Княжна-путешественница

Ясная Поляна. Хмурый осенний день. Моросил дождик — мелкий, как пыль. Лев Толстой в тяжелом драповом пальто, в высоких ботах молодо прыгал через канавы и лужи — гулял. Старику слегка за семьдесят. Его сопровождал Максим Горький — высокий, худой, в крылатке и в шляпе, угловатый, по-городскому неуклюжий. Горькому слегка за тридцать.
Совсем недавно истекли последние месяцы золотого для русской литературы девятнадцатого века.
Алексей Максимович удивлялся резвости старика и его причуде — гулять в ненастную погоду. Толстой декламировал:
— Грибы сошли, но крепко пахнет в оврагах сыростью грибной! — здорово сказано.
— Да, у Бунина зоркий глаз и чуткое ухо.
— Разве Иван Алексеич? Мне казалось, Фет. Вообще-то речь о запахах, — усмехнулся Толстой. — Зрение и уши тут ни при чем.
Старик что-то хотел спросить у Горького, но тут ему под ноги, под могучие боты-мокроступы выкатился мокрый заяц. Толстой мгновенно подпрыгнул и свирепо, по-охотничьи гикнул — заяц стремглав бросился в кусты.
Писатели возвращались к барскому дому, наблюдая за матерым коршуном: тот кружил над скотным двором; сделает круг и покачивается на крыльях, не решаясь напасть на жертву. Оба прикрыли глаза ладонями, Толстой шептал:
— Злодей целит на наших кур. Вот… вот… вот сейчас… Эх, боится, стервец! А, да там ему кучер мешает. Надо позвать кучера…
Он осторожно пробрался ко двору и помахал конюху, крикнул ужасным шепотом:
— Уйди!.. Петруха, зараза, уйди! Убью, кому говорят — уйди со двора!
Конюх топтался на месте, не понимал манипуляций графа и, наконец, громко спросил:
— Чевой-то, барин?
Коршун мгновенно взмыл в воздух, метнулся в сторону, исчез.
— А… — расстроился Толстой, — болван, раззява! — плюнул с досадой в траву, повернулся к Горькому и вдруг спокойно заявил: — А Чехов бы не испугался. Ударил бы. Отчаянный он — истинный коршун.
— Почему Чехов? При чем здесь Антон Павлович? — изумился Горький. — Какой же он коршун? Милейший человек, доктор.
— А посмотрите…
Среди водяной пыли в конце аллеи эффектно стоял мужчина: без головного убора, стройный, высокий, в длинном кожаном пальто. Пенсне вспыхивало зелеными и красными искрами.
— Истинный коршун! — любовно повторил Толстой.
— Разве это Антон Павлович? — растерялся Горький. Он как бы слегка струхнул. — Да разве он приглашен сегодня?
Толстой словно не слышал Горького — уже широко шагал по аллее. Чехов спокойно его поджидал.
читать далее