Вятская губерния, излюбленное место ссылки в царской России, имела давние связи с Польшей и приняла немало поляков еще в начале XIX века, которые образованностью и деловитостью улучшали местные нравы.
Отец, пройдя в войну через Польшу, не вернулся в родные донские края, а приехал к моей матери в Поволжье. Я учусь в музыкальной школе, папа раз за разом просит сыграть Полонез Огинского «Прощание с Родиной» и прелюдию Шопена. И плачет. В 52 года он умрет от разрыва аорты. А у меня останется рубец на сердце вместе с пленительной музыкой великих поляков. Позже растрогает душу баллада Александра Дольского: «Здравствуй, Польша! Сколько лет я мечтал об этой встрече! И небес неяркий свет, и костелов старых свечи будят память крови древней, и всплывают лица, речи, жесты, платья, кружева манишек…»
Эти образы встали перед глазами, когда пришел запрос из Польши от Малгожаты Станьчик о судьбе ее родственника, судьи Феликса Дионисьевича Кульвеца, служившего в Сарапуле в XIX веке. Малгожата, 45 лет занимающаяся поиском своих предков, выйдя на пенсию, поселилась с мужем в крошечной деревне на западе Польши с собакой и кошкой, зимой роется в архивах, а летом ходит в лес за грибами и работает в саду. Когда-то она жила в Варшаве, занималась внешней торговлей, бывала в Москве, Санкт-Петербурге, Уфе. Ею собраны документы почти о трех тысячах персоналиях рода Кульвец.
Мы погрузились в историю, зарылись в архивах, в генеалогию, геральдику, подключили местных краеведов и раскопали немало интересного. С каждым новым документом семья Кульвец, оказавшаяся вдали от Родины, все отчетливее проступала сквозь время. Но одно цепляло другое, и как часто бывает, когда плывешь в иррациональном потоке времени, появились из векового тумана фигуры других поляков, – земцев, писателей, врачей, служивших в Вятской губернии и уездном Сарапуле, – и умоляли рассказать о них.
Вспомним историю
Русская культура вобрала в себя и усвоила уроки европейских цивилизаций, буквально в столетье проходя путь нескольких веков. Польша была главным каналом западного культурного импорта в Россию до эпохи Петра I, открывшего прямые торговые пути в Балтийском море. Польский вклад в российскую науку, политику и культуру должным образом не оценен. «И Стендаль пришел в Москву через Варшаву», – пел Дольский. Разносторонние русско-польские контакты были постоянны и непрерывны. Среди выдающихся русских деятелей науки и культуры немало носителей польских фамилий. Изначально фамилии с окончанием -ский, -цкий носила преимущественно польская аристократия. Большинство представителей фамилии Чайковский относились к польской шляхте. Грибоедов был родом из польских дворян Гржибовских. В Польше весьма распространена фамилия Циолковский с родовым гербом «Ястржебец», как свидетельство его дворянского происхождения. Польские корни есть у Гоголя и Некрасова, Бунина и Андреева, Ходасевича и Пяста, Паустовского и Короленко, Олеши и Александра Грина (Гриневского). Крупнейший композитор-новатор двадцатого века Стравинский – поляк по отцу. Танцовщики Нижинский и Ксешинская, художники Врубель и Малевич, актеры Дворжецкие, Стржельчик, Янковский, Роллан Быков имели польских предков, поэт Роберт Рождественский – сын поляка Петкевича.
Поэты, писатели, художники, композиторы и исполнители, актеры, врачи, ученые и философы, военачальники и политические деятели – не счесть персоналий с польскими корнями, вошедших в золотой реестр российского общества. Князь Петр Вяземский, служивший в Варшаве переводчиком при императорском комиссаре в Царстве Польском, слыл полонофилом и обожал польский язык: «Обворожительным дурманом/ Щекотит голову и грудь/ Того, кто воздухом Варшавы /Был упоен когда-нибудь…» Пушкин дружил с Мицкевичем: «Мы встретились, и были мы друзья, /Хоть наши племена и враждовали».
Поляки, особенно старшее поколение, славились учтивостью, деликатностью и доброжелательностью. У них до сих пор жив старосветский обычай целовать даме руку. Не отошла в прошлое и манера приподнимать головной убор при встрече. Не слушайте тех, кто хает польский язык за обилие щипящих. Борис Акунин любуется его цветом, вкусом и запахом: «Русскому уху он очень мил. Особенно когда по-польски говорят женщины – его звучание тогда настолько сладко, что все время хочется улыбаться». В русском языке более сотни полонизмов, заимствованных у поляков слов: знак, вензель, мещанин, рынок, мужчина, рыцарь, шляхта, гонор, бутылка, шпага, музыка, танец и др.
Польские полонез и мазурка были весьма популярны и привлекательны в России среди аристократии XIX века. Удаль, блеск и грация отличали мазурку. Галантный и торжественный полонез, которым начинали балы, известен был с петровских времен и звучал как неофициальный российский гимн. Полонез, написанный графом Михаилом Клеофасом Огинским, репрессированным участником восстания Костюшко в Речи Посполитой, стал визитной карточкой польской музыки, он исполняется на выпускных вечерах в польских школах.
Дадим слово Малгожате Станьчик: «Для небогатого польско-литовского дворянства самое важное было: конь, дворянская мантия, сабля, усы и вера в то, что «благородство обязывает». Ничего, что «наследственным имуществом» часто была хижина с одним дымоходом, два коровьих хвоста, а в поле трудились не крепостные крестьяне, а сам «благородный» со своей семьей. Важны были герб, социальный статус, землевладение и дворянские привилегии. Конечно, были и богатые ветви с 200-300 десятинами земли, десятками крестьян, что позволяло хорошо жить, выдать замуж дочерей и отправлять сыновей в школы. Довольно много среди массы моих предков тех, кто овладел искусством письма и иностранными языками, окончили хорошие школы и занимали важные должности».
Издавна «польский вопрос» о судьбе Польши, ее двухвековая борьба за независимость будоражила умы корифеев русской литературы: Герцена, Вяземского, Достоевского, Толстого. Бунин был поклонником таланта Сенкевича, переводил поэзию Мицкевича и писал: «Польская нация сочетает в себе ценные черты европейской славянской культуры и единство с ней для нас особенно ценно». Мережковский, глубоко тронутый трагической судьбой польского народа, считал, что духовное сближение Польши с Россией может стать спасением для обоих народов: «Судьба великого польского мученичества – гуманитарная Голгофа. Россия страдала за Европу; Польша страдает из-за России».
Поляки в «стране зимы»
Вятская губерния, излюбленное место ссылки в царской России, имела давние связи с Польшей и приняла немало поляков еще в начале XIX века. Разные пути привели их в Вятскую губернию: кто-то искал лучшее место службы, иных сослали как мятежников в российскую глубинку.
Чужая страна, жесткий климат, приближающийся к сибирскому, неблагоустроенные дороги создавали для поляков образ нецивилизованного мира, ассоциировались с дикой Азией. Общественный деятель и меценат Август Иванский, пробывший в вятской ссылке около двух лет, писал о «суровом, нездоровом вятском климате с постоянными и часто меняющимися ветрами», о «немощёных улицах с деревянными тротуарами, напоминающими клавиши». Польский демократ Генрих Каменьский в письмах сестре Лауре описывал сугробы, доходящие до плеч, называя Вятку «страной зимы». Нынешняя небывало снежная зима в нашем регионе – как иллюстрация к этим словам. Поляки назвали себя «сухими листьями, которых разметал ветер судьбы». Польские изгнанники стремились сохранить религиозное единство. Подлинным центром польской культуры стал основанный в Вятке Александровский костёл, преобразивший облик города и до сих пор остающийся зримым символом Вятской Полонии.
Вятка заразилась свободолюбием от хлынувшей волны в тысячу политических ссыльных поляков. Губернатор Аким Середа даже просил министра внутренних дел присылать сюда побольше политических ссыльных, которые образованностью и деловитостью улучшали местные нравы. Многие поляки остались здесь навсегда, пополнив культурную и торговую элиты города. Вот лишь некоторые имена, внесшие значительную лепту во все области науки, культуры и хозяйственной деятельности Вятского края. Уроженцы Царства Польского Александр Немылянский, Ромуальд Шенкаржевский, Луциян Шарецкий, объединив последние свои деньги, открыли кожевенную мастерскую. После освобождения из-под надзора Шенкаржевский стал купцом 2-й гильдии и владельцем лесопильного завода, Лев Миштовт – содержателем питейного заведения в Слободском, а Казимир Биллинг – владельцем кафе-ресторана в Вятке.
Ссыльные поляки принесли на Вятку традиции своих «коварен», где пекли хлеб и сдобы. Вдохновленный успехом поляков-кожевенников, впервые в Вятке Станислав Якубовский начал варить леденцы и шоколад, открыл булочную, кондитерское и пряничное заведение, семь хлебных лавок, музыкальный магазин и сапожное производство. Якубовский организовывал музыкальные вечера с выставкой-продажей роялей, пианино и фисгармоний.
.Другой кондитерский магазин неподалеку принадлежал ссыльному поляку, кондитеру Тимофею Франжоли, и здесь было место встречи революционеров. Сын кондитера, Владимир Франжоли, стал редактором самой крупной либерально-демократической газеты «Вятская речь». В магазине «шоколадного короля» Якубовского служил ссыльный Степан Гриневский, отец будущего автора «Алых парусов» А. Грина.
Живописный берег и вятскую пристань запечатлел ветеран наполеоновских войн, выдающийся польский художник Эльвиро Андриолли, проживший в Вятке три года. Совместно с В. Васнецовым он расписал городской Кафедральный собор и яркий, с пальмами, занавес театра. Не он ли вдохновил Грина стать моряком и писать о дальних странах? Талантливый фотограф Владислав Бишевский в 1853 году открыл первое фотоателье в Вятке и запечатлел на века виды губернского города.
Не только ссылка приводила в Вятку поляков. Циолковский, отец основателя ракетостроения, был переведен с семьей из Рязани в Вятку столоначальником Лесного отделения, когда сыну, Константину, было 11 лет. В Вятке «странник по звездам» провел семь лет, учился в мужской вятской гимназии, конструировал и изобретал.
Выпускник Петербургской военно-медицинской академии Антон Юлианович Левитский был назначен младшим врачом вятского военного лазарета ввиду отъезда доктора Х.И. Чудновского. Христофор Иванович представил своего протеже, молодого худощавого юношу, как отличного врача, «который далеко пойдет, меня не только заменит, но преуспеет во всем». Так и оказалось. Внимательное и сердечное отношение к больному, безотказность, удачные результаты лечения скоро создали Левитскому громадную популярность даже вне пределов Вятки.
Он построил необычный, похожий на красное знамя, трехэтажный дом напротив губернаторского (сейчас здесь кофейня) по проекту Эмиля Нюквиста. После выхода в отставку он остался работать врачом, заведовал железнодорожной больницей. Больные к нему приезжали даже из Сибири, так как больница по своему уровню соответствовала лучшим столичным клиникам. Почти весь заработок врача шел на благотворительность, так что хоронили любимого доктора, собирая деньги «по подписке».
Постепенно поляки-изгнанники полюбили живописные окрестности Вятки, прелесть русской весны и короткого лета, рыбалку, охоту. Г. Каменьский, прощаясь с Вяткой, в своих последних письмах признаётся: «…я сохраню искреннюю симпатию к её жителям и обществу, в котором встретился с самым сердечным гостеприимным приемом».
