На улицу Дружбы наконец-то пришёл солнечный день. Событие это редкое, от того, что всякие разные тучи да облачность имеют обыкновение закрывать земное светило. Может, причина не так проста и банальна, научно сложнее или с вывертом каким фантастическим – я не знал. Что знал точно, в последний раз солнце радовало меня в прошлом году. Выглянуло на полдня, да и кануло, будто кто-то прикарманил его по случаю. Да, месяцев семь, как видно не было.
Перед выходом в школу мамка обняла меня, поздравив с днём рождения, и выдала на карманные расходы «пятёрку». В наше сытое время денежка эта для обычного школьника – приличные деньги. Конечно же, местный сволочь и хулиган Камаец, скользкий и препротивный белобрысый тип, как-то разузнал об этом. И, одним словом, намекнул в коридоре, что делиться придётся, все едино. Если только передвижение на костылях мне не за счастье. Рубли было жалко до слёз, — это только в глупых анекдотах граждане в ермолках традиционно прижимисты и на сохранении шекелей изворотливы.
Я хоть и русский, чему свидетель относительно новый паспорт, однако за родной рубль обязан держаться до конца, иначе никогда не выйду в люди, которые радуются жизни в мегаполисах, и не разбогатею.
Признаюсь честно, про богатство я, конечно же, загнул. В наше время, когда высшие ценности это – духовное развитие и национальное единение, о нём продолжают серьёзно бредить разве что соотечественники, выжившие в пресловутые девяностые. Социологи в рукопашную сходятся с политологами, когда обсуждают этот непростой исторический период России. Не я один видел, вся страна – по телеку, дебаты на эту тему каждую субботу после ужина показывают.
Именно ребятишки из девяностых отмывали страну от копоти социалистического века, и, в напарниках со своими детьми, вытянули её из болота бедноты и деградации переходного периода. А после принялись наблюдать из кресел-качалок, как внуки правят государством. Да так эффективно, что по инерции мы Северную Америку обогнали, не успев испугаться. Впереди только китайский бампер мельтешит, но это цель уже посерьёзней.
Трудно поверить, но пару десятилетий назад на сорок рублей можно было купить только один доллар. Дутый, как латексный шарик, пустой, даже без грамма золота внутри, – зелёная туалетная бумага с напечатанными бородатыми дядьками продавалась по всему миру словно горячие пирожки с экологически чистой картошкой. Нарасхват. Как удалось Дяде Сэму впарить эти фантики почти всему населению Земли – мне лично непонятно. А потом, как-то незаметно для глаза обывателя, доллар скукожился, превратился в точку и схлопнулся сам в себя. Финансовая пирамида планетарного масштаба разом прекратила существование, пелена спала, и денежная единица эта заняла положенное место в табеле о рангах. Где-то между новозеландским долларом и франком. Американцам, надо сказать, крупно повезло, и они легко отделались. Доллар вполне мог повторить судьбу Франкенштейна под торговым названием «евро». Эта денежка просто в одно недоброе утро превратилась в макулатуру по цене десять копеек за кило.
В тот день в моём кармане грела бок «пятёрка». Если бы я тогда вместо школьных занятий захотел бы смотаться до Нью-Йорка, поглазеть на тамошние башни и парки, то эту монету сходу обменял бы на пятьсот долларов. Эх, надо было оставлять её дома, а не тащить в школу…
Когда уроки закончились, глупо было оставаться в школе. По обыкновению, я отчеканил «Пока!» охраннику на выходе, бодрее и беспечнее обычного, и миновал зону контроля. Металлоискатель слабо пискнул, это и понятно: ключи, хронометр да и «пятёрка», как никак металл, сработали.
Часы у меня ретро, не чета сегодняшним, тонким да насквозь электронным. Дедушка бате подогнал, когда тот в старшие классы перешёл. Типа событие. Ко мне они отошли по другой причине, хотя и семейная традиция не была нарушена. Поначалу в школе прикалывались, даже выпускники отжать хотели. Только быстро поняли, что этого я не прощу. Обратно вырву и, непременно, вместе с кадыком обидчика.
Я вышел на просторное школьное крыльцо, остановился, будто поправляя ремешки рюкзака. Непринуждённо оглядел двор и многоэтажки за дорогой, в тщетных попытках заметить наглую худосочную физиономию. Камаец парнишка высокий, костлявого телосложения, такого трудно пропустить, даже в обыденной сутолоке городской улицы. Однако он, как истинный вожак, спрятался в тень и не отсвечивает. Да и зачем, если у него на подхвате есть подручные, лица которых я никак не могу запомнить, – увидел и забыл.
Можно было, конечно, обычно-привычным путём топать, вроде как легендарный герой в былинных сказаниях. Который знает наперёд, что ничем хорошим поход его не закончится. И всё же без страха и без сомнений он направляет сильной рукой своего верного коня. В перспективе животину потерять и раненому быть. Почётный путь, достойный… Или свернуть к школьному стадиону, и обходными партизанскими огородами добираться. Согласен, бесславный выбор, зато здоровье и деньги сберегающий.
Да ладно, подумал я, прекращая попусту рассматривать оконные панели офисных зданий за дорогой. Самое простое решение не всегда также просто исполняется. Мне даже почудилось, будто вижу, как в нетерпении переминается Камаец за торцом ближнего дома, нервничает за успех предприятия. Ещё одним доводом против улиц был цвет моей одежды. В школу я сегодня явился не в костюме, как бывало обычно, да и привычно. Оделся по-простому, в противовес стереотипу, что, мол, на свой день рождения надо принаряжаться и прихорашиваться. Я не считаю необходимым рядиться в костюм по праздникам, так как ношу его каждый день. Вот широкие джинсы «Индиго», да футболку с принтом Бристольского астронавта от граффитиста Бэнкси на груди – самое то, чтобы отметиться.
Именно прикид брутального парниши отлично, по моему скромному мнению, подходил для партизанских манёвров. Благо деревьев и кустарников за школой у стадиона понатыкано предостаточно, – всю зиму можно древесину сжигать в кочегарке, если централизованное отопление вдруг отрубят.
Яркая зелень листьев рябила в глазах, за каждым встречным кустом мерещились нехорошие ребята и явственно начинал я чувствовать на своём лице их каменные кулаки. Немного потряхивало от набежавшего адреналина, из-за чего обстановка воспринималась неадекватно. Странно, но до этого бесконечно и бессмысленно верещавшие птахи, отчего-то приутихли, что я даже начал слышать своё дыхание, будто трэш какой дешёвый на компе прохожу. Вывалился на небольшую полянку, будто довольный медведь из зарослей малины, перед котельной, железная труба которой чёрном шпилем вытягивалась из мрачного кирпичного короба. Разглядел за ней забор, за ним непременную свободу. Заставил себя успокоится и, на полусогнутых, двинулся вперёд. Вот и забор, так ерунда, а не преграда, – перепрыгнуть раз плюнуть. Вошёл в редкие кусты, притронулся к тёплой арматуре прутьев. И мгновенно присел, услышав подозрительные звуки за спиной.
Камаец замыкал эту странную процессию, впереди трое его подручных вели девушку. Даже не вели, просто, как мифический Цербер, сторожили её со сторон, пыхтя от чего-то и отдуваясь, не позволяя вырваться из кольца. При этом только Камаец казался спокойным и продуманным, будто в противовес своим шестёркам. И девушка держалась независимо, однако по напряжённому лицу было видно, каких усилий это ей даётся.
Стало понятно, что я мог и не скрываться, идти от ворот напрямик с песней под мегафон и барабанным грохотом, через узкие и тёмные дворы, и никто бы меня там не дожидался. Сделай я это, и никогда бы не увидел того, чему стал свидетелем. И всё бы, возможно, сложилось прекрасно…
Значит не судьба, тогда подумалось мне. А ещё, что я – конченый идиот. Здравый смысл после этих соображений благополучно покинул мою голову, потому как в следующую секунду, словно самец человекоподобной обезьяны, я выскочил из кустов и сбил с ног Камайца. Не оглядываясь, чтобы проверить, как тот пережил столкновение, запрыгнул на спину ближнему из троицы, повалил его на землю и, вверх наглости, – добавил коленом в печень. Безусловно, добился того, что задумал: обратил на себя внимание. Камаец покуда не поднялся, видно ему досталось не хило, зато двое оставшихся двинулись в мою сторону, потеряв всякий интерес к девушке. Ладно бы двое, как-нибудь отмахался бы, однако и третий, отряхивая с брюк налипшую грязь, присоединился к ним, особо недобро посматривая на меня.
Мне бы бежать, спасать свои рёбра и зубы, однако я этого не сделал. Потому как девушка застыла в странном ступоре, не пыталась даже слинять по-тихому, пока нехорошие ребята отвлекаются на меня. Всё было напрасно. Путь к близкому забору уже отрезан, а дорожку к школе закрывал Камаец, неспешно вставший на ноги и подозрительно спокойно наблюдавший за нами. Выбора не оставалось, как только отступать в котельную. Но я-то знал, именно этого они и хотят. Из котельной хода и вовсе нет никого. Хотя… Если обогнуть её справа, то в глухом дощатом заборе должна быть небольшая пробоина. Пользовался ей давно, в классе третьем, да и то так, по детской шалости.
Ухватил девушку за холодную руку и, преодолевая инертность её скованного, словно деревянного, тела, потащил к намеченной цели. Оглядываться было некогда, и так ясно, –преследуют, буквально повисая на наших спинах. Увидел забор, а впереди – непроходимый тупик, – я это и так знал. А вот где-то здесь должна быть щель. Мы упёрлись в безмолвную шероховатость нестроганых досок, но прохода так и не появилось. Я ошибся, глупо ошибся, доверившись детским воспоминаниям, которые, как известно, грешат фантазиями.
К этому времени девушка очнулась, напряжённо огляделась, уделив больше внимания нашим преследователям, чем моей скромной персоне. Да нет, я был тогда не в обиде, понятно, что они представляли угрозу её здоровью. Я прижался спиной к забору, словно крыса в конце лабиринта, которая поздно сообразила, что вместо арахиса её ждёт нечто другое. И, к своему облегчению, разглядел торец верхнего опорного бруска, непонятно зачем выдвинутый за доски сантиметров на семь. Высоковато конечно, для девушки… Но ничего, молодая, дотянется.
– Ставь ногу! – выдохнул я одними губами, показывая подбородком, куда именно. И не дожидаясь, когда она сообразит, нагнулся, ухватил её левую ногу за голеностоп и, не обращая внимания на слабый протест против такого хамского обращения, поставил на выступающий брусок. Узкая юбка ожидаемо треснула по шву, и правильно: сшита была для спокойной прогулки и культурного отдыха, а не для гимнастических упражнений. После, больше суетливо, чем торопливо, совершенно бесцеремонно нырнул головой между её ног, плечами почувствовав тепло её попы. И резко выпрямился, краем сознания понимая, что поясницу уже сорвал:
– Ну, давай, что ли… Отъела…
Качнуло к забору меня прилично, и незнакомка непечатно отозвалась о чьей-то матери, при этом продолжая сидеть, и даже не пыталась зацепиться руками за край забора.
– Хватайся… – выдавил я, замечая боковым зрением, что преследователи побежали. Потеря девушки в их планы не входила.
Она схватилась, и моим плечам полегчало, – девушка пыталась повиснуть на заборе. Я вывернул шею, как мог и куда-то в область её живота выдавил:
– Когда упадёшь, беги. Не будь дурой…
Перехватился с плеч на руки и вытолкнул за забор. Слышно было, как она упала, ойкнула и молча побежала.
«Молодец», – подумал тогда я, пропуская первый удар в область солнечного сплетения. Согнулся, естественно, получая добавки по затылку, спине и ногам. Падая на землю, ждае не падая – складываясь, последнее, что я увидел, была модная спортивная обувка Камайца, которая сблизившись с моей физиономией, выключила свет. Навсегда.
То, что я жмурика сыграл, и мне, собственно, можно белые тапочки надевать, она гораздо позже рассказала. Нет смысла говорить, что я ей не поверил. Ни поначалу, ни после. Проще для мозга было придумать, что костлявая мимо проходила, даже на экзекуцию взглянула, однако не убедили её четверо молодчиков. Били они не по системе Станиславского: без задора, что ли, без огонька. Поэтому фельдшеры «скорой» недолго надо мной колдовали: быстро в сознание привели, остановили кровотечение, да и отвезли до приёмной травматологии городской больницы. Местные время не тянули, в операционный зал укатили, заштопали где требовалось, штырей в мослы понапихали, гипса извели пару строительных тачек. По растратились, одним словом. Однако в глазах докторов азарт был виден и интерес неподдельный, — когда ещё такой специфический больной в отделение поступит, в наше-то просвещённое и спокойное время. Конечно же, я не могу поручиться, но мне тогда показалось, что они ещё и фиксировали оперативное вмешательство на камеру, может и не одну. Думается – для будущих поколений наглядный пример и материал для научных изысканий.
А ещё врачи, кроме непосредственной работы, шушукались меж собой, не особо скрывая непонятного для меня удивления. При этом объяснять странное и загадочное поведение не спешили.
Ломать мозги, в бессмысленных попытках разгадать эскулапов, вскоре надоело. Для этого, если потребуется, существуют специально обученные люди, конвейерным способом подготовленные различными «академии». Правда, после никто не гарантирует им работу — профессиональная психолого-терапевтическая гильдия не резиновая, а без членства в профессию не попасть. И правильно, хороших мозгоправов много быть не должно, а посредственные пусть держаться подальше от потенциальных клиентов, да поближе к сельхозугодьям фермеров, которые высоко ценят низкоквалифицированный ручной труд.
Кстати о ручном труде… Я разглядывал свои руки в гипсе, да и ноги в бинтах и нерадостно соображал, что после выписки из этого госпиталя, дорога в престижный профессиональный колледж для меня, вероятнее всего, будет закрыта. Мало головой быстро и точно соображать, надо ещё, чтобы руки были в полном порядке. Оператор станка-автомата – наиболее популярная нынче профессия у выпускников школ. Конкурс на поступление огромный, — проще военным лётчиком стать или подводником. Также трудно поступить разве что в космический корпус, оно и понятно, — в нашей стране во все времена к космосу повышенное внимание.
Я лежал, пытаясь расслабиться и забыть мамкино грустное лицо, со следами от слёз. Жалость к самому себе переполняла и чтобы как-то переключиться, мысленно начал примерять на себя работу то юриста, то врача или следователя. Нехитрый приём сработал, и мои мысли потекли по новому руслу. Трудовые перспективы не воодушевляли. Кому нынче охота впахивать юристом? Дураков мало… Затем вспомнилась школа, — её предстояло ещё закончить, и недавние события у котельной, девушку с откормленным «экватором» из-за которой я чуть было не «двинул кони». Ругать себя пробовал, конечно же, толку то. Событие свершилось, я смирился с неизбежно случившимся и, не имея возможности размяться, погулять или поиграть в какой-нибудь футбол, продолжал гонять свои мозги от теме к теме, пока не уставал и не проваливался в сон не сон, бред какой-то. Где вновь и вновь встречал её, молчаливую и загадочную. И, кстати, всё у неё с фигурой было в порядке… Одним словом, привлекательная девушка.
Лампы в палате мигнули раз, потом ещё. Я закрыл глаза, пережидая технический сбой электросети. Когда открыл, то палата была погружена в непроглядную тьму. Даже светодиоды медицинского аппарата, который бесконечно попискивал и мигал, потухли. За окном непробиваемые облака намертво перекрыли свет и без того тусклой луны. Где-то в коридоре слышалась непонятная суета, шорохи больничных тапочек, тихий шелест пластиковых одноразовых медицинских халатов. На стене часы, до обесточивания, показывали время за десять часов. Спать вовсе не хотелось, — я только этим и занимался последние три дня. Но и во мрак бесцельно всматриваться тоже как-то глупо. Движения в коридоре прибавилось, однако отчётливо чувствовалось бесцельность происходящего.
Тихо скрипнула дверь в мою палату. Так тихо, что я больше догадался, что её открывают, чем услышал. Что-то низкое и объёмное беззвучно подкатило к моей кровати и остановилось. Я испугался так, что впору было под меня «утку» подкладывать, чтобы конфуза избежать. Сон, который и не сон, а бред – снесло как гильотиной, начисто, а больничная роба вмиг отсырела, хоть выжимай. И когда мои зрачки «сыграли» симптом Бумке, в тщетных попытках донести до мозга хоть какие-то фотоны визуальной информации, тихий голос у моего левого уха произнёс:
– Тс-с, молчи… – голос был женским и отчего-то знакомым. Притом запаха от человека, что стоял ко мне почти вплотную, не ощущалось вовсе.
«Такого не может быть…», была первая мысль, после которой я всерьёз подумал, что панический крик в такой ситуации не сильно уронит мою самооценку.
– … и не думай, – шёпот вернул меня к реальности. – Не сможем уйти скрытно. Поднимем тех…
Пауза затянулась, будто человек вслушивался в коридорный шум.
– … тех, у кого уши… есть.
И снова тишина, словно она выслушивала не только коридор, но и дальше, за стены госпиталя.
– Рядом кресло… каталка, надо в неё сеть, – тот же голос. – И тихо, если жить хочешь. Помогай…
Я только и смог, что нервно кивнуть. Осторожно зашевелился на кровати, соображая каким образом сползти с неё.
– Сядь и повернись спиной ко мне, – еле слышимая команда. – Я придержу…
С трудом, но я выполнил указание. Сел и развернулся спиной, чувствуя позвоночником обрыв. Остановился, балансируя на краю. Тонкие руки обхватили меня под мышки, и я прижался к чему-то мягкому и нежному.
– Не дави… Я тебе не санитар и не столб, чтобы опираться!
– Извини… – а что я ещё мог сказать? Не стыдно, что хотя бы слово из себя выдавил, в такой-то непростой ситуации.
– Руками держись, за поручни каталки, – новая еле слышимая инструкция.
– Поломаны руки, в гипсе, – я огрызнулся, вернув себе наконец-то самообладание.
– Лучше в гипсе, чем в земле, на двухметровой глубине.
Она ещё и шутки рифмованные шутит, я возмутился про себя, разворачивая руки в гипсе, не понимая вовсе, как такими буду манипулировать. Оказалось, что проще, чем себе представлял. Пальцы нащупали узкие подлокотники, скользнули мимо, ладони обрели опору.
– Неплохо… Теперь отъезжаем.
Каталка тронулась с места, мои ноги поволокло по кровати следом за ней. Того момента, когда они окончательно потеряют контакт и грохнутся об пол, осталось ждать секунды. За долю до этого движение прекратилось.
– Надо бы пресс поднапрячь…
– Если он есть, – пошутил я.
– Дома сидеть надо меньше, пальцы разминая! – недовольное шипение за спиной.
Пока я соображал, чем мои пальцы её не устраивают, каталка неожиданно дёрнулась назад. И я, не успев испугаться, плавно опустив ноги на пол, чувствительно плюхнулся в кресло. В области живота, понятно, будто кипятком обожгло, – это рахитные мышцы пресса ответили мне за бесконечные «Ну, полчасика…», убитые за бестолковыми компьютерными играми.
– Вот ведь… – ругательство застряло на языке, осталось не произнесённым.
– … зато сели. И ладушки. – Мне почудилось, или в голосе девушки прозвучали ласковые нотки?
Я успокоился и решил, что настало время задать вопрос, который, вообще-то, требовалось озвучить изначально: «А вы кто, собственно?»
Да, не спросил… И моё поведение можно объяснить. Ночь, больница, абсолютное отсутствие какого-либо свечения в палате – и вдруг, из ниоткуда появляется какая-то… особь женского пола, шипит, понимаешь ли, и требует, ко всем прочему, перекорячиться с больничной кровати на каталку. А я, между прочим, три дня как после операции… К тому же, прежде чем паниковать, нужно разобраться. Хотя да, согласен: любой другой человек давно бы и однозначно указал бы гостье на дверь или, вероятнее всего, вызвал бы местную охрану.
Я заёрзал в каталке, недовольный своим малодушием.
– Думаешь много, – остудила мой пыл девушка. – Думать надо было тогда, за школой…
И чем ответить? Что я обычный подросток, у которого возникли проблемы со школьным хулиганом, а после, когда я пытался ускользнуть от него по-тихому, произошла, собственно, накладка. Она права, надо было думать: не лезть напролом, а сгонять до полицейского участка, бравые полисмены как раз бы успели, на самое интересное. Но прежде чем мозгом пошевелить, я пошевелил ногами и руками, – не вовремя гормон левый ударил в голову. В итоге оказался в больнице, благо, что не в её подвале.
– Я Иван… – отчего-то не в тему я решил представиться.
– Ты Иван-дурак. Притом не тот, что царевич.
– Сама-то, – не удержался от выпада я. – Сильно гениальный ход, что ли был, когда тебя шайка в котельную вела? Скажи ещё, всё продумала…
Крепкий подзатыльник сбил меня с мысли.
– Слышь-шь… ты, – змеиное шипение усилилось и звучало откуда-то сверху. – Не твоё воробьиное дело. Собирай свои крохи по жизни, а в мою сферу интересов – не лезь! И прямо сейчас выруби свой птичий мозг, прикуси язык, как будто у тебя его и не было от рождения. И слушай меня. И делай то, что я прикажу…
Я кожей головы почувствовал непонятно отчего горячее дыхание, и с трудом поборол желание вжать голову в плечи, смиренно прикрыв глаза… С чего бы?!
– А то что…?
– Оставлю здесь, – абсолютно спокойный голос, выхолощенный, будто сгенерирован компьютером. – И ты позавидуешь судьбе бельгийских миротворцев в Руанде.
Каталка медленно развернулась, и мы покатили из палаты по коридору мимо бледных отсветов от фонариков и время от времени вспыхивающих маленьких огоньков газовых зажигалок. Аварийное освещение до сих пор не включилось, что наводило на неприятные мысли, однако сейчас это обстоятельство было нам на руку. Последние её слова напомнили, как хрупок мир, что обязательства могут и не выполняться и что жизнь человека иногда обесценивается в сущие центы.
Мы проехали мимо шахты лифта, что меня не удивило, и мимо пожарной лестницы. Собственно именно на неё я и подумывал, правда, не понимая до конца, как мы будем спускаться по ней с седьмого этажа. Остановились у высокого, от пола до потолка, обзорного окна. Электричество кончилось во всём квартале, видно кто-то серьёзно «подломил» подстанцию. Я молча сидел, рассматривая далёкие и прямые как спицы ручейки освещённых улиц, и без интереса размышлял, что же дальше предпримет незнакомка.
– Я – Джезда. Под этим именем знают меня не в ваших землях, однако оно мне нравится больше, чем другие имена. Особенно местное.
Тишина наступила мгновенно… Хотя, нет, – тишина упала, будто какой-нибудь Эверест с тысяч метров своей гордой величавости разом сложился до банальной формы блина, толщиной в десятки метров невероятно спрессованной скалистой массы. Я услышал набат судорожно заработавшего сердца, и тихий шелест перетекающей крови в капиллярах пальцев ног. Пульс в моей черепной коробке отгрохотал пять раз и обычный, человеческий, слух обратно вернулся ко мне. Я мотнул головой, не понимая ещё, что произошло.
– Он-н-и-и на-ш-ш-ш-ли те-бя-я-я… – человеческие слова я с трудом, но разобрал, так сильно были они деформированы, будто речевой аппарат девушки претерпел кардинальные и необратимые изменения.
– То есть, валить надо?
– Мо-о-жем попро-о-бовать, – способность нормально говорить к ней вернулась, хотя не полностью.
Я не успел поинтересоваться, каким образом и от кого мы будем спасаться. Джезда рванула кресло обратно по коридору, метров пятьдесят отбежала и остановилась.
– Держись крепче… И глаза закрой.
«Зачем?» – хотелось спросить, однако, я понял, что она задумала.
– Ты что, дура?! Мы же разобьёмся…!
Но каталка уже летела к окну, быстрее, чем я мог ожидать. Не имея возможности закрыть голову руками, я просто сильно зажмурился и отвернулся как смог, хотя как это могло защитить моё лицо от стекла? Да и зачем, если всё равно, какое у трупа лицо, – чистое или располосованное осколками стеклопакета.
Удар был страшен. Джезда пробила мной не бытовой оконный блок, который обычно ставят экономные обыватели в жилые дома, а усиленный, чтобы народ не имел привычки выбрасываться по любому поводу из государственных высоток. На долю секунды я отключился, любуясь внутренним зрением на необыкновенно фантазийный калейдоскоп, и очнулся уже от сильной боли, нахлынувшей на меня будто цунами, на берега многострадальных Филиппин.
Момент, когда вместе с болью вернулось сознание, я запомнил отчётливо, можно даже сказать – выпукло, будто стоп-кадр. На нём ваш покорный слуга перемотанной в бинты головою вперёд падает камнем, каталка, словно отработавшая первая ступень ракеты-носителя, тоже падает, только по другой, более низкой траектории. И внизу, у самого асфальта больничной парковки, медленно навстречу выплывает деревянный домик. Картина маслом, иначе и не выразиться. Вытянутый, с низкой двускатной крышей, со стенами из цельных брёвен. Не домик, а раритет, к тому же умеющий парить. Ещё нечто большое, бесформенное и совершенно непонятной природы отпечаталось на самом краю периферического зрения… Ну а Джезда, скорее всего летела следом, я не сильно удивился бы, если она опускалась менее травмоопасным способом.
Когда домик оказался непосредственно подо мной, стоп-кадр снялся с «остановки» и я, проломив хлипкие доски крыши и потолка, мешком с мукой рухнул на пол. Из-за боли, которая переполняла меня с лихвой, я не мог понять, целы кости или нет. И только позже вялая мысль донесла до мозга, что да, какая-то непременно хрустнула. Не могут не повредиться кости у обычного человека, когда он сваливается с тридцати метровой высоты. Выводы не обрадовали, похоже, здесь в этом непонятном месте и предстоит умереть. Только если Джезда не вернёт меня обратно в больницу… Хотя, зачем? Если она только что меня оттуда умыкнула, и притом сама же скинула вниз? Хотела убить? Для чего тогда мучиться с каталкой и этой беготнёй. Проще это сделать в палате… Только если в её планы изначально не был маниакально предусмотрен седьмой этаж и этот красивый со стороны прыжок на дорогу.
В то время, пока я нерадостно размышлял о своём скором будущем, взгляд мой наткнулся на пробитую дыру в потолке. Местами доски были вырваны целиком, местами сломаны, и сквозь отверстие в домик проникали только ночная темнота, да сырость от близкого дождя. Подумалось, что ещё и намокнуть не хватало, как увидел, что из него плавно опустилась Джезда. «Прямь марвеловский Супермен», решил я, притом совершенно не почувствовав удивления. Она взглянула на меня и с сожалением промолвила:
– Прошу простить, … Ваня. Не смогла тебе я помочь, хотя и пыталась… Поэтому сейчас тебе придётся делать выбор, и нелёгкий.
Повисла пауза, и девушка поглядела вверх, как раз вовремя, чтобы увидеть, как в одно мгновение крыша у домика исчезла, сорванная монстром о трёх головах.
Джезда даже не шелохнулась, прямо и спокойно продолжала смотреть на монстра, будто встречается с этим чудовищем каждые выходные и они мило беседуют, попивая чай с мёдом. В отличие от неё я был поражён и размерами и безобразностью морд неизвестной мне породы ящера, – толку то. Ни сбежать, ни стоять также как она, с гордо поднятой головой, не мог. Может быть, и жить я уже заканчивал, так, последнего вздоха дожидался.
В домик с трудом пролезла одна из голов и уставилась на меня. Невольно я стал сравнивать её с компьютерными моделями динозавров, которые Голливуд продолжал лепить по старой привычке в своих фильмах. Никакого сходства: киношные ящеры – сущие душки и приятные на мордочки зверьки!
– Всем стоять!!! – протрубила открывшаяся бездонная глотка. – Бояться!!!
Никто и не собирался.
Зрачки запылали огненным, ноздри-трубы потрескались, будто асфальт городской магистрали по весне, полуметровые клыки хищно оскалились. Секунды проходили, однако ящер молчал, тяжело проталкивая воздух между кинжального вида резцами. Похоже было, что с мыслями собирался.
Я завороженно ждал продолжения, и боль, которая совсем недавно поглощала всё моё внимание, отступила, кровавый туман перед глазами уполз, хотелось бы верить, что надолго. Временное облегчение зародило во мне надежду, что может быть рано ещё ногами сырую землю пробовать, может и пронесёт нелёгкая, и как-нибудь выкарабкаюсь. Кстати и Джезда никуда не торопилась, то же чего-то ждала.
Вторая голова попробовала пролезть на пару с первой, но куда там, домик бы на брёвнышки развалился. Она прогундела что-то «злюке», та разочарованно хрюкнула, напоследок одарила нас устрашающим взглядом и удалилась, прекратив «радовать» своим видом. Её место заняла точно такая же морда, вот только пасть у неё была уважительно сомкнута, а зрачки не пылали жаждой устроить геноцид на отдельно взятой планете.
– Вечер добрый, господа, – голос был хоть и громок, даже слишком, вот только агрессии в нём вовсе не звучало.
– Я прошу прощения за моего брата, он немного увлёкся. Тем более разговоры не его стихия…
– … его стихия – война и разрушения… – сказала Джезда.
– Не спорю, он в нашей семье – воин. Эта его сущность. Точно также как твоя, Джезда, – Хранитель. И у молодого человека то же есть сущность, очень для нас интересная. И для вас…, не так ли?
– Карты открыты, Магог…
– То есть, – согласны. Таким образом, вы, молодой человек, интересны обеим сторонам Света, как бы банально это не звучало. Мы вас искали долго, более полугода, надеясь первыми представиться и предложить наши условия. Безрезультатно. Однако вы объявились сами, весьма неожиданно и очень демонстративно, в тот самый момент, когда мои партнёры пробовали решить проблему с конкурентом.
Магог слегка качнул головой в сторону Джезды.
– Что она вам наплела, пока вы были наедине? Пугала, что смерть рядом, что надо бежать, прятаться? Угадал?
– Иван. Меня так зовут…
– Очень приятно. Я, как вы уже слышали – Магог, брата, который до меня имел счастье держать речь…, Гог. Есть ещё и третий брат, там снаружи. Но он у нас дурачок. В семье, как водится, не без урода. Откликается на любое имя и имеет привычку путаться под ногами. Но брат всё таки, семья… Вы, Иван, понимаете?
Угрозой и не пахло… Но мне вдруг стало как-то неуютно и тревожно.
– Если Джезда не возражает, а она, к слову сказать, — не может возразить, – Магог посмотрел на девушку и ухмыльнулся. – То я перейду к делу…
Он многозначительно помолчал и продолжил:
– Мой хозяин, … хочет предложить вам сотрудничество. Ничего сложного, должен вас обрадовать, однако награда весьма и весьма достойная. Кроме того, вам будет положено место в свите…
Магог сделал паузу, наверное, чтобы я прочувствовал момент.
– Уникальная ситуация, потому как никто ещё не удостаивался такого права напрямую, без тысячелетнего восхождения по иерархии. Повторюсь на тот случай, если вдруг вы не расслышали, поражённые щедростью нашего хозяина: место в свите…, понимаете? Конечно, всего лишь у подножия трона, но всё же…
– Что за свита? – задал я глупый вопрос, видно головой ударился сильно при падении.
Магог удивлённо взглянул на девушку, деланно с сожалением вздохнул:
– Ты, Джезда, хотела Ивана заполучить? Или убить? Я не поверю, что молодой человек не был осведомлён, о ком идёт речь. Хотя, объясню… Свита, это своеобразный аналог пантеона богов, представляете что это?
– Ну… – я начал припоминать: – Перун, Велес и ещё кто-то из верховных, ниже Леший, домовые есть. Там же, если не ошибаюсь, присутствует Баба Яга, только чем она занимается, не помню.
– Яга… – Магог показал усмешку. – Ну да, есть такой персонаж. Это у них, пантеон, а у нас другие традиции, у нас свита.
– Свита дьявола, что ли?
– Бинго! Вы выиграли миллион! У нашего уважаемого хозяина имён известное число, и дьявол – безусловно, одно из них. Так вот, теперь вы понимаете, кто делает предложение? И какое предложение! Отказаться от которого, прошу прощения, – просто глупость… Очевидность моих слов вам будет понятна, когда придёт время выслушать Джезду, их условия. Разница между нами – колоссальная. По личному опыту говорю, потому что сам когда-то делал подобный выбор. И, знаете, почему я встал на сторону цвета квадрата Малевича? На что променял свою бессмертную душу? На власть!
Магог смиренно прикрыл пасть и потупил глаза.
– Вдумайтесь, представьте себе, хотя бы на мгновение, что это за власть. Ради обладания ею люди совершают поступки, безоговорочно, ещё задолго до смертного часа, превращающих этих слабых созданий в подданных моего хозяина. За малые её крохи они готовы к бессмертному жалкому существованию на самом низу, название которому ещё никто придумать не смог, даже Данте… А у вас, Иван, власть будет по праву сильнейшего, этот мир станет вашей вотчиной, вашим скотным двором, вашим борделем. Все люди чернозёмом, по которому вы будете победно ступать!
– Вау, – тихо выдохнула девушка. – Куда уж мне…
– Теперь ты, … сестра.
– Я тебе не сестра…! Ты отлично знаешь, Змей, что наша схожесть случайна.
Магог не ответил ничего и оставил нас с Джездой наедине. Я посмотрел на трёхголовую тушу, нависающую над домиком, потом на девушку.
– Ещё раз извини меня, Ваня. Накуролесила я тут, в вашем городке. Теперь мне и расхлёбывать. И если Змей будет победу праздновать, то в этом только моя вина.
Джезда взглянула на Змея и уселась возле на пол.
– Когда мы у котельной встретились, я сама не своя была. Попалась, как крестьянка-простушка, стыдоба одна. Если бы не ты…
Она сделала паузу.
– Тебя бы убили?
– Нет, хуже. Отправили бы обратно, к иерарху, с позором…
Она коротко вздохнула.
– Тем вечером я вернулась к школе, кралась как полёвка, пока до тебя не добралась. Ты уже холодный был. Единственное, что смогла сделать, Водой тебя окропила, что мне как Хранителю положена. Для личных нужд. По-вашему, – на служебное преступление пошла. Цепь ошибок моих продолжилась и дальше, когда на третий день я к тебе в больницу проникла. Поначалу, всё рассказать хотела, но дух Змея почувствовала совсем рядом, что решила тебя испугом брать. А уже после, здесь, в своей домовине всё рассказать и объяснить. Что вышло на самом деле, — ты и сам тому свидетель.
– Хорошо, я понял, глупостей ты наделала… Однако и ты тоже, выходит, меня искала?
– Да, и я тоже. Обе стороны Света находились в поиске человека, наделённого силой иерарха, какой именно, никто не знает. Твоё появление у котельной поначалу было расценено как случайность, подумали, что подручные Змея навели морок на скорую руку. Иначе, одержимые, даже волоска бы с твоей головы не проронили.
– Они ошиблись?
– Нет, одержимые – просто слабые душой люди, безвольно исполняющие волю кукловода. Ошибся Магог, это он принял неправильное решение, не сумел разглядеть в обычном школьнике светоч…
– И ты?
– И я тоже. Оживила в знак благодарности, потом в «скорую» позвонила. Вода, она ведь, человека если сможет оживить, то вот излечить – совсем никак. Иначе до утра ты не дотянул бы. И уже после, пару дней спустя, меня будто громом ударило… Стыдно признаться в этом, но понадобилось два дня, чтобы понять очевидное.
– И, конечно же, не одна ты сообразила?
– Змей по пятам шёл, я совсем чуть-чуть не успела.
– Зато ты успела меня из окна сбросить, молодец! Пока я летел до твоей хибары, лапша твоя же с моих ушей сыпалась, на посмешище местным. За это спасибо…
– Я же сказала, извини. Этого мало, если слова эти Джезда говорит?
– Хорошо, сделаю вид что проникся. Но если ты будешь и дальше зубы заговаривать, – я сдохну прям здесь. И пользы никому от меня уже не предвидится.
– Ну-у… До тех пор, пока ты находишься в домовине, смерть за тобой не придёт…
– Успокоила. Но мне всё равно в больницу надо, за болеутоляющими. Так что давай по-быстрому…
– Если коротко: мы просим, чтобы ты был нашей силой в борьбе против Тьмы. Обещаю, борьбы будет много, а награда – наше уважение и любовь. А для людей, которые знают тебя, ты навсегда останешься просто человеком, одним из многих.
– Вот-вот, – Магог вновь объявился. – На Светлой стороне вы при жизни будете делать высшее добро и таиться от семьи, и только после смерти сможете, может быть, присоединиться к их пантеону. Я же предлагаю вам прямо сейчас стать бессмертным, раскрыть свою силу людям и своё право на их бессмысленные и короткие жизни. И тем более, вы забудете, что такое боль. Физическая и душевная…
– Потому что душа твоя, Иван, будет цепью прикована, той же самой, на которой и Змей сидит, словно безродный пёс!
Эти двое смотрели друг на друга, словно готовы были сойтись в рукопашную, будто два подростка, страдающих девиантным поведением. При всём уважении к габаритам Змея, поставил бы я на Джезду, чувствовался в ней стержень, что ли. Может эта и есть душа, которой у Змея нет?
Я улыбнулся, — мне были интересны оба, я бы дружил с ними, не разделяя их по цвету знамён, под которыми они несли службу. Странно, ведь по умолчанию такого не может быть, потому что любой должен определиться, рано или поздно, на чьей он стороне. Закрыл глаза и почувствовал умиротворение, даже появилась мысль, что может это смерть пришла за мной? Покрутив предположение в голове, понял, что нет, не смерть. Похоже, что я готов, как и в первый раз у школы, применить свой дар, то, что, безусловно, отличает меня от людей, но не ставит над ними.
Сквозь закрытые веки проникал мягкий свет. Я глубоко вдохнул, и вспомнилось, как точно также просыпался в номере пятизвёздочного отеля, одного из лучших в Одессе, в котором отдыхал в прошлом году. Открыл глаза, разглядел потемневшие доски потолка над собой, ощутил нечто мягкое, схожее с поролоновым матрасом, под спиной и не удивился этому, хотя ещё секунду назад городские сумерки окружали меня, а ложем служил жёсткий пол. Боль вовсе не чувствовалась, будто щедрый анестезиолог вколол в вену чудодейственный препарат, только я сомневался, что препарат этот сможет заживить мои переломы и раны.
«… красавица Одесса…» – слова из песни, какой, я не вспомнил, и вот уже внимание моё переключилось на хозяйку домика. Девушка сидела у маленького оконца и наблюдала за мной с выражением нескрываемого интереса на лице. Я огляделся, обратив внимание на русскую печь у дальней стены, которую ранее не заметил. Оно и понятно, темно было в домовине, да и обстоятельства не располагали к любопытству.
– Утро доброе, Иван.
– Согласен, утро и впрямь – отменное. Тем более тело не болит… – Я сел, ощутив под ногами стёртые «в мыло» доски.
– Всё правильно, мой дом, не только место, в котором я живу, он ещё и домовина, последнее прибежище умерших.
– Это намёк, что я умер?
– Это не намёк, это факт. Ты умер для своего мира, однако к мёртвым ещё не попал. Это место – где-то между мирами и здесь свои законы. Оно самостоятельно.
– И что мне делать?
– Решать, на чьей ты стороне. Рано или поздно тебя найдёт тот, от которого мы спасались…
– Змей что ли? О трёх головах, у двух есть имена, а третья – безымянная?
– Откуда ты знаешь про Змея? Ты не мог с ним встречаться, только если…
Джезда удивлённо охнула и подошла.
– Так мы не успели! И Змей сделал тебе предложение?
– Да… И ты тоже, после него. А потом ночной город исчез, и я оказался непонятно где, но по-прежнему в домовине, и не на полу под дырой в потолке, а на кровати. У тебя что, проблемы с памятью?
– Вот оно! Вот, ради чего тебя искал Змей, да и я тоже. Ты можешь менять историю, или, если говорить точнее, — вероятность события! Ты изменил то событие, в котором Змей настигает нас, и сделал так, будто этого не произошло! И я этого не помню, а ты – помнишь! Невероятно, одно из высших свойств иерархов, — у смертного человека.
– Уже нет… Если верить тебе, я умер.
– Это не важно! В моей домовине ты будто пресловутый кот Шрёдингера, одновременно и жив и мёртв. До тех пор, пока крышка ящика не будет открыта…
– Подумать только: к борьбе Добра и Зла ещё и феномен квантовой механики можно прикрутить. Обалдеть… Другими словами, пока я не покину это место?
– Вот именно!
Я подошёл к низкой двери, грубо сколоченной из досок, задумался.
– Если я выйду отсюда, то или умру или буду жив?
– Да… Есть и третий вариант – отдать жертву.
– Жертву?
– Да, отдать то, что дороже тебе всего на свете. То, что с тобой здесь и сейчас.
– … или четвёртый вариант: изменить вероятность…
– Только не в моей домовине. Я же тебе говорила, здесь свои законы. Даже иерархи, будь их желание наведаться в гости, не в праве распоряжаться в моём доме. Поэтому по-прежнему три выхода. Первый – ты открываешь дверь и выходишь в своём городе, живой и наделённый по-прежнему даром менять вероятность реальности. Второй — ты открываешь дверь, и твой следующий шаг может обратить тебя в вечность, пучок нейтронов, который бесконечное время будет путешествовать вслед расширяющейся Вселенной. И третий…
– В чём его суть?
– В простом. Жертву я запеку в тесто, в печи. И если жертва окажется на самом деле самым дорогим и важным в твоей жизни, твоё желание, какое бы оно не было – сбудется.
– Даже если это моя жизнь?
– Не исключено. На моей памяти люди приходили разные, желая страстно и безостановочно, всякого. Будь то богатства, красавицу принцессу или трон великого царства. И многие из них жертвовали себя, и конечно, были те, кто жертвовал своих детей…
– И?
– Всё просто, для меня, во всяком случае. Если по истечении ночи жертва исчезала бесследно из моей печи, то это означало лишь то, что проситель получал желаемое. Если не исчезала, то – нет. Поэтому подумай хорошо, крепко подумай, прежде чем решиться на этот способ.
А что тут думать, – у меня есть пятирублёвая монета, любимая футболка с Бристольским астронавтом, папкины часы и…, собственная жизнь. Вот только что она для подростка значит?
– А что тут думать: отдаю жертву. Я ни секунды не сомневаюсь, что она для меня дороже всего на свете, даже моей жизни.
Я снял с руки отцовский хронометр и вложил в ладонь Джезды.
– Отец передал мне их не только потому, что такова в нашей семье традиция, а ещё потому, что он улетал в экспедицию на Марс. Я тогда взял с него слово, что он обязательно вернётся, и часы по-прежнему будут у него, а мои они станут, когда придёт… время. Думаю, нет смысла говорить, что отец для меня дороже всего, тем более моей жизни. Не раздумывая, поменялся бы с ним местами, но знаю, это огорчило бы его. Отец из полёта не вернулся, официально он и его экипаж считаются пропавшими без вести. Однако я лишь только храню его часы, потому как верю, что он не погиб.
– Хорошо, Иван. Я пока приготовлю тесто и разожгу печь. Ты можешь отдохнуть. Потому что если ты прав в своих чувствах, тебе надо выспаться и набраться сил, перед тем как твоё желание на утро сбудется.
И вправду, я почувствовал, как усталость навалилась на меня своей суточной тяжестью, сон откликнулся быстро и вот я уже сладко позёвывал, устраиваясь на мягком ложе. Где-то вдалеке виделся размытый образ девушки, хлопочущей у печи, напевающей в полголоса какую-то песню на непонятном, но удивительно красивом, языке.
Утреннее солнце разбудило меня, и любящий голос матери пригласил спускаться на завтрак. Что и сделал, не понимая до конца, сон ли это продолжается или реальность: я вернулся в родной город, в свой дом. Когда мать обняла и подарила «пятёрку», монету номиналом в пять рублей, то понял, что всё это правда, и Джезда выполнила моё желание: вернула живым и здоровым домой. Не обманула, значит – что греха таить – в ней я имел право сомневаться. Тогда не сомневался только, что именно часы самая большая ценность, которая была со мной.
Я топал в школу, и великолепная погода безудержно радовала меня. Солнце жарило землю, словно напоминало людям о грехах, и о возможном наказании за них, в том месте, о котором без устали твердят люди верующие, и в котором зной от земного светила будет вспоминаться как пронзительный холод, такой желанный, однако недостижимый целую вечность. Посматривая по сторонам, я прищурился, в какой-то миг разглядев справа от себя, высоко в небе, знакомый силуэт бревенчатого домика, парившего на невидимых крыльях. Улыбнулся, мысленно поблагодарив Джезду. И сразу же среагировал на движение слева. Я знал, что Змей вскоре объявится, было у меня такое предчувствие.
– Утро доброе, Иван.
– И тебе, Змей…
– Должен сказать вам, Иван, что третий брат наш, тот, который немного не от мира сего, прям как ваш Эйнштейн, выложил мысль, что мы уже встречались и, кроме всего, я успел вам сделать предложение…
– … вашего хозяина, имён у которого известное число.
– Точно! Стыдно признаться, что собственная память подвела, и этот счастливый для нас всех момент я забыл вовсе. Поэтому считаю за честь верить вам безоговорочно и, прошу прощения за наглость, хочу услышать ответ.
– Ни твоё предложение, Змей, ни предложение Джезды меня в данный момент не интересуют. Рано делать выбор, на чьей я стороне. И, перед тем, как ты покинешь мой город, советую освободить всех людей, которые вольно или невольно находятся под вашим влиянием.
Я посмотрел на тушу Змея Горыныча, зависшую над землёй.
– Воля ваша, господин. Но вы же знаете, что я вернусь…
– Знаю, Змей, знаю. Когда придёт время, я вновь увижу и тебя и Джезду. Кстати, я тоже считаю, что наше, русское имя ей не к лицу. Какая же она Баба…
Я шёл по школьному коридору и широко улыбался каждому встречному. Что при этом они подумают – меня не волновало. Впереди замаячил Камаец, прикрытый со спины тремя подельниками. Коридор ожидаемо опустел, и я остановился, терпеливо дожидаясь хозяев жизни.
– … делиться придётся, всё едино…
Да-да, и не сомневайся. Из кармана джинсов я вынул монету и непринуждённо протянул ему, одновременно с этим движением перехватив его взгляд. Серо-водянистые глаза пропустили меня внутрь, и я улыбнулся ещё шире, рискуя порвать себе нижнюю губу. Морщины на лбу школьного хулигана разгладились, и лицо приобрело выражение удивлённого ребёнка, который долго ждал и наконец-то дождался обещанного чуда. То ли подарка на Новый год под ёлкой, то ли крепкого объятия вернувшегося с работы отца. Я подошёл к застывшей фигуре Камайца и произнёс негромко:
– Бери и помни…
