Да, вот еще что вспомнила Павда.
Однажды в начале лета забрел на Павдинскую дачу студент-естественник из Казани. Был тогда май 1905 года. После январских событий в Петербурге его университет временно закрылся, а студенту вот повезло: пока в стране суд да дело, Общество естествоиспытателей выделило ему сто рублей для орнитологических сборов на Северном Урале.
Тем студентом был Виктор Хлебников — еще не Велимир, не «будетлянин» и никакой не «председатель земного шара», а только 20‑летний любопытствующий юноша. С собой он прихватил и младшего брата Александра (Шурку), ученика реального училища.
Кроме революции, еще шла тогда война: огромная Россия зачем-то малоуспешно бодалась с маленьким островным государством Японией.
А студенту-орнитологу вдруг как раз взбрело в голову осваивать японский язык — выбрал же место и время! Павдинские мужики сразу на этих студентов косо стали смотреть: не иначе, говорили, как японские шпионы, а может, гляди-кось, бунт какой затевают. Хватив кумышки и встретив на пути пришлецов, на ненашенском языке упражняющихся, здешний лавочник совал под нос студентам волосатый кулак и предупреждал, что непременно выследит.
Но в поселке братья светились редко. Жили в тайге и почти на подножном корму. К той поре Виктор еще мало куда из родительского дома отлучался, а тут! Этакая неохватная тайга с мшистыми елями, кедрами и лиственницей. На гарях — осино-березовые светло-зеленые горницы. Еще ступи ногой — каменные глыбы встают первобытными истуканами, а рядом — смертельной тайной влекущие, ягодой и дичью тучнеющие болота, комариная непроходь… Ну прямо храм природы, таежная Троица! А речки-то, речки порожистые, чуть ли не безымянные, дарящие то хариуса, то тайменя!..
Но первая здешность, покорившая орнитолога, — птичье разноголосье. Такого таежного базара разве в Казани сыщешь?
Сутками, неделями бродили братья по тайге. Ловили силками пернатую живность, потрошили и набивали чучела для коллекции — чуть ли не по два десятка в день!
Заплутавшись, ориентировались по сопкам и речкам. До поздней ночи слушали непонятный разговор птиц и засыпали у костра, дырявили еловыми угольками куртки, бродни, шляпы… Питались тем, что Бог пошлет. Бывало, Виктор демонстративно жевал мох, ел сырое мясо дрозда и вообще отучал брата от скверной привычки питаться каждый день. Но кофе казанского еще привоза берегли-экономили здесь как невиданное лакомство.
Минуту или вечность стояли они супротив друг друга недвижимо. Вдруг подняла белая птица-дева черные свои крылья, и донесся до него голос — сухой и трескучий, он походил на крраа. Прошло еще мгновение-вечность — дева-птица снялась, и ее не стало. Но долго длился еще ее крик. «Он был принесен ветром, — записал потом Виктор в походном дневнике, — и, казалось, вместе с ним умер».
Что говорила ему Дева-птица? И что ждала в ответ? Он не знал. Это стало его мучительной загадкой — слышать и не понимать. Почему нельзя сделать мир природы единым в его языке? Почти полгода бродили братья по Павдинской тайге. Привезли в Зоологический музей университета 111 орнитологических экспонатов, написали отчет… Но на этом и закончилась ученая карьера Виктора Хлебникова. Из той таежной зеленой Троицы вернулся он Велимиром. Сразу ставшая тесной каморка предстоящей орнитологии вытолкнула его на языческий простор поэзии. Она, поэзия, и вообще-то сродни плодоносящему Яриле.
А у Велимира Хлебникова вознеслась над логикой и смыслом и вовсе в языческую стихию словотворения. Он тщетно пытался преодолеть узкие эгоистические возможности биологического вида и выйти на межвидовую свободу. А потому слово, крик, шепот, загадочное «крраа» Девы-птицы скинули с себя одежды смысла, обнажившись до многозначности слова-звука как такового:
А ведомо, дева,
Манила малинам.
Наг рук курган.
Ахаха!
Ухи нежь жениху.
В павдинской тайге, в ее зеленой Троице, родился поэт-футурист Велимир Хлебников.
Вот как писал он позднее в одном из своих рассказов: «… Зеленая лесная Троица 1905 года на белоснежных вершинах Урала, где в окладе снежной парчи, вещие и тихие, смотрят глаза на весь мир, темные глаза облаков, и полный ужаса воздух несся оттуда, а глаза богов сияли сверху в лучах серебряных ресниц серебряным видением…».
Зеленая Троица и Дева-птица не отпускали Велимира, пока он шел по его недлинной поэтической тропе, «смотря на мир против течения».
И персей белизна
струится до ступеней,
Как водопад прекрасных гор.
Кругом собор растений,
Сияющий собор.
Дева-птица то каменела в его поэтическом образе:
Стоит с улыбкою недвижной,
Забытая неведомым отцом,
И на груди ее булыжной
Блестит роса серебряным сосцом…
То наливалась древней мудростью:
А помните? Туземною богиней
Смотрели вы умно и горячо…
А то вдруг обретала прекрасную живую плоть:
Позови меня, лесную,
Над водой тебе блесну я,
Из травы сниму копытце,
Зажгу в косах небеса я
И, могучая, босая,
Побегу к реке купаться.
Как крик Девы-птицы, короткой была жизнь будетлянина-речетворца Велимира Хлебникова. А когда умирал в деревенской баньке, говорят, прилетела большая птица и стучала клювом в окно…
Вернуться в Содержание журнала
