В декабре 1611 года над волжским городком Романовом разразилась небывалая в этих краях сухая и морозная метель. До утра на обоих берегах пуржило и держало жителей взаперти. Ни дать ни взять очередная польская предтеча. А едва рассвело и улеглось, от избы к избе по непрерывной бабьей эстафете пошла по романовским холмам ужасная весть: в снегах застывшей Волги в полуверсте от городка нашли санную кибитку с четырьмя замерзшими телами. Пятое — труп кучера — лежало в стороне, видать, сбившись, кучер пытался найти дорогу.
Жертвой стихии стала семья романовского служилого дворянина: он сам, его супруга и их дети — брат с сестрой. Не в пору и на беду свою, отправились они домой из гостевания в правобережной Борисоглебской слободе. Однако на многолюдном отпевании в деревянном Крестовоздвиженском храме и на непышных в смутное время похоронах, собравших, однако, весь Романов и слободу, гробов оказалось только четыре: три господских и один скромный кучерской.
Разнеслось, что в девятилетнем мальце что-то трепыхалось еще. Завернутый родителями в медвежью полсть, он поначалу тоже не подавал признаков жизни. Но когда церковный пономарь начал эту полсть разворачивать, то увидел, как шевельнулись пальчики на руке мальца, и весь он оказался не скрюченным намертво, как прочие, а чем-то еще живым отзывался руке.
Крестясь на бегу, пономарь позвал иерея, а тот скорым бегом послал за знахарем. Скорняк Селиверст, рыжебородый насупленный мужик, приложился ухом к белой груди мальчонки и велел пономарю, что жил при храме, принести одеяло. Он молча завернул тело, накрыл, прижав к себе еще полами овчинной шубы, и унес в свою скорняжню. А слухи, погуляв еще по избам, улеглись, как и сама недавняя метель.
