(Окончание; начало в № 1, 2 и 4, 5 за 2023 

VIII. Инопланетяне

Первый Чёрный Пёс всегда старался быть тихоней. Не высовываться: умеешь считать до десяти – остановись на семи. Это помогало: даже в детстве он, низенький и толстенький, подвижный как ртуть, всегда считался «в первой обойме», но никогда не лидером. В результате славу и прибыль он делил поровну с главными, но ответственности лидера избегал всегда.

Так и после госпереворота в Полуостровной он достаточно долго решал, высчитывал: у него ведь «по крови» бабушка по матери была из «болотников» или как это модно стало там говорить, из «уводяных», а «след змеи на камне и птицы в небе», хотя какие там в небе птицы… Все сомнения развеял налёт на Горнило: и бабушка, и мама с папой, и братишки с сестрёнками, и весь удачный семейный бизнес в одночасье сгорел золой. И Первый – тогда Кирилл Сивуха, студент предпоследнего курса бизнес-академии, – стал мстителем Чарльзом Вейном.

Война, абордажная команда «Чёрного Принца» – всё это приучило Чарльза командовать, но всё равно при первой возможности он всегда уступал лидерство другому, оставаясь верным помощником, заместите­лем и теневым лидером. А потом был злосчастный бой с «Низамие», и, как оказалось, других лидеров, кроме него, среди выживших не было. Тут-то Вейну и приго­дилась старая дурацкая байка про демократию, он очень быстро соблазнил говорунов, регулярно под­брасывал им темки и проблемки, самым первым стал Номером Чёрного Принца, хотя, естественно, вроде бы как и не он предлагал, он только поддерживал. И до тех пор, пока их, Номеров, было много, ну или не так мало, как сейчас, он с удовольствием действовал чужими руками.

А теперь он остался совсем один – Шестой, узнав о смерти Пятого, просто вскрыл себе вены: Первый, ещё будучи Вейном, подозревал в нём скры­тый пассивный гомосексуальный комплекс и очень нежные чувства к Пятому, но теперь было поздно. И в результате в погоню за диаграммами дна с эхолота «Принца» Первый вынужденно отправился один.

Поначалу ему хронически не везло: не хватало храбрости, умения, решительности: командовать, хоть и скрытно, другими, совсем не то же самое, что всё делать самому. Будучи уже на грани, Первый вдруг как-то перестроился, стал гораздо медленнее, ещё скрытнее, осторожнее. И начал, анализируя ситуацию как бы по-прежнему, выдавать советы и рекомендации самому себе, только как постороннему, ведь кто лучше самого Чарльза, знал его сильные и слабые стороны. И вот так вот – получилось, дело пошло.

А тем временем наследство гражданина Загории Валентина Скачко, в котором, к вящему удивлению, вдруг узнали ополченца Билли Бонса и гражданина Острова, разбилось на ручейки и струйки, и струйка с нужной Первому папкой сегодня приползла сюда, в трактир «Принцесса», почему-то к Метропольцам, но вплотную занимающимся подводными исследовани­ями и «Чёрным Принцем». Вейн знал об этом заранее, за неделю, и уже пять дней крутился вокруг трактира, но осторожно, так как с удивлением узнав в трактир­щике своего бывшего капитана, Бена Ганна.

Однако всё получалось. И папку он сегодня увидел, и отравить получателей её уже успел. Полу­забытый древний болотный яд кродум – то ли симбиоз бактерий с грибками, то ли наоборот – действовал безотказно: бактерии размножались в организме, распространяя споры грибка, который иссушал и убивал человека в срок от двух-трёх часов до суток, в зависимости от соотношения массы тела и количества отравы.

Правда, яд сам потому и полузабытый, что специфически, резко и неприятно воняет болотом. Но и тут помогли древние тексты – а читать ещё Кирилл любил, – утверждавшие, что густой сахарный сироп резко уменьшает выделение пахучих, хотя бы на то время, пока грибок этот сахар не переработает, на пару часов. Осталось дело за малым, найти, как упрятывать поражающий элемент в сироп надолго, но и тут в арсенале спецслужб Загорийцев нашлась книжонка, в которой рассматривалось взаимодействие кродума с сахаром, мол, для этого бактериям и грибку необходим воздух, кислород и углекислота, а если доступ к воздуху прекратить полностью, то процесс разложения сахара замедляется на порядки, в герметично закрытой ёмкости кродум в сахарном сиропе транспортировали целыми месяцами.

Это-то Первому и было нужно: сам кродум он приобрёл ещё в Загории, перевозил в баночке с клуб­ничным джемом в заводской упаковке, и уже здесь, на Острове, набрал в шприцевые ёмкости боевых перст­ней, а сами перстни упаковал в сироп и в герметично закрытые плёночные пакеты. Всего таких пакетов с перстнями у Первого было шесть, и первые два он применил сегодня: одним ещё с утра сделал инъекцию командиру Эпрона под лопатку, вроде бы как случайно споткнувшись и налетев на него сзади, вторым, притворившись жадным нищим, его краснорожему заместителю с синюшными венами на огромных руках оцарапал руку от локтя до пальцев уже после того, как эти двое получили пакет с папкой. И теперь, не особо приближаясь – всё же какими огромными оказались эти Метропольцы, Первый, хоть и сам не худой, казался себе по сравнению с ними карликом! – наблюдал за парочкой и их перемещениями с папкой.

Результат всегда был однозначно предрешён, потому в успехе дела Первый не сомневался, просто не хотел «залететь» до того, как можно будет спокойно забрать папку из помертвевших рук и раствориться. Но и не хотелось, зная по описанию воздействие яда, выпускать надолго папку из виду: яд начинал дей­ствовать резко, сразу, как только бактерии и споры заражали около 70% организма. В этот момент может начаться суета и драгоценные диаграммы могут повре­дить или потерять. Потому Первый опять крутился ря­дом с заражёнными. Именно сейчас он выглядывал их с улицы через окно трактира с помощью маленького зеркала.

Всё, доели. Встали и пошли к себе наверх, но на лестнице остановились и заговорили неспешно и важ­но с Беном Ганном. Нужно спешить, суметь попасть к ним в комнату до прихода хозяев! Первый обежал трактир кругом и по металлической лестнице на второй этаж, осторожно и тщательно наступая только на продольные опорные профили, не на ступеньки, взбежал наверх. Заранее заготовленная отмычка подошла сразу, Чарльз прикрыл за собой дверь без щелчка замка, закрыл на два оборота – время может понадобиться! – и внимательно осмотрелся в номере. Большая гостиная с выходящими тремя дверьми в разные спальные, с посудным шкафом, обеденным столом, письменным столом возле окна и маленьким журнальным столиком между двумя креслами. Ещё четыре стула пристроены по углам вроде как в беспорядке. А над письменным столом на стене висит монитор, обычный такой световой монитор, но он не светится. А изображение на экране – есть. Как будто жидкую краску по монитору разлили, только эта краска сама складывается в картинки, и сейчас по картинке видно, как Командир и Синерукий Красно­мордый пожимают Бену Ганну руку и готовятся подниматься дальше вверх, но сверху спускается горничная, кавалеры, пропуская её, прижались спиной к перилам лестницы, аж перила прогнулись.

И от этого монитора идут не световоды, а прово­да, то есть настоящие провода, медные, в пластиковой оболочке – куда? Вот в этот ящик, как в системный блок? Но ведь в нём тоже ничего не светится, только греется и какой-то вентилятор тихонько жужжит, как система вентиляции в абордажном отделении, это что, не компьютер, если нету источника света? Или какой-то странный компьютер, не оптронный?

Тут верхние ступеньки лестницы отчётливо заскрипели под весом приближающихся мужчин, и Первый быстро забегал глазами, ища, где же спря­таться. Ага, вот тут, в третьей спальной, какой-то непонятный, как будто гуттаперчевый шар, а на нём символ «губы с поднесённым пальцем и перечёрк­нутое ухо»! Ага, знаем, видели! Это специальный бокс для секретных переговоров, чтобы снаружи точно нельзя было ничего подслушать, их в Кунаширских кланах Восточного континента в тропической зоне выращивают и выделывают! Он должен быть расши­ряемым! Сюда! – и Первый шустро вкатился внутрь шара. И прильнул глазами к щёлке под неплотно задёрнутой занавесью. И обомлел:

Двое в комнату ворвались, как готовые к бою абордажники, у каждого в выставленной вперёд левой боевой нож, а правая прижимает к боку стволом впе­рёд взведённый двадцатизарядный беззвучный писто­лет. Встали по обе стороны двери, внимательно, пристально, придирчиво оглядывая гостиную. Огляд­ев, глянули друг на друга вопросительно – и тут же, без слов, уставились себе на запястья левой, той, которая с ножом. Опять посмотрели друг на друга, уже улыбаясь: командир кивнул на дверь в спальную, в которой шар и спрятавшийся Первый, – Вейн оцепе­нел от ужаса. Тут краснолицый утвердительно кивнул, и оружие тут же оказалось в кобурах и ножнах. Зара­жённые пожали друг другу руки и сердечно обнялись. И уселись в кресла, а Первый попробовал осторож­ненько вспомнить, как дышать.

Командир расстегнул форменную куртку и из внутреннего кармана достал драгоценную для Чарльза папку, передал её заместителю:

– На, глянь, наверное, из-за этого. Куда катится этот мир?! У них есть всё, все возможности и сред­ства: знания, сырьё, инструменты, материалы, но они всё так же убиваются и убивают из-за золота…

– Ну а что ты хочешь? Возможности и средства хороши только тогда, когда ты рвёшься вперёд, стро­ишь, создаёшь, делаешь. А каждый отдельный говнюк в своём вонючем болоте хочет себе только сытости и покоя. Чтобы другие за него рвались, а он только купоны стриг. Вот тут и нужны креды. Или то, что их заменяет: золото, алмазы, предметы роскоши и антиквариат…

– И какой смысл, и какая цель тогда у нас, нашей деятельности? Только давай без высокопарных слов, Приказ я тоже читал и Устав тоже наизусть помню, давай от фактов!

– Давай. Значит, от частного к общему, дедук­тивно, да?

– Да. От что мы здесь делаем.

– Оно и нам полезно, пять недель до смены, через неделю сменщиков принимать, в курс дела вво­дить, отчёты писать. Итак, внешние и внутренние слои нашей деятельности.

– Ну на самом внешнем и так известно, и полностью вот с этим – кивок в сторону папки в руках Краснолицего – совпадает: бессмысленные и беспо­лезные поиски золота, казны Заморийцев, вместе с потонувшим «Чёрным Принцем».

– Естественно. Особенно исходя из того, что и судьбу «Чёрного Принца», и судьбу казны и мы, и руководство Острова, и даже правительство Метро­полии хорошо знает. Да, дед ведь опять фунты по дну рассыпал, давай ему сюрприз сделаем? Найдём боль­ше, чем он рассыпал?

– Опять масс-конвертор запускать? Он же энергии сожрёт уйму! А чем загрузим, где найдём столько свинца?

– Ну, энергия не проблема, его урановые элемен­ты и на пять процентов не изношены, а вот массу… А давай попробуем вот эту скалу, уж очень часто она у всех сейчас на виду оказывается? Нам-то и надо кило­грамма полтора-два золота в фунтах, в монетах! Ну, скушаем пару тонн скальной породы, зато профиль скалы станет совсем неузнаваемым!

– То есть ты предлагаешь полностью подводную операцию? С вечера забросили масс-конвертор на скалы, включили дежурный режим и пустили прогре­ваться реактор, с утра вышли «на поиски» со скало­резами, а к вечеру притянули с собой пару кило­граммов монет?

– А почему нет? Вот и тут, смотри! Знакомые профили, не находишь?

– Да, начало всех трассировок здесь, в бухте, рядом. И да, ты прав, профиль скалы нужно менять. А то ведь не одни мы сообразим, что ответы на все секреты опасно близки от бобо-Клёва. Но новые блестящие фунты из-под воды? А как-то состарить мы вряд ли успеем!

– Гальванику разве кто отменял?

– Гальванику? Слой меди сверху?

– Почему бы и нет?

– Надо подумать! – и Эпроновцы замолчали, а Первый вдруг с удивлением и ужасом понял, что они говорили не на Метропольском, и не на его Островном диалекте, а на древнем, архаическом, Северно-Пред­теченском! Причём как говорили: легко, плавно, не теряясь в неудобоваримых группах согласных и непривычных гласных, как на родном! Кирилл когда-то в гимназии изучал Предтеченский, правда, когда жизнь помотала, узнал, что всего Предтеченских было четыре, по числу материков, и на каждом материке был свой Предтеченский… Этот – был предтечей его родного языка, лежал в основе всех говоров и диалек­тов Северного континента. И Первый заслушался. А теперь лихорадочно соображал, что же это значит.

– Ладно, давай дальше! Зачем мы занимаемся таким бессмысленным и бесполезным занятием, как имитация поисков «Чёрного Принца»? Какую вторую цель мы преследуем?

– Ну ведь это же яснее ясного: под прикрытием поисков мы тренируемся и тренируем. И формируем команды разведчиков и диверсантов. Агентов, способ­ных действовать в тылу врага в одиночку, хоть совершая стандартные разведывательные действия, хоть внедряясь в структуры, в том числе и силовые, противника, хоть совершая диверсии и теракты в его тылу. Поэтому и держимся Кидушкина, и спонсируем его строительные афёры, и усиленно стараемся закры­вать глаза и не замечать, как старый пират, капитан «Чёрного Принца», до сих пор мутит воду и гадит уводяным, причём иногда по-крупному.

– И что, это цель прогрессорства? Помогать одним последышам истреблять инфраструктуру, достижения, государства и жизни других последышей?

– Ха, как ты сказал, «последышей»? Это как «загорышей» и «заморышей» в отношении Загории и Замории? Остроумно! Но… но не точно! Уж если я для тебя «адвокат дьявола», давай вспоминать. Семь­сот восемьдесят лет назад начата программа по про­екту «атмосфера». И семьсот двадцать лет назад из биокомплексов появились первые местные, сразу в возрасте: мальчики двенадцать с половиной, девочки десять с половиной лет. Из каждого биокомплекса каждый день пятнадцать человек. В каждом из четы­рёх биокомплексов на планете, по числу материков. С уже сформировавшейся мускулатурой, рефлексами, даже знаниями, в том числе языка. То есть перво­начально социально и экологически адаптированные к местным условиям. Но без всяких инструментов, без всяких приспособлений, без всяких умений и навыков, даже без пищи. И этим, по сути дела, детям, пред­стояло пройти условия жесточайшего естественного отбора и сформировать первоначальное общество, по уровню экономики находящемся на самом перво­бытном уровне. Так?

– Да, так. Мы с тобой, напарник, как раз семь циклов назад в таких монстров обращались, чтоб за процессом наблюдать!

– Но ведь это было уже через двадцать лет после начала подпроекта «люди», тогда уже биокомплексы не подростков, а просто младенцев полугодовалого возра­ста выдавали!

– Да, взрослых, в том числе и половозрелых особей, уже хватало! И о том, что дети не только из биокомплекса бывают, аборигены уже знали хорошо!

– Вот-вот, ты вспомни: знаний у них хватало! Весь информаторий Земли в биокомплексы зашили, и любой мог прийти и, отдыхая и лечась, обучиться, и очередь и капсулы восстановления и обучения была жуткая, а на деле? А на деле зачем тебе знания, как на далёкой Земле скорее всего облущивали кремень до каменного ножа, если на этой планете кремня днём с огнём не найти, а все камни вокруг биокомплекса до жути непрочные? Фантастика? Развлечения? Вспомни, что стало первым средством охоты? Копьё? Нож?

– Праща! До сих пор помню, как мне точно в лоб засветили, причём так издалека, что я и опасаться не собирался! А как треснула керамоброня и нейро­проводный гель потёк наружу! О-о, я же тогда в действительности чуть было не обделался!

– Ага, представляю тебя задриставшим свой биомодуль бронтозавра изнутри, что бы с тобой тогда через месяц на базе было! Но важнее другое. Ты же сам был в комиссии, вносившей изменения в меж­структурные связи информатория: мы последова­тель­но убирали все возможные версии «одного-един­ственного правильного пути»! Чтобы у потомков – потомков, а не последышей! – была возможность выбора, чтобы цивилизация и культура развивались разными путями, если между причиной и следствием оставалось лишь одно, однозначно жёсткое соот­ветствие, мы эту информацию намеренно прятали или искажали! Ты же сам был инициатором и разработ­чиком новой структурной системы знаний, вспомни!

– К чему ты об этом?

– А всё к тому же, ко второму нашему слою! Сколько лет Земля двигалась от первобытного строя хотя бы к рабовладению? А наши потомки пробежали путь от «нечего надеть» до двигателей, кораблей, компьютеров и ракетного оружия всего-навсего за семьсот лет! И пробежали даже не потому, что им «нечего открывать», наоборот, с нашей запутанной системой связи между блоками знаний только уточ­нять и выверять пришлось бы дольше, а потому, что они всегда видели альтернативу, знали, что к любой сущности можно прийти разными путями! Да, бинар­ную систему счисления в компьютерах никакой другой не заменили, но на оптронной и световодной базе компьютер они сделали раньше, и по производитель­ности лучше, чем те, которые вот уже тысячи лет развиваются у нас. Да, частота процессора заведомо меньше, но ведь объём операций на порядки круче, и размер меньше, и работает на любом источнике света, хоть на свече; а нам с нашими технологиями, чтобы сделать сравнимый по быстродействию компьютер, потребуется целый кластер из сотен системных блоков, и всё равно на одной передаче данных между элементами кластера они нас точно сделают! И энер­гии наш сожрёт на тысячи порядков больше, и слож­нее будет на сотни порядков… Так же и тут, у Остро­вных с Полуостровными!

– И что это у Островных с Полуостровными «так же»? – Командир встал, вошёл в комнату с шаром и съёжившимся внутри Первым, и включил какой-то двигатель. Шар начал последо­вательно раздуваться, Первый приготовился искать где спрятаться, а Коман­дир так и застыл у дверного косяка, обернувшись спиной к шару, лицом к говорящему.

– Во-первых, помогая Островным, мы помогаем избавиться от пагубной нацистской идеи. О прево­сходстве одних людей перед другими без всяких усилий первых. То есть «по умолчанию». Если появле­ние подобных идеологий не пропалывать регулярно и очень глубоко, то бешеное количество человеческой энергии уйдёт не в созидательную деятельность, а в саморазрушение, самоистреб­ление, и за десяток лет войны воюющие стороны скатятся по уровню мораль­ного и ментального развития лет на двести-триста назад. И всё равно никакого толку не будет.

– Во-вторых, развивая подводные технологии, мы не столько усиливаем одну сторону против другой (но никакого прогрес­сорства в области технологий, ведь как мы усилим то, чего нету?), сколько помогаем всем людям заглянуть под поверхность моря и заду­маться не только о количестве пищи в море (что само по себе очень важно, на Земле человек обратил свои мысли на море лишь после того, как основательно его загадил), но и вообще помогаем людям присвоить морской шельф, использовать море в собственных целях. А присвоение и использование формируют отношение к морю как к ценности. А за любые ценности человек всегда несёт ответственность хотя бы перед собой. То есть море становится средой оби­тания человечества уже сейчас, на восьмой сотне лет существования человеческой цивилизации на этой планете.

– В-третьих, мы не можем, конечно, помочь всем и каждому, каждого обучить и удержать от дурных поступков, но вот привить собственные нормы морали, нравственности, хотя бы на собственном примере – да! А в связи с тем, что делаем мы это регу­лярно, и нормы эти не чудо заморское, а всё то, что было принято у дедов или прадедов, мы помогаем продолжить морально-нравственную традицию. Те самые нормы, по которым когда-нибудь и нам вместе с их потомками жить! То есть формируем морально-нравственные основы системы ценностей общего с потомками существования! То есть в русле главной задачи программы работаем на общее с потомками будущее!

– И ради этого стоило весь огород городить? Держать наверху в замороженном состоянии сколько там миллионов переселенцев, и сотни прогрессоров каждый год с промежутком в сто лет размораживать на год?

– Да, важный момент, я как-то и забыл… Забыл, что всё нынешнее население планеты сравнимо с количеством переселенцев, болтающихся в состоянии ледышек по орбите. И добавь к этому, что у потомков отношение к предкам, вернее, как они говорят, к Пред­течам, мягко говоря, критическое. Но в этом и есть третий слой нашей деятельности здесь!

– Третий слой? А ну-ка, давай подробнее! Как по мне, то «последыши» тут и без нас справляются очень даже неплохо, мы им всем и нафиг не нужны! – шар прекратил надуваться, заполнив всё доступное в спальной пространство и тихонько дзынькнул, как будто чокнулись два бокала Заморийского стекла. «Когда ж вы сдохнете, наконец!», – с отчаяньем думал Первый, лихорадочно вползая в нижнюю секцию надувшегося шкафа напротив входа в шар.

– Давай сперва ко сну приготовимся. – Сине­рукий заместитель засунул папку в карман куртки и наклонился расшнуровывать берцы на огромных своих ступнях. Командир, не отходя от притолоки, последовал его примеру, а Первый заранее пригото­вился к густому потоку амбре от целый день потевших в берцах ног двоих здоровых мужиков. А потом испуганно удивился: берцы были сняты, носки тоже, а никакого запаха пота не последовало! И вдруг эта маленькая деталь испугала его гораздо больше, чем то, что они до сих пор были живы, или эти их странные и малопонятные разговоры на Предтеченском.

А Эпроновцы разоблачились до нижнего белья и проследовали в защищённый от прослушки шар. И какую-то тяжёлую коробку взяли с собой. И злосчаст­ную папку. Несколько быстрых цепких взглядов на всё оборудование бокса, взгляды скрестились на нижней секции шкафа (другого закрытого от просмотра места внутри просто не было), взгляд друг на друга, два кивка. Открывается коробка. И заместитель нажимает на кнопку внутри, и работает вентилятор, и воздух внутри шара начинает пахнуть чуть по-другому. И вдруг приходит такая ясность, такая бодрость и весе­лье, что Первому хочется смеяться и прыгать, но нель­зя – он ждёт, пока заражённые уснут мёртвым сном. И как-то исподволь на Вейна накатывается зевота, а в ушах бухает вдруг зачастивший пульс. А заражённые тем временем делают совсем уже невиданные вещи: они разговаривая, раздеваются, они снимают с себя свои тела! И оказываются очень тщедушными и невысокими, с узкими плечиками, ростом может даже ниже Чарльза, а головы всё такие же огромные, и печальные пристальные глаза их смотрят Первому прямо в душу.

– Ну что, всё?

– Ну или ещё чуть-чуть. Всё как по инструкции, Земной воздух плюс Земное давление атмосферы для аборигенов смертельны. Безвозвратно смертельны, лопаются сосуды и внутреннее кровотечение прежде всего в мозг. А необычный состав атмосферы уси­ливает воздействие кислорода, то есть смерть сопро­вождается кислородным опьянением. Он умрёт счаст­ливым. Мы к их условиям хотя бы через биомодули приспособиться можем – и Заместитель нажал за ухом и снял с себя лицо и заднюю часть головы, как шлем. И голова у него оказалась с очень маленьким носом и практически без челюстей, только лоб и глаза были всё теми же, большими и скорбными. Тут и Командир снял с себя голову. И пощупал у теряющего сознание Первого пульс на шее.

– Чем он нас травил?

– Тебе же биомодуль уже сам всё про яд рассказал!

– Но ведь кродум и резко пахнет, и очень быстро разлагается?

– Кродум-кродум, только очень хитро обрабо­танный, там сахарозы очень много. Сейчас узнаем – и заместитель тщательно обшарил мало что соображаю­щего Первого, и достал из кармана ещё четыре боевых перстня в пакетах.

– Вот тебе и привет от современного местного Борджиа! А ведь как просто, окуни в сахар и закрой герметично – и быстрораспадающаяся биологическая мерзость становится долгохранимым и очень опасным оружием! Найти все упоминания, и удалить, потому что не дай Бог тут догадаются кродумом боеприпасы начинять. Хотя я не технарь, я биолог и социолог, по вопросам технического и технологического развития оружия это к тебе…

– И вот как тебе этот кродум к твоему третьему слою? К морально-нравственному развитию местного общества?

– А тут морально-нравственное только через синхрониза­цию с твоим, с научно-техническим. Вот скажи сам, зачем мы так усиленно ищем эту музейную подлодку, проект шестьсот семнадцать, если сами восемь лет назад позволили её из музея угнать?

– Ну, во-первых, позволял не я, а другая смена…

– Замечательно, так и запишем! Дорогие потомки, и в буду­щем ваши Предтечи тоже будут бояться брать на себя всю полноту и тяжесть ответ­ственности за командные решения!

– Хм, а ведь и вправду, да!… Гадство какое, про себя-то и не задумывался!… А во-вторых… А во-вторых, анализируя развитие техники и технологии, мы приходим к тому, что то, что полвека назад было слишком новым и несвоевременным, сейчас вполне может подтолкнуть развитие цивилизации на новый уровень! Они ведь пока ещё не умеют перерабатывать нефть без потерь, да и самих ректификационных колонн пока у них очень мало, так что парогазо­турбинный двигатель, да по их нынешнему техно­логическому уровню исполнения, да ещё при компью­терном управлении, может стать если не прорывом, то рывком! И использование, и развитие его после войны, победившей, но очень дорого за это заплатившей стороной гарантирует, что основное применение дви­гателя будет мирным, гражданским. А не военным, как в случае с Полуостровной Олигархией.

– Вот! То есть и ты признаёшь, что любые технологические рывки и прорывы идут на пользу всему планетарному обществу только в том случае, если их осуществляет, внедряет и использует исклю­чительно моральная по своим ценностям сторона! То есть любое «двойное назначение» будет либо мораль­ным, либо аморальным в зависимости от того, кто это «двойное назначение» первым использовал! Вот это мы здесь и продвигаем, причём исключительно в пользу моральной стороны! А то, что не содержит в себе «двойного назначения», но может быть использо­вано только для аморальных целей – или истребляем, или тормозим в развитии. Как минимум до тех пор, пока у него не появится «двойное назначение». Чем эта наша социально-биологическая деятельность не сл­ужит главной задаче программы?

– Вот ты опять про главные задачи программы, а ведь без этой надоевшей железки – Командир пнул ногами собственное эпроновское тело – мы здесь сдох­нем, как вот этот! – и кивнул на действительно поте­рявшего сознание Первого.

– Толку в этом всём, если наши последыши не хотят ни видеть нас на своей планете, ни что-то делать для исполнения заложенной программы, уменьшать количество углерода и уменьшать давление на плане­те, хотя бы ещё в два раза?

– Вот ведь умеешь ты по больному ковырнуть, да? Нет, я понимаю, это в ответ на мою к тебе «ответ­ственность за командные решения», тоже заслуженно. Вспомни!

– Да, конечно, для глобального планирования у нас у всех ранга со званием не хватало, но ведь научные-то выкладки публиковались в межкорабельной сети, потому вспомни. Там были кривые воздействия на атмосферу. Ты же технарь, не я! Где-то к рубежу седьмого и восьмого столетия первоначальные смерчи с ураганами, вызванные посевом кислотобиндеров, должны улечься, устояться. Это как волны в кастрюле, которую перемешивали ложкой, а потом ложку убра­ли, а густое варево всё ещё колышется. И что будет в кастрюле, когда всё успокоится?

– Что-что… Тяжёлое опустится на дно, лёгкое всплывёт наружу, среднее, под действием кипения, будет всплывать и опускаться.

– Верно. Первым признаком того, что всё прихо­дит в норму, будет возможность полёта, хотя бы над поверхностью: смерчи и ямы плотности над жидко­стью, над морем, будут жить дольше, чем над сушей. Мы это вряд ли увидим, скорее, увидят в Метрополии. А дальше всей планете Поляриз грозят страшные полтора-два века! Всё то плотное, что сейчас крутится в атмосфере, начнёт выпадать на поверхность! Будут не то, что пылевые бури, будут земляные дожди: атмо­сферная вода, соединяясь с углекислотой и под воздей­ствием атмосферного же электричества, будет выпа­дать твёрдыми осадками. Я точно формул не помню, что там высвобождается и улетает вверх в атмосферу, что выпадает пеплом с песком, но будет жутко. И за счёт этого атмосфера вырастет в объёме и снизит давление. Чтоб к концу тысячелетия мы смогли-таки начать трёхлетнюю программу дегибернации и высад­ки колонистов…

– То есть нам осталось всего-навсего два года?

– Ну если это случится до нашей следующей вахты, то да, всего-навсего ещё две вахты. Два года с промежутком в сто лет. Ну или три. По времени Поляриза, конечно.

– Казалось, так долго, так трудно, а вот оно, уже почти всё, почти конец!

– Что, два года для тебя теперь совсем не срок?

– Может, потому что этот год уже заканчивается, но год так быстро пролетел, что, кажется, и семьдесят раз по году до этого совсем немного.

– А ведь местные, как ты говоришь, последыши, живут в среднем меньше семидесяти! Шестьдесят пять!

– Да, вот это для меня тоже непонятно, почему. Почему мы, их предки, в среднем доживаем до двух­сот тридцати, хотя и до трёхсот двадцати доживают, тот же Навигатор Ерофей Ёрш, а они максимум до восьмидесяти девяти? Биология-то одна и та же?

– Не совсем. Стартовая биология как наслед­ственность – да, одна и та же, и любая местная жен­щина понесёт и выносит твоего ребёнка полностью здоровым. А потом включается среда. Не забывай, что первое, с чем сталкиваются наши прогрессоры, это шок. Шок не только и не столько психический, например, от внешности потомков, какие они громадные, скуластые, костистые, но прежде всего биологический: здесь очень много жизни!

– Много больше, чем на орбите, в стерильных из-за космоса коридорах орбитальной станции. Там, на орбите, главные события внутри, в информсети, в мыслях, а тут? Да и сами местные живут более хаотично, сумбурно, посто­янно делая массу разных дел. И, как часто кажется, если поток дел ослабевает, если вместо наваливающегося урагана просто полноводный, но тихий и предсказуемый ручей, они сами начинают искать себе на голову приключений.

– Посмотри хотя бы на нашего хозяина. Да, понятно, когда ты арестован и сидишь в камере фрега­та в наручниках, а твой сейнер потоплен, не хотеть бороться, как-то менять своё жизненное положение – это уже патология. Потому всё, что было восемь лет назад, можно рассматривать вот таким вот экстраорди­нарным форс-мажорным адреналиновым штормом. А сейчас? Уважаемый, старый, инвалид, даже пенсию платят, хотя он, вроде бы, эту пенсию от семьи прячет, никому о ней ни слова не говорит. Хозяйство на нём, трактир с кухней, внуки есть, но он же на месте не сидит, сам себе ищет приключений! И этот его «Аквахостел» – чем не авантюра? Да, хорошо просчи­танная, детально и тщательно продуманная, но ведь авантюра! Что будет, если не выдержит подводный грунт? А если клиент не попрёт? Если, в конце концов, изменятся или мода на такой вот отдых, или погода, и море станет таким же, как на Джей-Си-четырнадцать, то есть постоянно штормящим?

– А ведь он, хоть и старик, и инвалид, помимо этого, ещё и рыбу ловит, ещё и уголь контрабасит, ещё и в шпионские игры лезет, и сам партизанит! Пом­нишь эти пропавшие месяц назад военный сухогруз Заморских и фрегат Уводяных? Ведь явно его ручек дело, ведь только он мог суметь собрать у себя пол­ную информацию о маршрутах и графиках движения караванов судов, суметь вычислить место и время их пересечения, перегрузки…

– Ну, не доказано не значит недоказуемо, но ведь пока не доказано же!

– Да не хочу я его в чём-то обвинять, благород­ное дело делает на собственный страх и риск, но ведь факт в том, что этот бешеный информационный поток – он им уже нужен! Они не могут без него! А для наших, с Орбиты, просто разнообразие жизни – уже шок. А когда наваливается ещё и информационная буря…

– То есть, ты хочешь сказать, что колонизация будет связана с риском большого количества психи­ческих расстройств?

– Ещё не знаю. Но уже предполагаю. Потому думаю, где и как нам правильнее размещать пере­селенцев. Не сейчас, ещё два года есть. Ну и у них двести лет.

– Я, если требуется пристроить куда-то нежное и точное технологическое оборудование, заранее ищу для него максимально защищённое и удалённое от центра событий место. Чтобы на работу ничего не влияло, не мешало.

– Вот и я думаю о тихом спокойном месте. Которое максимально подходило бы для адаптации переселенцев. Чтобы с местным населением встре­тились максимум их дети, если не внуки.

– Тьфу, бред! Цифры не бьются! Нынешнее население всего Поляриза сравнимо с числом пересе­ленцев на орбите: где найти такой остров, который обеспечил бы выживание всего того, что сейчас живёт на планете?

– Не знаю… – погрустнел Заместитель и уставился на галофото. На котором шевелились предштормовые волны в океане.

– Разве что… Ты думаешь, что в нём?… Но ведь вся программа адаптации планеты к человечеству, все эти долгие годы, века, зачем тогда? Зачем мы мучи­лись и ждали столько лет, если вынуждены будем разместить наших переселенцев под водой? И как – в куполах?

– Экологически и биологически это вполне решаемо, при нашем составе атмосферы и восьми­кратное давление не проблема. Но ведь восьмикратное было с самого начала, да? Зачем тогда эта тысяча лет? Может, для того, чтобы через тысячу двести лет после начала колонизации нашим детям и внукам было куда и к кому выходить из-под воды?

– Дорога к звёздам начнётся как дорога из-под воды на сушу? Я не поэт, но в этом что-то есть.

Командир проверил пульс на шее у бездыхан­ного и остывающего тела Первого, потом поднял веки и глянул на зрачки, а потом решительно задёрнул мол­нию нижней секции стенного шкафа, потащил сбоку – секцией оказался стандартный мешок для транспорти­ровки трупов, раскрытый на расчалках, как ящик. Нажал сбоку кнопку – из мешка выкачался воздух. Нажал другую – мешок наполнился антибактери­цидным гелем.

– Ну, мир праху и этого отравителя. Утром нужно будет аккуратно вынести. Захороним в море.

И два серо-зелёных в приглушённом и смазан­ном свете ночника инопланетянина, лёжа в компании остывающего трупа только что ими убитого человека в своих постелях внутри переговорной камеры, уста­вились на мерно и вечно вздымающиеся и опадающие волны океана под яростными порывами налетающего ветра на галограмме…

 

 

 

IX. Возвращение Чёрного Принца

За месяц до геройской гибели Сэма Беллами и через десять недель после легендарного улова форели.

Посвящается Александру Кофману, фестивалю «Звёзды над Донбассом», всем его фантастам-участникам и прочим причастным сему действу «покраденным инотикам».

Фантастика такая хитрая вещь, что ты нафантазируешь чего-то, а оно вдруг – бац! – и сбывается. Правда-правда, если не верите, спросите хотя бы Фёдора Березина или Глеба Боброва! И каково потом обычному писателю жить с клеймом пророка? Смотреть в глаза и видеть, что от тебя ожидают Откровения?Представили? То-то…

«Когда б вы знали, из какого сора» и «нам не дано предугадать»…

 

Бен Ганн заподозрил что-то неладное, как только начал спускаться от леска, окружавшего скалы на вершине Кая-Дэс, к лысой проплешине на гребне сходящихся отрогов горных вершин. С утра в бассейне оказалось много меньше воды, чем обычно, и старик заспешил проверять арыки и трубопроводы: осень, листопады, что где забилось. Вот и нашёл, и, как всегда по закону подлости, в самой высокой, в самой удалённой точке. Глубокий каменный грот, в который стекал ручеёк из-под скал на вершине, даже перепол­нился студёной водой, пришлось раздеваться и окунаться с головой, чтобы вытащить две горсти мокрой опавшей листвы, забившей трубу.

И теперь хромой спешил вниз по склону, постукивая зубами от холода, ведь эту воду ещё нужно было выкачать, закачать в бак под крышей – а тут на тебе. На единственном месте, которое не обойти, эти двое. Те, которых трактирщик последний месяц опасался.

Опасаться их он начал после того, когда узнал, кто же скрывается под погонами каплея и старлея Эпрона. Никакой это не Эпрон, чутьё ему сразу это подсказывало. Под личиной командира Эпрона – контр-адмирал, начальник отдела разведки флота, а старлеем прикидывается целый начальник контрраз­ведки штаба округа, целый полковник! Ведь тогда выходит, не он их захомутал и объегорил, а они его заставили так думать! Они его, а не он их!

Чем такая мелкая сошка, как инвалид-трактир­щик, мог привлечь внимание таких мегалодонов, что они с ним в поддавки играются, вместо того, чтобы просто приказать – Бен Ганн не знал. Потому и опа­сался теперь оставаться с каждым из них один на один, а их тут сразу двое…

И всё-таки Бен Ганн рискнул: на последних метрах спуска разбежался, разогнался и постарался как можно шустрее шмыгнуть на боковушку, спускающуюся теперь уже напрямую к «Принцессе». Но не тут-то было. Дорогу заступил Командир, каплей, точнее, контр-адмирал:

– Калимера, уважаемый! Куда же Вы так спеши­те, дражайший наш Валентин Венедиктович? Нам ведь расставаться скоро, нам так нужно поговорить, а Вы всё в делах, в суете, в заботе! Так что хоть десять процентов сверху всего нашего счёта нарисуйте, но – Калимера! – давайте, наконец, поговорим!

Билли Кид, переводя сбившееся дыхание, как на тонкий лёд ступил в скользкой обуви:

– Да мне же… до завтрака… нужно…

– Не волнуйтесь, там уже все предупреждены, и курсанты с утра вместо зарядки ваш бассейн в бак перекачают, надо будет – кружками переносят!

«Курсанты? Нихрена себе курсанты, мужики молодые, но у многих и седина ранняя, и шрамы явно не от женских коготков, а от чего-то крупнокали­берного… Или у них тут курсы какие? А какие? Ой, чует моё сердце, диверсов готовят, тут у них школа разведки, максимально приближенная к врагу», – думал Кидушкин, осторожно приближаясь к говорящему.

– Ну, судя по Вашей реакции, Вы уже догадались, что мы не совсем те, за кого себя выдаём? – краснолицый контрразведчик за спиной сразу взял быка за рога.

– Догадался… Можно и так сказать… Не совсем те…

– Тогда давайте не будем тратить времени на маскировку и ненужные теперь представления! – в огромных синих ладонях говорящего оказались три каких-то тряпичных комочка, на каждом он нажимал кнопку и бросал на землю, а они уже сами дырчали и раздувались в низенькие, но широкие креслица со спинкой и подлокотниками.

– Присаживайтесь! – и первый уселся в кресло, широко расставив массивные колени.

– Поймите, уважаемый Валентин Венедиктович, мы ведь действительно знаем про Вас всё, и ни от одного из своих обещаний не отказываемся, но нам и вправду нужна Ваша помошь! Добровольная помощь, и срочно! – Командир в этот раз вроде бы как играл роль доброго следователя, а Заместитель тогда, что, злого? – Бен Ганн осторожно уселся на краешек надувного кресла, и как провалился в его мягкое удобство.

– Вот, выпейте! Это очень иностранный рецепт, Вы такого не приготовите, это кофе с мёдом, чесноком и бехеровкой, с бальзамом из очень далеко растущих трав! – разведчик сунул в руки Кидушкина термокружку, и сам снял с неё крышку.

Бен Ганн опасливо глянул на Командира, подумал:  «Нет, перехватывать тут, чтоб отравить, даже у них никакого смысла нету», – осторожно нюхнул, хлебнул и от удовольствия даже облизнулся:

– Из какой травы, как Вы сказали, «багеровской»? Это где? А поставки из этой Багеровки наладить можно? – и такие опасные собеседники ожидаемо рассмеялись. «А! Не только вы меня на естественных реакциях ловить можете, но и я вас тоже!», – внутренне обрадовался старый пират.

– Итак, давайте сначала подобьём некоторые итоги. Да, мы разведка и контрразведка, и всё обещанное Вы обязательно получите, и даже больше: сейчас должна начаться швартовка в бухте ка-Фа сухогруза, на котором доставят и заказанное, и незаказанное Вами оборудование, и прибудет наша смена.

– Смена? Вас переводят? Куда? – деланно удивился Кидушкин, а Билли Кид внутренне напрягся «заказанное? я же ничего, кроме водолазного, которое и сейчас здесь, не заказывал! опять подстава, чего ж ещё от них ждать?»

Собеседники глянули друг на друга и усмех­нулись, а потом Заместитель поднял большой палец вверх и сказал:

– Туда!

А Командир добавил:

– На повышение! – и Билли Кид ужаснулся «Вроде не врут! Куда уж выше повышать, что, в генштаб, что ли?»

– Итак, карты на стол. Прибывает полный комплект оборудования для строительства десяти «стаканов». И по Вашему плану, и с необходимыми нам усовершенствованиями и передел­ками. Специа­листы по строительству и монтажу тоже едут. Да, по всем документам имущество будет считаться Вашим. Но договор об оплате услуг сдачей в аренду на пять лет Вы подпишете. А мы ещё пять лет будем готовить на базе Ваших стаканов наших универсальных боевых пловцов, разведчиков и контрразведчиков, диверсан­тов и контрдиверсантов.

– Всё заказанное Вами вроде бы как для «стаканов» можете оставить себе. Мы прекрасно знаем, что Вас интересует прежде всего «двойное назначение», поэтому и в эту сторону Вам привезли немало. А вот что именно – это уже другой вопрос, – и по изменившемуся тону контрразведчика Валерий Вениаминович понял, что разговор свернул в серьёзное русло.

– Как Вы понимаете, мы тут совсем не то ищем, о чём говорим. Не казну с «Чёрного Принца» – к слову, объявляем Вам благодарность за грамотное и рациональное расходование средств казны, на глу­пости потраченных денег нету. И Ваши проекты подъёма груза затонувших судов поддержим, тем более, что в течение недели Глава Острова должен подписать указ о возврате четверти стоимости найден­ного и возвращённого Республике имущества нашед­шему. И ещё подкинем, если Вы позабыли, кое-что ценное из восьмилетнего Вашего прошлого – и развед­чик вынул из кармана ленты диаграмм дна с эхолота «Принца».

– Так что ищем мы даже не совсем «Чёрного Принца».

– Точнее, не совсем того «Чёрного Принца»!

– Или даже совсем не того.

– Судя по Вашим последним покупкам, ремонт и восстанов­ление проекта шестьсот семнадцать у Вас движется к концу, верно? Вы ведь его тоже назвали «Чёрный Принц», я угадал? – и Командир вынул из задрожавших рук Кидушкина термокружку с дивным напитком, и поставил её на камень возле ног трактирщика.

– Никто его у Вас забирать не собирается. Более того, никакой ни явной, ни тайной помощи Метро­полии Вам в этом проекте никто и заподозрить не должен. Поймите правильно, это уникальный проект, прежде всего своим двигателем, который появился тогда много раньше своего времени.

– Зато сейчас наступает время как раз для этого двигателя! То есть он у Вас уникален именно тем, что единственный, а «Чёрный Принц» Ваш – он именно как экспериментальный проект, сейчас ценен прежде всего Острову. Чтобы ему было с чем в технологи­ческом плане входить в Метрополию.

– Смотрите, что нужно сделать. Судно нужно не просто восстановить. Его нужно сделать лучше, современнее, чем оно было. И передать во Флот Острова. Под Вашим командованием. С частично Вашей командой – всю-то ведь теперь Вы не наберёте. Чтобы очень тщательно и скрупулёзно испытать. В мирных и боевых условиях. На всех режимах. Чтобы на базе «Чёрного Принца» можно было бы потом строить новый флот, вообще, принципиально новые корабли. Как во времена Святого Макея.

– Но ведь это подводная лодка, а не лидер или надводный фрегат, к тому же старый, очень старый… – прохрипел Валерий Венедиктович, и рука его опять потянулась к термокружке, промочить враз пересохшее от перспектив горло.

– Из тридцати контейнеров на сухогрузе двадцать – специально под шестьсот семнадцатый, под «Чёрного Принца». Там и вооружение новое, и современные средства навигации, и даже радиолокационное чуть-чуть получше, чем было на «Косатке».

– А надводный режим?

– Система выпуска и скрытия антикрыла, дейдвуды на турбины, крылья для атмосферного экрана – всё есть. И инженеры, которые займутся проектированием, монтажом и наладкой тоже.

– А управление двигателем?

– Компьютерщики, целый штат. И компьютер­ных компонентов немало. Надо – ещё закажем.

– А я тогда зачем?

– А кто должен подарить Острову козырь, с которым достой­но входить в новую Империю Метро­полии? Флот Метрополии или старый заслуженный пират, Принц Мести, от которого и не такого можно ждать? – Бен Ганн уже не прятал счастливых слёз.

– Ладно, хорош болтать! Кресла – вот тут клапан, так спускаются. Вот здесь разъём для зарядки аккумулятора, вот тут кнопка запуска накачки, возьмите с собой, наш подарок.

– Так что, покажете, наконец, нам своего «Чёрного Принца», мы же всё-таки его искать должны, как Эпрон?

– Да! Да, конечно… – и тут Билли Кид задёр­гался. Как их вести? Через «Принцессу», сдавать свой привычный способ быстрого доступа в пещеру? Или запасным выходом, через лаз и подземный ход, благо тут недалеко? Через подвал трактира быстрее и удобнее, а через подземный ход хоть и идти труднее, но безопаснее, ведь его всегда можно и завалить, и заряды давно заложены…

– Ва!-ле!-ра! – крик раздался со стороны тропинки к «Принцессе». Из-за буйно разросшегося кизила появился бегущий вверх Джон Сильвер, хватающий ртом воздух и раскрасневшийся.

– Капитан!.. Валера, мне сообщили… Пом­нишь, я в самом начале сеть разведки в Церхазах готовил?.. Ну, там где Изя потом начальником полиции был?.. Ты просил сообщать о всех необычных вещах?

– Да, конечно! – а сам Бен Ганн попытался стать так, чтобы из-за его спины Ивану Серебрякову были видны его прежние собеседники.

– Так вот… Там мой человечек в военной полиции, а по границе кантона – линия фронта. И с той стороны – не пыльная буря, но очень грязный дождь, скорее, ураган, и поля, на которые дождь выпал, просто побурели и сгорели!

– Да ну? Так уж и сгорели?

– Мишка написал, что на войска тоже проли­лось, и все плёночные тенты и плащи разъело, как от кислоты! Ой… здрасьте! – Иван увидел-таки Эпро­новцев, и Бен Ганн тоже обернулся.

Обернулся, чтобы увидеть, как контрразведчик громко хлопнул себя по лбу и пробормотал:

– Ну точно! Идиот, как я не догадался, вода плюс углекислота, кислотные дожди!

А разведчик торжествующе и грустно улыб­нулся и поднял к небу два пальца. Что он хотел этим показать, знак «Виктория»?

И тут же раздался другой крик, уже детский:

– Де-да! Дед! Он – летает!!!

– Егорушка? Кто летает? И где твоя мама? Что ты тут один делаешь?

– «Принц»! Я назвал его «Чёрный Принц», ты же был капитаном «Принца»?! Я его для тебя сделал!

– А мама где?..

– Мамка пошла искать Адмирала. Это такой капитан странный, метрополец. Он её проверять прие­хал. Заставил зачем-то идти из Тиары в Клёву на катере, а у мамки в Тиаре была машина. А потом пропал. Вот её и заставили его искать, он же к ней на проверку приехал. А видели в последний раз этого Адмирала, который капитан, в трактире Адмирал. Вот я с мамкой напросился, а потом закапризничал и наскандалил сбежать к тебе. Она меня у тебя вечером заберёт. Да где же ты, противный… – ребёнок усилен­но жал на кнопки управления автокофром, но ничего не происходило.

– Позвольте мне? – Командир Эпрона протянул руку к внуку старого пирата и взял пульт. – Так, всё понятно, ошибка триста. Автокофр брелок видит, но двигаться в режиме «догоняй» не может, нет дороги, застрял…

– Застрял!.. Опять!.. – Егорушка чуть не плакал.

– Не волнуйтесь, молодой человек, сейчас мы Вашему горю поможем! Так, командный режим, дай Бог памяти, сто двадцать. Изменить характеристики опознавания дорог пятьсот девять. Править седьмую категорию восемьсот тридцать шесть – семь. Считать дорогой седьмой категории всюду, где можно проехать девять ноль девять. Сохранить настройки пятьсот пятьдесят два. Пересканировать местность пять четыре три. Всё! Через пять минут автокофр начнёт гоняться за брелком всюду, где сможет проехать! Держите!

– Дядя, ну ты голова! Ты даже про настройки автокофра все команды помнишь!

– Учитесь, молодой человек, и если сможете так же, как я, возможно, Вас возьмут и на мою службу! Так что там мама и Адмирал?

– А… Мамка сказала, что однофамилец, что так не бывает! А папка потом сравнил фото, порылся в архивах, и говорит, что настоящий! Но как это, чтобы Адмирал и с погонами капитана?

– Говоришь, мама пошла искать его в трактир «Адмирал»? «Адмирал Бен Боу», он покойному Крюкову принадлежал, Джиму Хокинзу.

– Ага, мамка как-то так говорила. И говорила, что в день приезда капитана трактирщик в «Адмирале» помер.

– Всё понятно, Капитан! Джим был с Адмиралом дружен в детстве, до меня слухи доходи­ли. Наверное, кавторанг Лучников приехал к старому дружку, а оказался на тризне.

– Да-да, мамка что-то и про тризну говорила, мол, всех напугал, но тризну устроил! Деда, а что такое тризна? – но широкая ладонь контрразведчика накрыла макушку Егорушки вместе с глазами:

– Дай Бог, чтобы ты, мальчик, попозже узнал, что такое тризна! Смотри, то не твой чемодан едет? – и другая ладонь указала на бодро жужжащий всеми тремя колёсами чемоданище размером ненамного меньше ребёнка.

– О! Вот сейчас! – и мальчишка кинулся к автокофру.

Первым на свет из распахнувшихся недр чемодана был извлечён стандартный пульт управления игрушками, моделями корабликов и автомобильчиков. Дальше – аккумулятор, обычный для скутеров или охранных сигнализаций, потом два электродвигателя и набор всевозможных досочек, палочек, ещё непонят­но чего. И ребёнок приступил к священнодействию:

– Я его на папкином компьютере рассчитал. Как рассчитал, подобрал. Папка ведь конструктор кораб­лей, но у него есть модели для очень неплотной воды. Вот я и решил, что неплотная вода почти что плотный воздух. Мне дед Ваня советы давал. – и Джон Сильвер сразу попытался сделаться меньше и спрятаться за фигурой контрразведчика. – А папка мне совсем чуть-чуть помогал, он ведь не верил, что полетит… – а из рук Егорушки выходила очень даже интересная модель биплана, с широкими и не очень длинными плоскостями, с элеронами и на верхней, сильно сдвинутой вперёд, паре крыльев, и на нижней, отставленной сильно назад.

Модель стояла на очень высоких неубираемых стойках с маленькими колёсиками; в том месте, где должна быть кабина, расположился аккумулятор; спереди стоял высокооборотистый тяговый двигатель с пропеллером, между верхними и нижними крыльями и под углом в сорок пять градусов назад – толчковый, и сразу под ним ещё одна небольшая плоскость, как антикрыло у корабля на подводных крыльях, так, что поток воздуха с толчкового всегда попадал на эту плоскость.

– Тебе не кажется схема аэроплана несколько избыточной, особенно для довооружения шестьсот семнадцатого? – поинтересовался контрразведчик у разведчика, глядя, как сзади к фюзеляжу модели крепится ещё одна ячеистая конструкция с располо­женным сзади крестом управления: вертикальными и горизонтальными рулевыми плоскостями.

– Не мешай! Не видишь, ребёнок старался, рассчитывал, подбирал! Он же из чего-то исходил, верно? – Разведчик в задумчивости мял свой подборо­док правой, а левой чесал в затылке, глядя горящими заворожёнными глазами за появлением лаково-чёрного блестящего самолётика.

– И ведь аккумулятор не самый лучший, обыч­ный недорогой ячеистый литий-полимерный, не плё­ночный литий-магниевый: и вес, и размер…

– Зато сразу шоковая нагрузка на тяговооружён­ность! Если с таким полетит…

– А потом мне пришлось из двух пультов делать один. Я, деда, паять научился сам! Вот! – и малец гордо протянул пульт управления, сбоку которого были припаяны ещё две кнопки.

– Влево-вправо – как всегда, а сбоку это вверх-вниз. А резинка с нитками здесь это чтоб скорость не опускать сильно, а то тогда он кверху брюхом падает. И на спине пока летать не умеет, и в штопоре неустойчиво, и вообще опускается пока не так хорошо, как поднимается. Но это ведь пока, это ведь не важно сейчас, правда, деда? Ведь потом я всё переделаю?

– Правда, Егорушка, правда!

– Я запускаю, деда! Как там нужно кричать, от винта! – и неуклюжий самолётик зарычал обоими своими двигателями, оставаясь на месте и смешно подпрыгивая задней частью.

– Пусть масло прогреется, я же туда масло для автокофра… – Эпроновцы переглянулись между собой и Заместитель повторил:

– Шоковая нагрузка!

– Вот! – ребёнок нажал какую-то кнопку, и мо­делька, пере­шедшая с рычания на вой, с места как будто прыгнула вперёд, пробежала, ускоряясь, десяток метров и вдруг вильнула, свернула влево, огибая камень, прыгнула в пустоту с обрыва и… полетела!

И плавно набирая обороты, задирая нос вверх, по широкой спирали начала набирать высоту. А четве­ро взрослых мужчин стояли, задрав голову вверх, и молчали. Только Иван Серебряков гладил белобрысую вихрастую голову Егорушки и не скрывал счастливых слёз.

Затянувшуюся паузу прервал контрразведчик:

– Только не беспилотник-камикадзе! Ни в коем случае!

А Командир Эпрона, не отрывая взгляда от чёрной блестящей птички, спросил:

– И на какую высоту ты поднимал свою птичку, мальчик?

– Пока не терял из виду. Но связь с пультом не разрывалась, нет! Папа там приборчик ставил, сказал, что на пятьсот метров, по этому, по аль… как его… чего-то там метру…

– Альтиметру. По высотомеру – запомни, так будет проще. Так что, два года и двести лет? И до встречи на обжитых глубинах?

Но Заместитель не успел ответить: при ярком Светиле и не очень облачном небе вдруг налетел слепой дождик, и мальчишка, следящий взглядом за полётом модели, вдруг шлёпнул себя по щеке и вскрикнул:

– Ай! Жжётся!

– Капитан, это же… Эти самые, кислотные дожди!

И все сразу засуетились, засобирались: автокофр закрыли и перевели в транспортное положение, разведчик, как самый крепкий, взгромоздил Егорушку себе на шею, Бен Ганн с Джоном Сильвером, как самые медленные, поспешили по тропинке к трактиру, вслед за ними Командир с ребёнком и Заместитель, вслед за ними весело пиликая, автокофр, а ребёнок всё не выпускал из рук пульт и следил глазами за спускающимся такими же широкими кругами вслед за удирающими из-под дождя взрослыми мужиками, маленьким, смешным, лаковым «Чёрным Принцем».

 

 

Credo

(вместо предисловия от автора)

Свободно заходит лишь жидкая манка,
 А я накормлю Вас мясом.
Не тем, что несётся навстречу мулете,
С налитым кровью глазом,
Но сладкую печень из бронтозавра
А ну-ка зажарь на завтрак!?

…

 А сладкая манка выходит так мягко,
 У спящего пачкает памперс;
Но дикое мясо событий с когтями,
С клыками, рогами, резцами, шипами,
Врывается в мысли, ломая затворы…

 …

 Вот тост – за Ваши запоры!

 

Вернуться в Содержание журнала

---

---