Заснуть я не мог, как ни старался. Здесь, на метеостанции Кара-куль, где мы заночевали, это было обычным. Человек, поднимающийся снизу из Оша на Памир, едет целый день и сюда, на Кара-куль, попадает только к вечеру. А ночью уставшему и непривычному человеку здесь плохо: высота около четырех тысяч метров, от озера поднимаются испарения; человек начинает задыхаться, это ≪тютек≫ — горная болезнь. Мне надоело вертеться в мешке, слушать, как охает Мулик, как чертыхается Димка, как храпит Мамат, и я вышел на крыльцо.
Погода стояла невообразимая: снег и ветер. Тяжелые снежные волны неслись от озера. Они были такими густыми, что скрывали временами антенны и метеорологические будки, расположенные всего в нескольких метрах от крыльца. Луна, изредка бросавшая сквозь рваные облака слабый свет, не пробивала белой мглы снежного ветроворота.
Выл ветер, и сквозь его вой было слышно, как в отдалении глухо плескалось озеро…
И в этом хаосе внезапно раздался к а кой- то звук. Странный и тягостный, он заполнил воздух.
Мне приходилось как-то слышать рев тигра. Было страшно. Но этот жуткий рык был и страшней и как-то тоскливей.
Он все рос, рос и закончился тяжелым стоном.
Сколько он продолжался? Полминуты? Минуту? Трудно сказать. Неожиданно в дверях показался Дима. Он так же напряженно всматривался в темноту.
— Ты слышал? — спросил я.
—Да. Что это? Вернее, кто?
—Не знаю. Я подобного не слыхивал.
К нам присоединился Мамат. Он тоже не мог объяснить происхождение этого странного звука.
А метель все шумела и шумела, мешая явь с мечтами, предположения с действительностью. Мы постояли, помолчали. Стало холодно. Вернулись в комнату и опять залезли в спальные мешки.
Но заснуть не удалось: с ближайшей заставы приехал пограничник.
—Простите, что побеспокоил, —сказал он мне.—На границе переход. И странные следы. А начальник знает, что вы по следам специалист. Очень просим вас съездить посмотреть, если не трудно…
—Может, утром?
―Лучше сейчас. Видите ли, в это время года снег здесь быстро тает, следы пропадут. Я и лошадей привел.
—Ну что же, нужно, так съезжу,— без особого энтузиазма согласился я.
—Тогда едем. Мне поручено проводить вас до границы, а там лейтенант Николаев… Вы его знаете. Такой, с пшеничными усами…
Через несколько минут мы уже двигались к границе. Поехали все участники нашей зоологической экспедиции: я, мой помощник Дима, охотник-следопыт Мамат и кинооператор Мулик. Он долго убеждал нас, что любит приключения, что, как бывший конник, превосходно ездит верхом и… ≪и вообще надо снимать такие происшествия. Границу не каждый день нарушают!≫
Несмотря на свою горячую любовь к верховой езде, Мулик трясся сзади, жалуясь на плохое седло и утверждая, что прежде в его полку были совсем другие, гораздо более удобные седла.
Непогода стихла. На земле ровной пеленой лежал неглубокий снег, и наши лошади, пробивая копытами тонкую снеговую корку, оставляли черные следы.
По берегу быстрой горной реки мы поднимались к почти голому гребню хребта, по которому проходила граница. У одного из перевалов нас встретили пограничники— офицер и два солдата. Лейтенант Николаев действительно был моим старым знакомым. Высокий, с большими пшенично-белыми усами буденновского фасона, он любил франтить, но меня поразило, что и здесь, в наряде, он был одет с иголочки.
—Ну, показывайте! Где тут у вас непонятное? —попросил я.
—Непонятного-то, пожалуй, нет,— ответил Николаев.—Налицо обычный переход, только маскировочка!.. Глядите! — сказал Николаев, после того как мы с ним поздоровались.
На середине перевала, среди камней, то появляясь на снегу, то исчезая на щебне, вился след —отпечатки громадных кошачьих лап. Похоже, что здесь прошел тигр. Общий след круглый, ясны были отпечатки и больших пальцев и большой подушечки. Тигр шел средним аллюром, так, что отпечатки задних лап иногда наполовину, иногда и полностью покрывали передние.
—Интересно, —сказал примолкнувший и посерьезневший Дима, рассматривая след.—Тигр, и очень крупный. Судя по этим следам, он, пожалуй, в длину метра два с половиной будет. Хвост я не учитываю. Меня удивляет одно: как он забрался так высоко? Это маловероятно.
—И не надо верить, —насмешливо заметил Николаев. —Это тигр на двух ногах. Вернее, не один, а два тигра, и они точно шли друг за другом, стараясь ступать след в след.
—Ерунда, —сказал Дима. —Не фантазируйте. Подделка исключена. Да! Вы не слыхали, как он ревел? Как оркестровая труба!
—В том-то и дело, что не как оркестровая, а просто труба. Она подобрана под рев тигра.
—Труба? Да зачем же? Чтобы себя обнаружить?
—Почему обнаружить? Вы вот зоологи, видели и слыхали тигров, а путаетесь. Что же скажут и подумают остальные смертные? Подумают, что тигр —и все. Значит, не было нарушения границы, значит, все в порядке.
—Такой рев не подделаешь! —убежденно сказал Дима.
—А я утверждаю —подделка! —возразил Николаев.—И громче, и с каким-то воем. А след? Опять просчет! По форме он тигриный, а по величине?! Таких тигров быть не может. Нет, товарищи, тут явный переход хитрецов. Правда, они немного переборщили. А трубой был подан сигнал, что границу перешли благополучно…
—Интересно, кому же они сигнализировали? —подковырнул Дима. — Ведь это граница с Китаем!
—Ну и что же? Враги надеются, что границу с друзьями мы особенно охранять не будем. На этом все и построено.
—Так, да не так, —сказал Д им а .— Нет, товарищ Николаев, ваша гипотеза — не гипотеза, а гипотенуза.
—А вот увидите, почтенный зоолог. Когда поймаем этих субчиков, я вам тигровые тапочки подарю. Те самые, которыми они следы печатали. Ну, ладно, мне приказано идти по следу диверсантов. Вы пойдете?
—По следу диверсантов нам идти незачем, но, как зоологи, мы пойдем по следу интересного зверя.
Сев на коней, мы двинулись в путь. Дима и Николаев, почувствовав друг к другу расположение, продолжали спор. Ехали они стремя в стремя и обращались друг к другу на ≪ты≫.
―Ну, посмотри, Николаев,—говорил Дима. —Ты говоришь —люди! А твоя собака, специально тренированная на людей, след не берет. Почему? А?
—А почему твой знаменитый терьер тоже нос от следа воротит?—спрашивал в свою очередь лейтенант.—Значит, это след не зверя?
—Мой Наль впервые сталкивается с таким следом.
—Нет, Дима. Это объясняется очень просто. Диверсанты испортили свой след. Табак, креозот, еще есть у них кое-что. Они, брат, свое дело знают!
Мы двигались вдоль хребта. И чем дальше мы ехали, тем следов становилось все меньше: снег быстро таял. В одном месте, рядом с крупным следом тигра, появились следы обыкновенных собак.
Километрах в шести от границы следы тигра исчезли, вместо них мы увидели следы человека.
Потом пропали и тигровые и человеческие следы. Долгое время двигались мы наудачу вдоль хребта по безлюдным горам, сохраняя прежнее направление, и совсем было потеряли надежду кого-либо найти, но неожиданно наткнулись на мертвого кутаса. Кутасами здесь называют яков. Нас поразило то, что голова и шея огромного животного были не тронуты. Только рядом с загривком виднелись две сквозные раны.
—Видите, —сказал Николаев и пошевелил от удовольствия усами.—Какой же это тигр? Он всегда норовит или шею сломать, или перегрызть горло. У этого яка шея не тронута. Две сквозные раны явно огнестрельные. Бок весь, смотрите, просто изрезан. Ясно, яка драли, чтобы скрыть пулевые ранения. Диверсанты хотели показать, что все это сделал тигр, что он существует и нападает на скот. Но забыли, что тигр не станет рвать сбоку.
—Интересно, новая гипотенуза, — задумчиво сказал Дима. —Диверсанты грызут бок кутасу, доказывая свою принадлежность к тиграм. Так?
Мы долго смотрели на растерзанный труп кутаса. Все-таки кто же это? Люди?.. Тигр?..
Николаев сиял. Да и я начал понимать его. Загадочные следы. Здесь было над чем поразмыслить, было в чем проявить себя.
От места, где был убит кутас, Наль видимо по крови, взял след. Километр за километром прошли мы скалистое взгорье, обогнули с юга Кара-куль и на песчаном берегу этого озера потеряли след.
Он исчез, словно канул в воду!
—Надо полуостров осмотреть, —сказал Николаев. —Предлагаю задержаться на перешейке до утра, а с рассветом —за дело. Через озеро это не только человек, а и птица не рискнет перебираться в ночную пору. Нарушители в мешке. Вы дежурите здесь, а мы тем временем на заставу съездим за людьми. Хорошо?
День угасал. Вечернее красное солнце, прокатившись вдоль вершин хребта, ушло за снежные пики, и долину заполнили фиолетовые тени. Оранжевым светом играли облака. Но вот погасли и они. Над нами одна за другой стали вспыхивать звезды.
И вдруг с полуострова, уже погруженного в ночь, раздался неистовый хохот. Он становился все громче и громче, дошел до визга и внезапно затих.
—Шакалы хохочут, —сказал Дима, толкая меня под локоть.—Они, вероятно, двигаются вместе с тигром. А что, если это на самом деле диверсанты?..
Всю ночь мы не спали, тряслись от холода и, нужно сознаться, от страха.
Потихоньку дул ветер, и кругом раздавались какие-то шорохи: то сухая трава шелестела, то в камнях что-то шумело. Мы напряженно всматривались во все стороны. Глаза страшно устали. Нам теперь мерещилось все —и звери, и собаки, и люди, что воровски подкрадывались из-за камней.
С первыми лучами солнца прибыли Мулик и пограничник. Мулик сообщил нам, что Николаев обшаривает окрестности, что уже в стоге сена он обнаружил одного из перешедших границу, что пограничники просят нас покараулить еще некоторое время перешеек.
Мулик привез нам кое-какую еду и полушубки. Пока мы ели, он развлекал нас рассказами о работе кинематографистов, о специфике кино, о сложности оригинальных съемок. Без особых происшествий прошли день и вторая ночь.
Под утро Наль начал проявлять признаки беспокойства. Он так и рвался в дальний конец полуострова.
И мы решили рискнуть. Налегке пересекли полуостров и на сухом песчаном берегу обнаружили широкие круглые следы. Кругом было множество мелких, похожих на собачьи, —это шакалы сопровождали своего повелителя.
Через два часа подъехал конный отряд для прочесывания полуострова.
—Тигр этот — плод твоего воображения,— сказал Диме Николаев.—Задержанный нарушитель подтвердил, что его напарник ушел к центру Памира. Этого второго нарушителя надо обезвредить как можно скорее. Идете с нами?
—Конечно! —в один голос согласились мы.
Наш отряд был малочисленен, но пестр: щеголеватый Николаев, застегнутый на все пуговицы, выбритый и в начищенных сапогах; неряшливый, щеголявший нарочитой небрежностью в костюме Дима в штурмовке и горных ботинках на триконях; Мамат в халате и белой киргизской шляпе; я в шерстяной фуфайке и лисьей шапке-малахае; пограничники. Мулик с нами не поехал: он забыл где-то кассеты и хотел непременно взять их, а затем догнать нас.
—Боюсь, что нам достался самый расхлябанный и самый отсталый кинематографист,— сказал Димка, провожая глазами сутулую спину ерзающего в седле Мулика. —Вряд ли он станет нас догонять…
Отойдя от Кара-куля, мы шли вначале по бесконечным моренам, заполнявшим долину Ак-джилга. Пологие холмы однообразно буры, кое-где в низких местах растут жалкие кустики. Вокруг долины бурые и безжизненные горы. На них, чуть выше, лежали, серебрясь, фирновые поля; еще выше ослепительно сияли ледники.
Стало прохладно. От реки Кукуй-бельсу отряд наш двинулся в горы. Наль, с самого начала взявший след, вел, не останавливаясь. Но, признаться откровенно, спешить мне не хотелось. Если где-то поблизости от нас укрывался диверсант, то совсем не просто было его обезоружить. А если тигр? Я не раз слушал всевозможные рассказы о тиграх и знал, что хищник бросается на человека только защищаясь или защищая тигренка, но тем не менее…
Солнце грозило вот-вот спрятаться за дальние отроги хребта. Мы решили з а светло выбрать место для ночевки. Спорили, спорили и порешили так: разжечь костер в овраге, поужинать у огня и, оставив одного дежурного с лошадьми, всем устроиться на открытой площадке — в случае нападения мы могли быстрей обнаружить противника.
В спальном мешке было уютно и тепло. Я задремал было. И вдруг над притихшими скалами пронесся дикий хохот, Все повскакивали на ноги. А хохот вновь и вновь будил тишину. Мы с Николаевым переглянулись. Взволнованное лицо пограничника заставило меня внимательнее прислушаться к странному смеху. И мне показалось, что в этом хохоте есть что-то искусственное.
—Все-таки действительно очень непонятный звук! —как бы разделяя мои мысли проговорил Дима. —Очень непонятный.
Хохот затих. Час-полтора мы бодрствовали, ожидая чего-то, а затем, сморенные усталостью, крепко уснули. Перед самым рассветом меня разбудил Мамат и, сдав дежурство, сказал, забираясь в спальный мешок.
— Он опять ночью кричал!
— Хохотал?
—Нет, другой кричал. Ревел он, как барс. Далеко ревел, у перевала…
С восходом солнца мы сразу же двинулись в путь. Часа четыре Наль вел нас по прямой. В одном из ущелий он вдруг остановился, потоптался на месте, принюхиваясь, и решительно свернул в узкую теснину, по которой в Кукуй-бель-су вливался небольшой приток. Здесь, на береговом лужке, на зеленой траве мы опять обнаружили огромную растерзанную тушу кутаса. И странно: как и прежде, шея и голова животного были не тронуты. Осмотрев каждую скалу и ничего не обнаружив подозрительного, мы стали подниматься по склону горы к перевалу- Подъем был труден. Копыта лошадей скользили по щебню. С каждым метром высоты чувствовалась нехватка кислорода.
Четыре тысячи семьсот метров! Мы располагаемся на каменистой площадке отдохнуть и полчаса лежим без движений, как мертвые.
Четыре тысячи девятьсот метров! Мы делаем всего по четыре-пять шагов, а затем подолгу стоим, отдуваясь.
Дима остался без лошади: она свалилась в пропасть. Дима успел выброситься из седла и ухватиться за выступ гранита.
На гребень карабкались по снегу, мешали крупные кальдоспоры —высокие игловидные выступы из снега, встречающиеся на фирнах —их рубили, чтобы пройти и нам и лошадям. Наконец, достигли вершины.
Первый ожил Дима. Он подошел к самому обрыву и вдруг весело закричал:
—Господи Исусе! Смотрите-ка!.. Вот ведь никак не ожидал! Наш кинематографист штурмует горные пики!
И действительно, таща за повод измученную лошадь, на перевал взбирался Мулик.
Я оглядел окрестности. Поразительная картина открылась передо мной. Солнце горело на гладких обтаявших ледниках. Снег искрился ослепительно, и, куда ни посмотришь, высились гребни гор. Они тянулись к небу острыми пиками, белыми заснеженными шапками. Что-то чарующее было в суровой красоте их.
На площадке появился Мулик и, тяжело дыша, начал рассказывать о мытарствах, которые пришлось ему испытать, догоняя отряд. На самом захватывающем эпизоде, который украсил бы любой выдающийся приключенческий фильм, излияния Мулика прервал могучий рев. Он шел из глубины ущелья и разрастался с каждой минутой, заполняя воздух, —отвратительный, страшный.
Сколько он длился? Не знаю. Но я подумал, что, может быть, рев этот предназначается для того, чтобы парализовать жертву страхом, довести ее до столбняка.
—Не то тигр, не то собака Баскервилей,— пробормотал Дима. —Ну, теперь-то ты убедился? —спросил он у Николаева.
Лейтенант пожал плечами:
—Знаешь, а все-таки в нем слишком много металла. Это какая-то особая труба. Да и, скажи на милость, разве тигр так ревет? Ведь нет же! Это что-то совсем другое.
И Николаев был, пожалуй, прав: рев настоящего тигра слабее, мелодичней.
—Снимать будешь? —спросил я Мулика.
—Разве можно заснять рев?
—Не рев, а горы, наш караван, ну, вообще вид!
—При таком освещении?! —уничтожающий взгляд Мулика досказал мне остальное.
—Надо знать законы кино.
Я не стал спорить: специалисту виднее, что и как снимать. Николаев приказал осмотреть и проверить вьюки, подогнать седла. Наш отряд, миновав гребень перевала, направился в Биляндкиикскую щель.
К вечеру начались несчастья: Наль потерял след. Было ясно, что тот, за кем пес вел отряд, или остался сзади или перешел на другую сторону реки.
Тогда и мы решили форсировать реку вброд. Мало кто представляет себе, что значит переправляться через горную речку, которая мчится со скоростью курьерского поезда. Течение так сильно, что, подчиняясь его порыву, по дну реки непрерывно перекатываются многопудовые валуны. Подскакивая, как медные пятачки на мостовой, они резво несутся по стиснутому кручами гранитному ложу реки. Грохот стоит такой, что не слышно человеческих голосов.
Зная буйный нрав горных рек, мы пересекаем поток чуть вкось. Вода ревет. Лошади наши с трудом удерживаются на ногах. Я, Мамат и Мулик переправились благополучно. А Димка, бравируя, как всегда, позволил своей лошади сойти с переката. И тотчас же вода повалила ее на бок. Николаев попытался помочь Димке. Рослый скакун лейтенанта бесстрашно шагнул с переката в бурлящее пенное мессиво буруна и, подхваченный потоком, вместе с седоком закружился в водовороте.
Мамат мгновенно сорвал с седельного крюка моток веревки и, как заправский ковбой, метнул ее Николаеву. Лейтенант выбрался на берег. Затем был вытащен Дима. Люди спаслись, но лошади…
Потеря лошадей принесла нам сплошные огорчения: вместе с животными мы, как выяснилось, лишились двух винтовок и большей части продовольствия. На всякий случай я решил пройти вниз по течению и посмотреть, не уцелели ли каким-нибудь чудом наши лошади и вещи. За поворотом, метров на двести ниже переката, река входила, как в трубу, в узкую многокилометровую щель. Здесь, в страшных каменных клыках, вода устроила такую мельницу, что не только лошади и вещи —камни и скалы перетирались в песок.
Положение было прямо-таки дрянное. Отправляться назад невозможно: вот-вот стемнеет. Ночевать без оружия? А что, если неведомый нам противник перейдет в наступление? Мы решили найти укрытие. В склоне горы, метрах в ста от речного берега, Николаев заметил пещеру. Но добраться до входа в нее было очень трудно: крутейший склон состоял из рыхлых конгломератов. Здоровенные валуны при малейшем прикосновении к ним катились вниз. Тронешь валун —он покачнется и валится на тебя; поставишь ногу на выступ —выступ рушится, ползет под подошвой.
С огромным трудом я все-таки достиг площадки. Узкий лаз в пещеру загораживал камень. Ледорубом и ногами мне удалось сдвинуть его в сторону. Я пролез внутрь. Пещера расширялась. Луч моего карманного фонаря скользнул по мрачным сводам пещеры и осветил на одной из стен причудливые рисунки. Это была целая картинная галерея. Она шла далеко вглубь, в темноту. Вот изображен огромный кутас, в которого летят стрелы. Вот, столкнувшись рылом к рылу, стоят кабаны. Вот какой-то диковинный зверь разинул пасть, а человек выставил вперед копье. Два огромных клыка торчат из пасти зверя… Саблезубый тигр!..
И тут я понял, какой подарок невольно сделал науке лейтенант Николаев. Он обнаружил крепость первобытного человека. В этой крепости, видно, жили многие и многие поколения. Жили, жгли свои костры, скрывались от непогоды, отсиживались от нападения хищников.
Я вышел из пещеры на площадку и громко позвал спутников.
Когда красные отсветы заката окрасили ледяные вершины и в ущелье пришла вечерняя прохлада, мы, осмотрев пещеру, сидели на площадке и раз говаривали. Внизу, на лужке, паслись лошади.
Вечернее солнце все дальше уходило в облака, погода портилась. С запада надвигались тучи. Быстро холодало.
И в эту именно минуту, когда закат одел все в таинственные одежды теней, над речной долиной пронесся знакомый нам жуткий вой.
—Ну, что?—после продолжительной паузы спросил Дима у Николаева.—Разве можно извлечь такой звук из трубы? Ты все еще думаешь, что это диверсант?
—Пожалуй, нет,—согласился лейтенант.
И вновь, на этот раз гораздо ближе, раздался отвратительный и грозный рев. Мы увидели, как внизу у реки, в километре от нас, показались темные точки.
Я схватил бинокль и увидел, как вдоль берега движется какая-то бурая фигура. Бинокль пошел по рукам.
—Невероятно!—сказал Дима.—Это просто гигант какой-то! Больше коровы!
—И цвет какой-то странный, бурый, вроде медведя,—вставил Николаев.
—И грива.
—Черт подери! Угораздило же нас утопить винтовки!
—Он сейчас подойдет к лошадям,— сказал Мулик.—Что делать? Смотрите, почуял, лошадей почуял!
Действительно, зверь, маскируясь за камнями, начал красться к лошадям. Когда он подполз к лужайке, до лошадей оставалось всего метров сто. И тут одновременно произошло несколько событий. Во-первых, Димка не выдержал и толкнул с края площадки камень. Тот, в свою очередь, зацепил по пути другие валуны, и вот уже целая лавина со стуком и грохотом хлынула вниз по склону. Лошади, то ли опасаясь обвала, то ли почуяв запах зверя, ринулись вверх по реке. Уже через несколько минут нам стало ясно, что зверь не в состоянии догнать быстроногих животных. Да и сам он понимал это. Потянув носом воздух, он остановился и медленно вернулся на луг.
Голодный и тоскливый рев покатился по долине. Я опять припал к биноклю и увидел, что из пасти зверя торчат огромные, как у моржа, страшные, чуть загнутые бивни-клыки. Я протянул бинокль Диме. Взглянув на зверя, он сказал, скрывая волнение:
—Вот так история. Просто чертовщина какая-то! Ведь это же махайрод, саблезубый тигр, который вымер в начале четвертичного периода.
С площадки мы видели, как носились по нашему лагерю шакалы, пожирая продукты. Как растеребили они мешок с хлебом и мясом.
—Странно, почему он мясо у шакалов не забирает?—спросил Мулик.— Чего же это он не ест?
—Не может,—ответил Дима.—Он привык к крови и внутренностям, к печенке.
И коротко рассказал всем о давно вымершем гигантском саблезубом тигре, который населял Европу, Азию, Америку еще в третичном периоде. Этот свирепейший хищник имел гигантские клыки, длинные, изогнутые и острые, как два кинжала. Поразительно, что остальные зубы у махайрода были очень слабо развиты. Их всего три: сверху один, снизу два. Ясно, что он не мог ими разжевывать мясо и кости, как это делают все другие крупные кошки. Ученые считают, что гигантские клыки нужны были саблезубому тигру, чтобы распарывать брюхо толстокожим гигантам —слону, мастодонту, носорогу: махайрод был тяжел и предпочитал нападать на неповоротливых животных. Своими гигантскими клыками он наносил жертве глубочайшие раны, а затем, когда она истекала кровью, добивал ее, пожирал печень и пил кровь. Ведь разжевывать мясо он не мог. Для полного насыщения этому страшному хищнику было нужно гораздо больше жертв, чем теперешним львам и тиграм, которые поглощают добычу почти целиком.
Теперь всем нам хорошо была видна эта огромная кошка со страшными свисающими из пасти длинными клыками. Тигр побродил по лагерю, напился воды, задрав голову, посмотрел на небо и направился к нашей пещере. Мы разом отпрянули от края площадки, быстро забрались в убежище и с удивительным проворством забаррикадировали вход каменной глыбой, укрепив ее снизу и с боков обломками гранита.
Наступила тишина. Но вот где-то неподалеку посыпались камни. Узкую полоску света перед входом что-то заслонило. Камень зашевелился, покачнулся и стукнулся об стенку: зверь пытался протолкнуть его вглубь. Еще и еще нажимал тигр на непредвиденное препятствие. Он злился, свирепел. Удары и скрежет когтей о камень становились все сильнее. Временами глыба прямо-таки грозила вот-вот рассыпаться. Послышался рев. Потом смолк. Тигр был совсем рядом. Мы улавливали даже его тяжелое дыхание.
Опять наступила тишина. Полчаса, час, полтора часа, два…
В пещере стало совершенно темно, темно было и снаружи.
― Надо зажечь свет,—сказал я.
— Ни в коем случае,—зашипел Мулик.— Он еще больше взбесится!
— Камень подается!—сказал я.— Давайте свет!
Действительно, свет как бы разбудил тигра. Он вновь накинулся на глыбу, загораживающую вход в пещеру. Щель увеличилась. Мы всеми силами старались вернуть камень в прежнее положение.
Мокрые от пота, грязные, мы изо всех сил давили плечами на камень, но под ударами могучих лап он медленно сантиметр за сантиметром отходил в сторону. Тогда мы стали подтаскивать из дальних концов пещеры обломки камней и забили ими нишу, в которую сдвигалась глыба. Теперь она была закреплена прочно. Махайрод побуйствовал и утих.
Всю ночь мы не смыкали глаз.
—И откуда могла взяться эта вымершая гадина?—то и дело вопрошал Димка.— Долго ли она будет нас караулить?
—Как хотите, но это интересно! — заметил Николаев.
—Интересно еще и другое,—сказал Мулик.—Сколько мы сможем здесь выдержать?
—Да-а…
—Я об этом звере слышал,—вдруг проговорил Мамат.—Давно это было. Я тогда жил в Синьцзяне, кочевал, охотился. Там, на склонах Кашгарского хребта, много еще диких, нетронутых мест. Вот и говорили, что когда-то высоко в горах была большая проклятая котловина. Считалось, что каждый, кто попадет туда, погибнет. Мне дед перед смертью рассказывал, что издали, с высокой горы, он видел эту круглую, как пиала, котловину, видел в ней леса и пастбища, а на пастбищах много диких кутасов. Но дед сразу убежал и даже боялся об этом рассказывать. Ведь раньше говорили, что там, на плоской вершине горы Мустаг-ата, находится мусульманский рай, куда на белом верблюде привозят души праведников, а души грешников сбрасывают в черную глубокую падь — Кара-джилгу.
—А, пожалуй, Мамат прав,—согласился Дима.—Такая падь существует. Махайрод и мог сохраниться только в ней. Когда исчезли большие стада толстокожих, он стал питаться кутасами. Они и неповоротливы и сравнительно велики.
—Почему же он ушел оттуда? — спросил Мулик.—Что, за нами поохотиться?.. Здесь же и холодно и голодно…
—А кто его знает, что могло случиться. Говорили, что землетрясение недавно было в Синьцзяне. Может быть, засыпало эту котловину.
Мы долго лежали молча. Мулик нервно постукивал пальцами, Дима курил, Николаев старательно чистил мундир и сапоги. Это было бесцельно, но я поразился и позавидовал его выдержке. Мамат лежал неподвижно, глядя в потолок. В щель проникал слабый свет.
—Здесь он или нет?—спросил Дима.
—Сейчас проверим.—Я ухватил Наля за ошейник и подтянул к щели. Пес ощетинился, залаял. Рычание, немедленно раздавшееся снаружи, было ему ответом.
Дважды в течение дня будоражил нас грозный рев. Вновь потускнела, а затем и погасла полоска света в щели под сводом. Ночью у входа в пещеру хохотали и плакали шакалы.
Мы спали урывками. Мучила жажда. Губы у всех пересохли и потрескались. Когда же рассвело, мы подвели Наля к трещине. Он принюхался, слегка заскулил. В ответ —ни звука.
Тогда мы решились…
С величайшими предосторожностями отодвинули камень. Оказывается, ночью была метель. И скалы, и зеленый лужок, на котором когда-то паслись наши лошади,—все покрыл белый рыхлый снег.
Вдруг снизу опять раздался рев махайрода. Зверь, заметив нас, начал карабкаться к пещере.
—Ребята, он загонит нас в пещеру, и тогда —конец. Мы не протянем долго без воды и пищи. Давайте отбиваться,— сказал Николаев.
Мы лихорадочно начали расшатывать и стаскивать к краю площадки камни. До тигра оставалось всего пятьдесят — шестьдесят метров, потом сорок, наконец двадцать! И тут мы все сразу начали метать в него камни. Димка кидал их яростно, Николаев медленно, стараясь целиться и попасть. Камни катились по склону, задевали за другие, которые, в свою очередь, обрушивались вниз, сталкивая соседей. Один из валунов угодил тигру в переднюю лапу. Зверь зарычал, отпрыгнул, повернулся боком, и в это время здоровый камень, пущенный Николаевым, с размаху ударил его в бок. Махайрод опрокинулся и, сопровождаемый целой лавиной обломков гранита, кувыркаясь, покатился с кручи. Над речным обрывом он пытался зацепиться когтями за скалу, но не удержался и с высоты четырех-пяти метров обрушился в воду.
Минуту или полторы в речной крутоверти была видна клыкастая голова. Поток умчал зверя за скалистый мыс.
Мы посмотрели друг на друга: мы были грязны, не бриты и голодны, но ужасно радостны. Мы орали, размахивали руками, жестикулировали. В общем, вели себя так же, как, наверное, первобытные люди, победившие страшилище-махайрода. Только один Мулик вдруг нахмурил брови. Во время боя он почему-то находился внутри пещеры.
—Боюсь, что вы поторопились, ребята, с уничтожением этого животного, ведь он же представляет большую научную ценность. Да и мне нужно было его снять…
Мы спустились вниз и долго пили холодную и удивительно сладкую воду. Потом мы разыскали уцелевшие банки с консервами и устроили пир.
А потом… Потом мы навьючили на себя спальные мешки и все, что уцелело от нашествия шакалов и цепочкой двинулись вверх по реке.
—Все это настолько дико и неправдоподобно,— сказал Дима, —что нам, боюсь, не поверят.
—Да… —сказал Николаев.—Если я подам об этом рапорт, то меня сначала отправят на освидетельствование к врачам. А может быть, мы еще вернемся за махайродом? Организуем специальную экспедицию!
—Надо поймать второго нарушителя,— заметил Мулик.
—О нарушителе я уже не беспокоюсь. Его, конечно, давным-давно задержали. А вот разыскать махайрода!.. Это сделает честь любому следопыту-пограничнику.
Шел снег, он становился все гуще, резкий ветер крутил снежинки, облака спускались, заволакивая склоны долины. Скоро в метели исчезло все: горы, небо. Мы медленно поднимались к перевалу.
