1. «Что ты наделал, Павлик!»
Анастасия Петровна металась по пустой квартире.
— Павлик! — звала она. — Павел!..
Никто не откликался.
К ее приходу сын всегда сделает уборку и, накрыв стол к ужину, зажжет свет в обеих комнатах, читает или мастерит что-нибудь. А сегодня, подойдя к дому, Анастасия Петровна взглянула на темные окна и почувствовала недоброе.
Забыв о своей полноте и тщательно оберегаемом сердце, она помчалась по крутой лестнице на второй этаж. Открыла дверь. Забыв вынуть ключ, на ходу сбросила плащ и крикнула:
— Павлик!..
В темноте громко тикали стенные часы.
Анастасия Петровна включила свет. Пустой стол сиял белизной свежей скатерти. На нем не было обычных приборов, хлебницы и кипящего чайника. Чайник стоял на боковом столике.
Анастасия Петровна безотчетно тронула его—холодный! — сунула штепсельную вилку в розетку и бросилась в смежную комнату:
— Павел! Ты спишь, что ли? Заболел? Цок!..
Позади глухо щелкнуло реле ограничителя на чайнике: недавно сын приладил к нему самодельный терморегулятор, без воды чайник автоматически выключался. Анастасия Петровна, сообразив, кинулась назад, выдернула шнур из штепселя и снова бросилась в комнату сына.
Вечерний ветер, свежий и прохладный, чуть колыхал прозрачную штору полуоткрытого окна.
Павла не было.
Но почему все его вещи брошены на кровать? Кто здесь орудовал в пустой квартире? Воры? Собрали, что поценнее, да, видно, кто-то помешал?
Анастасия Петровна уставилась на знакомые вещи: серый костюм, недавно сшитый… фотоаппарат ≪Зоркий≫… полупальто цигейковое… ботинки модельные… две пары… магнитофон… эспандер… динамометр… велосипед с моторчиком…
— Кажется, ничего не успели!.. —Анастасия Петровна перевела дух и подошла к кровати. Взяла пиджак, встряхнула и даже вздрогнула от резкого звука: пола пиджака задела за звонок на велосипеде.
— А, чтоб тебе!.. —сказала она, неприязненно глянув на звонок. И тут она выронила пиджак, сразу забыв и о нем и о всех других вещах.
К звонку была прикреплена записка.
В ней круглым, размашистым, еще полудетским почерком написано:
≪Гражданка Ливанова А. П. Возвращаю вам все эти шмутки, приобретенные вами на бесчестные деньги. Меня не ждите и не ищите, все равно не найдете. Жить с вами больше не могу и не буду. Павел≫.
— Бесчестные деньги… жить… не могу…
Анастасия Петровна опустилась на колени, словно под тяжестью этих жестоких, непримиримых слов. Комкая записку, задыхаясь от слез и гнева, она припала к голубому блестящему покрывалу:
— Ох, что ты наделал, Павлик!.. Что ты, сын, наделал!..
Но Анастасия Петровна была женщиной энергичной, в жизни ей не раз приходилось принимать удары трудной судьбы. Через пятнадцать минут она стояла перед трельяжем, тщательно запудривая покрасневшие подглазицы. Она понимала: если сын что замыслил, пусть самое страшное, он сделает это без оглядки, без колебаний.
≪Весь в отца!≫ Она поправила волосы, в последний раз оглянула себя в зеркало и с окаменелым в горькой решимости лицом подумала: ≪Все равно разыщу! Верну!..≫
Быстро погасив свет, она пошла в милицию.
Словно в ответ на ее ожесточенные мысли в пустой квартире громко заиграла любимая пластинка Павла—≪Марш энтузиастов≫:
Нам ли стоять на месте —
В своих дерзаниях всегда мы правы!..
Сработало приспособление, сделанное Павлом. Выключатель в его комнате вел и к люстре, и к настольной лампе и пускал механизм радиолы. Анастасия Петровна никогда не могла запомнить, как нужно пользоваться этим хитрым выключателем.
Бурная, мятежная мелодия загремела на весь дом, полетела через полуоткрытое окно на пустынную улицу. Ливанова не обратила на нее внимания.
А песня долго провожала ее:
Мечта крылатая.
Мечта прекрасная
Всегда зовет тебя вперед…
2. Поклянись, Шура!
Часом ранее в соседнем шумном дворе появился парень с рюкзаком за спиною. Он шел, держась тени, вдоль стен большого многоэтажного дома. Три стороны этого дома и образовывали большой двор с волейбольной площадкой, с плотными рядами разросшихся деревьев и обвитой зеленью беседкой в глубине.
Парень высок для своих шестнадцати лет, пожалуй, даже долговяз и чуть сутуловат. Надвинутая на глаза кепка затеняла мальчишески мужественное, с тонким носом, пухлыми губами и упрямым подбородком лицо. Сапоги с короткими голенищами и ватник нараспашку подчеркивали, что собрался он куда-то всерьез, надолго и далеко.
Пройдя к самому крайнему окну в дальнем крыле дома, он негромко постучал по стеклу, видать, привычным условным стуком: раз-два, раз-два и раз…
Через полминуты из подъезда вышла коротко остриженная невысокая девушка, худенькая, но крепкая, с чуть раскосыми глазами. Надевая на ходу жакет, она приостановилась, перестала застегивать пуговицы и всплеснула руками:
— Ты куда, Павлик? В поход? А где остальные? Почему меня не предупредили? Я только что постирала свои туристские брюки.
— Здравствуй…
Парень замялся, молча опустив голову. Потом нежно потрогал маленький следопытский значок на лацкане девичьего жакета и, не поднимая головы, сказал:
— Я, Шура, окончательно решил… Больше не могу жить с нею… Из-за того… Понимаешь?.. Я ушел и насовсем.
— Куда же ты? — воскликнула Шура испуганно. —Зачем? Может быть, все выяснится, может, все это не так, как ты думаешь.
— Нет. Все именно так. —Павел прикусил губу и, подняв голову, отвернулся.
И Шура почувствовала: спорить, переубеждать его бесполезно.
— А что ты ей сказал? — осторожно спросила она.
— Ничего. Сложил ей все барахло, написал записку… Она, наверное, меня искать станет, и…
— Конечно!—обрадовалась Шура, но тут же поняла, что радоваться-то нечему, и добавила грустно:—Тебя вернут, как напроказившего ребенка… Ну, куда ты?
Павел приблизился вплотную, заговорил почти шепотом:
— Ты поклянись, что никому —ни слова. Клянешься? —Он взял ее за плечи.
Шура высвободилась.
— Ты клянешься? — тихо повторил он.
— Ну, клянусь.
Шура кивнула, прикрыв глаза. Павел зашептал, едва не касаясь губами девичьего уха, ему даже пришлось отвести в сторону Шурины короткие волосы:
— Я буду пробираться к дяде Василию. Знаешь? В район Тельпос-Иза…
— Тельпос-Из? Гнездо Ветров? Ой, Павлик, это же очень далеко. Это же через весь Урал —с юга на север!.. —Шура растревожилась, но одновременно позавидовала в душе редкостному маршруту: не каждому доводится пройти столько.
— Точно, до Соликамска. А потом по Каме, по Вишере, затем — в Печору, по ней…— Павел сбросил наземь рюкзак и выпрямился, чуть погордившись собою. Его радовало, что Шура так переживает за него. —А в какую реку заворачивать с Печоры? Помнишь?—спросил он.
— Помню. Кажется, Подчерье, —сказала Шура и озабоченно нахмурилась.— Ой, что же это будет?
Шуре Петешиной, пожалуй, тоже хотелось бы отправиться в такое далекое путешествие. Она и восхищалась Павлом немножко и боялась за него. Она уловила также и безрадостный смысл его слов: он будет пробираться, а не поедет, купив билет.
— У тебя совсем нет денег? — спросила она очень мягко, зная, что он из гордости может и не сказать правды.
— Не мог же я у нее просить, —презрительно поморщился Павел,—А мне и не надо! Я честно в дороге сам заработаю…
— Погоди, я попробую достать хоть сколько-нибудь.
Девушка повернулась и скрылась в подъезде.
Павел пощупал у себя в кармане единственную трешницу и несколько пятнадчиков. Мало! Удрученно вздохнул, задумался. Над ним в чернеющем небе зажигались звезды, но они были такими далекими и чужими. Поискал глазами по небосводу — не летит ли вдруг сегодня над городом искусственный спутник? Нет, спутника не было.
Шура вернулась очень быстро, подошла совсем неслышно, схватила его за руку, повыше локтя:
— Всего тридцать рублей,—горячо заговорила она.—Ты обождал бы день-два, мы насобираем тебе на всю дорогу.
— Нет!.. Не могу…
— Возьми хоть эти.— Шура затолкала деньги в карман его куртки, и рука ее невольно задержалась на груди у парня.
— Как же ты, Павлик?..
— Я буду писать тебе, — сказал он и притронулся к ее пальцам.
— А как же я? — тихо спросила Шура.
— Ты тоже пиши мне. Ладно? — Он достал мелко исписанный листок из блокнота и отдал ей. —Только, смотри, — никому!.. Вот тут числа… Я не уверен, что удастся уложиться в сроки и выдержать маршрут. Но на всякий случай пиши. До востребования: Челябинск, Свердловск, Соликамск, Орловка… —и неожиданно закончил:— Ну, будь здорова! До встречи!.. Пока мать с работы вернется, я должен быть как можно дальше. Ты же ее знаешь…
Он пожал Шуре руку, резко закинул рюкзак за плечо и широкими шагами пошел со двора, мимо окон, в которых начали вспыхивать один за другим электрические огни.
У ворот он оглянулся и помахал Шуре рукою так, как делал всегда, когда они прощались ≪до завтра!≫.
3. Дело осложняется
Наутро Шура Петелина обошла всех следопытов своего отряда, хотя лишь немногих застала дома. Не выдавая тайны, она рассказала, что Павел Ливанов попал в беду, и ему надо срочно помочь деньгами. Никто не отказывал, все обещали до вечера что-нибудь предпринять, попросить у родителей или получить кое-где заработанное, иные сразу отдавали все свои наличные. Но каждый упорно расспрашивал, где же Павел.
Шура заверяла: это, дескать, пока тайна, она поклялась не говорить, иначе дело испортится.
И каждый высказывал свое мнение.
— Пашка сам богаче всех,—сказал один. —Не был бы он нашим следопытом, я ни копейки не дал бы.
— Если он куда-то двинулся без денег,— это не страшно,— сказал другой.— Я читал: какой-то турист пропутешествовал даже вокруг света на попутных машинах. Только на питание нужны средства.
А третий поставил перед Шурой ультиматум:
— Тайна от своего отряда —это эгоизм и свинство. Немедленно потребуй от Пашки, чтоб он снял с тебя клятву, расскажешь нам—мы быстро придумаем, как лучше помочь. Подумаешь—деньги! Не имей сто рублей, а имей верных друзей.
Про себя Шура соглашалась, что поклялась напрасно. После, когда она отошлет хоть немного денег, пожалуй, можно будет рассказать ребятам кое-что, чтобы всем обсудить, как помочь Павлу по-настоящему. Она раздумывала об этом на кухне, привычно орудуя ножом над картошкой к обеду.
За этим занятием и застал ее пришедший к Петелиным лейтенант милиции.
Этого Шура никак не ожидала!
Пригласив милиционера впопыхах прямо на кухню, она ополоснула руки и чересчур долго и крепко вытирала их. Наконец с усилием произнесла:
— Я вас слушаю…— и, стараясь ничем не выдать волнения, добавила: — Чем могу быть полезной, товарищ лейтенант?
Лейтенант спросил, куда можно сесть, снял фуражку, поправил пояс и вынул из планшета небольшую фотографическую карточку. Показал ей:
— Вы знаете его?
— Ливанов? Мы учимся в одном классе ,—ответила Шура как можно спокойнее.—С ним что-нибудь случилось?
Лейтенант внимательно посмотрел на девушку, попросил разрешения закурить, долго разминал папиросу, не торопясь, чиркнул спичкой и, подумав, сказал:
— Он вчера убежал из дому… И прихватил с собой деньги матери.
— Это неправда! — почти выкрикнула Шура и, сразу снова овладев собой, повторила негромко: — Этого не может быть!
— Почему вы так возмущаетесь? Вы же, наверно, знали, что он ушел из дому,—пряча улыбку, сказал лейтенант.— Почему не говорите, что неправда?
— Я говорю: неправда, что Павлик взял деньги!—запальчиво уточнила Шура.
— А то, что он ушел из дому, значит, вы знали? Куда же он уехал, если не секрет?
— Секрет, — отрезала Шура. — Он самостоятельный человек и едет куда хочет. У него паспорт есть. А про деньги — вранье.
— Но гражданка Ливанова заявила нам об этом. Взята тысяча рублей. Вы хорошо знаете Павла?
— Я головой ручаюсь за него. Павлик не может, понимаете, не может взять ее деньги! —Шура прижала руки к шее, еле справляясь с дыханием.
— Вы и его отца знали? — спросил лейтенант.
— Нет. Когда он ушел на фронт с Уральским добровольческим танковым корпусом, я была еще грудным ребенком…
Шуре стало как-то немножко легче и веселее, когда она сказала о себе —грудной ребенок. Лейтенант тоже улыбнулся, разглядывая ее. И получилось так, что Шура подробно рассказала ему о ссоре Павла с матерью, о том, как он решил навсегда покинуть дом.
— Вы потребуйте у Ливановой его записку!..
Тогда лейтенант попросил Шуру помочь ему как следует разобраться в происшествии. Он определенно завоевал себе союзницу. Может быть, потому, что был скромен и серьезен и совсем не похож на официальное лицо, а может быть, и потому, что казался не очень намного старше Шуры.
— Для начала сходим к заявительнице,— сказал он, предупредительно распахнув дверь перед Шурой. И когда она удивленно посмотрела на него, не понимая этого неуклюжего слова, засмеялся и объяснил: —К Ливановой, значит…
Шагая рядом с офицером милиции, Шура сначала побаивалась, как бы не попался навстречу кто-нибудь из знакомых: вдруг ребята-следопыты увидят— стыд! Но неудобство и стеснение быстро улетучились: лейтенант шел рядом с нею как равный с равной, говорил о каких-то забавных пустяках и действовал этим успокаивающе. Шура теперь была готова всячески помогать ему, чтобы как можно скорее возвратить Павла домой. Она собралась уже рассказать о намеченных пунктах его маршрута.
И не успела.
Анастасия Петровна встретила их настолько возбужденная, что долго не давала молвить и слова:
— Я требую немедленно найти моего сына!.. Он обокрал меня!.. Вот, посмотрите, что делается!..— кричала она, потрясая перед лейтенантом только что распечатанным письмом, —Вот кто совращает нашу молодежь!.. Если вы не примете немедленные меры, я сама поеду в Свердловск и призову его к порядку! Я не позволю мутить голову моему ребенку!..
Лейтенант осторожно взял у нее письмо и спокойно прочитал вслух, поглядывая на Шуру:
≪Дорогой Павлуха! Хотя прошло почти полгода, как ты написал мне о желании со своими следопытами побывать у нас, на Северном Урале, думаю, ты не изменил своего решения приехать поработать на вольном воздухе. Сейчас такая возможность представляется: я должен подобрать и привезти в нашу геологическую партию десятка полтора молодых рабочих. Дело наше расширяется и обещает принести колоссальные результаты.
Приезжай скорее ко мне с одним-двумя самыми надежными своими товарищами в Свердловск, где я пробуду дней 8 — 10, и потом вместе отправимся к Гнезду Ветров. Название-то какое! Одна лишь поездка туда даст замечательные впечатления.
Твой дядя Василий≫.
И Шура решила действовать иначе.
Продолжение следует.
