≪Мы заметили, что для пассажирских судов расписание — важнее всего, важнее даже жизни потерпевших кораблекрушение≫.
Ален Бомбар. ≪За бортом по своей воле≫.
Шипчандлерами называются агенты торговых фирм, которые снабжают суда всем необходимы для рейса. Профессия довольно суматошная, как всякая торговлишка в капиталистическом мире, требует известной доли нахальства, умения ≪забить баки≫ покупателю.
Однако мистер Харрисон выгодно отличался от большинства своих назойливых, шумливых и бесцеремонных коллег. Сдержанный, корректный, с резкими чертами умного и волевого лица, прямым взглядом чуть блеклых голубых глаз, он невольно внушал к себе уважение и приязнь. Безукоризненная честность его в торговых сделках проявлялась не раз, была вне сомнений.
Вопреки поговорке, добрая слава разносится еще быстрее худой, и капитаны советских судов, попадая в этот порт, старались иметь дело с мистером Харрисоном, а не с другими шипчандлерами. Так поступил и Александр Михайлович Иваков, капитан парохода ≪Свердловск≫.
Мистер Харрисон пришел на ≪Свердловск≫ под вечер, почти перед концом рабочего дня. О делах с Ивановым договорились быстро, а потом капитан достал из шкафчика бутылку вина, чтобы по исконному русскому обычаю попотчевать гостя. Потягивая вино, Харрисон и Иванов болтали о том, о сем. Капитан, между прочим, посетовал на сложную навигационную обстановку в проливе, который «Свердловску» предстояло проходить. Харрисон согласился с ним и дал нисколько очень толковых советов.
— Ого!— со смехом воскликнул Иванов.— Да вы настоящий мореход, мистер Харрисон.
Невинное замечание вызвало совершенно неожиданный результат. Шипчандлер побагровел, голубые глаза его вспыхнули недобрым огнем. На левой руке Харрисона Иванов вдруг заметил синий вытатуированный якорек.
— А почему, позвольте вас спросить, сэр, я не могу быть настоящим моряком?— Харрисон говорил с паузами, сдерживая гнев.
Иванов смутился, мягко ответил:
— Мистер Харрисон, я, кажется, чем-то обидел вас? Это произошло неумышленно, извините.
Искренний тон капитана подействовал. Харрисон вздохнул, сильные пальцы его, сжатые в кулак, ослабли.
— Сердиться глупо,— ска зал Харрисон.— Мое прошлое вам неизвестно.
— Конечно, откуда мне знать.
Шипчандлер, не торопясь закурил, помолчал, собираясь с мыслями. Чувствовалось, что он хочетподелиться каким-то случаем из своей жизни.
— Видите ли,— сказал Харрисон,— я действительно был моряком и мечтал остаться им навсегда. Если вы располагаете временем?..
— Пожалуйста, я готов слушать,— Иванов ободряюще глянул на собеседника.
— О моих способностях к морскому делу можете судить по тому, что к тридцати четырем годам я сделался капитаном пассажирского судна ≪Мария Глория≫, которое принадлежало кампании ≪Вирджиниа-лайн≫,— начал Харрисон, пристально глядя на стену каюты, как бы читая невидимые письмена.— Ходили мы по регулярной линии Монтевидео-Лиссабон. Конечно, ≪Мария Глория≫ намного отличалась от всемирно известных лайнеров вроде ≪Куин Мери≫ или ≪Мавритании≫, однако слыла комфортабельным и быстроходным судном. Командовать ею была большая удача и честь, тем более для молодого капитана. Я считал себя рожденным в сорочке, дорожил местом, лез из кожи, чтобы хозяева ≪Вирджиниа-лайн≫ не могли меня ни в чем упрекнуть…
Харрисон сделал небольшую паузу, обдумывая дальнейший рассказ, и продолжал:
— Итак, дела шли отлично. Но судьба любит сыграть с нами злую шутку, к ударам ее надо быть готовым. Вы знаете, что в наше время о кораблекрушениях слышно все реже. Однако море есть море, оно до сих пор сильнее человека. Особенно неудачным для мореплавания был период спустя несколько лет после войны. Чем это объяснить, не знаю. Наверное, сказалась реакция после напряжения, в котором жили и работали моряки в военную пору. Сделали свое дело забытые и сорванные с якорей плавучие мины, да и шторма как будто стали сильнее, чем раньше — вспомните ураган в Атлантике, который погубил сотни судов.
— Да ,— кивнул Иванов.— Я командовал тогда не ≪Свердловском≫, другим кораблем. Мы чуть не погибли…
— Вот-вот. ≪Мария Глория≫ совершала рейсы через оживленный морской район, и, наверное, этим в какой-то мере объясняется то, что произошло со мной. Нам оставалось несколько часов до Лиссабона, когда в дверь моей каюты постучался матрос и доложил, что вахтенный штурман просит меня на мостик. Я поднялся туда, штурман протянул мне бинокль:
—Посмотрите, сэр.
Примерно милях, в трех я увидел небольшой рыбачий бот. Оттуда отчаянно махали нам, подавая сигналы. Погода была довольно свежая, и утлое суденышко то взлетало на волнах, то скрывалось между ними.
— Что делать, сэр?— спросил штурман.
— Похоже, просят о помощи. Надо подойти поближе,— ответил я.
Приблизиться к суденышку, взять его на борт с экипажем при семибалльном ветре и хорошей волне — заняло не менее часа: вы моряк и понимаете, что это еще незначительный срок для подобного маневра. Час спустя ≪Мария Глория≫ легла на прежний курс, а я в кают-компании беседовал с людьми, которых мы подобрали. Они оказались рыбаками. Старая история — испортился мотор, понесло по воле ветра, трое суток болтались без воды и пищи, но не встретили ни одного судна. Не подвергнись ≪Мария Глория≫, их понесло бы дальше в океан… Худые, почерневшие от усталости, страха и голода, все четверо смотрели на меня, как на господа бога, хриплыми голосами не переставали благодарить за спасение. Откровенно говоря, у меня теплело на сердце при мысли, что мы выручили из беды собратьев-моряков, сохранили семьям кормильцев. А тут еще явилась делегация от пассажиров и произнесла целую речь о гуманности, самоотверженности, христианском человеколюбии и тому подобном — ведь на берегу любят истории о кораблекрушениях, унесенных в океан и всем таком прочем, по мнению береговых, очень романтичном. Лиссабонские газеты тоже ухватились за сенсационный материал и трезвонили о нем вовсю. Фотографировали меня, фотографировали ≪Марию Глорию≫, фотографировали рыбаков,— одним словом, все и всех, кого возможно. Не скрою, общее внимание мне льстило, чувствовал я себя героем. Немного, правда, подпортила настроение беседа с лиссабонским представителем компании доном Педро Гуарецом — довольно паршивого вида и нрава человечишком, маленьким, одетым с шиком манекена. Во время разговора он смотрел собеседнику в переносицу.
— Все прекрасно, вы поступили как подобало христианину,— сказал дон Педро, когда я кончил доклад о рейсе.— Но…— Тут он посмотрел мне в переносицу. Я хотел поймать его взгляд, а глаза дона Педро вильнули в сторону.— Но ≪Мария Глория≫ пришла в порт на час позже, чем указано в расписании.
— Мы затратили час, подбирая рыбаков, которых несло в океан,— сказал я, хотя минуту назад уже объяснял причину опоздания.
— Вот именно это я имею в виду… Вы свободны, желаю вам счастливого рейса.
Дон Педро представлял хозяев, спорить с ним не полагалось. Я простился как мог вежливее и ушел, кусая губы. На улице я немного успокоился, постепенно отлегла обида. В конце концов разговор с Гуарецом забылся. Вспомнить его пришлось восемь месяцев спустя, далеко от Лиссабона — на широте острова Фернандо-де-Норонья. Вечер кончался. Вы знаете эти великолепные тропические закаты, которые невозможно описать словами, столько в них красок. Мы со старшим штурманом стояли на мостике, любуясь уходящим солнцем, когда услышали рокот самолета. Мы оба почувствовали в нем что-то тревожное, необычное. Минуты две спустя над нами показался двухмоторный аэроплан. Он летел, странно накренившись, круто снижаясь к воде. Не успели мы толком разглядеть самолет, как из него вывалился комочек и раскрыл парашют — белый и розовый в лучах закатного солнца. Машина клюнула носом и нырнула, подняв фонтан брызг. Наступила тишина. День сменился ночью безо всякого перехода, как бывает в тропиках. Мы со штурманом недоуменно посмотрели друг на друга, проверяя, не померещилось ли нам — так внезапно все произошло. К сожалению, на наших глазах действительно погиб самолет, единственный оставшийся в живых член экипажа его барахтался где-то недалеко от ≪Марии Глории≫, скрытый кромешной тропической тьмой. Штурман сказал, что вероятнее всего он утонул. Я не согласился с таким предположением. У летчиков есть спасательные пояса, которые надуваются автоматически, держат на воде даже потерявшего сознание человека. Я приказал спустить шлюпки и отправить на поиски. ≪Мария Глория≫ застопорила м а шины, тихо покачивалась на пологой океанской волне. Минуты бежали за минутами. Прошло час, полтора, два. Пассажиров встревожила внезапная остановка среди океана. Когда я объяснил, в чем дело, они успокоились. Но я успокоиться не мог. Ходил и ходил по мостику от крыла к крылу, вглядывался в непроницаемую темноту, гадал, скоро ли вернутся шлюпки. Они вернулись через два часа восемнадцать минут. Вернулись ни с чем, найти парашютиста не удалось. Что произошло с ним, почему потерпел аварию самолет,— оставалось для нас загадкой. Переводил я стрелку м а шинного телеграфа со ≪стоп≫ на ≪полный вперед≫ с тяжелым сердцем. Я не мог упрекнуть ни себя, ни своих подчиненных — мы сделали, что могли. Найти ночью одинокого пловца в океане труднее, чем иголку в стоге сена. Совесть любого из нас могла быть чиста. Могла быть… Мысль о человеке, который остался среди безбрежной пустыни, о жестокой и долгой гибели его не уходила. Она преследовала меня весь рейс.., который продлился на двадцать минут дольше, чем обычно. Полностью нагнать опоздание не удалось.
Харрисон снова остановился, собираясь с мыслями.
— Не в пример Гуарецу,— продолжал после паузы Харрисон.— представитель компании Монтевидео мистер Шумахер высок, солиден, добродушен. Он угостил меня сода-виски, поддакивая, одобрительно кивая, выслушал доклад, а в заключение сказал:
— Мой дорогой капитан, вы вторично нарушили расписание.
— Не по своей воле, сэр.
Мистер Шумахер задумчиво покачал головой, ласково ответил:
— С какой точки зрения посмотреть…. Ведь вы хозяин на судке и вольны поступать, как вам вздумается.
Откровенный намек меня ошарашил.
— Да , сэр, однако… — пробормотал я.
— Конечно, конечно, — перебил мистер Шумахер.— Но все же,— на лице его промелькнуло какое-то неуловимое выражение, и я сразу понял цену добродушия мистера Шумахера,— но все же расписание ≪Вирджиниа-лайн≫ священно. Запомните это, мой дорогой Харрисон, прошу вас. Запомните ради своего собственного благополучия.
— Слушаю, сэр! — что мне оставалось ответить?.. И вот, вы догадываетесь, что случилось потом? Судьба настойчива. Разначав, она преследует нас до конца… Помните гибель ≪Порт оф Нанси≫? Нашумевшая история, о ней говорили моряки всего мира. ≪Порт оф Нанси≫ затонула у берегов Зеленого Мыса, две шлюпки ее встретил английский корвет, а плот с боцманом и кочегаром попался нам. Я никогда не забуду чувств и мыслей, нахлынувших на меня, когда вахтенный крикнул: ≪Вижу плот с людьми!..≫ Моему сыну исполнилось пять лет. Он рос славным парнем, красивым и добрым, как его мать. Я готов был пожертвовать всем рад.; их счастья. Всем, капитан Иванов. Поверьте, я не преувеличиваю и не хвастаюсь… Но я знал, что сейчас отдам команду, которая в третий и последний раз нарушит расписание ≪Вирджиниа-лайн≫. В нашей душе есть что-то сильнее рассудка, самосохранения, даже сильнее любви. Хотя нет, я не прав. Потом, много дней спустя, анализируя свой поступок, я понял, что среди других чувств мною руководила и любовь к Тедди: я не хотел делать его сыном подлеца… Ну, вот и все. Остальное вам ясно… Экипаж старался выручить меня, кочегары не жалели сил, и о стальную часть пути ≪Мария Глория≫ неслась, как бешеная. Иногда я совершенно серьезно боялся взрыва котлов. Котлы не взорвались, а встречавшие наших пассажиров на причале в Монтевидео прождали лишних сорок три минуты… Узнав об этом, мистер Шумахер не стал вдаваться в объяснения. Он посмотрел мне в глаза. Положение мое было дрянным, а я с гордостью и радостью подумал, что у меня никогда не будет такого взгляда, как у мистера Шумахера… Много раз до того я посещал кабинет мистера Шумахера, но никогда раньше не замечал, как он длинен. Простившись с Шумахером, я шел и шел к двери, шел и шел по коричневому блестящему полу, и мне казалось, что моему пути не будет конца. В зеркале я увидел, что Шумахер склонился над столом, углубившись в чтение каких-то бумаг. Может быть, он уже забыл обо мне… Или старался забыть?.. Что потом, не хочется рассказывать. Меня уволили с репутацией ≪норовистого≫, таких судовладельцы берут неохотно. Капитаном устроиться не мог. В конце концов, благодаря помощи друга, попал шипчандлером в этот богом забытый порт…
Харрисон замолчал. В каюте стояла печальная и густая тишина. Иванов разлил остатки вина по бокалам. Харрисон взял тонкий стеклянный сосуд, посмотрел сквозь него на свет, сказал с улыбкой— невеселой и чуть растерянной:
—Человек —непонятное существо, капитан. В сорок лет я остался за бортом, погубил карьеру… А доведись снова попасть в такую переделку, я опять нарушил бы расписание ≪Вирджиниа-лайн≫.
— Верю, —тепло ответил Иванов. —Верю!
