Как-то мы сидели с наладчиком обувной фабрики Дмитрием Коршуновым у него дома, рассматривали фотографии. Это были обычные снимки: он — школьник, он и его жена — ученики ремесленного училища, затем — они оба вместе, затем — дочка в пеленках.
Среди фотографий оказался потертый листок из офицерской полевой книжки.
— Что это?— спросил я.
— Да так… Вроде справки о ранении,— сказал Дмитрий смущенно. Память об Отечественной войне.
Я удивился. Дмитрий очень молод. Как он мог быть участником Отечественной войны?
Он застеснялся и даже не хотел показывать, что написано на листке из полевой книжки. Наконец, удалось уговорить его, и он рассказал историю документа.
БЫЛА НЕ БЫЛА
Если бы шла игра в «сыщики — разбойники», Митя обязательно крикнул бы:
— Эх, была не была!
Но игрой и не пахло. Вначале Митя слышал позади себя тяжелый топот сапог, а у самого обрывистого берега — резкое, чужое «хальт!»
Страх гнал Митю. В темноте он прыгнул под откос вниз к реке и, сидя, покатился, как с катушки, когда нет санок. Липкий снег волною сползал за ним. Внутри будто все оборвалось. Полы пальтишка птичьими крыльями взмахнули и задрались на плечи. Митя больно ударился о каменистую осыпь.
Высоченный обрыв, подмытый весенними разливами, козырьком нависал над прибрежным галечником. Прежде Митя бегал сюда со своим дружком Борькой купаться. Под обрывом они скрывались от дождя.
А сейчас, превозмогая боль, Митя побежал вдоль воды к кустам, где была спрятана лодка. С силой столкнув с берега, впрыгнул в нее и схватил весло.
С обрыва ударила автоматная очередь. Митя налег на весла, не в силах сесть, как следует: острые камешки, продрав штаны, попали в кожу. Грести было тяжело. Вода погустела от мелких льдинок и снега, лодка продвигалась, как в манной каше.
Еще очередь. Еще. Несколько пуль цокнуло по борту лодки, а одна обожгла Мите плечо. Но он на это не обратил внимания. Боль от падения с кручи была куда сильнее.
Темная ночь быстро скрыла его от преследователей. Автоматы продолжали стучать на берегу, но пули ложились далеко от лодчонки Мити. Он греб изо всех сил. Пот щипал глаза. От снега ли, по которому он прокатился с кручи, от крови ли, скамья была мокрой. Но Митя продолжал грести.
Неожиданно лодка ткнулась в песок. Выбило весла из рук, и Митя повалился на спину…
Очнулся он в избе. Открыл глаза. Горел слабый свет. Митя увидел знакомые обои: мелкие цветочки, ни ромашка, ни василек — такие бывают только на обоях. Митя удивился: «Почему я дома? Ведь я же хотел…» Он поежился и уткнулся носом в подушку. Болел прикушенный язык, ныло плечо и нестерпимым жаром горело то место, на которое он приземлился, прыгая с крутого берега на вражеской стороне реки.
«Товарищ командир… Я хотел… Лучше хотел, быстрее. Ведь вы же с тем капитаном говорили — надо разведать. Вот я и пошел… Не получилось. По всем огородам прошел, до клуба добрался, а тут они…» — начал бредить Митя, снова теряя сознание.
ДРУЗЬЯ-ПРИЯТЕЛИ
Низинке, деревне, где жил Митя, фашисты пробыли всего два месяца. Но и за это время они успели показать, что такое «гитлеровский порядок». Из колхоза угнали весь скот, вывезли инвентарь, разграбили дома колхозников, расстреляли трех стариков.
Митина деревня в двух километрах от неширокой реки. Митя и его закадычный друг Колька летом переплывали ее. Правда, с отдыхом на спине. Хотя Колька в этом никогда не признавался: «Подумаешь, отдыхать еще. Саженками — в один мах».
Вообще Колька любил хвастнуть. Но врал он в меру, по мелочам, завирался редко, поэтому Митя верил ему и иногда даже завидовал. Нашел же вот Колька однажды черепок от доисторической посуды.
— Знаешь, Мить,— сказал он.— Обещали из музея деньги за него прислать и грамоту. Хочешь — тебе и себе удочки бамбуковые куплю?
Потом как-то на рыбалке Митя напомнил об удочках. Колька и глазом не моргнул:
— Знаешь, я все деньги матери отдал. Вот уж рада-то была! Костюм, говорит, тебе суконный куплю.
Вечером, правда, когда вернулись с рыбной ловли, мокрые и уставшие, мать оттаскала Кольку за вихры, приговаривая:
— Опять штаны ухлюстал… Отец ни дня, ни ночи покоя не знает, а ты и не думаешь, как все достается. Научись вначале хоть копейку заработать.
Колька после выволочки подмигнул Мите и сказал:
— Мать-то у нас экономная… Пожалуй, и новый костюм не даст надеть.
От коренастого и толстоватого Кольки Митя резко отличался. Митя худой и длиннорукий, почти на голову выше товарища. Волосы жесткие, растут беспорядочно: Митя и в пятом классе стригся наголо, а Колька причесывался «под польку».
В Низинку Митя приехал из Свердловска с матерью после смерти отца — слесаря на металлургическом заводе. Жить стали у тетки. Митя учился, а мать вступила в колхоз и вместе со своей сестрой работала на скотном дворе.
Деревенские ребята первое время начали было дразнить Митю «городским».
Но Митя гордился этим. Ну и отстали.
Одного только товарищи не могли простить Мите:
— Ни один дурень Кольке не верит, а ты веришь. Врет ведь все.
Митя простодушно улыбался:
— Чего ему врать-то? Совсем не к чему.
КАК ТОЛЬКО ВРАГ ОТСТУПИЛ
Митя с Колькой встретились сразу, как только фашисты отступили от Низинки за реку, на правый, более крутой берег — выгодный рубеж для обороны.
Наши еще только входили в деревню, а Митя прибежал к приятелю. Колька сидел на печи и что-то перекладывал в коробке.
— Лезь сюда. Гляди,— таинственно зашептал он, показывая
горсть блестящих латунных пуговиц.
— Так я у тебя их давно видел,— сказал Митя.
— Давно? Скажет, тоже! Я их вчера у обер-лейтенанта от штанов пообрезал. У того, который у нас на постое был. Повесил он штаны у печки, а я с них — чик.
Митя возразил:
— Да это же для шинели пуговицы.
— Вот именно,— подхватил Колька,— он их к штанам пришил. Для крепости. Чтобы не спалывали, когда драпать будет. А я их — чик! Вот смеху было… Как наши стрельбу начали, он вскочил, напялил их, а застегнуть нечем. Подхватил рукой — да по огородам. Чисто заяц…
Митя верил и не верил. У них в избе на постое не было фашистов. Заходили двое — кур искали, потом напиться велели принести. Мать послала за квасом. Митя, пока нес ковш с квасом, несколько раз плюнул в него. Фашисты пили и крякали от удовольствия. Только и всего.
— Пойдем к нам,— сказал Митя,— у нас наши бойцы остановились и командиры.
Колькины глаза загорелись, и он спросил шепотом:
— Вот у них в разведчики попроситься! Возьмут, а?
Митя задумался. Высокий, с простуженным голосом сердитый майор с двумя офицерами пришел к ним в избу, поздоровался, извинился перед теткой: «Прошу прощения, мамаша. Выбирать нам некогда. Ваша хата первая попалась, сюда и зашли». И на парня не обратил никакого внимания.
— Нет, Колька, командир очень сердитый,— сказал Митя.
МИТИНО РЕШЕНИЕ
Вечером Митя, растопив печку, сидел в углу на корточках и чистил картошку. Матери и тетки не было: они, как только пришли наши войска, со всеми колхозницами отправились в лес за припрятанным там кое-каким колхозным имуществом.
Сердитый майор пил из кружки чай и, ка за лось, продолжал с другими офицерами тот разговор, что начал, придя утром в избу.
— Ждать, когда подтянутся другие, бессмысленно. Но и на рожон лезть нечего… Нарвемся на крепкую оборону—сметут деревушку…
Офицеры соглашались с ним:
— Нужна разведка. Если противник продолжает отход и оставил только заслон, собьем. Если закрепился, придется ждать главные силы.
— Авиаразведка днем доносила, что отходят. Но ведь черт знает, сколько их на берегу?.. Проверка нужна. А на рассвете двинем. Понтонеры подошли?
— Здесь уже, в деревне.
— Передайте, пусть изучат реку. Не широкая, а все может быть. Да и шуга идет…
Почистив картошку, Митя долго лежал на полатях один, думал, думал и придумал.
На той стороне реки, в деревне Выселки, живет другая Митина тетка. Что если пойти будто к ней, все высмотреть — и назад. Можно очень быстро обернуться. Лодка есть… Спросить разве? Нет, майор сердитый не отпустит. Да еще обругает, чего доброго.
Митя вынул чугунок из печи, надел пальто и вышел. Вечерняя темень уже окутала деревню. С дороги, идущей к лесу, послышались женские голоса. «Мать с теткой возвращаются»,— подумал Митя и быстро, огородами, пригибаясь и прячась, побежал к реке.
Там он отыскал лодку и бесшумно поплыл к вражескому берегу, где стояла грозная тишина.
ДОКУМЕНТ НА ПАМЯТЬ
И вот около Мити стоят заплаканные мать и тетка. Майор тяжелой рукой гладит голову парня, поправляет повязку на плече.
— Товарищ командир,— с трудом говорил очнувшийся Митя,— Две пушки на огородах у бабки Мелентьихи, да две около старой риги… На выгоне… какие-то трубы… по нескольку штук вместе… ну… вроде барабан нагана… А в деревне — ничего… Два грузовика, да солдаты ходят.
Майор наклонился над ним:
— Как же ты на берег высадился? Где? Там же оборона…
— У Синих Топей. Болото там… Но пройти можно…
В избу вошел капитан и доложил майору:
— Разведчики сидят на берегу. Ждут, когда можно будет переправиться. Мальчишка переполошил противника. Стрельба, ракеты беспрерывно висят.
— Ладно. Решение уже принято. Разведчиков поберегите.
Майор пригласил Митину тетку и капитана к керосиновой лампе на столе.
— Вы местная жительница?— обратился он к тетке.— Деревню Выселки хорошо знаете?
— Сестра у меня там.
— Что за бабка Мелентьиха и где ее огороды? На карте не сможете показать?
Тетка застеснялась:
— Какая уж там карта… Изба Ефросиньи Мелентьевны рядом с церковью.
Капитан пометил у себя на карте.
— Хорошо. А рига колхозная где?
— Рига есть на карте, товарищ майор,— сказал капитан.
— Так их же две. Да?
— Вторую перед самой войной поставили,— объяснила тетка.
— Это уже точнее. Спасибо, гражданка… Будем, капитан, готовить людей. Высаживаться начнем там же, где высаживался мальчик — у Синих Топей…
Измученный Митя опять уснул и не слышал, как перед расоветом загудела артиллерийская канонада.
Проснулся Митя, когда в избу вернулся возбужденный майор.
Он снял с руки часы и надел их на почти безжизненную руку Мити. Затем вынул из планшетки полевую книжку:
— Звать тебя как?
— Коршунов Дмитрий Алексеевич.
Майор написал, вырвал и подал листок:
— Это тебе. Ну, прощай. Спасибо и вам, женщины.
Майор ушел. Вскоре прибежал Колька.
— Ну-ка, прочти,— сказала ему Митина тетка, подавая документ.
Колька, запинаясь, прочитал:
«Житель деревни Низинки Дмитрий Алексеевич Коршунов в трудных условиях пробрался в тыл врага и доставил советскому командованию ценные разведданные. В результате полк успешно форсировал водную преграду, занял деревню Выселки и обеспечил переправу главным силам. З а геройский поступок награждаю пионера Дмитрия Коршунова часами. Командир 30-го гвардейского полка гвардии майор В. Сазонов».
— Знаешь что?— сказал после этого Колька.— Про пуговицы и фашистские штаны я тебе все наврал.
Часы Дмитрий носит до сих пор: хорошие попались.
