Батюк открывал митинг. Он стоял перед обелиском и смотрел на шеренги бойцов. Это всё, что осталось от дивизии. Он мысленно отмечал, кого лично знал и недосчитывался в этих рядах.
Могло бы случиться, что и он лежал бы под этим обелиском. Он вдруг почувствовал, как сильно
кольнуло в грудь. Ах, это сердце !.. Последнее время оно всё чаще даёт о себе знать. В самый разгар боёв солдаты не один раз уносили его на плечах с наблюдательного пункта. Он, сдерживая боль, говорил: «Устал». Но в это мало кто верил. Отлежавшись, он снова появлялся на передовой. Часы болезни были для него часами передышек.
И вот опять в грудь словно кто иглу всадил. «Только не здесь !» — превозмогая боль, подумал он.
Схватился за грудь рукой, но тут же, чтобы не привлекать внимания, выбросил её вперёд и, сжав пальцы в кулак, заговорил:
— Товарищи красноармейцы…
Над Мамаевым курганом троекратно прозвучали выстрелы.
После митинга, придя в штаб, Батюк, как был в одежде, свалился на нары, корчась от боли. Смерть
отступила. Но — ненадолго.
Случилось это в июне сорок третьего. Дивизия только что форсировала Северный Донец и готовилась к новому наступлению. Батюк вместе с начальником штаба Садовским и начальником оперативного отдела Фоминым возвращался с наблюдательного пункта в штаб, расположенный
в деревне Богородичной.
Немцы были на сопке. Батюк шёл и обдумывал план наступления. Он остановился и долго всматривался вдаль. Потом вдруг сказал:
— Идите, ребята. Я полежу немного, что-то нехорошо мне.— И лёг на спину.
— Беги за врачом,— сказал Садовский Фомину.
Садовский хорошо знал про болезнь командира.
Но врач не потребовался. Батюк умер, не успев даже высказать своих планов. И так же, как тогда
на Мамаевом кургане, сапёры установили наскоро фанерный обелиск, вырезали из жести звёздочку.
…Много лет прошло с той поры. На месте фанерных обелисков на меловой круче Северного Донца
вознёсся гранитный обелиск, а над Волгой подняла меч возмездия Родина-мать.
