Аполлон Юльевич Таврида открыл глаза и ничего не увидел. Темнота. Попробовал пошевелиться – не вышло. Попробовал вздохнуть – не получилось. Сплю, догадался Таврида. Скоро зазвенит будильник, и всё кончится…
Если, конечно, не выходной… А если выходной, будильник не зазвенит, и придётся терпеть часов до десяти, пока у соседки не начнётся урок фортепьяно. И добро бы что-нибудь путное снилось… к примеру, Софья Кузьминична Мисько из бухгалтерии, а так лежи и мучайся… И всё-таки какой сегодня день? Издалека донёсся наполовину жалобный наполовину сердитый девичий голосок (был он гулким, словно говорили в жестяное ведро): «Эх, Аполлон Юльевич, Аполлон Юльевич, как же так… Теперь нового руководителя назначат… А мне рецензию к четвергу надо…» Из темноты материализовалось заплаканное лицо аспирантки Зиночки, всхлипнуло и исчезло…
Вот уже второй год Зинаида Кунакова являлась его лучшей аспиранткой. Понятливая, дисциплинированная, и что особенно нравилось Тавриде – без всяких псевдонаучных фантазий. Рецензию на статью он, и в самом деле, обещал ей к следующему четвергу. Однако почему Кунаковой нового научного руководителя должны назначить? Кто посмел?! Неужели происки доцента Мустафина?! Каков подлец! Своих двое. Погубил, считай. Так ещё и Кунакову?! Иуда Искариот! Втёрся в доверие к директору института и…
И тут поток мыслей Тавриды споткнулся, задребезжал, дёрнулся вверх, провалился и, наконец, вытянулся в тонкую линию, гудящую, как высоковольтный провод. КРАК! Рубанула голубая электрическая пламень. А ведь доцент Мустафин никак не мог увести у него аспирантку, тем более таким коварным способом. Во-первых, это он – Таврида год назад переманил Зиночку от Мустафина (обещал ей большие перспективы и гарантированную защиту кандидатской), а во-вторых, это он сам – Таврида Аполлон Юльевич – и являлся директором института… Чертовщина. Мыслимо ли забыть, что руководишь научным институтом? И не абы каким, а по исследованию М… М-м-м… М-м-м-м… Он, что ещё и не помнит, чем занимается институт!? Ну уж это совершенное безобразие!
Таврида напрягся, даже сквозь сон, чувствуя, как сводит затылок. Линия мыслей ожила и запрыгала, образуя амплитудные зигзаги, точно кардиограмма инфарктника. Что означает это «М»? Морковка? Мясо? Молоко? Машиностроение? Мисько? Хм… Мисько…
Таврида ухватился за последнюю мысль. Мисько-Мисько-Мисько… Однако разве может научный институт на полном бюджетном обеспечении изучать бухгалтера Мисько? Маловероятно. Нет, она, безусловно, женщина интересная, но вот чтобы так… в научном аспекте… Маразм какой-то…
Маразм – озарило его. Конечно же, маразм! И как звучит! Научно-исследовательский институт МАРАЗМА! Изящно, красиво, авторитетно! Непонятно, правда, что означает… ну да ладно.
Таврида совсем было успокоился, когда на ум пришли новые слова: «Марс», «Мюсли», «Маринад»… Ну откуда высунулись?! Ведь так всё замечательно складывалось… Впрочем, «Марс» тоже неплохо… Космос, спутники, телескопы всякие… Солидно.
Шальная мысль рванулась из общей синусоиды, отчего Тавриду обдало жаром. А вдруг все-таки Мисько?! Допущение фантастическое, местами безумное… Однако же… Ведь и Эншейтен говаривал: «Интуиция – священный дар, разум её покорный слуга». А интуиция с горячим страстным придыханием шептала Тавриде о Мисько. И шёпот этот становился все напористей и притягательней. Пусть будет Мисько – капитулировал Таврида, и расслабился, готовясь вкушать романтические грёзы.
В ту же секунду в чёрной пустоте образовался туманный кокон. Кокон слабо мерцал и крутился, словно огромное веретено, постепенно превращаясь в человеческую фигуру. Если бы Таврида пребывал в своём нормальном состоянии, блестящие стёкла очков его сейчас бы покрылись испариной, треугольное родимое пятно на проплешине (и без того розовое) зарделось сильнее, а над оттопыренной верхней губой выступили капельки пота. И до чего же аппетитной бывает порою бухгалтер Мисько!
Неторопливое разоблачение кокона походило на стриптиз в ночном кабаре. Синеватые пряди опадали, сильнее проступали волнующие изгибы и с каждым мгновением покров истончался, готовясь явить прелестную сердцевину.
Только бы не проснуться, усиленно думал Таврида. Только бы не проснуться. Через секунду, (секунду бесконечно томительную, но сладостную) кокон раскрылся. Однако перед взором Тавриды предстала не бухгалтер Мисько в своей очаровательной пышности, а сгорбленный доцент Мустафин с папкой бумаг подмышкой. Взлохмаченная кудрявая шевелюра с проседью, галстук набок, рукава пиджака запачканы мелом. Всё как всегда. Недотёпа! Таврида мысленно сплюнул. Мустафин поёжился и смущённо пробормотал:
– А Зиночку я себе забрал, так что будьте покойны…
Таврида мысленно сплюнул ещё раз. Каков стеревец?! Как знает, что ответить не могу… Ну ничего, в институте сочтёмся… Не забыть бы… Поедешь ты у меня в Мюнхен на конференцию, жди! Светило науки… Тьфу-тьфу-тьфу! Вон из моего сна!
Мустафин виновато улыбнулся, пожал плечами и растворился. А на том месте, где секунду назад висел доцент, появился жёлтый клубок, похожий на шаровую молнию. Это ещё что такое, встрепенулся Таврида.
Между тем, клубок раздулся, пошёл буграми и лопнул с оглушительным треском. Когда искрящиеся хлопья осыпались, затухая, словно пепел, выстрелянный костром в холодный ночной воздух, Таврида увидел голову женщины в тёмном берете. Вместо лица – мутные разводы, будто свежие краски на холсте размазали кистью. Голова склонилась набок (вроде как укоризненно) и тихо сказала: «Сволочь ты, Аполлон. Думала, женишься… – потом секунды три помолчала и мстительно добавила: – Теперь к доценту Мустафину пойду. У него зефир в тумбочке, да и мужчина он холостой».
Таврида узнал голос. Ещё вчера этот голос заставлял сердце его подпрыгивать и трепетать, словно озорное йо-йо на верёвочке, и принадлежал он не кому-нибудь, а бухгалтеру Мисько. И здесь предательство?!
Таврида разразился гневными криками. Он, конечно, понимал, что это сон, что криков его никто не слышит, да и по правде говоря, кричит он исключительно мысленно, однако не мог с собой ничего поделать и даже находил в том некоторое упоение. Больше прочих (в числе которых были и легкомысленная аспирантка Зиночка и авантюристка Мисько и даже сгоревший накануне чайник) досталось доценту-подлецу Мустафину. Таким искусным, многоступенчатым инвективам позавидовал бы сам Демосфен. И только когда голова Мисько исчезла, хлопнув, как перегоревшая лампочка, Таврида замолчал.
Он перевёл дух, и, желая окончательно во всём разобраться и поставить точку, призвал на помощь свой огромный исследовательский опыт, усиленный научной методологией. Только вот мысли снова разлетелись и не хотели собираться… Как там? Анализ, синтез… индукция, дедукция. Редкоземельные сплавы (или металлы?)… Чудь белоглазая… Двойной бургер и капучино… Вспомнил! Тезис, антитезис, синтез. Знаменитая диалектическая триада!
Таврида обрадовался и крутанул маховик логических связей. С азартом борзой, учуявшей зайца, и, предвкушая трепыхающуюся добычу, он бросился в водоворот принципов, аргументов и суждений. Итак, диалектическая триада… что дальше? Ага! Тайвань – якудзы – опиум – восстание боксёров – Тайсон Фьюри… Таврида скис. Его гибкий острый интеллект искрился и сбоил, будто испорченный ламповый приёмник. Все эти логические связи – чушь первостатейная… Никогда с ним такого раньше не случалось. В буфете, что ли, вчера отравился?
Несколько минут Таврида яростно пробивался к своей памяти. Наконец, стена, за которой она укрывалась, треснула, и мысли потянулись в сознание разноцветными оборванными линиями. Мысли сталкивались, вспыхивали, переплетались и рождали причудливые, немного смазанные узоры, как в старом треснувшем калейдоскопе. Вчера в буфете давали говяжьи котлеты… Говяжьи рубленые котлеты… И стакан гранатового сока… во славу Диониса… Официантка Зоя уронила поднос, разбрызгав томатный соус. Виновато улыбнулась и прошептала 11-09-19-60-15-03-20-22… Восемь пар цифр. Координаты в пространстве и времени… До и после которых безвременье и безпространство… А затем Менады с жутким воем и блеском помчали его в вечность…
Таврида мысленно вздрогнул; что если это кома? Отравился котлетой и лежу в палате, утыканный трубками, а в голову всякая дрянь лезет? И темнота… Проклятая темнота… Словно кот Шрёдингера, запертый в сейфе… Вот интересно, пока учёные экспериментируют и гадают, что с котом… О чём думает сам кот? Жив он или мёртв? Ведь он должен понимать это наверняка. А если не понимает? Если он действительно находится в некой суперпозиции и одновременно жив и мёртв? Воспринимает себя наполовину живым, наполовину мёртвым? Или живой кот осознаёт, что он в некотором смысле мёртв, а мёртвый осознает, что в некотором смысле жив? Тогда может выйти, что кот, думающий, что он в каком-то смысле жив, на самом деле мёртв, а кот, думающий, что он в каком-то смысле мёртв, на самом деле жив… Но ведь мёртвый кот и думать не может! Хотя нет… Гм… Это мёртвый не может… А мёртвый, думающий, что он живой, наверное, может… Да бывают ли у кота такие мысли?! Спохватился Таврида. Разве ж кот осознаёт себя?!
Таким манером можно скатиться до Мустафинских идиотских предположений. Как он там заявил: «Не изученность феномена не делает его невозможным. Вполне может оказаться, что сознание присуще и растениям, и инфузориям…» Глупец! Профан! Лжеучёный! Откуда у них может сознание возникнуть?! Без сложной нервной организации? Без мозга с триллионами нейронных связей, развившегося за миллиарды лет эволюции? Даже аспиранту-первокурснику известно, что термин «сознание» применяется исключительно к психической деятельности ЧЕЛОВЕКА! Эдак он скоро на папоротники датчики налепит, Моцарта поставит и общаться начнёт. С ними со всеми … Включая Моцарта… Или лучше сказать не выключая? И ведь безбожник неисправимый! На что я, атеист, а в церковь на Рождество и Пасху непременно. А как иначе?! Психея – царица полей елисейских. И жених сыскался ей – королевич Елисей… А змей лукавый, напоенный туманом, проник в лавку к сувенирщику на Шанз-Элизе́ 35 и уговорил яблочко наливное откушать. Или плод? Конечно, плод! Зимой плод у самки барсука развивается двенадцать месяцев… Через двенадцать врат ада Бог Ра проплывает на золотой ладье, намечая путь мертвецам… Мёртвые заглядывают к живым на Самайн, когда граница между мирами истончается…
Да что за бред в голову лезет?! Что со мной? Я это или не я? Предположим, если я обращаюсь к себе Я, и думаю про себя «Я», значит Я это Я… Пока все логично. Но вот кто такой Я? Я – Таврида? Или я – Кот? Кот Сейфович Шрёдингер? Нет. Кот себя осознавать не может, а я осознаю, тем самым, я не Кот, а Таврида. Ну да, Таврида Аполлон Юльевич – доктор наук, директор института… Вчера в буфете давали говяжьи котлеты… Стакан гранатового сока… Съел котлету и причастился… 11-09-19-60-15-03-20-22… Координаты в пространстве и времени… А затем, Менады с жутким воем и блеском помчали в вечность…
И тут Тавриде сделалось жутко… И не от того, что бесконтрольный мозг его генерировал нелепые предположения и образы… И не от того, что некогда могучий разум его сейчас утонул, оставив на поверхности жалкий островок… И даже не от того, что на одну секунду он всерьёз засомневался «а не кот ли он»? Нет. Жутко ему сделалось потому, что он ясно увидел буфетную кафельную плитку, которая мчалась к его лицу… Невидимая алмазная коронка скулила и всверливалась в грудь до самого позвоночника… Кафель саданул в левую бровь и висок. Что-то тёплое, красное, похожее на томатный сок, ползло от его щеки к осколкам тарелки, к надкушенной котлете, к туфлям-лодочкам официантки Зои… Медленно подпрыгивая, катился стакан… Брызги гранатового сока сверкали рубинами в луче весеннего солнца… Рядом с туфлями Зои возникли другие туфли… кроссовки, ботинки… Алмазная коронка разворотила грудь, насытилась, успокоилась… Какая-то важная часть его, которая теперь ему уже не принадлежала, в последний раз болезненно ухнула, словно отчаянно надеялась всё ещё переменить, и замерла… Мир удивлённо моргнул. Через мгновение боль. Полоска света. Голоса. Разряд! Сирена. Мелькание огней. Ещё разряд! И всё… Теперь всё… Боль прошла, а мир погас. Навсегда.
Морг. Вскрытие. Крематорий. Временный сосновый крест. Пластмассовые венки. Траурные ленты. «Спи спокойно, дорогой товарищ…» «Помним, любим, скорбим…» «От коллег…» Фотография в керамическом овале… Таврида Аполлон Юльевич 11.09.1960 – 15.03.2022.
«У-у-у-у-умер», – заскулил Таврида и бросился от кошмарного наваждения. Парсеки чёрной пустоты. Нескончаемая глубина. Прочь! Прочь! Дурной сон! И прошли века, прежде чем он остановился и обречённо повторил: «Умер»…
Потрясение заставило разум его забурлить и приподняться из пучин. Таврида, мысленно подрагивая, приступил к научному осмыслению произошедшего с ним феномена. И так, положим, что умер, рассудил он. Тогда где я? На пути в платоновский мир идей? И что я теперь такое, в сущности? Чистое сознание, парящее в космосе? Квант информации? Душа в преддверии ада или рая или, может быть, перерождения? А что если допустить, что это всё существует разом и каждому воздастся по вере его? Что если потусторонний мир – это всего лишь развёртка очередного измерения или измерений? Да, это может быть так. И я сам ярчайшее тому доказательство. Я умер, но мыслю. Следовательно, я существую. Спасибо Декарту за тезис. Существую после смерти.
А если верований было несколько, тогда как? Разные измерения? По выбору, что ли? Предположим, по выбору. А выбор определяется человеческой волей. Про эту самую волю и у Данте, и у Мильтона, и у патристов со схоластами сколько угодно… Вот я, что же, атеист? Нет. В церковь ходил? Ходил. Свечки зажигал? Зажигал. Опять же молитву знаю «Отче наш». В Турции с мощами святого Николая фотографировался. В Таиланде в буддийском храме на экскурсии был, у бога обезьян удачи просил… Где ещё? А, в Индии в ашраме Шивананда… В Греции… По греческим богам даже монографию писал… В общем, выбор есть. Определённо, доступно несколько измерений. Это Мустафин ни во что не верит… Так и будет висеть в пустоте глупец-безбилетник.
Хм… А ведь я, действительно, нахожусь где-то на вроде потустороннего аэропорта… Нулевая точка… Какой же терминал выбрать? Конечно, рай мусульманский с гуриями и вином место заманчивое. Но тема плохо изученная. Материала маловато… Не был я в мечетях. Как туда волю направить? Тогда в нирвану? Сомнительно как-то… Описания не помню. И с пресловутым угасанием не всё понятно… Индуизм? Нет, с их тонкими сферами тоже заплутать можно… Не будешь знать потом, как выбраться из сансары. Шаманизм? Сразу – нет. Остаётся старое доброе христианство. Рай без вина и гурий, конечно, но знаешь, чего ждать. Золотые улицы, древо жизни, и царствование во веки веков. И с направлением ясно – небеса. Значит, всё время вверх. Счастливо оставаться доцент Мустафин! Таврида мысленно захихикал. Вперёд! То есть… Вверх!
Тьма зашевелилась. Тавриде показалось, что он чувствует, как незримая, но могучая длань господня сжимает его и возносит всё выше и выше. За самый горизонт девятого неба. И ощущалась лёгкость небывалая и радость. Будто с каждым мгновением исчезал он, растворяясь в чём-то великом. И что это великое поглотив, возродит его в новой божественной форме, достойной блаженств рая…
Резиновые сапоги чавкали по раскисшей после дождя просёлочной дороге. По обе стороны тянулись убранные картофельные поля. В посвежевшем воздухе пахло сырой ботвой и паслёном. Цинковое ведро с семенными пожелтевшими огурцами то и дело шаркалось о Клавкину ногу. Один раз даже оставило длинную бороздку затяжек. Но Клавка только хмыкнула. Утром мамка с руганью заставила её надеть старые рейтузы. И как всегда оказалась права. Клавка весело хрустела огурцом и мычала песенку «Девочка-бандитка». Огурец был пузатеньким, с потешным розовым треугольным пятнышком. И не такой большой, как остальные. Клавка сразу его заприметила и не ошиблась – кожица оказалась мягкая и негорькая. Через неделю она уезжала учиться в районное ПТУ, и от предвкушений сладко щекотало живот. Огурец, зажатый в чумазую пятерню, стремительно исчезал под натиском крепких зубов. А Клавка жевала, брызгая соком и семенами, и даже не подозревала, что по-латыни огурец именуется кукумис.
