Рассказывает бывший разведчик
«Геноссен партизанен»
В начале 1944 года кавалеристы Седьмого корпуса генерала Константинова, освободив белорусский город Мозырь, стремительно двинулись по лесным дорогам к Пинску. Нашу группу военных разведчиков, которая действовала западнее Пинска, срочно отозвали в Москву.
В Москве, в Центральном партизанском штабе, меня принял полковник Белов. В его просторном кабинете висело несколько карт с различными отметками: дуиСки, зигзаги, кружочки и жирные стрелки, нацеленные на Запад. На территории, еще занятой врагом, тоже отметки. Это партизанские базы.
После недолгой дружеской беседы Александр Васильевич подошел с указкой к одной
— В Налибокской пуще не бывал?
— Нет.
— Вот туда и отправишься со своей группой. Наше командование должно знать о противнике в этом районе буквально все.
Мне с группой разведчиков предстояло снова вылететь на самолете в тыл противника и приступить к организации разведки в районе Минск — Дзержинск— Барановичи — Молодечно — Вилейка — Лида — Слоним.
Из кабинета полковника я вышел довольный и немного взволнованный. В приемной совершенно неожиданно встретил Галину Хромушину, переводчицу. Она была в новом обмундировании. Шапка-ушанка делала ее круглое румяное лицо похожим на мальчишеское. Мы оба были удивлены. Еще бы, не виделись больше года и, главное, не рассчитывали на встречу здесь, в Москве. Галина сказала, что в партизанский штаб пришла с особым поручением:
— Видишь ли, сейчас я работаю среди пленных немцев. Хорошие есть парни. Так вот, многие просятся в партизаны.. Да, да, именно в партизаны! И Национальный комитет «Свободная Германия» решил пойти им навстречу,— Галина показала мне запечатанный пакет. — Подожди меня здесь!
И прошла в кабинет Белова.
В первые минуты эта необычная новость никак не укладывалась в моей голове. Всякие попадались среди пленных немцев. Иные, как гебитскомиссар Зустель, добровольно соглашались с нами сотрудничать. Но чтобы видеть в них друзей и сподвижников в великой борьбе!.. Нет, к этому мы еще не привыкли.
В приемную то и дело входили офицеры, справлялись о чем-то у адъютанта полковника, а я сидел на диване и думал. Постепенно я приходил к мысли о том, что ведь и правда: немцы, если они патриоты своей родины, могут принести большую пользу, сражаясь в рядах партизан.
Тут вошла Галина.
— Все в порядке,— сказала она.— Просьба удовлетворена: вместе с немцами к партизанам отправлюсь и я. Ну, как тебе это нравится?
— Куда отправитесь?..— недоуменно вопросил я.
Через несколько минут узнаю — оказывается, вместе с моей разведгруппой!
А вскоре состоялось мое знакомство с немецкими антифашистами. Вот их имена: Хуго Барс, Карл Ринагель, Феликс Шеффлер, Херберт Хенчке.
Встреча наша происходила в одном из свободных кабинетов партизанского штаба. С московских улиц доносился неумолчный шум большого города. Я всматривался в лица немецких товарищей, немного смущенные, но честные и открытые. О чем могли мы говорить между со- 91 бой? Вспоминали родных. Расспрашивали друг друга о довоенной жизни. Наши новые товарищи давно уже ие имели никаких известий из дому и очень горевали.
Весьма охотно поддерживал беседу Феликс Шеффлер, крепкий, высокий, чуточку сутуловатый. Когда он говорил, то весь приходил в движение. У него были длинные сильные руки и подвижное выразительное лицо с серыми, немного на выкате глазами.
Темпераментно вел разговор Карл Ринагель. А самым молчаливым был Херберт Хенчке. Внешне он казался невозмутимым, но по продолжительным паузам во время разговора, по сдвинутым бровям чувствовалось, что он волнуется, хочет сказать что-то важное, и не решается.
— Товарищ капитан,— выдавил он наконец, обращаясь ко мне,— когда же мы полетим в партизанскую зону?..
Все притихли. Так вот что волновало Хенчке! Терпенье, однако!..
— Скоро,— сказал я. Я ведь и сам точно не знал, когда вылет, поэтому сразу перевел разговор на другую тему: — В тылу будет трудно, каждую минуту придется рисковать жизнью. Думали об этом?
Ответил Феликс. Видно было, что об этом он размышлял много, и вопрос этот для него окончательно решен:
— Германия Гитлера — это не моя Германия. Что ж, крови немецкой прольется еще много. Но она будет пролита за новый, справедливый мир.
— Помните Испанию 1937 года, товарищ капитан? — неожиданно спросил у меня Хуго Барс.— Против генерала Франко вместе с испанцами сражались французы, венгры, немцы, русские… Интернационал! Они дрались не только за свободную Испанию, дрались также против сил мировой реакции.
От Хуго я, признаться, не ожидал подобных речей. А он продолжал:
— В России в гражданскую войну брат убивал брата. Я знаю об этом из литературы. Что поделаешь: борьба! Борьба двух миров.
Когда мы приземлились за линией фронта, нас встретили в лесу партизаны. Штаб их соединения был предупрежден, что вместе с нами летят немецкие товарищи.
Переживая, как и все, радость встречи, я, однако, не забыл своих обязанностей командира группы и решил проверить, все ли тут. Карл, вижу, целуется с бородатым, широкоплечим партизаном. Херберт Хенчке что-то рассказывает целой кучке обступивших его бородачей. Улыбается Хуго Барс, Карл Ринагель тоже беседует с кем-то, больше, правда, объясняясь жестами. Среди партизан Галина, Дмитрий Стенько, Иван Седов, Алексей Козлов. Не было видно лишь Феликса Шеффлера. Где же он?.. Я поднял тревогу.
Партизаны сразу рассыпались по лесу. Начались поиски. Вскоре Феликс был найден метрах в двухстах от поляны. Он стонал.
— Ничего, браток, и так бывает,— донесся до меня густой баритон нашего доктора.— Придется потерпеть.
Феликс сильно ушиб ногу, и доктор уже оказывал ему первую помощь. Кто-то светил карманным фонариком.
— Ах, я несчастный,— жаловался Феликс Шеффлер.— Ничего не успел сделать и уже стал балластом!
— Не расстраивайся, браток, еще успеешь, повоюешь,— успокаивал его Федя Данович, один из командиров.
А случилось с Феликсом вот что. Его парашют зацепился за сучья сосны, и Феликс повис в воздухе. Ухватившись одной рукой за толстый сук, другою он достал нож и отрезал стропы. Но тут сук, за который Феликс держался, обломился, и неудачливый парашютист упал с дерева на землю.
Шеффлера перевязали, положили на носилки и на санях отвезли в партизанский лазарет.
Ночь стояла теплая. Командир бригады Михаил Грибанов и комиссар Иван Казак привели нас в свою землянку. Сделанная из снарядной гильзы лампа-коптилка светила тускло. В землянке было тесно. В центре внимания хозяев оказались, конечно же, наши немецкие товарищи. Комиссар Казак рассказал о последних операциях бригады. Взорваны эшелоны с боеприпасами, железнодорожный мост, перерезана связь между Молодечно и Барановичами, уничтожена рота эсэсовцев. Галина переводила.
Ночью мы отправились в центральный лагерь, где находился командир соединения барановичских партизан Василий Ефимович Чернышев, по кличке Платон. Это имя хорошо было известно гитлеровцам.
Сытые бойкие кони быстро пробежали двадцать пять километров. Мы остановились в густом сосняке на склоне холма, где размещался штаб соединения. Когда мы вошли в землянку, нас встретил генерал со звездой Героя Советского Союза. Это и был Платон.
— Одобряю ваше решение бороться против нашего общего врага — нацизма,— обратился Платон к немецким товарищам.— Но мне хотелось бы услышать от вас, что именно вы намерены делать — взрывать, ходить в засады, в разведку?..
— Мы хотим быть в одном строю с партизанами, там, где опасно,— ответил Хуго.
— Хорошо,— кивнул Платон,— пошлю я, скажем, вас в село разгромить комендатуру. Не сомневаюсь, вы выполните задание. А если погибнете? Спрашивается: великую ли пользу принесете вы?
Немцы внимательно слушали.
— Думаю, что очень малую,— продолжал командир соединения.— Сейчас немецкие солдаты начинают догадываться, что фюрер их крепко надул. Вот я и считаю, что стрелять вам надо не пулями, а листовками. Разъясняйте своим соотечественникам пагубность нацистской политики и сумасбродные цели войны. Рассказывайте, кому война выгодна. Призывайте их переходить на нашу сторону. Хорошо наладить пропаганду — важная, ответственная задача. Кстати, недавно мы захватили немецкую передвижную типографию. Есть где готовить листовки… Ну как, согласны?
— Разумное предложение.
— Вот и хорошо. Умело разъяснить провал авантюры Гитлера — значит, вывести из состава действующей армии полки и дивизии, ускорить поражение фашистов и сократить число потерь. Разве это не благородная задача? Рисковать, конечно, и тут придется, крепко рисковать! Итак, располагайтесь в землянке и немедленно приступайте к выполнению задания.
День ушел на устройство быта, а назавтра Хуго, Херберт и Карл приступили к монтажу типографии. Им помогал Михаил Дубко, до войны работавший наборщиком. К счастью, детали станка, шрифты — все оказалось в полном порядке и потребовалось всего два дня, чтобы собрать типографию.
Но каким образом распространять листовки среди немецких солдат? Легче всего, конечно, разбрасывать их с самолета. Но, во-первых, самолета у нас не было, а, во-вторых, в частях, несущих гарнизонную службу, этот способ обычно не давал желаемого эффекта. Решили: надо самим проникать в гарнизоны.
Первым отправился на задание Феликс. Нога его к тому времени зажила, и он лишь немного прихрамывал. Путь его лежал в город и крупный железнодорожный узел Барановичи.
К походу Феликс готовился весьма тщательно. Мы снабдили его необходимыми документами, планом города. Феликс был спокоен, словно он шел на приятную прогулку, словно ему ничто не угрожало. Платон справился у него о самочувствии.
— Отлично, товарищ генерал,— ответил Феликс.— Хочу просить вас: дайте пару гранат! Попадусь, так чтоб живым не даться.
У Феликса был пистолет, получил он и гранаты — не помешают. Одет он был в свою фельдфебельскую форму и выглядел заправским солдатом фюрера. Когда все было готово, Феликс протянул мне небольшой сверток и сказал:
— Товарищ капитан, тут письма из дома, фотографии жены и детей. Если погибну, то после войны перешлите жене. Напишите, что честно служил новой Германии.
Мы крепко обнялись. Феликс и сопровождавший его Дмитрий Стенько отправились в путь.
До Новогрудка они дошли без приключений, но когда обходили этот городишко, на одной из дорог к ним привязался мужчина лет сорока в хорошем пальто с каракулевым воротником. Незнакомец часто дышал, сытое лицо было покрыто капельками пота. Видно, спешил человек. С Феликсом он заговорил было по-немецки, но тот сразу оборвал его:
— Говорите по-русски!
Незнакомец покосился на Стенько, но, услышав от фельдфебеля, что это его приятель, продолжал:
— В домике лесника скрывается раненый партизан. Очень хорошо, что я вас встретил. Если сейчас пойти туда—наверняка поймаем! А то комендатура далеко, в самом центре горос. з. пока до нее доберешься, он может ускользнуть…
— Ну, что же, веди,— сказал Стенько. И сделал знак Феликсу. Тот пошел следом.
Когда углубились в лес, Дмитрий нащупал рукоятку пистолета, но Феликс, опередив его, набросился на предателя с ножом.
У озера Свитязь, на хуторе, остановились у знакомого крестьянина. Тот удивился, увидев Стенько с немецким фельдфебелем и первые минуты не знал, как себя вести, о чем говорить.
— Что, Макарыч, напугался? — смеясь, спросил Дмитрий.— А ведь Феликс — и правда немец.
— Да ну?
— Правда, правда,— подтвердил сам Феликс на ломаном русском языке. Макарыч понял, что его не разыгрывают.
— Да как же так? Немец и вдруг… партизан?
Феликс улыбнулся:
— Фашисты — ваши враги и мои враги.
В Барановичи Феликс и Стенько пришли на другой день вечером. Стенько остался на квартире у связного, а Феликс сразу отправился в город. К рассвету он блестяще выполнил свою задачу: листовки висели всюду, но особенно много их было расклеено в центре, на людных улицах и на привокзальной площади. Немецкие власти всполошились.
В одиннадцать часов утра Феликс услышал по радио сообщение на немецком, а потом на русском языке: в город проник русский партизан, переодетый в немецкую форму. Кто задержит партизана, получит награду — пять тысяч немецких марок.
Между тем, виновник переполоха—Феликс — находился в это время в самой гуще немецких солдат. Общительный, знающий цену хорошей шутке, он быстро заводил знакомства, расспрашивал о настроении воинов третьей империи, узнавал, из каких они частей, куда едут. Помимо всего прочего, он ухитрился сагитировать двоих солдат перейти на сторону партизан.
Когда стемнело, Феликс, Стенько и эти двое — в полном вооружении — покинули Барановичи.
Новички-немцы скоро освоились в нашем лагере и сами стали проситься на задания.
Через день после возвращения Феликса, мы снарядили в дорогу Карла. Ему предстояло совершить такое же трудное путешествие в Мололодечно.
«Регулировщик»
Погода стояла отличная, и мы расположились около землянки. Готовили очередную листовку. Хенчке, Шеффлер и Барс писали текст, а Карл и перешедший еще в 1942 году к партизанам Жорж Кронауэр возились со станком. В настроении наших немецких друзей нет-нет да и проскальзывала грусть. Я понимал ее причины: гибли сотни, тысячи соотечественников, а во имя чего? Как убедить немецких солдат сложить ору-
Подошел Дмитрий Стенько и сообщил, что получены важные сведения: немцы эвакуируют тылы. Феликс даже подскочил на месте, глаза его заблестели.
— Товарищ капитан,— обратился он ко мне.— Разрешите завтра на задание! Я вам приведу целый полк.
— Целый полк? Каким же образом?
Его план показался нам весьма остроумным, хотя и рискованным. Но что за война без риска?
Мы тут же сообща принялись разрабатывать детали предстоящей операции. На следующий день к вечеру подготовка была закончена. В одиннадцать часов наша группа достигла перекрестка на шоссе Минск — Барановичи и Минск — Несвиж. Два отряда замаскировались недалеко в кустах, а Феликс занял пост регулировщика. Из укрытия я видел его одинокий силуэт и поблескивающую в лунном свете каску.
Около двух часов ночи послышался треск мотоциклов. Они быстро приближались, тускло светя маскировочными огнями. Еще минута, и Феликс жезлом остановил их. О чем-то поговорил с передними мотоциклистами, и колонна устремилась дальше. Потом Феликс, рассказывал нам, что мотоциклисты были очень довольны встрече с регулировщиком. Еще через полчаса мы услышали топот множества ног.
Когда к перекрестку подошла походная застава, Феликс поднял руку, представился и строго спросил:
— Где командир?
Вскоре подошел и сам командир. Полк, в котором насчитывалось не более четырехсот солдат, остановился. Феликс четко отдал честь, доложил обстановку:
— Дорога перерезана крупными силами противника. Приказано следовать в обход, вот по
— Проклятье! — выругался фашист, но тут же отдал соответствующее .распоряжение, и полк, свернув на проселочную дорогу, направился прямиком в партизанскую зону. Наши отряды двигались параллельно, ничем не выдавая своего присутствия. Но едва полк углубился в лес, впереди колонны снова появился Феликс. Он поднял руку и громко проговорил:
— Дорогие соотечественники, друзья! Прошу выслушать меня спокойно, без паники и без страха. Я пришел к вам для того, чтобы спасти вас от неминуемой смерти, сохранить ваши жизни для ваших отцов и матерей, для жен и детей…
Вначале опешивший командир полка решил, что это какой-то смутьян, и схватился за пистолет.
— Расстреляю! — закричал фашист, но тут к нему подошли в форме немецких солдат Карл, Хуго, Хенчке и Жорж Кронауэр. Они загородили Феликса, и тот продолжал речь:
— Вы видите, друзья, мы все настоящие немцы. Но мы не хотим проливать кровь за фюрера и потому перешли на сторону советских партизан.
— Где мы находимся? — спросил кто-то из солдат.
— Вы находитесь у партизан,— пояснил Хуго.— И я, бывший солдат, гарантирую вашу неприкосновенность.
В это время из укрытий вышли партизанские отряды. Солдаты было всполошились, но, убедившись, что «страшные русские» настроены миролюбиво, успокоились, начали складывать в кучку автоматы, гранаты, ножи, ручные пулеметы. Тут же Хуго, Карл и остальные немецкие партизаны стали раздавать солдатам листовки.
Без единого выстрела сдался целый полк. Когда об этом доложили Платону, он тотчас вызвал хозяйственников и приказал накормить солдат и найти место для лагеря.
Тогда же в лагере был создан комитет, который возглавили Феликс, Хенчке, Хуго.
В другой раз произошел такой случай. Наша группа разведчиков сопровождала немецких товарищей, нагруженных листовками, в Дзержинск, расположенный километрах в тридцати от базы. В пути мы остановились на опушке леса, возле хутора, решив дождаться здесь томноты. Но едва мы приблизились к крайнему дому, как раздались выстрелы.
— Ложись! — крикнул я.
Рядом со мной упал Феликс Шеффлер. С головы его была сбита автоматной очередью фуражка.
— Товарищ капитан,—обратился ко мне один из разведчиков,— предлагаю по одному пробраться к дому и оттуда бить подлецов.
Мое молчание он, видимо, принял за согласие и пополз вперед.
— Назад!—остановил я его. Ведь мы еще не знали численности противника. Но тут произошло непредвиденное. Шеффлер, в форме лейтенанта гитлеровской армии, встал во весь рост и по-немецки гневно закричал:
— В кого стреляете, сволочи? Прекратить огонь!
Поднялись Хуго, Карл.
Стрельба прекратилась.
— Кто командир? — сурово вопросил Шеффлер.— Ко мне!..
И вот из-за кустов показалась одна, потом другая, третья фигуры. Полицаи! Их было не менее двадцати человек.
— Огонь! — подал я команду.
Полицаи от неожиданности растерялись, а нам только этого и надо было. Заработали
— Ур-ра!..
Полицаи пустились в бегство.
Когда все стихло, мы поблагодарили Шеффлера за находчивость и смелость.
«Инспектор» фюрера
В начале июня 1944 года я с группой партизан перебазировался в лагерь отряда, которым командовал Федор Данович. С нами был и Хуго Барс. Ему предстояло идти в Любчу, где сосредоточивались немцы и полицейские.
— Пробраться туда очень трудно,— говорил Данович.— Наши ребята переправят его через Неман, а дальше он сам дойдет.
Хуго надел лейтенантский мундир и, посмотрев в осколок зеркала, рассмеялся:
— Инспектор самого фюрера!
— Может, не фюрера, но Барановичского управления полиции — это уж точно,— поддержал шутку Данович.
Переправа через реку прошла удачно. Барс вначале шел кустарником вдоль берега, затем повернул на старое графское имение. К Любче он подошел в полночь. Обогнув поселок с востока, выбрался на узкоколейку, связывавшую Любчу с городом Новогрудком. Вот и станция.
В накуренном тесном помещении вокзала сидело несколько бородатых людей. Когда Барс вошел, они встали.
— Где начальник? —спросил он на немецком
— Не понимаю,— ответил один из бородачей.
В это время открылась дверь и в помещение вбежал сухощавый человек.
— Я начальник станции, господин офицер,— с трудом подбирая немецкие слова, произнес он.
— Что же не встречаете?
— Нет связи, господин офицер! Услыхал ваш разговор…
— Фамилия?
— Полицейский Адамчик.
— Пройдемте в ваш кабинет.
В грязной узкой комнатушке Адамчик рассказал Барсу, где находится полицейский участок, где располагаются немцы. Короче говоря, разведчик выведал все, что было нужно, а затем приказал:
— Поведете меня к начальнику полиции. Я инспектор из Барановичей.
— С удовольствием, господин офицер.
Они вышли во двор. Адамчик, повесив на плечо винтовку, пошел сначала огородами, а затем улицей, к центру местечка.
Сверкнул луч фонаря, и часовой, увидев Адамчика и офицера, услужливо сказал:
— Проходите!
В длинном коридоре тускло горела керосиновая лампа; в пирамидах стояли винтовки и автоматы.
Услышав шаги, из боковой комнаты выбежал заместитель начальника полиции. На ходу поправил кобуру, выпрямился, пристукнув каблуками, представился:
— Старший полицейский Бабенко! Чем могу быть полезен, господин лейтенант?
— Почему около станции не выставлена застава?—сердито спросил Барс.
— Одну минуточку, господин лейтенант, я вызову переводчика.
К ним подошел старик. Барс повторил вопрос.
— Заставы, господин лейтенант, у нас выставлены на берегу реки и на западной окраине,— пояснил Бабенко.— Действуем согласно инструкции командира отряда СС.
В кабинете Барс просмотрел списки полицейских, поинтересовался, исправно ли несут они
— Скажите Бабенко,— обратился он к переводчику,— чтобы выделил пятнадцать полицейских. Они будут сопровождать меня до местечка Кореличи. Нужны подводы…
Еще в лагере мы договорились с Барсом, что он будет возвращаться в условленное время. Если с полицейскими или эсэсовцами, то по дороге Любча — Кореличи, если же один, то старой дорогой, по берегу реки….
К рассвету группа Сердюка была уже у дороги. Вот из-за поворота показались повозки. Сердюк передал по цепочке командиру:
— Приготовиться!
На передней повозке ехал Барс с двумя полицейскими. Увидев партизан, он дал знак оста-
— Что будем делать, господин лейтенант?— спросил Бабенко.
— Займемся небольшой тренировкой. Постройте полицейских!
Полицейские выстроились. Барс скомандовал:
— Положите оружие на повозки!
Бабенко первым шагнул к повозке.
— Становись! — крикнул Барс.
В этот миг из кустов выскочили партизаны. Ни одного выстрела не раздалось в это утро на пустынной еще дороге.
Дядя Клим
Впервые с этим человеком я встретился в конце марта 1944 года. Помню, я приехал из штаба Барановичского партизанского соединения в Столинскую бригаду по делам организации разведки. Обстановка тогда была напряженная.
По данным разведки, гитлеровцы готовили очередную облаву на партизан. Получив эти сведения, командование партизанской бригады тщательно готовило контрмеры. Мы сидели с командиром бригады Павлом Гулевичем, комиссаром Алексеем Мурашовым и начальником штаба Иваном Карповым в землянке, обсуждали план засады и с нетерпением ждали возвращения с задания группы разведчиков, которую возглавлял опытный и бесстрашный командир Семен Фомич Юхович, или, как его партизаны называли, дядя Клим. О его делах я уже был наслышан.
Партизаны в полном вооружении ждали приказа о выходе.
Наконец, глубокой ночью в штабную землянку вошел весь обросший инеем усатый партизан. На нем был коротенький коричневый кожушок, шапка из овчины, на которой алела партизанская
— Товарищ командир, место для засады подобрано недалеко от деревни Клетище,— доложил он.— В четыре ноль-ноль, по нашим расчетам, туда подойдут фрицы…
— Ясно! Спасибо, Семен Фомич,— поблагодарил Гулевич партизана и, когда тот вышел, еще раз посмотрел на самодельную карту:
— Удачно выбрал местечко, дядя Клим. Молодец!..
…Засада и правда оказалась успешной. Партизаны взорвали одиннадцать автомашин, три бронетранспортера, уничтожили много гитлеровцев. Оставшиеся в живых фашисты бежали в сторону города Ивенца. Помимо других трофеев, разведчики дяди Клима захватили штабные документы 317-го немецкого полка.
…В июне 1941 года, после упорных и длительных схваток с врагом, дивизия генерала Галицкого отошла к Налибокской пуще. И тут выяснилось, что путь на восток перерезан крупными силами гитлеровских войск. Надо было во что бы то ни стало прорваться через железное кольцо окружения. Но как это сделать?
Ночью к генералу привели прихрамывающего невысокого мужчину в крестьянской поддевке. Это был Семен Фомич Юхович, житель села Новая Рудица. В гражданскую воевал с белополяками. В первые годы Советской власти работал в сельском совете писарем. Затем трудился в колхозе.
— Товарищ генерал,— обратился он к Галицкому.— Если доверите — проведу ваши войска, куда скажете. Я здесь каждую кочку знаю…
По лесам и болотам он провел дивизию к Слуцку, а по пути размещал в селах у надежных людей больных и раненых красноармейцев и командиров. За пять дней похода дядя Клим госпитализировал таким образом около двухсот человек.
На прощание дядя Клим сказал генералу:
— Дальше дойдете сами, а мне домой надо.
Когда вернулся дядя Клим в село, там уже хозяйничали гитлеровцы.
Они решили организовать в Новой Рудице пункт по сбору молока. Дядя Клим предложил им свои услуги. Он был беспартийный, и немцы назначили его заведующим молокопунктом,
С этого времени дядя Клим под предлогом сбора молока для немецких войск разъезжал по селам, снабжал раненых командиров и красноармейцев.
В некоторых селах района были организованы полицейские участки. Обстановка с каждым днем ухудшалась.
Особенно свирепствовал гебитскомиссар в Дзержинске. И дядя Клим задумал его убрать. Каким образом? Дядя Клим посоветовался с выздоравливающими в окрестных селах командирами и с подпольщиками Дзержинска Павлом Хмелевским и Иваном Жуковцом. Общими усилиями был разработан план действий.
Однажды дядя Клим взял слив, яблок и масла, сел в повозку и, как заведующий молоко-пунктом, поехал в Дзержинск, к гебитскомиссару, по служебным делам. На окраине поселка его задержали эсэсовцы:
— Зачем приехал?
— Везу подарок господину гебитекомиссару,— сказал дядя Клим.— Как человек преданный великой Германии…
Наконец входит он в гебитскомиссариат, с поклоном вручает гебитскомиссару подарки. Гитлеровец, увидев масло, заулыбался:
— О, брут! Карашо, карашо!
Наведя справки о Семене Юховиче, гебитскомиссар приказал выдать ему постоянный пропуск для проезда в Дзержинск.
На следующий день в доме, где под присмотром надежных людей, скрывался в подполье батальонный комиссар Сергей Рыжак, собрались дядя Клим, лейтенант Алексей Мурашов и красноармеец Николай Будник. Было принято новое решение: воспользоваться выданным дяде Климу пропуском для сбора оружия, а гебитскомиссара пока не трогать.
В трудной и опасной работе дяди Клима помогала и его жена Елена. Она всегда была его верным другом и помощником.
Шли дни, недели. Как-то эсэсовцы и полицейские пронюхали о том, что в окрестных селах скрываются раненые советские военнослужащие. Фашисты подготовили облаву. Но их опередил дядя Клим.
Под покровом ночи он со своей семьей соорудил в лесу две землянки, перевез туда раненых и продукты. Эти красноармейцы и командиры образовали ядро подпольной партизанской группы.
В каждом селе у дяди Клима были свои надежные люди. С их помощью он и предупреждал население окрестных сел о готовящихся облавах. В конце 1941 года дядя Клим попросил комсомольца из деревни Боровое Семена Быст- римовича организовать сбор оружия. В лесах и болотах Семен со своими товарищами подобрал семьдесят винтовок, восемь пистолетов, десятки гранат. Оружие поначалу складывалось в подвале дома дяди Клима, а затем было передано подпольной группе, которая к тому времени насчитывала более полусотни человек.
Долго решался вопрос, как будет дальше действовать дядя Клим. Сам он хотел уйти вместе со всеми в лес и там партизанить. Но Сергей Рыжак, командир группы, понимал, что дядя Клим больше принесет пользы, если останется в селе:
— Вы, дядя Клим,—наша опора, глаза и уши. Вы нам в трудные минуты будете оказывать помощь и выручать нас.
С горечью сыслушал это дядя Клим, но понял: так надо.
На рассвете вооруженный отряд ушел в лес. С каждым днем он пополнялся новыми людьми. А дядя Клим по-прежнему разъезжал по селам, постоянно держал связь с отрядом, сообщал командиру данные о гитлеровских гарнизонах. За два месяца боевых действий партизанский отряд под командованием Рыжака устроил четыре засады, разгромил пять полицейских участков, взорвал несколько эшелонов с техникой.
Гитлеровцы решили окружить партизан в лесу и уничтожить. Карательный отряд вечером вышел из Дзержинска, но дядя Клим и тут опередил немцев. Утопая в почти метровом снегу, он за пять часов пробился от села Новая Рудица к партизанскому лагерю и предупредил командира о надвигающейся опасности.
Трое суток отряд маневрировал, отходил, вел скоротечные бои. Наконец, когда гитлеровцы совсем сузили кольцо блокады, Сергей Рыжак отдал приказ: прорваться сквозь заслон гитлеровцев врукопашную. Бой длился около двух часов. Отряд, потеряв пятнадцать человек убитыми, сумел уйти.
В июне 1942 года, делая облаву в селах, гитлеровцы захватили и посадили в тюрьму более ста жителей района. Дядя Клим решил спасти жизнь этим людям. Он поставил на повозку шесть бидонов с молоком. На дно трех бидонов опустил завернутые в тряпки толовые шашки, гранаты и пистолеты. И отправился в Дзержинск. Полицейские и гитлеровцы, стоявшие на заставах,
дядю Клима знали как своего человека и беспрепятственно пропустили его в город. Он несколько раз проехал мимо тюрьмы, разузнал, как она охраняется, а затем повез молоко на завод. Там, на заводском дворе, его встретили связные-подпольщики. Они извлекли из бидонов оружие и спрятали его. А молоко дядя Клим сдал и ночью, возвратившись в село, тут же тайком направился в отряд.
Дядя Клим сообщил командиру отряда все необходимые сведения и попросил доверить ему руководство операцией по освобождению арестованных.
Следующей ночью дядя Клим провел в Дзержинск группу партизан Огородами обошли посты и приблизились к тюрьме. Темно. Слышен стук сапог. Гитлеровцы и полицейские патрулируют…
И тут дядя Клим передал по цепочке:
— Я иду к патрулям. Что-нибудь у них спрошу. Сигнал.— громкий кашель. Действовать только финками.
Час ночи Дядя Клим, обогнув церковь, что напротив тюрьмы, бодро зашагал прямо к пат-
— Хальт! Хальт! — услышали партизаны.
— Руки вверх! — скомандовал полицейский, патрулировавший вместе с гитлеровцами.
— Да зачем так! — спокойно сказал дядя Клим,— вы документики проверьте.
— А ну, подойти сюда!
Вспыхнул луч фонарика. Дядя Клим спокойно протянул немцу свое удостоверение. Пока шла проверка документов, партизаны ползком вплотную приблизились к патрулям. Дядя Клим громко кашлянул. В один миг три эсэсовца и полицейский были уничтожены без единого выстрела.
Партизаны вбежали в караульное помещение, где сидели четыре эсэсовца и два полицейских. Раздались выстрелы. Часовые, находившиеся на втором этаже, тоже открыли стрельбу. Мешкать было некогда. Будник, Мурашов, Бляшев и дядя Клим взбежали на второй этаж, уничтожили часовых и открыли камеры.
— Выходи!
Операция по разгрому тюрьмы длилась всего лишь час. Отважные партизаны вызволили двенадцать подпольщиков и многих мирных жителей, потеряв в бою одного человека.
В другой раз Дзержинские подпольщики сообщили дяде Климу, что по железной дороге со стороны Столбцов должен пройти поезд с важной военной особой из Берлина. И правда: гитлеровцы заметно усилили охрану железной дороги. А в день прохода поезда по линии должна была пройти дрезина для проверки — не заминирована ли дорога.
Узнав об этом, дядя Клим поспешил на рассвете в деревню Боровое к своему верному помощнику Семену Быстримовичу. Он велел ему пойти в разведку и уточнить время следования поезда с важной особой из Берлина.
Получив приказ, Семен достал с чердака автомат, сел на коня и во весь дух помчался по лесу к железной дороге. Через два часа он был у переезда. И вдруг видит: мчится дрезина, а на ней — эсэсовцы. Не задумываясь, Семен галопом направил коня вдоль дороги, навстречу дрезине. Вот он уже хорошо различает лица эсэсовцев. Гитлеровцы тоже заметили всадника, насторожились. Но не стреляли, подпустили Семена ближе. Видно, решили, что это полицейский спешит к ним с каким-то сообщением.
А Сенька, на полном галопе подскочив к дрезине, в упор открыл из автомата огонь. Когда эсэсовцы ответили не стрельбу, Семен уже был далеко. Но вдруг со стороны переезда заработал пулемет. Уже на самой опушке леса была убита лошадь, а Семен ранен в ногу. Гитлеровцы начали было преследовать его, но в .лес побоялись идти. Истекая кровью, Семен под вечер приполз в свое село, не выполнив важного задания, которое ему было поручено.
А дядя Клим, услыхав автоматную и пулеметную стрельбу, понял, что с Семеном стряслась беда. Тогда он сам пошел в разведку, на соседнем переезде от своих людей, работавших там, узнал точное время следования поезда и поспешил в партизанский отряд.
Сергей Рыжак приказал минерам сесть на лошадей и около переезда Комолово поставить две натяжные мины.
Когда к переезду подошел отряд, мины уже были поставлены.
Рыжак принял решение уничтожить гитлеровскую заставу. Завязался бой. А в это время партизаны увидели приближающийся поезд. Через минуту перед фронтом укрывшихся партизан пронесся паровоз с четырьмя платформами, груженными песком. Проверка пути. Значит, поезд пройдет точно в назначенное время.
По цепочке передали приказ: «Без сигнала не стрелять и мины не взрывать».
Наконец из-за поворота показался поезд. Вот передние платформы с песком и паровоз проскочили первую мину. Партизаны в недоумении смотрят в сторону командира: чего он медлит? Почему нет сигнала? А Сергей Рыжак пристально вглядывается в поезд: тот или не тот? В воздух взвивается зеленая ракета. Взрыв! Еще!…
Эшелон был разбит. Как позже выяснилось, «важной особой», ехавшей из Берлина, были новые шестиствольные реактивные минометы, которые направлялись гитлеровским командованием на Восточный фронт. Они не дошли до цели. Но в бою погибли любимец партизан, командир отряда Сергей Александрович Рыжак, начальник штаба Николай Ярославцев и еще несколько человек.
Кто-то донес полицейским, Семен Юхович имеет связь с партизанами. Дядю Клима вызвали в гестапо. Вел допрос сам начальник гестапо фон Шварценберг. Все обвинения гитлеровца дядя Клим отвел так ловко, что в тот же день ого отпустили. А ночью дядя Клим уже был в отряде.
— Товарищ командир, больше не могу оставаться в селе! Нервы не выдерживают. Прошу забрать меня в отряд.
Новый командир Смирнов, посоветовавшись с нами, сказал- дяде Климу:
— Дорогой Семен Фомич, конечно, трудно тебе. Но ты для нас незаменим. Потерпи еще немного.
Дядя Клим и сам знал, что без его помощи отряду не обойтись. Но как усыпить бдительность полицейских и гитлеровцев? Дядя Клим предложил план публичного ареста партизанами «пособника гитлеровцев», заведующего молокопунктом Семена Юховича.
Вскоре среди бела дня в Новую Рудицу въехали десять конников партизан и две повозки. Дядя Клим как ни в чем не бывало принимал у себя дома молоко «для германских войск». Шестеро конников окружили хату дяди Клима. Николай Будник, близкий друг дяди Клима, выбил прикладом окно и пролез в хату. Послышались рыдания жены дяди Клима Елены, затем раздались выстрелы. Партизаны выволокли на улицу дядю Клима, который громко, чтобы слышали сбежавшиеся к дому односельчане, просил пощадить его. И при этом тихонько поощрял Буд-
— Бей меня, Коля, бей!
Женщины стали просить партизан:
— Не трогайте Семена, он хороший человек.
Но партизаны были неумолимы. Они вывели Семена Юховича на огород и «расстреляли». А на утро пошла по селу молва, что Семену Юховичу чудом удалось убежать из-под «расстрела».
Вскоре произошел взрыв гебитскомиссариата в Дзержинске, затем был уничтожен начальник полиции в Налибоках. И тогда дядя Клим ушел в партизанский отряд. Сначала он был командиром разведгруппы и показал себя храбрейшим из храбрых.
Как-то в мае 1943 года разведчики дяди Клима доложили ему, что эсэсовцы привезли на мельницу, в деревню Заполье, награбленное у жителей зерно.
Согласовав свои действия с командиром отряда, дядя Клим вместе с Николаем Будником и еще двумя разведчиками сходил в ближайшее село, снарядил десять подвод с крестьянами-ездовыми и отправился в Заполье, на мельницу. Когда обоз выехал из деревни на проселочную дорогу, дядя Клим приказал всем остановиться. Мужики-ездовые насторожились.
— Мы с вами едем, товарищи, на весьма ответственную операцию,— сказал дядя Клим.— Нужно отнять у фашистов награбленное зерно. Вы должны вести себя дисциплинированно и беспрекословно выполнять мои приказы. Понятно?
Мужики в страхе переглянулись.
— Понятно или нет? — переспросил дядя Клим.
— Понятно, понятно, товарищ командир,— ответил за всех один из ездовых.
— Шагом марш!
Подводы, скрипя колесами, двинулись по дороге. Дядя Клим запрыгнул на головную и пристально стал смотреть в сторону видневшегося впереди леса. Километрах в пяти от Заполья их встретил посланный туда ранее разведчик. Он доложил, что мельницу охраняют пятеро полицейских и четверо эсэсовцев, вооруженных автоматами и ручным пулеметом.
Дядя Клим сказал:
— Чепуха! Возвращаться не будем,— и приказал одному коннику:—Дуй вперед и докладывай мне обо всем замеченном!
Почти час еще ехали по лесу. Наконец, деревья стали редеть, и партизаны увидели двух этажную кирпичную мельницу.
— Стой! — крикнул дядя Клим.
Обоз остановился.
— Здесь будете ждать нас,— приказал он мужикам.— А как только увидите сигнал—я шапкой вам махну,— так сразу и подъезжайте к мельнице за зерном. Мы сейчас пойдем, поговорим с этой нечистью…
Дядя Клим, спешившийся конник и еще три разведчика двинулись в обход к мельнице. Мужики, сбившись в кучу, с любопытством наблюдали за происходящим из-за кустов.
В тот момент, когда смельчаки открыли огонь по охране, на посту у мельницы находились лишь двое полицейских и один эсэсовец. Остальные спали в помещении. Это облегчило дело. Охранники разбежались.
Мигом на повозки было погружено около ста мешков зерна.
— Сопровождай обоз,— крикнул дядя Клим коннику.— А лошадь на опушке оставь нам.
Когда подводы двинулись к лесу, на шоссе появилось несколько автомашин с солдатами. Дядя Клим видел, как солдаты прыгали в кюветы и открывали огонь. Он подложил под нижний жернов мину и зажег бикфордов шнур. Во дворе он увидел Николая Будника. Тот отстреливался и отходил в сторону леса. К мельнице шли цепью немцы.
Убит уже Сердюк, ранен Семен Быстримович. Дядя Клим подбежал к Семену, взвалил его на плечи и понес кустами к лесу.
— Отходи, Николай!
Немцы заметили, что партизаны начали отступать, и открыли стрельбу. Дядя Клим тащил раненого Семена. Еще немного. Вот и опушка леса.
— Николай! — крикнул дядя Клим.— Дай несколько очередей и — к лошади.
Немцы уже были близко. Они входили в лес полукольцом, отрезая партизанам путь.
Когда Будник подбежал к лошади, дядя Клим, уложив на седло раненого Семена, крикнул:
— Хватайся, Коля, за правое стремя и беги рядом! — а сам ухватился за левое.
Лошадь рванула вперед. Немного погодя позади раздался взрыв. Это сработала мина, которую заложил на мельнице дядя Клим.
За его голову фашисты назначили премию в 200 тысяч марок. Но дядя Клим больше тревожился не за себя, а за жену и детей — они по- прежнему жили в селе.
И вот однажды — это случилось под вечер — в Новую Рудицу ворвались эсэсовцы, они схватили Елену, жену дяди Клима, и четверых его односельчан.
Узнав об этом, дядя Клим попросил у командира бригады разрешение выехать с разведчиками под Дзержинск и устроить там засаду.
В час ночи разведчики выехали из Налибокской пущи на открытую местность. Справа, в двух километрах, осталась родная Новая Рудица. «Надо спешить, надо спешить!..» — повторял про себя дядя Клим.
У опушки соснового леса разведчики остановились. Стали совещаться. Наконец расположились в густом придорожном орешнике, возле балки. Дядя Клим проверил пути отхода, секторы обстрела и только после этого выбрал себе место.
Под утро издалека, еле слышный, донесся рокот моторов. Дядя Клим тронул за локоть Николая:
— Кажется, едут.
Будник приподнял голову, послушал.
— Это мотоциклисты. А эсэсовцы приезжали в Новую Рудицу на автомашинах. Не может быть, чтоб они…
— Приготовиться! — передал по цепочке дядя Клим.— Если одни мотоциклисты — пропустить.
Гул моторов нарастал, вскоре мимо промчались двадцать мотоциклов с гитлеровцами. Но не стих еще их гул, как на дороге показалась колонна автомашин.
— Вот это они, Клим,— сказал Будник. Разведчики переглянулись. Дядя Клим поправил свой автомат, приготовил гранаты. Вот уже видны стоящие в машинах у пулеметных турелей эсэсовцы. Еще мгновение—и шквал автоматного огня обрушился на колонну.
Первая машина резко свернула в сторону и свалилась в кювет, за ней вторая. Средние резко затормозили. Эсэсовцы стали выпрыгивать из автомашин и залегать на другой стороне дороги. С задних машин гитлеровцы открыли огонь. Раздались взрывы.
В этот момент дядя Клим увидел как из кузова одной автомашины выскочила Елена и с ней еще две женщины.
— Елена! Елена! — крикнул дядя Клим.— В лес! В лес!
Елена и женщины кубарем скатились в балку. Дядя Клим приказал партизанам прикрывать женщин и тоже отходить в лес к коням…
Но эсэсовцы с каждой минутой усиливали огонь. Они уже стреляли по ползущим в балке женщинам и отрезали отход разведчикам. Дядя Клим это заметил и при. казал Николаю Буднику:
— Отходи! Я буду прикрывать!
Он поднялся во весь рост и по кустам бросился навстречу бегущей Елене. Она тоже заметила дядю Клима.
— Семен! Родной!
Но не добежав метров двадцати, Елена всплеснула руками и, как- подкошенная, рухнула в траву.
Эсэсовцы заметили метнувшегося в кусты дядю Клима. Они сосредоточили по нему огонь и стали окружать его. Дядя Клим отстреливался.
Когда он подполз к жене, она уже была без сознания. Он подхватил Елену на руки и потащил по лесу. В запасном диске осталось совсем немного патронов. А эсэсовцы упорно преследовали дядю Клима. Они решили, что партизан уже в их руках, и во весь рост шли за ним цепочкой. Дядя Клим понял, что ему не уйти.
Он дал длинную очередь и увидел, как, скорчившись, упали два эсэсовца. В руках оставалась еще граната. Дядя Клим выдернул чеку. Раздался взрыв…
Последний прыжок
«Сегодня у нас большой день: долго мы готовились, и вот теперь двинулись вперед. Вы, наверно, уже знаете об этом из газет. Если успех будет развит и дальше, то всю Белоруссию удастся освободить в несколько недель. Близок конец войны!»
Это письмо родным я написал 23 июня 1944 года, а через месяц с небольшим мы уже были в Польше. Слева от нас совместно с Войском Польским наступали части другого фронта.
Гитлеровцы пытались оторваться от передовых советских дивизий, взрывали мосты на дорогах, яростно контратаковали, но, не выдерживая наших ударов, обращались в бегство. Наступающие войска не давали им ни дня передышки.
Авиадесантная часть, где мы служили, после Белостокской операции получила приказ перебазироваться на новый полевой аэродром.
Путь на Варшаву оказался для наших войск нелегким. В районе Седлеца советские части столкнулись со свежей танковой дивизией гитлеровцев. 31 июля, несмотря на ожесточенные контратаки противника, советские войска освободили Минск-Мазовецкий — город в сорока километрах восточнее Варшавы. Южнее Варшавы в тот же день наши части взяли Отвоцк на Висле, а северо-западнее Варшавы — Воломин и Радзимин, в двадцати-двадцати пяти километрах от польской столицы.
Но гитлеровское командование ввело в бой новые резервы. На Варшавском фронте появились отборные дивизии: «Герман Геринг», «Викинг» и другие. Наши войска были утомлены беспрерывными боями и переходами — позади осталось четыреста с лишним трудных километров. К тому же, наши коммуникации, по которым к фронту подходили резервы и боевая техника, были очень растянуты, а гитлеровцы здесь, на подступах к Варшаве, опирались на заранее созданные оборонительные сооружения. Каждая атака требовала от советских командиров серьезной, тщательной подготовки. Особенно затяжные и упорные бои развернулись на подходе к Висле. В гитлеровских контратаках, поддерживаемых мощным артиллерийским огнем и налетами бомбардировочной авиации, участвовали одновременно по сто-сто двадцать танков и по нескольку полков пехоты. Не считаясь с огромными потерями, шли одна за другой волны гитлеровцев. По десять-две:адцать атак в день предпринимал противник, но все они разбивались о стойкость наших войск.
Под Седлецом мы встретились с одной из частей Войска Польского. Это была часть, которая заслужила добрую славу во многих боях. Некоторые из поляков, самые горячие и нетерпеливые, надеялись на то, что советским войскам удастся взять Варшаву с ходу. Другие, более осторожные и рассудительные, считали, что Висла — широкая и быстрая река, ее левый берег высок и удобен для обороны, большие дома на варшавских набережных превращены в мощную цепь опорных пунктов и ясно, что гитлеровцы будут зубами держаться за Вислу, последнюю большую водную преграду до самого Одера.
Поляки много говорили о своей Варшаве — о ее красоте, о необыкновенном милом облике ее старых улиц и парков, о давних революционных традициях, о веселой молодежи, о шоколадной фабрике Ведля. «Поверьте, такого шоколада ни в Швейцарии, ни даже в Париже нет! Его у нас все страны покупали…»
Офицеры и солдаты Войска Польского уже видели города и села в развалинах, видели Майданек, но когда речь шла о Варшаве, они как будто забывали это. Они просто не могли представить ее иначе, как городом, полным жизни.
После взятия Минска-Мазовецкого (а это так близко от Варшавы!) многие мои товарищи из соседней польской части вспоминали даже расписание довоенных местных поездов из этого городка в Варшаву, перечисляли промежуточные станции. Это было в самом конце июля. А через два дня пришла неожиданная весть: 1 августа Варшава восстала.
Сперва никто не поверил. Однако известие вскоре подтвердилось. Что же это значит? Неужели гитлеровцы бросили на правый берег все наличные силы и настолько ослабили свой варшавский гарнизон, что с ним могли справиться небольшие повстанческие отряды?.. Это было слишком уж невероятно. Ведь наши летчики, делавшие ежедневно по нескольку боевых вылетов, докладывали, что в Варшаве наблюдается большое скопление тыловых частей, специальных и вспомогательных войск противника. Много скопилось там зенитных средств и тяжелой артиллерии. Подтягивались новые танковые соединения гитлеровцев.
На что же могли рассчитывать повстанцы, завязывая бой с регулярными войсками, оснащенными всеми видами современного оружия? И не какой-нибудь быстротечный бой, в котором используются главные преимущества партизан — внезапность нападения, неуловимость,— а затяжное позиционное сражение?! Никогда и нигде не было такого героического, организованного и массового партизанского движения, как в Советском Союзе в годы Великой Отечественной войны. Но даже у нас партизаны не брали на себя такой задачи, как захват большого города одними своими силами…
Почему организаторы восстания не согласовали своих действий со стратегическими планами Советской Армии, почему не пожелали дождаться нашего выхода на Вислу? Ведь тогда восстание действительно могло бы иметь смысл. Внезапный удар с тыла, вызвав замешательство у врага, облегчил бы нам форсирование Вислы. Но теперь?.. Теперь восстание было явным безумием. Заранее можно было предвидеть, чем оно кончится…
3 августа южнее Сандомира советские войска форсировали Вислу и захватили большой плацдарм на западном берегу. Противник пытался восстановить здесь прежнее положение. Севернее Варшавы гитлеровцы сдерживали наши части, вступавшие в Восточную Пруссию, и крупными силами вели непрерывные контратаки. Может быть, в связи с восстанием они вынуждены будут ослабить оборону на варшавском направлении?
Нет, везде отмечалось появление новых гитлеровских частей. Но сняты они были не с других участков советско-германского фронта, а переброшены из Франции и Италии.
9 августа наши наземные войска при поддержке больших соединений авиации возобновили наступление и освободили десятки населенных пунктов. Но бои снова приняли упорный, затяжной характер. Только через месяц, 12 сентября, передовым подразделениям удалось подойти вплотную к Праге — правобережному району Варшавы— и завязать там уличные бои. 14 сентября Прага была освобождена. Гитлеровцы отступили к северу, вдоль Вислы, взорвав мосты между Прагой и Варшавой.
Части Войска Польского, форсировав Вислу, достигли Черняковской и Загорной улиц Варшавы. Несмотря на поддержку, которую оказывали советские войска, расширить узкий прибрежный плацдарм и соединиться с повстанцами им не удалось: 23 сентября плацдарм был ликвидирован.
На центральном участке гитлеровцы ввели в бой штрафные батальоны. Их оборона опиралась здесь, севернее Праги, в междуречье Буг—Нарев— Висла, на укрепленный район Молдин. Нашим дивизиям и частям Войска Польского удалось форсировать Вислу к югу от Варшавы и продвинуться в направлении на железнодорожную станцию Варка. Но и здесь, дойдя до реки Пилица, они вынуждены были окопаться и, несмотря на повторные атаки, не смогли продвинуться дальше.
Фронт остановился снова…
Мне приходилось быть в отвоеванных районах Варшавы — Праге, Отвоцке, Гарволине,— и всюду я наблюдал напряженную работу. Саперы исправляли дороги, переделывали мосты и мостики, чтобы по ним могли пройти орудия и танки. В лесах и рощах не осталось, кажется, и метра неизрытой почвы: всюду землянки, убежища для машин.
К востоку от Варшавы шло быстрое сосредоточение пехоты и специальных частей. Прибывали новые советские соединения, наши польские соседи тоже получили вновь сформированные дивизии.
Видно было по всему — готовился удар такой силы, чтобы в короткий срок освободить всю Польшу и не дать фашистам осуществить их план «зоны пустыни» на оставляемых ими территориях.
А тем временем гитлеровцы взрывали и жгли Варшаву.
Пока наша часть была занята приведением машин в боевой порядок, ночные легкие бомбардировщики соседней части каждую ночь летали в Варшаву и сбрасывали повстанцам с предельно малой высоты оружие, боеприпасы, продовольствие и медикаменты. Все это попадало куда нужно: летчики знали, где расположены отряды восставших. Днем наши истребители патрулировали над Варшавой, не допуская к ней «фокке-вульфы» и «мессершмитты». Но это мало успокаивало нас.
Все думали о трагической судьбе Варшавы.
За час до рассвета
Когда началось восстание, в самой Варшаве слышалась беспорядочная стрельба. Она не прекращалась ни днем, ни ночью. В разных местах пылали пожары. Повстанцы были разделены на несколько разобщенных, окруженных противником групп. Для того, чтобы выяснить обстановку, была заброшена в Варшаву группа наших военных разведчиков. Эта группа бесследно исчезла. Не откликнулась на позывные и вторая, посланная в пылающий город. Тогда-то я и был вызван в штаб 1-го Белорусского фронта. Приняли меня член Военного Совета генерал-лейтенант Телегин и командующий фронтом маршал Рокоссовский.
— Вы, по всей вероятности, читали о том, что в Варшаве поднято восстание? — спросил у меня Рокоссовский.
— Читал, товарищ командующий.
— Так вот…— Рокоссовский начал объяснять, какое ответственное задание поручается мне.
Завтра я должен был десантироваться в горящую Варшаву, организовать там разведку, связаться с командованием Армии Людовой и узнать, в чем нуждаются повстанцы. Сопровождать меня должен был радист Дмитрий Стенько.
Немцы вели зенитный огонь по нашему самолету с варшавских окраин. Только центр города безмолвствовал. Обрамленный венком орудийных вспышек, он казался глубокой черной ямой. А диаметр этой ямы был не столь уж велик.
Пилот поднял руку. Это мне. Борясь с обезумело свистящим ветром, я выбрался на плоскость. Внизу кварталы, занятые повстанцами, густо дымились. Местами проглядывало пламя. Вот это, должно быть, мост Понятовского. А это Маршалковская.
— Здесь! — сказал Юзеф.
В ту секунду, когда стала невыносимо близка, когда замелькали перед глазами стены разрушенных многоэтажных домов, пилот резко взмахнул рукой: «Пошел!»
Часто вспоминаю я этот прыжок, но до сих пор не могу избавиться от впечатления, что парашют раскрылся как раз в тот момент, когда я приземлился,— с такой малой высоты я прыгнул.
От сильного удара потемнело в глазах. Ослабевшей правой рукой ощупал голову, грудь. Левая рука, налитая по самое плечо жаром и тяжестью, вообще не действовала. Я попытался согнуть ноги. Они одеревенели, но все-таки повиновались. Кругом тьма. Во тьме какие-то искры.
Я лежал на крошеве кирпича, бетона и стекла. Откуда-то снизу сочился удушливый дым. Тянусь к финке. Ну вот, наконец-то! Нелегко одной рукой собрать стропы, обрезать их.
Невдалеке послышался шорох осыпающегося щебня. Я выронил финку и схватился за гранату. Подождав немного, отстегнул карабины лямок, вынул пистолет.
В дыму, где неясно виднелись причудливо изогнутые железные балки, я начал различать какие-то тени. Глухо, неразборчиво прозвучал чей-то голос. Люди! Они приближались. Что-то звякнуло. И опять посыпался битый кирпич. Падая куда-то вниз, как в пропасть, он будил гулкое эхо. Где же я? Напряг глаза так, что выступили слезы. Ничего не пойму. Только слышу:
— Тутай, Стефан, тутай! Пач — спадохрон!
У меня отлегло от сердца: поляки! Да, но какие!
— Стой, ни шагу! — Не опуская пистолета, я сделал попытку привстать, и тут раздался взрыв. Когда открыл глаза, рядом со мной, широко раскинув руки, лежал убитый поляк. Его одежда, скрюченные руки и лицо были покрыты кирпичной пылью.
Появились новые люди. Вижу: в двух шагах от меня польский офицер.
— Вы русский? — спросил он.
Я хотел ответить, но не смог. Сильно был контужен.
— Так и есть, русский! — послышался звонкий юношеский голос.— Любопытно, Юзеф, как он сюда попал? Может… с подбитого самолета?
Я приподнял голову и увидел серые в рассветном сумраке лица поляков. Кто-то помог мне встать. Я почувствовал боль в левой ноге, она подламывалась. Левая рука была странно вывернута и распухла. Пришлось ее подвязать. Бережно поддерживая меня, повстанцы направились вниз по изуродованной лестнице. Мне повезло: упал, оказывается, на разрушенный чердак шестого этажа.
Когда мы спустились двумя этажами ниже, Юзеф остановился и сквозь пролом в стене указал на развалины соседнего здания.
— Гитлеровцы! — сказал Юзеф.
0 кирпичи защелкали пули. Пришлось немного переждать.
Я воспользовался остановкой и спросил о Дмитрии Стенько. Как обрадовался Юзеф, когда услышал русскую речь! До этого я все время молчал, и он уже начал сомневаться: понимаю ли я его? Юзеф пообещал немедленно снарядить группу на поиски второго русского летчика. Мы спустились на улицу и сошли в полуподвал.
Так я попал к варшавским повстанцам.
