл месторождения нефти, угля…
Самолет на Камчатку улетал через полтора часа. Лена с мягким укором смотрела на распалившегося оратора. Надо было предпринимать радикальные меры, чтобы «наставить на истинный путь» Алексея. Не сговариваясь, мы поднялись из-за столика, переглянулись, поняли друг друга. Один из нас голосом, полным железной твердости, произнес:
— Алексей, мы должны позвонить в редакцию «Тихоокеанской звезды». Столик не оставлять.
Страница пятая
— Обязательно пишите! Петропавловск-на-Камчатке, до востребования, с добавлением слова «главпочтамт»! — кричит Лена, легко взбегая по широкой лестнице в самолет, кричит и машет рукой.
— Не забудь сообщить, как устроилась! Слышишь?! — сложив ладони рупором, оглушительно «трубит» Алексей.— Буду ждать! Оче-ень ждать!..
— Ладно-о-о!
— И еще… Лена-а-а-а!!! — Алексей прорывается на летное поле, но уже взревели турбины самолета. Гигантская серебристая стрела развернулась, медленно выдвинулась на гладкую бетонированную ленту взлетно-посадочной полосы и, словно в это время кто-то внезапно опустил тугую тетиву лука, скользнув по ленте, взмыла и скрылась в солнечной голубизне.
Алексей мял в кулаке кепку. Алексей смотрел на светлый след, оставленный в небе самолетом. Ветер окончательно запутался в полах дешевенького Алексеева плаща, потом вырвался и начал то ерошить, то приглаживать волнистые белокурые волосы влюбленного человека, будто хотел сказать ему: «Не грусти, Алексей! Не молчи, Алексей! Впереди у нас с тобой много хорошего. Она улетела, но улетела она не насовсем. Она оставила с тобой меня. Ты слышишь, Алексей! — Я — ветер больших дорог, друг сильных людей, верный страж настоящей дружбы!»
…А через тридцать минут Алексей поочередно стискивал нам руки, говорил каждому одно и то же:
— Значит, Южно-Сахалинск?.. Значит, до востребования?.. А мне пишите во Владивосток. До свидания! И, как выражается Леонид Глухов, упругого ветра вам в лица!
Самолет в воздухе. Плывет внизу тайга, усеянная зеркалами озер, увенчанная грядами хребтов, изрезанная замысловатыми узорами рек и речушек. С востока наплывает сияющая гладь моря. Из туманной дымки вырастает гористая темная полоска земли. Так вот он какой, Сахалин.
«что лежит в Охотском море, загораживая собою от океана почти тысячу верст восточного берега Сибири и вход в устье Амура. Он имеет форму, удлиненную с севера на юг, и фигурою, по мнению одного из авторов, напоминает стерлядь. Географическое положение его определяется так: от 45°54′ до 54°53′ с. ш. и от 141°40z до 144°53′ в. д. Северная часть Сахалина, через которую проходит линия вечно промерзлой почвы, по своему положению соответствует Рязанской губ., а южная — Крыму. Длина острова— 900 верст; наибольшая его ширина равняется 125 и наименьшая — 25 верстам. Он вдвое больше Греции и в полтора раза больше Дании».
Дальше Чехов писал о Сахалине, что… Впрочем, из очерка, написанного Антоном Павловичем, применительно к сегодняшнему Сахалину можно использовать лишь это описание. Все остальное кануло в небытие, ушло в безвозвратное прошлое, стало мрачной легендой, которую не любят здесь вспоминать. «Каторга, ссылка, голод, заразные, скверные болезни»— эти слова забыты даже людьми старшего поколения.
Летим вдоль берега. Он крутой, гористый, местами обрывистый. Кажется, горы во что бы то ни стало решили столкнуть в море рыбацкие поселки, примостившиеся у их подножий.
Пенный накат прибоя. Его видно и с высоты. Напоминает он белую кружевную кайму, что оторачивает темно-синий вздуваемый ветром необъятный плащ моря.
Свободно (вот бы и пешком, по земле так!) преодолеваем Холмский перевал. Под нами долина, под нами город ЮжноСахалинск, столица области.
Страница шестая
О сегодняшнем Сахалине, о его людях, которые не только живут на этом далеком острове, но и, как сказал во время пребывания здесь Никита Сергеевич Хрущев, «чувствуют себя очень бодро, ведут хорошую, полезную работу», о богатствах недр и прибрежных вод острова рассказал нам первый секретарь Сахалинского обкома КПСС Павел Артемович Леонов.
В те дни сахалинцы и курильчане, как и все трудящиеся нашей страны, каждодневными успехами в труде встречали XXII съезд Коммунистической партии Советского Союза.
Приводить записи, сделанные нами за месяц до съезда,— значит многое преуменьшить. Чтобы каждый читатель представил себе хотя бы приблизительно весь размах созидательного труда сахалинцев и курильчан, мы решили процитировать в «Сахалинском дневнике» некоторые места из речи, произнесенной П. А. Леоновым на съезде.
«Ко дню открытия XXII съезда рыбаки Сахалина и Курильских островов добыли 2 миллиона 25 тысяч центнеров рыбы вместо 1 миллиона 906 тысяч центнеров, или на 600 тысяч центнеров больше, чем за соответствующий период прошлого (1960 — Ред.) года».
«Нефтяники Сахалина успешно выполнили свои предсъездовские обязательства и дали сверх плана несколько тысяч тонн нефти и 30 миллионов кубометров газа. Работники бумажной промышленности выработали сверх плана более 300 тонн бумаги».
«Сейчас работают рентабельно нефтяная промышленность, морской, железнодорожный транспорт, ряд предприятий угольной, лесной, рыбной промышленности, которые в этом (1961—год ) году сэкономят не менее 55 миллионов рублей».
«В прошлом (1960 — Ред.) году заготовлено больше, чем в 1953 году: молока — в 6,5 раза, мяса — в 7,6 раза, картофеля — почти в 6 раз, овощей — в 3,5 раза. На 100 гектаров сельскохозяйственных угодий в нашей области в 1960 г. было произведено 63 центнера мяса и 589 центнеров молока».
«В течение последних двух лет на Сахалин, кроме города Охи, не завозились (С материка — :Ред.) картофель и капуста. В этом (1961 — Рей.) году мы уже не завозили с материка помидоры и огурцы.
«Только за последние пять лет построено более одного миллиона квадратных метров жилой площади, введено в эксплуатацию 80 школьных зданий, два санатория, несколько домов отдыха, туристские базы, детские учреждения, кинотеатры. Мы имеем педагогический институт, 10 специальных учебных заведений, свой телецентр».
«В настоящее время наша область является единственным на Дальнем Востоке крупным производителем нефти, бумаги, картона, целлюлозы. Удельный вес области в Российской Федерации по производству бумаги и целлюлозы, вылову рыбы составляет около 10 процентов. При этом надо иметь в виду, что численность населения области к общей численности населения в республике не превышает 0,5 процента. Продукция нашего экономического административного района — нефть, уголь, бумага, целлюлоза, лес — экспортируется в 26 стран мира».
Все наши прежние представления о «далекой земле сахалинской» полетели кувырком. Ни к чему оказались и пространные выписки из «справочной и большой литературы», которые, как нам казалось до беседы, должны были служить путеводными нитями в нашем путешествии.
Сахалинцы своими руками делают новую историю острова, историю героическую и славную. Нефть, уголь, бумага, целлюлоза, лес, рыба, всевозможные овощи; новые многоэтажные жилые дома в Южно-Сахалинских Черемушках, десятки новых школ и техникумов, санатории и дома отдыха; научно-исследовательские институты и лаборатории, первоклассные порты, в которые заходят «все флаги в гости к нам»; телеи радиоцентры!.. Даже самая буйная фантазия первооткрывателей, предрекавших Сахалину большое будущее, не могла нарисовать картины такого расцвета экономики и культуры острова.
Как весомо звучат слова сахалинцев:
— Мы вывозим свою продукцию в 26 стран мира!
Страница седьмая
Знакомимся с Южно-Сахалинском. Город хороший. Новые жилые кварталы. Улицы покрыты асфальтом. Много зелени. Чудесный парк. Но, пожалуй, самое примечательное — это сопки. Они видны из любой части города. А на склонах сопок— облака.
Мы побывали в краеведческом музее, осмотрели тяжелые русские осадные орудия времени Порт-Артура, пограничный знак, некогда насильственно разделявший Сахалин на две части.
Перед поездкой на восточное побережье заглянули на «главпочтамт». Между прочим, мы так и предполагали, что первое письмо придет от Леонида Глухова.
Вот оно!
«Дорогие ОКШ!1
Ветер больших дорог дует нам в лица! Ура! Ура! На днях поисковая партия уходит в тайгу. Маршрут — сплошная «безнаселенка»! Будем охотиться за адамасами, как любит называть алмазы наш общий знакомый, ученый-историк Алексей Коршунов (ему я, кстати, направил письмо идентичного содержания), будем прокладывать трассы новых дорог для Большой жизни. Григорий Акопян чуть было не показал ветру спину. Я уговорил начальника партии «перевоспитать его на положительном примере» — забрать с собой в экспедицию. Нина Соколова тоже идет с нами. Вадим Межиров работает в одной из поисковых партий нашего геологического управления. Он доволен, и это самое главное!
Описывать пока еще нечего. Но замечу сразу, край этот суровый, трудный и замечательный. Беда в том, что нет никаких исторических источников, в коих можно было бы подобрать для Алешки Коршунова пару-другую цитат погромче. Обходили, оказывается, наши предки эти места. Ничего, я написал Алехе, чтобы он особенно-то не переживал: мы сделаем историю этого края ничуть не хуже, допустим, Арктики или Дальнего Востока. А ведь приятно думать, что лет этак через десять-пятнадцать какой-нибудь историк-теоретик, вроде Алехи Коршунова, в купе (обязательно шестом!) ракетоплана будет рассказывать молодым специалистам о том, что первопроходчик тайги якутской Леонид Васильевич Глухов, склонясь над пустым, перевернутым вверх дном ящиком из-под консервов, писал, поминутно встряхивая плохо действующую авторучку: «…и шли мы тайгою двенадцать человек. И шли мы все на север и на север, сами пути себе прокладывая. А по нашим следам на вездеходных машинах строители двигались, дабы города новые ставить, рудники, фабрики да заводы строить». Чем, скажите, не Семен Дежнев? А я верю, что так будет. Вернусь из экспедиции, напишу в Свердловск.
Упругого ветра вам в лица!
Ваш Леонид».
Маршрут: Южно-Сахалинск — Корсаков— Анива — Южно-Сахалинск. Газик, отчаянно петляя, то упрямо взбирается на сопки, с которых до неба рукой подать, то резко катится вниз, притормаживая на крутых поворотах. Склоны сопок покрыты высоченными лопухами (до двух метров), густыми зарослями курильского бамбука, молодым лесом. Когда-то здесь шумела ветвями красавица тайга, но японцы за годы хозяйничания на южной половине острова вырубили ее начисто, свели всю, не заботясь о будущем. Газик лихо наматывал на рубчатые шины километр за километром. Шофер, наш земляк— магнитогорец Юрий Ильиных рассказывает о Сахалине охотно и с гордостью:
— Земля эта мне нравится. Богатая, добрая земля. А что? Уголь дает, нефть дает… Урожаи родит неплохие. А рыбой и море и реки кишмя кишат! Чего улыбаетесь? Слыхали, наверно, о ребятах с сейнера «Чугуев»? Знаменитые на весь Дальний Восток мореходы. В шестидесятом году всесоюзный рекорд по вылову рыбы установили. Больше двадцати тысяч центнеров выловили. Работенка-то у них не то чтобы ах какая! По три-четыре месяца без берега. Море — не суша…
У бревенчатого мостика Юрий останавливает машину Вода в речке кипит. Под плотной живой массой рыбы не видно дна. Рыба не плывет, а пробивается вверх по течению, штурмует перекаты, легко взбирается по тугим струям водопадов на каменные карнизы. У некоторых рыбин бока украшены крупными светло-оранжевыми пятнами — брачный наряд. Среди них есть довольно-таки непривлекательные на вид экземпляры: на спине горб, верхняя губа удлинена, загнута крючком вниз и усеяна мелкими острыми зубами. Рыба, рыба и рыба. Над речкой кружатся птицы. Косяками пролетают утки. Говорят, что во время хода кеты и горбуши все звери и птицы переходят на «рыбный стол».
Откуда-то появился представитель рыбоохраны, узнал, кто мы такие, популярно объяснил, что рыба, которую мы видим, принадлежит к семейству лососевых, что размер ее достигает 50 сантиметров от кончика носа до кончика хвоста, что весит она до двух килограммов, что «горбатые» — это самцы, что из-за них-то и прозвали рыбу горбушей.
Ценные сведения были преподнесены нам будничным, даже недовольным тоном, и мы поняли, что человек этот занят важным делом и задавать ему «пустых вопросов» не надо.
По дороге к морю вели разговор о старом прибрежном и новом, уже оправдавшем себя экспедиционном лове рыбы, о странностях горбуши и кеты, которые за многие сотни километров идут метать икру в тесные, быстрые речки Сахалина, о браконьерах…
Море появилось перед нами внезапно. Газик обогнул невысокую сопку, и впереди засверкало водное пространство. Но оно волновалось — море. На песчаный, заваленный скользкими водорослями и раковинами берег с шипением набегали волны. Они возникали вдалеке. Сначала едва приметные морщинки-складки вырастали на глазах до темно-зеленых прозрачных валов с пенными гребнями.
Упругий, пахнущий водорослями ветер бил нам в лица. Он же покачивал на волнах в небольшом «ковше» белобортую аккуратную шхуну
— Японских браконьеров пограничники поймали, — говорит Юрий, кивая на шхуну.— В наших водах рыбу воровали.
И мы сразу вспомнили нашего друга, ученого-историка Алексея Коршунова. Мы взглянули на горизонт, чуть припудренный белесой дымкой. И нам показалось, что вот-вот покажется там, вдали, белопарусная «Юнона» лейтенанта Хвостова. Что сойдет лейтенант флота российского на берег, чтобы повторить японским хищникам то, что высказал он когда-то хоккайдскому губернатору:
«…россияне могут всегда чинить вред японской торговле до тех пор, как не будут извещены… о желании торговать с нами…»
Алексей, мы не забыли твои лекции по истории! Мы шлем тебе благодарность и привет с берегов Анивского залива!
Страница восьмая
Гостим у пограничников. Не сидим на одном месте, а путешествуем с заставы на заставу. Транспорт — автомобиль, автоматрисса, вертолет. Сопровождающий нас работник политотдела майор Городилов просит как можно больше рассказать пограничникам о славных делах уральских металлургов, машиностроителей, горняков. Охотно выполняем его просьбу. После официальных бесед завязываются непринужденные разговоры. Почти на каждой заставе мы находим земляков-уральцев из Челябинска, из Перми, из Свердловска. О своей трудной службе пограничники рассказывают скупо. Но мы все равно когда-нибудь напишем о «моржах», крепких ребятах-пограничниках, что круглый год купаются в студеном Охотском море, о следопытах, острый глаз которых подмечает там, где нужно, даже след дождевой капли, о заставе, где служит наш земляк, бывший челябинский металлург Рязанов, и о многом другом.
На таких ребят, каких видели и с какими познакомились мы, на такую технику, какой они располагают, можно положиться: не подведут!
Кстати, на одной из застав мы из слова в слово повторили пограничникам историю Анатолия Семейкина, рассказанную Иваном Барановым.
Оценка единодушна: это — подвиг!
Прошла неделя. Возвращаемся в Южно-Сахалинск. Здесь нас ждет письмо из Владивостока. Алексей Коршунов пишет:
Дорогие товарищи писатели!
Уезжаю из Владивостока на Камчатку. Мне кажется, что там я буду гораздо полезней, чем здесь. Некоторые молодые специалисты с удовольствием согласятся жить и работать в обжитом городе Владивостоке. Ну и пусть работают!
Получил письмо от Леонида. Надеюсь, что будущие историки, вроде меня, рассказывая о землепроходце Леониде Глухове, замолвят слово и о преподавателе Алексее Коршунове, который самоотверженно нес немеркнущий свет знания в края долгой полярной ночи.
Уезжаю завтра. Пишите по адресу, оставленному Леной.
Доброго ветра вам!
Алексей.
Страница девятая
Остров Тюлений, лежбище котиков — морских зверей, мех которых легок, тепел, красив и долговечен. Каждую весну, в мае-июне, инстинкт приводит котиков из южной части Тихого океана, где они зимуют, на север, к нашим берегам, на лежбище. Постоянно, из года в год, они собираются в одних и тех же местах, подальше от населенных пунктов и больших морских дорог. Любят котики туманную погоду, штормовые ветры, неумолчный грохот прибоя.
За лето самка приносит одного детеныша. Большие пути миграции (перемещение с зимних лежбищ на летние), беззащитность зверей на суше, их шкурки, расценивающиеся на вес золота, привели к тому, что стада катастрофически уменьшились: добытчики преследовали котиков всюду, забивали не только «холостых» самцов, но и самцов, имеющих «гаремы», безжалостно истребляли самок и даже детенышей.
В 1958 году представителями СССР, Соединенных Штатов, Канады и Японии — стран, на территории которых имеются котиковые лежбища, была подписана и вступила в действие новая временная Конвенция по сохранению котиков в северной части Тихого океана. По этой Конвенции государства обязались не проводить промысловую добычу котиков в море, а забивать их лишь на островах, забивать в пределах установленных норм.
У нас в стране лежбища котиков располагаются на Командорских и Курильских островах, на побережьях Камчатки и Сахалина, на острове Тюленьем. Мы плыли к Тюленьему.
Капитан корабля с тревогой поглядывал на потемневшее вдруг море. Ветер крепчал. Низкие рваные облака осели до самой, казалось, воды. Волны все выше и выше поднимали пенные головы. Ветер играл ими, великанами. Порывистый и сильный, он прямо-таки срезал макушки гребней, поднимал их в воздух и обрушивал на палубу.
Надвигался шторм. Он стремительно нарастал.
Прошел час.
— Пять баллов!—сообщил штурман.
Еще час…
— Семь баллов!
Еще час-полтора…
— Одиннадцать баллов!
И наконец — ураган!
Каюта ходит ходуном. Наши чемоданы разгуливают по ней из угла в угол. Мы лежим на подвесных койках, как котики на лежбище, — беспомощные и беззащитные. «А все-таки земля — это. вещь! — робко замечает кто-то.— Преимущество ее перед морем в том, что она твердая и не уходит из-под ног».
В каюту вбегает расторопный вестовой.
— В море показались котики! Капитан приглашает вас на мостик.
С трудом, но поднимаемся: надо же взглянуть на диковинных зверей, из-за которых, собственно, мы и принимаем «жестокие муки».
Море бурлит. Дыбятся зеленоватые громады волн. Мелкая водяная пыль, срываемая ветром с их гребней, струится, как поземка в зимнюю пору. И в этом хаосе ветра, волн и пены плещутся, ныряют друг за дружкой темно-бурые веретенообразные звери. Им ураган нипочем.
Ночь, день и еще ночь прошли беспокойно. Потом ветер ослаб. Выглянуло солнце. Корабль ходко двинулся к цели нашего путешествия. Уже виден на горизонте плоский, едва выступающий над морем остров Тюлений. Сейчас мы услышим рев котиков на лежбище, осмотрим знаменитый птичий базар. Но радист «охотника» принял тревожную радиограмму: «Из порта Поронайск ураганом унесены в море несколько плашкоутов. На некоторых — люди. Всем! Всем! Всем! Немедленно отправиться на поиски!»
И наш «охотник» круто изменил курс. Мы разыскали в море пять плашкоутов, унесенных ураганом, и поплыли не на Тюлений, а в Корсаков.
Так и не пришлось нам побывать в царстве котиков, но зато мы «хлебнули настоящего ветра».
Ураган, который настиг нас в море, получил лирическое имя «Нэнси».
Все население острова отважно боролось с ураганом и быстро ликвидировало все его последствия.
Вот как описывала это событие газета «Советский Сахалин» в номере от 19 сентября 1961 года:
«На синоптических картах место рождения циклона нанесли 12 сентября. И тот, кто первым узнал о нем, дал тайфуну нежное женское имя «Нэнси». С каждым часом, с каждой минутой циклон из южной части Тихого океана перемещался все дальше на север, и на всех метеостанциях Азии и Америки с тревогой следили за свирепой «Нэнси», успевшей уже причинить немало бед жителям тихоокеанских островов.
16-го утром «Нэнси» пронеслась над югом Японии, а сутки спустя страшный ураган обрушился на селения рыбаков Хоккайдо. Тысяча шестьсот километров промчалась «Нэнси» за двадцать четыре часа. В самом центре тайфуна давление превышало 960 миллибар (I). Синоптики, с самого начала ни на минуту не упускавшие «Нэнси» из своего «поля зрения», рассчитывали, что циклон будет продолжать двигаться на восток. Но направление тайфуна неожиданно переменилось.
— Со скоростью 50—60 метров в секунду,— рассказывает инженер-синоптик Сахалинского управления гидрометеослужбы Елена Ивановна Третьякова,— ураган ринулся на север острова Хоккайдо, а через несколько часов «Нэнси» «познакомила» со своим необузданным характером сахалинских рыбаков, находившихся в Анивском заливе. Ураган сопровождался на юге Сахалина обильными осадками,— добавляет Елена Ивановна,— поднялись уровни рек. Но об этом вам лучше всего расскажут гидрологи.
Инженер Владимир Михайлович Киселевич знакомит с последними телеграммами. Почти на два метра поднялся уровень воды в реке Фирсовка, на полтора метра — в Найбе… Кое-где вода вышла из рек на пойму.
— Учтите, — говорит гидролог, — на нашем языке это чрезвычайное явление. Тайфун, который бушует сейчас над Сахалином, можно лишь сравнить с тем циклоном, что обрушился на остров два года назад, 19 сентября 1959 года…
* * *
В маленькой комнатке радиобюро «Сахалинрыбпрома» на стене карта. Бумажные квадратики с вписанными в них названиями судов. Десятки рыбацких судов застиг ураган в море. И вот сейчас, в эти минуты, главный капитан флота «Сахалинрыбпрома» Виталий Кондратьевич Рошковский и дежурный капитан Юрий Петрович Чапаев связываются по радио с этими судами. Радиооператор Захар Войтенко на миг отрывается от наушников.
— «Болид» дает координаты… Широта 47 градусов 55 минут, долгота…
Бумажный квадратик с надписью «Болид» передвигают по карте на новое место. За «Болидом» следят в «Сахалинрыбпроме» особенно внимательно. Он вышел вчера из залива Терпения в Аниву с двумя 500-тонными баржами № 1013 и «Украинкой». Несколько часов назад лопнул буксирный трос. Баржу № 1013 с 900 центнерами рыбы почти сразу снова взяли на буксир. Подойти же к «Украинке» никак не удается. Вот уже трижды «Болид» приближался к барже, на которой остались люди, и трижды волны отбрасывали «Украинку» в сторону.
В эфир летит приказ «Бризу»: срочно выйти из Поронайска на помошь «Украинке».
— На связи «Араке»,— докладывает главному капитану Войтенко.
Рефрижератор «Араке» находится у Курильских островов. Ночью он должен был пройти пролив Екатерины. Но на судне вышел из строя «радар», отказал главный двигатель. На борту «Аракса» 30 курсантов мореходного училища. «Держатся молодцами», — говорит радист «Аракса».— Вахту стоят вместе с нашими моряками».
Рошковский сообщает капитану «Аракса», что на помощь ему спешат спасатели «Дозорный» и «Исполнительный». «Надо продержаться еще хотя бы несколько часов!». И они держатся.
За окнами быстро темнеет. Приходят все новые и новые радиограммы. Люди, находящиеся в радиобюро, облегченно вздыхают. «Дозорный» подошел к «Араксу», вместе с ним идет в бухту Крабовую. Удалось взять на буксир «Украинку».
Тревожная весть из Поронайска. Начальник порта сообщает: унесло в море плашкоуты, находившиеся под бортами у грузящихся здесь греческого и японского пароходов. И тотчас на выручку людей, оставшихся на плашкоутах, выходят отстаивавшиеся на якорях неподалеку от Поронайска рыболовные сейнеры и траулер «Диана». В кипении волн «Диана» находит плашкоут № 149, в какой-то миг оказывается рядом с ним, и на борт траулера перепрыгивают два человека: старшина Виктор Михайлович и матрос Пилипчук. Еще один плашкоут с лесом удается разыскать «Калуге»…
Радиопрамма с «Осуги»: команда сейнера обнаружила еще три плашкоута. Все люди взяты на борт…»
* * *
По возвращении в Южно-Сахалинск мы купили несколько номеров газеты, в которой был напечатан репортаж о «Нэнси», и отправили их по многим адресам. Сопроводительных писем не было. Мы вложили в конверты лишь по короткой записке: «Во время тайфуна мы были в море близ Поронайска».
Что это? Мальчишество?
Нет, мы просто хотели сказать некоторым знакомым, что, собираясь в дальние края, они прежде всего должны взвесить все «за» и «против», должны проверить себя, хватит ли у них выносливости, мужества и сил жить, работать и творить в таких условиях, что настоящая романтика— это не розовые закаты над морем.
Нытикам и белоручкам нечего делать в этих суровых и замечательных краях. Здесь место только для настоящих ребят — Людей с большой буквы.
Страница десятая
Южно-Сахалинск, Долинек, Холмск, Корсаков, Шахтерск, Александровск, Оха — десятки городов есть на Сахалине. Большинство из них — новые города. Оха — город нефтяников. Асфальтированные улицы, стройные ряды многоэтажных домов, Дворец культуры, кинотеатры, школы и буровые вышки. Их много, буровых. Они уходят все дальше и дальше от нового города в глубь острова. Смотришь на них и твердо веришь в то, что к 1965 году, как намечено семилетним планом, добыча нефти на Сахалине возрастет и будет с каждым годом увеличиваться.
Нефть! О ней есть древняя легенда, которую почему-то не записал и не включил в свою первую книгу первый писатель нивхов — Владимир Санги, выпускник Ленинградского педагогического института.
Легенда о Камышевом хребте
Это случилось тогда, когда отцы наших старых отцов были совсем-совсем молодыми, когда на Сахалине, куда ни глянь, шумела глухая тайга. Жил на острове вождь племени нивхов — богатырь Дрот. Он был мудр и смел. Он заботился о том, чтобы не только взрослые охотники, но и женщины, старики и дети были сыты и одеты в теплые одежды.
Хорошо жили нивхи.
Но вот однажды появилась откуда-то старуха Арга, и не стало удачи нивхам: зверь ушел в горы, а рыба — в море.
Собрал вождь совет. Долго доискивались старейшины причины несчастья и решили, что зло привезла с собой Арга, привезла с чужих иноземных островов, что лежат в море, на восход солнца.
И тогда повел Арот свое племя прочь от жилья злой старухи, повел в таежные дебри.
Шли нивхи в те места, где растет камыш. Идти было трудно: можжевельник цеплялся за одежду, вековые ели преграждали дорогу, обрывы срезали тропы.
Но Арот вывел людей в богатую долину, и снова жизнь стала хорошей. В каждом чуме появились оленье мясо и сушеная рыба. Шкурами зверей устилали пол: так их было много. Наступили холода, а с ними пришло несчастье. Стали пропадать охотники. Кто-то напускал на них снежный ветер, заметал следы и затесы. Охотники замерзали, сбившись с пути.
Ушел на охоту и Арот. Ушел и не вернулся… И тогда на розыски Арота отправилась жена Тангус.
Долго блуждала она по долине, где растет камыш, и когда на остров опустилась темнота, увидела Арота. Он бежал на лыжах в сторону моря, а по его следу летел снежный ветер.
Тангус вскинула лук и пустила стрелу в самое сердце снежного смерча.
Ветер утих. И вместо смерча среди камышей оказалась старуха Арга. Стрела торчала у нее в груди.
Арот бросился к Тангус, но Арга поднялась на колени, махнула рукой, и богатырь медленно ушел под землю.
На том месте, где скрылся Арот, вырос высокий хребет, названный Камышевым. Тангус, видя это, стала плакать и вся превратилась в слезы. С того времени от Камышевого хребта течет холодная и прозрачная, как слезы, река Арково, течет она по лыжне, которую проложила Тангус, отыскивая Арота. Вот почему речка Арково сорок раз пересекает дорогу к Камышевому хребту.
Позднее люди нашли близ Камышевого хребта «огненные камни и воду». Это Арот отдал им свою кровь, тепло своего сердца, свою большую любовь, чтобы согревали они хороших людей в зимние холода, чтобы давали им свет и счастье.
Так в бесхитростной легенде нивхи воплотили большую мечту о бескорыстном служении людям.
Вот и подходит к концу наше путешествие по Сахалину. В дневнике не расскажешь всего, что собрали мы для будущей книги.
И — опять аэродром! Уже объявлена посадка! Мы улетаем! Ветер больших дорог, мы не подставляем тебе спины, мы смотрим тебе в лицо. Ты знаешь, ветер больших дорог, что и у нас на Урале кипит жизнь! Мы надеемся всегда быть твоими верными друзьями.
Долго размышляли мы, как закончить нам дневниковые записи, и решили послать их «до востребования» непоседливым, смелым людям, которые не сегодня-завтра, откликнувшись на призыв партии, двинутся в Большой поход на освоение новых земель, на розыски новых богатств для Родины.
